Разрыв

Глава 7

Я сижу на полу в холле больницы, жду. Это самое худшее, ожидание. Боуэн затих, прижавшись ухом к моему сердцу. У меня разболелась рука от того, что я его поддерживаю. Но я не думаю об этом. Я вообще ни о чем не могу думать. Голоса и тела снуют туда-сюда. Коридоры переполнены. Стулья, стоящие вдоль стен, полны кашля, сна и раненых. Это - один из нескольких научно исследовательских госпиталей в государстве; мой тесть часто хвастается об этом. Они берут раненных, истощенных или беременных или тех, кто умирает от вируса – в зависимости от того какие случаи являются достаточно интересными. И в зависимости от того кто готов отдать свою кровь и ткань на опыты без права на компенсацию. Молодая медсестра стоит с планшетом, пытаясь решить, кто больше всего нуждается в помощи. Сесилию быстро увезли по стерильному коридору, но это произошло, потому что ее тесть владеет этим местом. Они знают, что Линден здесь: в последний раз я видела его, как кто-то его утешал, когда он пытался бежать за своей женой. Боуэну здесь не место. У него превосходные гены, обещающие ему жизнь, свободную от серьезных болезней, конечно, он не полностью застрахован от микробов, которые наверняка вьются вокруг нас. Он может простудиться. Кто-то должен думать о его здоровье, что-то уже осело на его пухленькое тельце. Я поднимаю голову и ищу Рида. В конце концов я вижу его выходящего из того же коридора куда увезли мою сестру по мужу. Линден идет впереди него, опустив голову вниз, с лицом белым как мел. Я поднимаюсь, чтобы их встретить и вдруг понимаю, что у меня дрожат колени. Я не хочу слышать то, что они мне скажут. Я не хочу возвращать Боуэна его отцу. Мне хочется взять его и бежать отсюда. Руки Линдена вымыты от крови. Лицо его влажно. Подол его рубашки измят и когда он начинает сжимать его в кулаке, я понимаю почему.

- Они не могли прощупать пульс – говорит он и сильно сдавливает себе глаза пальцами – Я хотел быть с ней, но они не пустили меня.

Я думаю лишь о том, что Сесилия должна была прожить дольше нас всех. Но когда я открываю рот, говорю:

- Боуэн не должен быть здесь.

Рид понимает. Рид всегда понимал меня. Он забирает ребенка очень осторожно и даже улыбается ему.

- С ней все было в порядке, когда я поцеловал ее на ночь – говорит Линден.

Я должна хоть что-нибудь сказать, чтобы его утешить. Это всегда было моей ролью в этом браке, утешать его. Но мы уже не женаты, и я не знаю, как быть.

- Я не хочу, чтобы ее препарировали – говорю я. Я знаю, что не должна была этого говорить, но я не могу удержаться. Если Сесилия умерла, тогда все правила отменяются. – Я не хочу, чтобы твой отец забрал ее тело. Я не … - моя губа дрожит.

- Он не получит ее – убеждает меня Рид.

Линден плачет в ладони.

- Это моя вина – говорит он. Его голос странный. – Мы не должны были пробовать зачать нового ребенка так скоро. Но мой отец уверял меня, что все будет хорошо. Но я должен был видеть, что для нее это слишком тяжело. Она была такая… - его голос прерывается и следующее слово выходит с хрипом – Хрупкая.

В более других обстоятельствах меня бы смутил разговор об интимной жизни Линдена и Сесилии, но эти чувства далеки от меня сейчас за много миль.

- Мне нужен воздух – говорю я.

- Подожди – говорит он мне в след, но я иду по коридору, спотыкаясь, пока пара чьих – то рук не хватает меня за руки. Я пялюсь на бейджик медработника не понимая и не в состоянии прочесть его имя. Он, наверное, моложе, чем я. Там где работали мои родители, в лаборатории, тоже были медработники и это всегда поражало меня, насколько они были серьезными и молодыми, и как хорошо знали медицину.

- Миссис Эшби? – спрашивает медбрат. Его голос слишком нежный.

Я мотаю головой, опустив глаза.

