Разрыв

Глава 11

Люди привыкли как-то общаться друг с другом. Это то, что рассказывали мне родители. У всех были телефоны и компьютеры. Все звонили и поддерживали контакт. Все это было раньше, сейчас об этом едва вспоминают. Вещи, которые ничего не значат для меня. Я представляю себе совсем маленький мир, когда все это было. Когда кто-то был вдали от дома и звонил. Братья беспокоились о сестрах, узнавали все ли у них в порядке, живы ли они. Теперь у нас только старые антенны и радио. Я знаю, что земля такая же, как раньше, но без этих вещей, мир кажется невероятно большим. Я чувствую, что я бегу, но мой брат всегда на шаг впереди меня. Я зову его, но он меня не слышит. Он больше не слышит звук моего голоса. И этим утром я собираюсь посмотреть на какого-то человека со своим мнением, который вещал по радио, еще один глупец, сохранивший надежду, как слабый пульс умирающего животного.

- Можно я поведу? – спрашивает Сесилия. Она сидит на переднем сидении автомобиля, трогая кончиками пальцев ручки и кнопки.

- Нет – отвечает Линден со своего места, сидя рядом со мной на заднем сидении – Это не безопасно.

- Я тебя не спрашивала – отвечает она, подняв свой нос.

- Он прав, деточка – говорит Рид, меняя скорость на коробке передач – Это плохая идея. Лучше покрути радио, может, удастся что-нибудь найти.

Это ненадолго ее усмиряет. Но пока мы в пути ни одна из станций так и не найдена. Иногда, пробиваются какие-то голоса через помехи, и мою грудь охватывает ужасом и надеждой, но ничего не происходит. Нет больше ни слова о моем брате. И вообще никаких признаков жизни. Элли, маленькая и тихая, держит Боуэна, сидя рядом со мной. Она была веселой и внимательной, когда Боуэн родился, но сейчас она мрачна. Исчезло сияние света из ее прекрасных, медово-каштановых волос, чтобы хоть как-то разбавить эту серость, которая ее поглотила. Я не удивлюсь если Вон что-то с ней сделал. Интересно, она знает, что он сделал с Дейдрой, и что все это было на самом деле? А затем следует еще один вопрос, темный и болезненный, когда я смотрю на Элли и вижу молодую девушку в рассвете лет, которая должна мечтать и жить. Мы не выживем, чтобы мы не делали.

Мы очень долго едим по полуразрушенным проселочным дорогам. Рид игнорирует знаки «СТОП», и заброшенный светофор пялится на нас, будто пустыми глазницами. Пошли сорняковые поля. Виднеется небольшой городок из домов, сделанных как попало, из досок и обломков металла. Линден смотрит на них через мое плечо. Он вырос в очень маленьком богатом городе, и я сомневаюсь, что он может представить людей живущих вот так. Интересно, какой мир отец нарисовал в его голове. Наверняка, то были особняки и голограммы, а потом просто белые ничего не значащие обрезки. Не важно. Ничего нет. Все же он не кажется удивленным. Просто печально, что все притупляется из-за того что случилось с Сесилией, насколько он стал равнодушным. Мне кажется, он начинает понимать, а понимание – это ужасная вещь. Линден сжимает руку в кулак. Мне хочется сделать мир другим, так чтобы все было хорошо. Я хочу быть лекарством, которого не существует. Но я ничто. Я даже не могу набраться смелости, сказать что-нибудь обнадеживающее.

Мы подъехали к строению, которое похоже на дом Рида, такой же изолированный. Кудахчут куры на извилистых дорожках, огороженных колючей проволокой. Они хлопают крыльями и издают булькающий звук, похожий на звук, когда Рид пытается завести автомобиль и когда его выключает. Висит рекламная вывеска свежих яиц за двадцать долларов за дюжину и чашка взбитого масла по той же цене. Ценообразование – это возмутительно, но не редкость. Мой брат и я заплатили бы не намного меньше поставщикам из Манхэттена, если бы умели торговаться и что-то понимали в предпринимательстве. Сесилия первая выходит из машины. Линден видит вину в моих глазах, когда я наблюдаю за ней.

- Все нормально – говорит он мягко – Она научится, в конце концов.

Когда? Через три года, когда будет смотреть, как умирает ее муж? Или, когда будет умирать сама?

