Разбойники в горах Атласа

VIII

В действительности сестра каида была его сестрой только наполовину, она была дочерью первой жены его отца, которую тот прогнал давным-давно. Мать и дочь жили в стороне от всех празднеств, от радостных и даже от печальных семейных событий, и так до самого того дня, когда их повелитель и господин оказался на смертном ложе. Окруженный всеми своими близкими, перед толпой людей, заполнивших двор фермы, повелитель и господин отдавал последние распоряжения. И вот тут-то, растолкав толпу и вызвав всеобщее замешательство, пред ним предстали два существа, похожие на призраки. Согнувшаяся пополам, вся посиневшая старуха едва держалась на ногах. А девочка, чуть ли не голая, испуганная и болезненная, дрожала всем телом. Увидев их, старик зашелся таким кашлем, что глаза чуть не вылезли у него из орбит, он едва не умер от удушья, а бывшая супруга испепеляла его взглядом, полным негодования, она была как страшный призрак, бросающий ему обвинение откуда-то из потустороннего мира. Их попробовали отогнать, но старик сделал знак, чтобы их не трогали. Все его близкие питали жестокую ненависть к той, чей образ преследовал их даже теперь, при таких плачевных обстоятельствах.

— Чего ей надо?

— Разве сейчас время?

— Неужели она не видит, что он умирает?

Тогда повелитель, успокоенный и умиротворенный после приступа удушья, сказал:

— Я ухожу, жить мне осталось считанные минуты…

Послышались женские всхлипы и причитания:

— Аллах всемилостивый, конец нашему дому!

— Велите им замолчать. Я не желаю их слышать… — с трудом произнес он.

Мужчины сделали знак, и плач смолк.

— Я был жесток по отношению к вам. Прошу простить меня. Теперь я понял…

Но женщина не дала ему говорить:

— Тебе не отмыть себя от всех грехов. А уж этот грех самый тяжкий. Ты всю жизнь был несправедлив. Даже в лоне собственной твоей семьи. Погляди на этого ребенка, вот она, твоя нечистая совесть.

Слезы катились из глаз девочки, вид у нее был жалкий и несчастный. Все ребрышки ее, казалось, можно было пересчитать.

— Взгляни, куда тебе деваться с таким-то долгом? Как предстать перед лицом всевышнего?

Старика охватило волнение, губы его слегка дрожали, но он позволил женщине закончить свою обвинительную речь. Окружающие были поражены таким смирением и внезапной кротостью. Повелитель поднял глаза и впервые, не таясь, взглянул на свою дочь — олицетворение страшной нищеты. Потом, вздохнув, сказал:

— Каждому свой час. Признаюсь, я был несправедлив. Говорю это не затем, чтобы искупить свою вину. Вот что бывает, когда человек впадает в ошибку. — И, обращаясь к бывшей жене, продолжал: — Мы оба ненавидели друг друга. Наша дочь поплатилась за эту ненависть. Ты можешь не прощать мне зла, которое я причинил тебе. Но пусть, по крайней мере, дочь получит свою долю наследства.

Затем, повернувшись к свидетелям и талебу[6], он снова заговорил:

— Говорю это перед лицом всевышнего и в вашем присутствии, земли в долине Трех Холмов безраздельно принадлежат моей дочери Фатме, присутствующей здесь.

С трудом произнеся эти последние слова, он почувствовал, что задыхается. Талеб стал читать стихи корана, а сам поил его с ложки. Когда он в третий раз поднес ему ложку ко рту, повелитель поднял указательный палец. Голова его тихонько откинулась назад.

— Он умер, — сказал талеб. — Да упокоит Аллах его душу.

Послышался плач. Мать с дочерью оттеснили назад. Мать закружилась на месте, громко повторяя:

— Всему приходит конец. Только смерть несет с собой справедливость.

Двое мужчин схватили ее и стали выталкивать вон.

— Замолчи, старуха! — сказал тот, что был помоложе, и попробовал закрыть ей рот рукой. Отбиваясь, она укусила его. Тогда оба они набросились на нее и повалили на землю.

Всеобщий плач заглушил ее крики:

— Гореть вам в адском огне!..

Все семейство было возмущено.

— Поделом этой собаке, — говорили вокруг, — ее час настал.

Но старая женщина вдруг поднялась и пустилась бежать вслед за дочерью.

А в доме стали убирать усопшего. Талеб помогал в этом, женщины плакали, мужчины читали молитвы.