- Простите – шепчу я – Нет…

Линден подходит сзади. Он говорит слова непонятные мне. И медработник говорит слова, которых я не понимаю. И я не могу понять ничего из сказанного, пока Линден не спрашивает:

- Можем ли мы увидеть ее?

Я разворачиваюсь кругом, чтобы посмотреть на него. Он хочет ее видеть? Разве он не понимает, что тело – это не человек? Разве он не понимает, как это ужасно смотреть на нее не живую.

- Вам нужно будет подождать какое-то время, пока она не придет в себя,– говорит медбрат.

И вдруг – я не знаю почему – его имя обретает смысл. Исаак. Мрак отступает, который до недавнего времени меня поглотил. Мое сердце стучит в ушах и в горле. Я стараюсь осознать все, что говорят сейчас. Где то там, на столе, в стерильной комнате, моя сестра по мужу снова начала дышать. Это произошло неожиданно, они были уверенны, что она не выживет. Ее сердце снова гонит кровь к ее мозгу, к пальцам, щекам, по всему телу. Сесилия, моя Сесилия. Всегда боец. Я выдыхаю через зубы, радость и облегчение. Мы с медработником бежим по коридору. Наши шаги эхом раздаются вокруг нас на всех углах, как хлопки. Линден и я, жмемся к друг другу, чтобы увидеть ее в маленькое окошечко в двери ее палаты. Нам пока нельзя туда заходить. Ей нельзя волноваться. Она все еще не пришла в себя от того, что потеряла ребенка на втором триместре беременности. Все это интересно для исследований это то, для чего существует эта больница. Врачи хотят знать все о новых поколениях, и такая большая ошибка возбуждает в них интерес. Мониторы отсчитывают ритм ее сердца. Медработник объясняет, что ее температура будет проверяться, каждый час. Они отмечают любое изменение в ее теле. Но я не вижу интриги не в одной из этих вещей. Я не вижу больше смысла в исследованиях. Я только вижу мою сестру по браку, которая едва держится. Пластмассовая маска, прикрепленная к ее рту, затуманивается от ее дыхания. Ее щеки разрумянились, глаза ее лениво бродят вдоль проводов, которые соединяют приборы с ее телом. Ее сердцебиение, небольшие зеленые взрывы на мониторе. Она выглядит одинокой и потерянной. Я прижимаю руку к стеклу, и мое тусклое отражение падает на ее кровать.

- Но она будет в порядке? – спрашивает Линден. Мне кажется, он не слушал медработника.

- Вы сможете увидеть ее утром - отвечает медработник.

Старые слезы все еще блестят на лице Линдена. Его губы шепчут молитвы призрачным богам. Единственное слово, которое я могу разобрать - «спасибо». Он берет мою руку и ведет меня в холл, где мы будем дожидаться рассвета, чтобы прийти и увидеть живую Сесилию с ее огненно-рыжими волосами.

Почему это произошло? Много причин. Она молода, говорит Линдену врач первого поколения, и какими бы хорошими не были гены, беременность в быстрой последовательности, может навредить молодой девушке. Я могу с уверенностью сказать, что он этого не одобряет. Многие из первого поколения ненавидят то, что произошло с их детьми и с детьми их детей. Они смотрят на нас и видеть в нас совсем не то, что хотели бы видеть. Врач изъясняется безличными, клиническими терминами: плод, инфекция, плацента, гипотеза, пациент. Все это есть в учебниках. Наиболее вероятная гипотеза заключается в том, что плод был мертв в течение нескольких дней, инфекция распространилась через ее кровь как лесной пожар. В конце концов, ее тело захотело избавиться от источника проблемы, и начало действовать. У нее началось кровотечение, а потом она потеряла сознание. В то время как мы пытались не дать ей уснуть в машине, ее тело уже сделало свое дело. Мы неизбежно потеряли бы ее, без надлежащего лечения. Все это звучит так официально, то, как врач объясняет возможные причины. Буд-то я читаю один из лабораторных отчетов моих родителей. Это так просто. Никто не говорит о том, что если бы она не нашла в себе силы спуститься вниз, то было бы слишком поздно. Мы бы упустили время, разговаривая о расторжении и близнецах, там, на верху, она бы умерла в одиночестве. Я гоню эту мысль из моей головы прочь.