Мы пробираемся сквозь высокие травы, и я смотрю на Элли, которая идет на два шага впереди меня, тяжело наступая на камни, которые наполовину скрыты под сорняками. У дома, несмотря на его небрежность, есть небольшие признаки ухода. Красные ставни и белые оконные рамы, полны цветущих глициний. Сесилия прижимает руку к сердцу и говорит:

- Ой, Линден посмотри. Это тот же дом, который ты рисовал для меня.

Линден рисует дом для нее. Я игнорирую новую волну бессмысленной ревности и иду вперед.

- Смотри куда наступаешь – предупреждает Рид, когда мы поднимаемся на крыльцо – Доски, кажется, сгнили.

Элли бережно прижимает голову Боуэна к груди, но он плачет и сопротивляется. Он хочет посмотреть через ее плечо на утренний свет в высокой траве. Рид стучит в дверь, которая сделана из кусков сваренного металла. Сесилия вдруг забеспокоилась.

- Вы ведь знаете этого человека, верно? – спрашивает она – Я имею в виду, не просто знаете, а на самом деле его знаете?

- Он безобидный – говорит Рид.

Линден стоит ближе к ней, но она тянется к моей руке, когда мы слышим движение внутри дома. Счастливая жена Линдена, испытания прошлого все еще преследуют ее. Она знает, как можно оказаться в темном фургоне и быть застреленной. Как и я, она боится темных мест и незнакомцев. Иногда мы не знаем чего ждать, пока не доходим до странной двери, и не знаем, что нас ждет за ней.

Дверь открывается достаточно широко, чтобы увидеть пару мигающих глаз.

- Рид? – говорит голос – Что за столпотворение?

- Я привел своего племянника – говорит Рид, хлопая ладонями по плечам Линдена – И девушки с ним. Они следуют за ним везде, куда бы он ни пошел. Бедный мальчик проклят из-за семейного очарования.

Угрюмость Линдена дает трещину, чтобы освободить дорогу смущению. Он смотрит на перила.

- Вас слишком много – говорит голос.

- Ох, черт, Эдгар, не сходи с ума. – Говорит Рид – Ты бы чувствовал себя лучше, если бы мы носили шляпы из фольги?

Глаза осматривают Линдена сверху вниз.

- Твой отец - это тот доктор, которого показывают в новостях – говорит голос Эдгара.

Линден ничего не говорит в свое оправдание. Кажется, он знает о своем отце меньше, чем вся оставшаяся часть мира.

Прежде чем я понимаю, что Сесилия отпустила мою руку, она делает шаг вперед и выхватывает Боуэна из рук Элли.

- Да – говорит она раздраженно – Да, его отец тот доктор, которого всегда показывают в новостях. А это – наш сын. - Она шагает так близко к глазам как может и поднимает Боуэна – Он умрет, и вы это знаете. Мы слышали вас по радио. Вы говорили о лечении и исследованиях. Ну вот, мы тоже пытаемся это выяснить.

Она немного дрожит. Линден стоит за ее спиной и трогает кудри Боуэна с одно стороны и ее плечо с другой.

Дверь захлопывается.

За дверью раздаются щелчки и шорохи, затем дверь снова открывается, на этот раз достаточно, чтобы увидеть, что находится внутри. Хотя утро яркое и солнечное, но в комнате темно. Окна закрашены черной краской, вместо этого по краям потолка идут лампочки как сгустки звезд. Эдгар высокого роста с курчавой головой и круглый животик еле сдерживает пуговицы на его фланелевой рубашке. Его глаза темные и сонные.

- У меня есть оружие – говорит он Сесилии – Мне плевать, что ты маленькая девочка. Ничего не трогайте. Никто из вас ничего не трогайте, даже не пытайтесь.

Мы все смотрим на Рида, спрашивая настороженно, что делать. Рид жестом приглашает нас. Он слишком спокоен, учитывая то, что нам только что угрожали и, если брать во внимание, как он защищает меня от своего брата. Мне казалось, что Рид не боится многих вещей и его брат - одна из тех вещей. Боуэн вертится в руках Элли. Она отрывает кустик от высокой травы, чтобы его отвлечь. В последнее время все, что он хочет делать - это хватать вещи. Внутри свет теплый и неопределенно оранжево-коричневый. На стенах ничего кроме книжных полок.

- Ничего не трогать – говорит Эдгар снова.

Я все равно не знаю с чего начать. Провода идут по полу и уходят в другую комнату, где они собраны и укрывают стол, словно лианы в джунглях. В той комнате мерцает телевизор и показывает новости, будто нам нужно еще одно напоминание, как безрадостно в нашем мире. Я думаю о доме Линдена, который он рисовал для Сесилии. Интересно, что внутри него – иногда он разрешает заглянуть в окна. Если бы он построил такой дом для нее, они жили бы там. Я не удивлюсь, если бы она почувствовала себя будто со страницы, когда он взял бы ее на руки. Кто может видеть его дом, так же как я?

