Разрыв

Глава 21

Я потихоньку начинаю верить. Роуз была у Вона первой подопытной. Она была его любимой, по крайней мере, пока не появились я и Роуэн. Он начинает свою историю, когда мы сидим за столиком в кафетерии, который построен на пятнадцатом этаже. Вокруг нас только врачи и медсестры, все разных возрастов, но в основном первого поколения. Или «первое поколение» не термин для них? Как их называют, кто не первого и не нового поколения? Как это назвать, когда смерть приходит, когда положено, к человеку, живущему в неведении? Вон не давит на меня, чтобы я съела все, что принесли на подносе. Он пилит ножом свой стейк и продолжает свой рассказ.

«Он впервые увидел Роуз, когда она была еще малышкой, когда родители привезли ее с собой на лекцию по проблеме устойчивости к антибиотикам. Она и Линден вместе играли, ползали по столам, натыкаясь друг на друга, и смеялись. Ему пришло в голову, что у Линдена должен быть товарищ по играм, но что более важно, придет день, когда ему нужна будет жена. Это было до того, как Вон узнал об этом месте. До того, как он встретился с президентом. Когда он еще верил, что у будущих внуков будут собственные дети. Он предложил помолвку между детьми, но родители отказались».

- Я видел, что она была слишком хороша для своих родителей – говорит он – Они понятия и не имели, какой она могла бы стать.

На какой-то миг Роуз оживает в моем сознании. У нее острые карие глаза и она хитро улыбается. Волосы у нее светятся. И тут я снова слышу, как плачет Линден, когда она перестала дышать. Она была бы свободной. Она бы ела свежую клубнику, флиртовала бы с охранниками Мадам и ездила бы с отцом по стране.

- Они всегда были там, ее родители. Они жили как цыгане, а не цивилизованные профессионалы. И несколько лет спустя я опять увидел Роуз, когда отец привез ее на конференцию на Флоридском побережье. Она выросла очень красивой, именно такой, какой я себе ее представлял. Я видел сильное сходство с ее матерью. Ее отец отвел меня в сторону и сказал мне, что президент нанял его для проведения исследований для своей команды. Он рассказал мне об этом месте. И хотел, чтобы я полетел с ним. А затем он был трагически убит.

Я не спрашиваю про взорванную машину, когда погиб ее отец. Я вижу по глазам Вона, что это трагическое происшествие было меньше чем случайностью.

- Ты должна понять – говорит Вон – Я не мог допустить, чтобы умная девушка вернулась в этот бордель к своей матери. Слышала бы ты, какой острый был у нее язычок. Мне было больно думать, что она превратится в одну из уличных шлюх. Нет. Я сделал то, что было лучше для нее. То, что было лучшим для нее и моего сына.

Вон отодвигает от себя тарелку.

- Перед тем как Роуз появилась, мне стыдно признаться, Линден был на волосок от гибели. От одного из методов моего лечения он заболел. К счастью он выздоровел, но лишился нескольких зубов, и я знал, что не смогу снова подвергать его такому риску. Если я хотел вылечить своего ребенка, я не должен был относиться к нему, как к подопытной морской свинке.

- Поэтому вы использовали Роуз. – говорю я.

- «Использовал» - это уродливое слово. Я не знаю, нравится мне это или нет. Нет, я предпочитаю думать, что она была неоценимым опытом для меня. Спасибо моей процедуре, она пожила еще несколько месяцев после своего двадцатого дня рождения. Эти исследования и эксперименты заинтересовали президента. С ней я поставил рекорд. Но она была не единственная. Не совсем.

- И вы думаете, что мой брат и я, единственные? – спрашиваю я.

- К сожалению нет – говорит Вон – Как только я приехал в это место, я обнаружил, что кто-то меня опередил. Были обнаружены несколько путей лечения.

Слова кажутся не реальными. Он говорит их так небрежно, кажется ему все равно, понимаю я их или нет. Вон видит, что он меня смутил, он улыбается мне своей доброй улыбкой.

