Разбойники в горах Атласа

XXXIV

А каид тем временем раскинул свои сети. За последние несколько месяцев он связался с другими каидами, со всеми родственниками и друзьями. На горных хребтах, наблюдая за дорогами, стояли дозорные, выдававшие себя за пастухов. Все бандиты, и явные, и тайные, с которыми он был в контакте, получили указание служить наводчиками жандармам. В обмен на их услуги он пообещал смотреть сквозь пальцы на совершаемые ими преступления. Его единомышленники хотели во что бы то ни стало заманить Бусетту, предводителя взбунтовавшихся крестьян, в петлю. Им надоели собственные бесконечные толки на эту тему:

— Он свое получит.

— Веревка по нем плачет.

— Ох уж и протащат его жандармские кони!

— Пусть у него глаза повылезут.

— Пусть шакалы отведают его мяса.

— А если его иглы колючие не возьмут, стервятники обглодают его кости.

Зато крестьяне говорили:

— Да хранит его Аллах!

— Пусть погибнут те, кто хочет его гибели. Пусть сдохнут, как бездомные псы. Пусть лишатся глаз. Пусть на них нападет парша. Пусть заболеют оспой. Пусть она изъест им лицо. Пусть умрут от холеры. Пусть покроются фурункулами.

Гамра, например, рассказывала, как он пришел к ней однажды вечером, когда она пекла медовый пирог для ребятишек, заливавшихся слезами.

«Хочешь есть?» — спросила я его, отрезая кусок пирога. Он съел его и ушел, крикнув на прощание: «Остальное отдай ребятишкам». Какой же это бандит? Разве бандиты так поступают? Если бы все мужчины были похожи на него, то мир стал бы иной».

Гамра осталась вдовой с двумя ребятишками. В ту пору достаток и процветание у семьи определялись количеством жен ее главы и сторожевых псов, охраняющих дом. А у старшего брата мужа Гамры как раз умерла от родов третья жена. Вместо нее он хотел взять Гамру, тогда еще молодую и крепкую, да только она отказала ему из любви к покойному мужу. И детей своих она очень любила. На нее легла вся тяжесть домашних работ. Другие женщины ненавидели ее. При жизни мужа на лице ее никто не видел печали. Она всегда была веселой, искренней и отзывчивой. Муж никогда не бил ее. Он дарил ей красивые украшения, привозил ей цветастые платья и красные платки. В ее сундуке хранилось много ореховой шелухи, поэтому зубы у нее были белые, как молоко, а губы выкрашены хной. Другие невестки завидовали ей, а братья постоянно упрекали ее мужа за то, что он так к ней относится. Но он не обращал на их слова внимания. Вот женщины и возненавидели ее.

А теперь представился удобный случай отплатить ей за все: она овдовела. Женщины стали уговаривать старшего брата взять ее в жены.

— Неважно, хочет она или нет, — говорили они.

Раздраженные ее отказом и тем пренебрежением, с каким она всякий раз выслушивала их, когда они заводили разговор о свадьбе и о старшем брате ее мужа, они всеми способами старались досадить ей. Плевали ей вслед просто так, без всякого повода. Сначала отняли у нее одеяла, а потом, с благословения мужчин, и вовсе прогнали из дома, где все они жили. Она и это снесла, построила себе хижину. Затем настала очередь ребятишек, стали преследовать их. Питались они одними отбросами, которые кидали им вместе с собаками. Гамра из сил выбивалась, чтобы накормить их, и это ей удавалось; правда, ей помогали мать с братьями. Она не уставала повторять:

— У меня два мальчика. Вот вырастут они, станут мужчинами и вызволят меня из нужды. Ради них я на все согласна.

Увидев, в какой нищете живет дочь, мать и братья Гамры хотели забрать ее к себе. Но семейство мужа не отдавало им детей. Дело чуть не кончилось бедой. Без детей для Гамры не было жизни. Она осталась с ними. Мать оплакивала дочь:

— Доченька моя с глазами газели, посмотри на себя, на кого ты стала похожа! От тебя ничего не осталось. Где моя дочка, где твое медовое личико? А ведь ты цвела, как цветочек.

Мать вернулась домой вся сгорбившись, лицо ее избороздили морщины, сердце было разбито, печаль снедала ее.

А Гамра, намаявшись за день, приходила по вечерам в свою хижину к детям, которые радостно бросались к ней. Это был их мир, на который никто не смел посягнуть.

— Любое живое существо имеет право на жизнь, — говорила им она.

Она оживлялась и, забыв все свои печали, начинала что-нибудь рассказывать им. Ее ясный звонкий голос уносил детей в иной, фантастический мир, где правда и неправда соперничали друг с другом. Где правила всем беспричинная злоба. И зависть. И ненависть. Жестокие силы стояли над всем. Потом появлялся сирота, который жил на природе. Сама земля помогала ему, вела с ним беседы. Все как в сказке. Пальма давала ему молоко и финики. Птицы с ним разговаривали. И все это мог видеть один только сирота, для него одного это было возможно.

Другие женщины, обсуждая Гамру, судачили между собой:

— Что она о себе возомнила?

— В конце концов, самая обыкновенная женщина.

— Абас прав. Что эта Гамра себе позволяет!

— Зачем ему искать другую женщину, если она живет у него под крышей и без мужа?

— Мужчина имеет полное право взять себе жену брата. Такова жизнь.