- Ты знаешь, как я отношусь к посетителям – ворчит Эдгар. Его голос не такой уверенный, какой я слышала вчера по радио. Казалось, он знал, о чем говорил, когда пошел на поводу у моих родителей. Теперь он кажется рассеянным и настороженным.

- Гений, разве ты не видишь, кто перед твоими глазами – говорит Рид – Ты хоть смотрел, кто перед тобой?

Эдгар следит за нами, не обращая никакого внимания на него, кажется, он думает о том, как бы чего не украли и не сломали. Рид хватает меня за подбородок и сжимает пальцами мои щеки.

- Ее глаза – говорит он – Посмотри на ее глаза.

Линден напрягается, будто хочет меня спасти. Я была бы не против. Я чувствую себя разоблаченной. Я чувствую, будто стою в линейке собранных девушек, на обочине дороги. Эдгар наконец-то видит мои глаза. Рид отпускает меня, и я застываю в этой позе. Лучше покончить с этим. Лучше доказать что наличие одного голубого глаза и одного карего, ничего не значит. Это тот же вид и тот же мир, независимо от того какого цвета ваши глаза. Эдгар делает шаг ближе ко мне. Что-то падает и стукается о пол. Но ему все равно. Мои глаза загипнотизировали его.

- Вы думаете я похожа на того мальчика – говорю я чувствуя себя униженной и храброй – Террорист которого вы видели в новостях, что взрывает больницы и лаборатории, верно? Я похожа на него?

В поле моего зрения я вижу, что Сесилия хмурится. Она наконец-то понимает, чему подвергли меня ее отчаяние и надежда. Она видит, как мне больно.

- Да – говорит Эдгар. Он смеется. Это какой-то сумасшедший смех. Может - это смех облегчения – Да. Ты мертвая.

Рид думает, что я призрак, мой брат считает, что я мертва и теперь Эдгар. Габриэль, где бы он ни был, наверно тоже думает, что я умерла. В скором времени, наверно, я тоже начну так думать. Но Рид говорит:

- Как видишь, она жива. И у нее есть к тебе несколько вопросов.

Загипнотизированное выражение лица Эдгара меняется на настороженное.

- Это что шутка? – говорит он.

- Вы знаете о моих родителях – говорю я – По крайней мере, мне так казалось, когда вы говорили об этом по радио. Вы говорили, что были знакомы с их исследованиями. Эллерсов.

- Ты должна быть мертва – повторяет Эдгар – Так говорил мальчик в новостях.

- Это был мой брат – говорю я, удивляясь твердости своего голоса, насколько велик шок от горя, что я не в состоянии это признать. – Я исчезла больше года назад. Он так думает, потому что я не смогла до него дозвониться…

- Нет – прерывает Эдгар – Нет, он говорил, что ты была убита во время эксперимента, который пошел не так.

Мой желудок подпрыгивает.

- Что?

- Вот почему он это делает. Противостоит исследовательским лабораториям.

- Он не может быть братом Рейн – говорит Линден – Вы говорили, что есть самозванцы, верно? Люди, которые утверждают, что были детьми эксперимента?