- Ты и твой брат мое тематическое исследование – говорит он – Сейчас мы определяем в состоянии ли ваши органы принять существующие лекарства. Боюсь, ни один из методов лечения ничего не доказал. Некоторые люди сейчас живут и в тридцать лет. Но в случаи других людей, которые принимали то же лекарство, в зависимости от этнической принадлежности, пола и возраста, когда проводилось лечение, погибали в ужасных муках. Но тестов с гетерохронией до сих пор не проводились. И потом, к сожалению, гетерохрония оказалось тупиком. Но я по-прежнему убежден, что есть что-то уникальное в вашем ДНК; гетерохрония была просто поверхностным побочным эффектом. Нет никаких сомнений, что ты твой брат были рождены не случайно. Единственный вопрос, является ли это тем, что ваши родители сделали это намеренно.

Все те моменты, когда он уезжал из особняка на несколько дней; конференция в Сиэтле, конференция в Клируоторе, он приезжал сюда с моим братом? Я смотрю в окно, в то, что позади него. На океан и думаю, где же тот мир, что был похоронен внутри него. Не все мертво в этом мире. Только часть, из того что мы учили, была правдой. Войны и стихийные бедствия уничтожили некоторую сушу, сократили страны на половину, и треть, и так далее, стали причиной неустойчивой погоды в местах, где раньше сто лет назад она была нормальной. Кое-что изменилось. Но не все. Но самое главное, есть еще в запасе жизнь. Есть еще места, куда можно пойти.

- Ты и твой брат никогда не были обыкновенными – говорит Вон – У ваших родителей были планы на вас обоих. Большие планы. И я полон решимости их исполнить.

Когда мы едим в лифте вниз; я думаю о Линдене и Сесилии и Габриэле, все еще в ловушке этого умирающего мира, и они думают, что это все что у них есть. Вопрос в том, говорит Вон, будет ли найдено лекарство чтобы спасти своего сына и внука, хватит ли на это времени. Могу ли я представить себе хаос, говорит он, что случилось бы, если бы люди знали обо всем этом? Нет. Лучше пусть думают, что он просто врач, работающий без цели, как предполагают повстанцы, как и мой брат, уничтожали лаборатории и пропагандировали про-натурализм. Лучше пусть люди будут в неведении и без надежды. А потом, когда лекарство найдется, они будут так благодарны, и так отчаянно нуждаться в структурном сосуществовании, чтобы их спасли из выгребной ямы, в которую превратилась страна. Они вернутся под контроль президента.

- У тебя всегда были проблемы с контролем, не так ли? – говорит Вон, когда мы выходим из лифта – Но это награда. Людям нужен лидер. Они должны чувствовать, что они в руках более сильного, чем они сами. Намного страшнее для каждого из нас думать, что мы предоставлены самим себе. Мы знаем наши собственные недостатки.

- Так вы держали меня в неведении – говорю я.

- Я уже говорил тебе, кое-что совсем незначительное. Например, июньский голубой фасоль, в нем не было вируса. Они содержали крохотные дозы экспериментального лекарства. Как я и ожидал, после побега ты заболела. Но это дало мне идею. Я перестал давать то же лекарство твоему брату, минимизировал влияние. У него даже с трудом поднялась температура. Это подтвердило теорию, что вирус у мужчин совершенно другой, не такой, как у женщин.

Я больше не хочу его слушать. Мои мозги перезагружены.

Белый коридор такой же, как и все остальные, но теперь кажется другим. Вроде все разное, даже Вон. Когда он, наконец, прекращает свой рассказ, на мой взгляд, слишком долгий, я спрашиваю:

- Когда я снова смогу увидеть Роуэна?

- Утром – говорит он мне – Нет никакой необходимости для беспокойства. К тому времени он будет как новенький.

Помимо кофейни в этом здании есть этаж целиком из спален. Я не спрашиваю как Вон устроил так что у меня есть собственный номер и как мне разрешили въехать в это охраняемое здание. Я думаю, что он сделал это, еще когда Сесилия была в больнице; я не думаю, что он предвидел, что его сын не покинет меня. Кем были Сесилия и Линден в этом плане? Он оставил их заботам Мадам, но будут ли они когда-нибудь знать об этом месте? Что произойдет, когда мы вернемся?

- Ты выглядишь утомленной – говорит Вон – Приведи себя в порядок. И все такое. Насладись видом. Я приду за тобой утром.

Моя спальня, в отличие от остальной части здания, теплая и мягко освещается. Кровать пышная и уютная, постельное белье, золотой сатин. Я вхожу внутрь, и когда дверь за мной закрывается, я слышу щелчок в замке.