Разбойники в горах Атласа

XXI

Каид в окружении своей челяди дожидался у ворот возвращения скотины. Стаду давно уже пора было вернуться домой. Ожидание распалило его. Он вертел головой во все стороны, ибо ничто на свете не могло для него сравниться с картиной возвращения его стада, с мычанием и блеянием надвигавшегося, как волны прилива. В такие минуты он чувствовал себя поистине счастливым, ощущая свою силу, могущество и сознавая, что внушает окружающим почтение и страх. Из дому послышался голос жены каида, обращавшейся к одному из слуг:

— Омар, где скотина? Когда начнут доить?

Темнело, но ни стада, ни пастуха не было видно. В глазах каида мелькнуло беспокойство, бешеная злоба охватила его. Откинув сильными руками полы бурнуса, он обрушил свою ярость на окружавших его людей.

— Бездельники, лоботрясы! — кричал он. — Скотины нет, а они стоят себе и преспокойно ждут. Ступайте приведите стадо и этого чертенка вместе с ним. Ступайте и не смейте возвращаться, пока не соберете всю скотину.

Лахдар робко сказал:

— Я пойду поищу его у матери.

Он отправился, ухватившись обеими руками за голову и переваливаясь с боку на бок. У него была такая привычка, когда он торопился.

Айшу трясло, как в лихорадке, и она испуганно вздрогнула, когда он окликнул ее. Сердце заколотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из ее груди. Не в силах вымолвить ни слова, пришибленная своим несчастьем, она со стоном потащилась к двери. Не дождавшись ответа, он снова крикнул:

— Твой сын вернулся?

Она покачала головой. В огромных глазах Айши он увидел мольбу.

— Ладно, я поищу его. Найду и приведу. Клянусь тебе, — сказал он и ушел.

Завидев его, каид помрачнел, выругался и заорал:

— А управляющий где? Кто видел его днем? Ступайте приведите стадо и этого сукина сына, я проучу его так, что он забудет у меня родную мать и весь свой род. Мустафа, Али, Отман, Лахдар, захватите с собой Тахара и Абдаллаха. Да не забудьте взять факелы.

Замычала корова. Она возвращалась одна. Ей ответил теленок со скотного двора.

— Главное, бараны и козы, — крикнул вдогонку каид, — большой скотине нечего бояться.

Он опасался шакала. «То-то ему будет праздник, если они попадутся ему», — подумал он.

Остальные подумали то же самое, решив про себя, что если шакалу посчастливится повстречать такое стадо, он будет сыт до конца своих дней.

Было очень темно, и все старались держаться друг друга. Лахдар первым нарушил молчание:

— Завтра мне на базар спозаранку. Когда же спать-то? Вставать надо затемно.

Каждый держал в руках палку. От палок было больше шума, чем от их шагов. Отман спросил, где пасли скотину. Абдаллах ответил ему тоненьким, похожим на женский, голосом:

— У Трех Холмов, я сам отогнал ее туда сегодня утром.

— Вот и оставался бы там, — сказали остальные. — Не пришлось бы нам бежать сейчас.

Они добрались до вершины холма. Дорогу им преграждал глубокий овраг. Поскользнувшись в темноте, Отман очутился на дне, среди колючих зарослей. Ругаясь на чем свет стоит, он попробовал выбраться сам, но только бока себе исцарапал. Тогда он позвал других, чтобы они посветили ему факелом. Али поспешил ему на помощь, но, увидев в зарослях горящие глаза Отмана, как бы попавшего в капкан, не мог удержаться от смеха.

— Чем смеяться, лучше бы помог мне, — сказал тот. — В этом проклятущем месте и с тобой могло случиться то же самое.

С помощью палки Али удалось пошире раздвинуть кусты и вызволить своего товарища, хотя у того клочья блузы так и остались висеть на колючих сучьях. Отман отфыркивался:

— Из-за этого паршивца я весь изодран. Ну погоди, если поймаю, привяжу к дереву и оставлю на всю ночь.

Остальные недовольно стали звать их. Пес учуял людей и залаял, а вскоре и сам прибежал. Всем своим видом он выражал радость, а они очень удивились при виде его.

— Если собака здесь, то и парнишка где-нибудь тут, — решили они. — Должно быть, с ним приключилась беда. После смерти отца он сам не свой. Держится на отшибе и ни с кем не разговаривает.

Они пошли за собакой. Миновали нагромождение скалистых уступов и услышали, как у подножия утеса Трех Холмов скулит возле мальчика обогнавший их пес. Тут при свете факела, зажженного Али, они увидели и самого мальчика: пес вылизал ему все лицо. Такая преданность поразила их.

— Собака, она вернее человека, — молвил Лахдар.

— Поглядел бы лучше, что с мальчонкой, — сказал Отман. — Сам я не хочу подходить: а вдруг он умер.

Наклонившись, Лахдар уловил чуть слышное прерывистое дыхание, он положил руку на лоб мальчику.

— Жив, только вот не знаю, будет жить или помрет, — сказал он им, приподняв ножку ребенка, которая тут же упала. — Один Аллах ведает, что с ним стряслось.