- Есть только один способ это выяснить – говорит Эдгар, он вводит нас в комнату, куда ведут все провода. Я чувствую себя так, будто меня выпотрошили. Мое сердце бьется в холостую, и мне кажется, что я больна. Я вижу телевизор, который закреплен на стене и я знаю, что это значит. Мне кажется, что я не уверенна, у меня нет сил, мне хочется выйти отсюда. Линден хватает меня за руку и Сесилию, другой. Эдгар лазает в коробке с видеодисками. Затем он находит то, что ему нужно и вставляет его в видеопроигрыватель. Мое тело чувствует, то прилив холода, то тепла, то холода, то тепла. На экране помехи, а потом появляется изображение толпы. Это любительские кадры, которые не редкость для общенациональных новостей. Тот кто с камерой зарабатывает хорошие деньги, рискуя своей жизнью, для того чтобы все это снять. Я думаю, что этот же клип мы слышали вчера по радио. Тела размытые не в фокусе, кажется, пытаются настроить камеру. В конце концов, это происходит, и я вижу, что толпа не такая уж большая, как я думала. Там в основном новое поколение от маленьких до тех, у кого остался последний год. Двое стоят на расстоянии, не высоко на сцене как я представляла, а на опрокинутых деревянных ящиках. Я вижу за ними океан. Должно быть, это не далеко от береговой линии: как горько знать насколько близко был мой брат, где Габриэль и я стояли несколько месяцев назад. Я сразу-же узнаю своего брата. Рядом с ним стоит девушка, которую я не знаю. У нее черные волосы и глаза в тон. Они оба перемазаны грязью. Нет, это не грязь. Пепел. Девушка выглядит дикой и опасной. И тут я вижу, что и Роуэн тоже. Это то, что с ним случилось, когда я исчезла. Потеря наших родителей уже забрала его надежды, но потеряв меня, для него исчез смысл. Толпа знает его: они кричат его имя, просят говорить. А затем спокойно и методично он начинает рассказывать свою историю. «Давным-давно, он был шустрым ребенком, не зная о том, что мир может быть опасен. У него были родители и сестра. Его родители, пытаясь спасти мир, погибли в результате сильного взрыва, как те, что происходят сейчас». Он спрашивает толпу правильно ли это, отнять чужую жизнь, отнять у ребенка родителей? Разве он не прав, поджигая эти здания? Толпа молчит, ожидая его ответа, потому что его голос оставил яд воина мстителя. Он кажется настолько больным и человечески уязвимым.

- Нет - говорит он – Давным-давно, может быть. В этом мире нет правых, и нет не правых. Кто-то хотел сделать этот мир совершенным, но совершенства не бывает. Этот мир был покинут и забыт и все мы одичали. А что касается моей сестры – говорит он – Она была противоположностью меня. В то время пока я пытался сохранить нам обоим жизнь, она сидела в мертвом саду пытаясь посадить цветок. Сначала я был против, но потом подумал, какой от этого вред? Почему не позволить ей?

Девушка, стоящая с ним рядом, берет его за руку. Она слышала эту историю раньше. Она заметила, как дрожит ее голос. Он не обращает на нее внимания.

- Из-за того что я позволил ей и эта ее мнимая вера в этот поганый мир, выросла. За моей спиной она записалась на экспериментальную процедуру. Ее заманили эти примитивные лаборатории, которые обещали жизнь. - Любой намек на эмоциональность исчезла, теперь ее нет. Он будто читает по учебнику. – С начала ее сердце стало учащенно биться, затем ее горло распухло, глаза стали кровоточить. И позже после мучительных минут она умерла. Ее тело разрезали для других исследований.

Это была действительность Роуэна. В то время пока я одевалась в подвенечное платье и ела конфеты Джули-бинс и дремала на пушистых одеялах с моими сестрами по мужу и мечтала о доме. Но образ, который он нес, совсем другой.

У меня темнеет в глазах, я не чувствую ног, но каким-то образом все еще стою.

- Дыши – шепчет Линден, напоминая мне.

-Я здесь, чтобы лишить вас надежды – говорит Роуэн – Потому что думаю, что вас тоже убьют. Эти исследования не имеют смысла. Это безумие, пытаться найти лекарство, оно опаснее для нас, чем сам вирус. Оно убивает людей. Оно убило мою сестру.

Я стараюсь услышать следующие слова, но толпа прерывает его своими криками и ликованием. В поддержку того что он делает. Я почти не могу их винить. История так убедительна: надежду так трудно найти и еще труднее удержать. Лучше избавиться. Легче. Ведь, в конце концов, в его истории есть близнец, который пытался выжить, и близнец который пал жертвой глупых надежд. Фильм переходит в помехи. Эдгар кладет диск на место.

- Итак, ты видишь – говорит он – Ты мертва.

- Очевидно, она жива – вставляет Сесилия - Или ты еще безумнее, чем кажешься?

Никто ничего не говорит на ее высказывание.

- Похоже, что твой брат - сумасшедший – говорит мне Эдгар.

- Я… - мой голос охрип – Где он мог услышать такое?

- У какого-нибудь самого уважаемого врача в мире в современной науке и медицине? – говорит Эдгар, поворачиваясь к нам лицом. – Вон Эшби.

- Это невозможно – говорю я.

- Это – подпольные слухи – говорит Эдгар – Ходят слухи, что он хочет избавиться от всех конкурентов, хочет найти лекарство сам.

- Что значит - подпольные? – спрашивает Линден.

Эдгар выглядит не совсем нормальным, когда говорит:

- Я никогда не выдаю свои источники.