- Я не понимаю - говорит Линден – Ведь не было никаких признаков.

- У нее все время был жар – вспоминаю я. Я помню, какая она была горячая, когда мы спали вместе. И я вспоминаю все поочередно: как тяжело она дышала и храпела, кости казались хрупкими, мешки под глазами. Линден удивлен. Он говорит, что понятия не имел, что это так серьезно. Это меня не удивляет. Даже за пределами особняка, он не видит полной картины всего. Он видит то, что его научили видеть. Я не могу винить его за это.

Позже когда мы сидим одни в холле, он говорит:

- Это все моя вина.

- Нет – говорю я – Конечно, это не так.

Он дрожит. Я касаюсь его руки.

- Она была такая несчастная, когда Дженна заболела – говорит он – Счастлива она была только тогда, когда была с Боуэном. Мой отец убедил меня, что другой ребенок утешил бы ее.

- Ну а ты? – спрашиваю я – Ты бы хотел этого ребенка?

Он смотрит на свои колени и очень тихо говорит:

- Нет. – Он вытирает слезы с лица – Я просто не знаю, что еще сделать, чтобы было лучше.

Бедный Линден. У него были сразу, четыре жены, которых он обожал и возможно любил. Но мы напугали его, девочки, с нашей интенсивностью, весом нашей печали и резкостью сердец. Роуз хорошо его знала. Она хранила свое страдание и нашла способ любить его. Дженна и я, закрылись от него. Мы улыбались за обеденным столом, позволяли спать подле нас, но мы носили траур, когда были одни. Только Сесилия могла любить его, своим способом, который знала: внезапно. Все поверхностно. Я видела ее печаль – и это ужасно. Пока рос Боуэн в ее животе это уже началось, но после родов стало хуже и после того как умерла Дженна. А потом ушла я. Линден хочет, чтобы она была счастлива. Он забрасывает ее нежностью и дорогими вещами, но даже он знает, что в итоге он тоже оставит ее.

Матрас под небольшим наклоном, когда мы заходим, что бы повидать мою сестру по мужу. Ее глаза темны. Инфекция, вызванная выкидышем, оставила после себя, лихорадку. Она блестит от пота. Ее губы и щеки ярко-розовые. Волосы свалялись в колтуны. Она выглядит опустошенной. Вымотанной и слабой. Линден стоит возле меня в дверях, он хочет взять меня за руку, но не делает этого. Я знаю, он пытается уважать наш развод, пытается привыкнуть к тому, что мы больше не женаты. Но в этот момент, я хочу, чтобы он держал меня за руку. Мне нужна его сила, а ему нужна моя, так же как раньше.

- Линден? – хрипит Сесилия.

Он тут же подбегает к ней.

- Я здесь, любимая – говорит он, целуя ее в макушку, в ее нос, в ее губы с нежностью говорящей, он так рад, что с ней все в порядке. Это, то внимание – ради которого она живет. Но она так слаба, единственное, что она делает, это утомленно улыбается.

- Тебя не было здесь, когда я проснулась – говорит она – Я за тебя волновалась.

Линден негромко смеется:

- Ты волновалась? – удивляется он – Прошлой ночью ты нас всех перепугала.

- Я? Напугала? – она пытается широко открыть глаза.

Врач говорил нам, что она слишком слаба, и не сможет долго разговаривать, но он явно недооценил ее решимость.

- Где Боуэн?

- С Боуэном все в порядке – говорит Линден, и еще раз быстро целует ее в губы – Мой дядя отвез его обратно, к себе домой.

- Но он проголодается – говорит она. Она пытается сесть в вертикальном положении, но Линден держит ее за плечи.

- О Боуэне позаботятся, Сесилия – его голос суров – Ты увидишь его позже. Сейчас тебе нужно отдыхать.

- Не смей приказывать мне, будто я ребенок – говорит она.

- Прости – говорит он, беря ее за руки – Ты не ребенок.