Собака стала подвывать, словно жалуясь. Было решено, что двое из них понесут мальчика, а остальные займутся скотиной. Для выполнения первой задачи выбрали Лахдара с Тахаром. Тахар сказал Лахдару:

— Лучше ты его неси. У меня ревматизм, я боюсь упасть.

Лахдар посадил мальчика верхом себе на спину, а сам придерживал его за ноги.

— У него сильный жар, — сказал он, поднимаясь со своей ношей.

Они зажгли факел и, миновав скалы, вышли на дорогу, ведущую в деревню. Через некоторое время факел погас. Идти в темноте было тяжело, и они останавливались несколько раз, чтобы передохнуть, прежде чем добрались до дома Айши. Измученный Лахдар весь взмок. Мальчика уложили на циновку. Пришли две соседки и укрыли его толстым покрывалом. Айша совсем помертвела, только слезы ручьями струились по ее лицу. Вид у нее был отсутствующий, она безучастно смотрела на все, что происходило вокруг, хотя множество людей, точно рой пчел, сновали взад-вперед. Ребятишки сгрудились возле двери. В гуле голосов разобрать слова было почти невозможно.

— О, Аллах, он, должно быть, поскользнулся и упал, — то и дело повторяли в толпе.

Женщины плакали и смолкли только тогда, когда вошел костоправ, высокий человек с надутыми губами. Он снял гандуру[14], поправил свой тюрбан, потом сел возле ребенка и стал ощупывать его. Присутствующие молча смотрели на него. Костоправ был тверд в своем диагнозе и определил два перелома — один на левой ноге, другой на правой руке. Он попросил женщин промыть раны, затем точными и четкими движениями положил перед собой две палки, на каждую из них накинул скользящую петлю и связал их между собой. Поглощенный своей работой, он сбросил маску самоуверенности, которой обычно прикрывался, когда кто-нибудь приходил к нему по поводу заговора или еще зачем. Его сосредоточенность и ловкость свидетельствовали не только о присутствии духа, но и об умении приноравливаться к любым обстоятельствам.

— Подержите-ка мне его, — приказал он, ни на кого не глядя.

Из толпы вышли четверо мужчин и подхватили мальчика, находившегося в полусознательном состоянии. Лахдар встал у стены, прислонившись к ней. Прижав ребенка к себе, он поддерживал его в сидячем положении. Остальные держали ему руки и ноги. Костоправ снова пощупал сломанную ногу в области икры, сел верхом, поплевал себе на руки и в какую-то долю секунды с силой потянул за лодыжку. Мальчик взвыл от боли и рванулся из рук.

— Держите его хорошенько, — зашумели в толпе.

Костоправ, обливаясь потом, снова пощупал кость и с довольным видом сказал:

— Она встала на место.

Он уложил приготовленные палки вокруг ноги и стал прикручивать веревками, пока они плотно не прилегли к ноге. Закончив работу, он остановился на минутку передохнуть, успев проглотить чашечку кофе. Затем проделал то же самое с рукой. Во время второй операции толпа гудела, как улей. Мальчик снова потерял сознание и горел в сильном жару.

Костоправ ушел. Многие последовали его примеру и разошлись по домам. Кое-кто стал читать Коран. Они старались сделать для сына то, чего не смогли сделать для отца.

Жар усилился, мальчик начал бредить. Сначала слова его были бессвязны, потом, задыхаясь от слез, он стал повторять разговор управляющего с подручным. Казалось, глаза его вот-вот выпрыгнут из орбит, словно две черные оливки. Малейшее движение причиняло ему нестерпимую боль.

— Мама, где ты? — то и дело повторял он.

Голос матери был таким слабым, что он не слышал его. Ей стоило неимоверных усилий произнести несколько слов. Женщины подвели ее к нему, и мальчик снова начал бредить:

— Дядя, не убивай меня, дядя, не бросай меня в пропасть, дядя…

Присутствующие в ужасе отшатнулись, узнав истинную причину падения.

— О, Аллах, — перешептывались они между собой, — может, он все-таки бредит, мыслимо ли такое дело?

— Он подслушал их разговор, — воскликнул побелевший, как полотно, Лахдар. — Из их собственных слов он узнал, что они сделали с его отцом. А кому нужен свидетель? С ним хлопот не оберешься, вот они и решили от него избавиться. И если никто не хочет сказать об этом вслух, то я скажу. Пусть даже это будет стоить мне жизни. Я никого не боюсь. Я никому ничего не должен.

Лахдар был человек гордый. В какой-то мере он был олицетворением всеобщей совести и всегда говорил только правду. Все знали: если ему что-то известно, он молчать не станет. На этот раз он рассердился не на шутку. Лицо его сразу осунулось. Глаз не было видно из-за густых бровей, но вены на шее вздулись. Когда он говорил, то всегда смотрел собеседнику прямо в лицо. В глубине души он знал, что присутствующие тоже всё поняли, весь ход событий, хотя никто ничего и не сказал. Ему стало противно, и, схватив свой тюрбан, он пошел прочь. Затем ушли и все остальные. Им было стыдно самих себя.