Разрыв

Глава 6

Сесилия стоит возле зеркала в спальне и хмурится. Ее рубашка задрана к груди, она трогает пальцами розовые полоски на коже, на своем увеличившемся животе.

- Ужасный, правда? – говорит она – Боуэн растянул мне живот на столько, на сколько, это было возможно.

Я сижу на кровати, уставившись в книгу, которую взяла в библиотеке Рида. У него меньше книг, чем у его брата и они все изодраны и стары. Я думаю, он унаследовал только часть коллекции. Некоторым книгам досталось от времени, страницы рваные и некоторые места закрашены черной краской. Мне попалась книга об открытии Америки – меня она заинтересовала изображением судна на обложке – но страницы были заполнены разъяренными примечаниями. Обзывая текст ложью, этот человек писал небрежно и грязно, некоторые записи настолько неаккуратны, что я не могу их разобрать. В любом случае я не хотела их читать, я просто хотела посмотреть на корабли и попытаться вспомнить пальцы Габриэля в моих волосах. Я переворачиваю страницу и вижу еще одно грузовое судно. Габриэль показывал мне что-то похожее. Он бы знал, как быстро оно может плыть по воде. И все же судно выглядит обремененным весом своего груза. Могу поспорить, что если бы я убегала, для меня было бы легко скрыться, среди высоких ящиков, но мне потребовались бы месяцы, чтобы доплыть до Габриэля. Это было бы мучительно, плыть так медленно. Но медленно было бы лучше, чем совсем ничего.

Сесилия продолжает говорить о том, как она потеряла свою юность, что тело ее, уже никогда не будет прежним, но насколько она счастлива, быть частью всего этого. Любое чудо укрепляет надежду. Я не хочу видеть ее голый живот, который постепенно принимает форму вопросительного знака: ее суставы, щечки и ножки, всегда ярко-красные. Она рожала своего первого ребенка с трудом, теряя сознание, крича, потом она пришла в себя, но она была бледная от потери крови. Я не хочу снова видеть все это. Меня это пугает. Но это неизбежно. Так как Сесилия здесь со своим сыном, спальня пропиталась детским запахом. Порошок и слабый запах сладости, которая задерживается на младенческой коже. Вся комната пропиталась этим. Здесь больше детского, чем ее.

- Разве ты не устала? – спрашивает она, падая на кровать рядом со мной и снимая носки, прежде чем забраться под одеяло – Ты не хочешь одеть свою ночную рубашку?

- Сейчас – говорю я – Я думаю, еще немного почитать. Я могу уйти в другое место, если тебя беспокоит свет.

- Нет. Останься. – Она зевает, кладет голову на мое колено и закрывает глаза. Через несколько минут я слышу тяжелые вздохи и хрипы, которые заставляют меня поволноваться. Мы были привезены Линдену, как размножающиеся машины и Вон видел больше возможностей в самой молодой из девочек, кто пойдет по этой дорожке: Сесилии. Я не сомневалась, что выберут ее. Он видел в ее глазах уязвимость и решимость. Она сделала бы все что угодно, чтобы принадлежать его сыну, после жизни, где у нее не было никого.

Что с ней происходит? Что заставляет молодую девушку рожать второго ребенка, меньше чем через год. На щеках у нее сыпь; пальчики пианистки раздуты. Во сне она цепляется за мою рубашку, как Боуэн цепляется за нее. Так, как ребенок цепляется за мать. Я пропускаю пальцы через ее волосы, переворачивая страницы. Я просмотрела изображения кораблей во второй раз, не читая, когда слышу мягкий стук в дверь. Я знаю, что это Линден. Рид никогда не поднимается наверх, ночью. Фактически, я даже не знаю, где он спит и спит ли вообще.

- Войдите – говорю я.

Линден тихо проскальзывает в спальню, через небольшой промежуток в дверном проеме. Его почти не видно. Он смотрит на Сесилию и меня, и я чувствую себя моделью в незаконченном портрете. Жены Эшби. Когда-то нас было четверо.

- Она спит? – спрашивает Линден.

- Я не сплю – бормочет Сесилия – Я видела сон, мы катались на коньках.

Она садится, потирая глаза.

- Я хотел узнать, как ты себя чувствуешь? – говорит Линден ей, но не мне. Я ничто – тень на стене.

- Может, ты хочешь пить? Как твои ноги?

Она просит помассировать ей спинку, и я беру свою книгу и выскальзываю из спальни так же тихо, как пришел Линден.

Я запомнила, какие половицы в коридоре не скрипят, поэтому я не беспокою Рида. Окно в библиотеке открыто. И пол и стены и книги все обдувается прохладным ночным ветерком. Я слышу сверчков, бут-то они сидят на полках. Звезды такие яркие и свободные, что их свет заполняет комнату, делая все серебряным. Я кладу на полку книгу с кораблем и вожу пальцем по корешкам других книг, ничего конкретно не ища. Все равно, мне кажется, я слишком устала, чтобы читать. Я вижу подушку и одеяло на диване, смотрится маняще, но я не имею права, ложится в постель, которую постелил для себя Линден. Я смотрю на корешки.

- Мой дядя раньше позволял мне думать, что это кирпичики – говорит Линден, испугав меня. Он вытаскивает книгу в твердом переплете, взвешивает ее в руке, затем кладет ее назад – Мне нравилось строить из них здания. Они никогда не получались у меня так как я хотел. Но это хорошо. Это научило меня трем вещам: то что я вижу у меня в голове, то что вырисовывается на бумаге, и в конце концов то, что получается на самом деле.