Ребенок – так и есть, но она скрывает это так хорошо, что иногда и я забываю. Но это не важно, что я думаю. Муж и жена находятся в своей собственной вселенной, и я уже не часть этого разговора. Впервые я чувствую себя по настоящему, в разводе. Она смотрит на меня затуманенным взглядом.

- Ты была права во всем.

- Тсс…. – я касаюсь ее руки – Тебе нужно поспать.

- Кто мы такие – говорит она Линдену – Чтобы иметь детей, когда сами не можем избавиться от собственного проклятья.

Хотя голос ее спокоен, но губы дрожат.

- Мы поговорим об этом позже – воркует Линден – Ты не в состоянии ясно мыслить.

- Это же ясно, как день – говорит она. Ее голос хриплый и жуткий. Слезы катятся по ее щекам.

У Линдена в глазах боль, хотя я не уверена, это потому, что он волнуется, или потому, что он верит всему, что она ему говорит. Он что-то тихо шепчет ей на ухо, и это ее успокаивает. Он позволяет ей высморкаться в свой рукав. Это была хорошая борьба, но лихорадка и истощение, и лекарства забирают у нее все силы.

- Я могу вернуться домой, и проверить Боуэна – предлагаю я, запинаясь.

- Нет – ее голос шепчет. Она закрывает глаза. – Нет, нет, нет. Стой так, чтобы я тебя видела. Там не безопасно.

Она бредит, но в этом может быть доля правды.

- Ну, хватит уже! – Линден проводит пальцем по ее векам – Отдохни немного. Мы будем здесь.

Она приподнимает брови, но веки ее закрыты:

- Обещаешь?

- Да – говорит он, с отчаяньем. Конечно, он не оставит ее. После всего того, что случилось, я не верю, что он когда-нибудь упустит ее из виду. Она это знает: но ей нужно это услышать. Верный своему слову, он не оставляет ее, когда она засыпает. Он просто сидит, приглаживает назад волосы и хмуриться. Я сижу в кресле, на противоположной стороне кровати, невидимка. Я не должна быть здесь, но мне некуда больше пойти, сегодня ночью. И я не хочу, если вдруг она проснется ночью и поймет, что я ушла, она расстроилась.

Линден, словно читая мои мысли, говорит:

- Спасибо, за то, что осталась – Он не сводит глаз с Сесилии.

- Я уйду, когда ей станет лучше.

- Я говорю про то, что сказал раньше. Я хочу, чтобы ты была в безопасности.

- Я знаю – говорю я – Ты не должен беспокоиться, обо мне.

- Все равно, я уважал бы твой уход.

Он решается взглянуть на меня, и улыбается также как, в то утро, после смерти Роуз. В то утро, улыбка исчезла с его лица, когда он понял, что я не она. Но сейчас улыбка остается. Он понимает, что я не призрак. Я, та девушка, которая была, не особенно добра к нему.

- Я обещаю, что скажу тебе «до свидания» – говорю я.

Я уверена, если скажу что-нибудь еще, то заплачу. Я прислушиваюсь к монитору, который монотонно предает пульс моей сестры по мужу, и думаю о том, как далеко Габриэль. Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь любить его так же, как Сесилия и Линден любят друг друга, или как Линден и Роуз когда-то. Я не вижу смысла в таких эмоциях, на что дается нам так мало лет, чтобы наслаждаться. Я никогда не планировала выйти замуж, хотя в слабые и глупые моменты, позволяла себе притворяться. Но та тоска, что накатывает на меня сейчас – это любовь? Мне никогда не было так одиноко. Мы можем меняться, так много раз в наших жизнях. Мы рождаемся в семье и это единственная жизнь, которую мы можем представить, но и она изменчива. Здания могут разрушаться. Костры гореть. Но в следующую секунду мы где-то еще, бежим, пытаясь не отставать от нового человека, которым стали. Однажды я была чьей-то дочерью, потом чьей-то женой. Сейчас я не то и не другое. Этот угрюмый мальчик, сидящий передо мной, не мой муж. И девочка, о которой он беспокоится, не является мной, и никогда не будет.