По некоторым причинам мне тяжело смотреть ему в глаза. Я киваю на одну из книжных полок и говорю:

- Возможно потому, что в уме ты не волновался о строительных материалах. Таким образом, ты был неограничен.

- Проницательно – говорит он. Он делает паузу – Ты всегда была проницательна в таких вещах.

Я не знаю комплимент ли это, но хочется думать, что это так. После этого мы молчим, невозможно выдержать такую атмосферу, то безразличные сверчкам и лунному свету все равно, мне нужно разорвать эту тишину и я решаюсь, но из меня выходит лишь два слова:

- Мне жаль.

Я слышу его учащенное дыхание. Наверно он удивлен, так же как и я. Я не знаю, потому что не вижу выражение его лица.

- Я знаю. Ты думаешь, что я ужасна. Я тебя не виню – Вот и все, я нашла в себе храбрость, чтобы это сказать. Я волнуюсь, теребя кромку своего свитера. Одно из творений Дейдре конечно. Изумрудно – зеленый, с искусно вышитыми золотыми листьями. С того момента как они возвратились ко мне, я в них спала. Я соскучилась по этим вещам, насколько они могут быть удобными, они сидят на мне как влитые, очерчивая каждую частичку моего тела, мне не хочется их снимать.

- Я не знаю, что думать – говорит Линден спокойно – Да, я говорил себе, что ты ужасна. Да, я говорил себе, что должно быть - это единственное объяснение. Но мои мысли всегда возвращаются к тебе, я ничего не забыл. Ты лежишь в апельсиновой роще и говоришь, что не знаешь, стоит ли нас спасать. Тогда ты держала меня за руку. Ты помнишь?

Что-то бежит от моего сердца через мою кровь до самых кончиков пальцев, где память все еще осталась.

- Да – говорю я.

- И еще приблизительно тысячу таких воспоминаний – говорит он, иногда делая паузу между словами, подбирая подходящие. Я понимаю, что слова не могут выразить все, что у него в голове. Он стоит передо мной – Тогда когда ты ушла, я пытался взять те воспоминания и перевернуть их в ложь. И мне казалось, что я так и сделал. Но я смотрю сейчас на тебя, и вижу все ту же девочку, которая накормила меня черникой. Девочку в красном платье, заснувшую на мне, пока мы ехали домой.

Он подходит ближе, и мое сердце стучит, где то в районе горла.

- Я пытаюсь ненавидеть тебя. Я прямо сейчас пробую.

Я смотрю на него и спрашиваю:

- Получается?

Он двигает рукой и мне кажется, он хочет взять книгу с полки выше, но вместо этого он касается моих волос. Что - то напрягается во мне, в предвкушении. Я задерживаю дыхание. Он так близко, мои губы открываются в ожидании его поцелуя. Его губы мне знакомы. Я знаю их форму, знаю какие они. Его вкус мне тоже знаком. Из всех фальшивых цветов и сладких запахов особняка, и нашего брака он всегда был настоящим. Он часто дышит. Я не даю ему себя поцеловать. Он больше не принадлежит мне, я это знаю. Я отступаю, мягко вырываясь из его рук, которые держат меня за плечи.

- Я не могу – шепчу я.

Одна из его рук все еще держит меня, и я представляю, как бы это было, наклонить голову в его открытую ладонь. Море теплоты, проходящей через меня. Он смотрит на меня, и я не знаю, что он видит. Раньше мне казалось, он видит Роуз. Но здесь, в этой комнате ее нет. Здесь только он, я и книги. Я чувствую, что наши жизни в этих книгах. У меня ощущение, что слова на этих страницах, написаны для нас. Я могу снова его поцеловать. Я могу намного больше, чем это. Но я знаю, что это было бы не правильно. Моя семья далеко и думает, что я мертва, и я скучаю по Габриэлю: в моих снах – он что-то маленькое, тонущее в океане, и я просыпаюсь, от того, что никогда не смогу его найти. Но Линден здесь. Все еще здесь. И было бы, слишком просто этим воспользоваться. Но я не могу так поступить. Я и так виновата перед ним. Я больше не причиню ему боль, как тогда, воспользовавшись его чувствами ко мне. Он понимает. Он отпускает мою руку и сжимает пальцы в кулак.

- Я не могу – повторяю я увереннее.

Он подходит ближе ко мне, и мои нервы трепещут как трава за окном. Все шелестит с предвкушением.

- Мы никогда не были женаты – говорит он мягко – Сначала я думал, тебе нужно только немного времени. Я ждал – он сжимает губы, задумавшись на мгновение – Но тогда это не имело значения. Мне нравилось просто быть с тобой. Мне нравилось смотреть, как ты дышишь, когда спишь. Мне понравилось, как ты взяла бокал шампанского из моей руки. Мне нравились твои пальцы, какими длинными они были в перчатках.

Мне хочется улыбнуться, и я улыбаюсь.

- Оглядываясь назад, я чувствую, что все это было очень важным. Ведь все это было по настоящему, не так ли?

- Да – отвечаю я и это правда.

Он касается моей левой руки и смотрит мне в глаза, спрашивая разрешения. Я киваю, и он берет меня за руку. Его другая рука касается моего обручального кольца и зажимает его между большим и указательным пальцем. Когда я понимаю, что происходит, мой пульс учащается, мои губы вводят сухой закон. Он снимает кольцо, и оно застревает на моем пальце где-то посередине, все еще пытаясь остаться частью меня. Мое тело дергается вперед, связанное кольцом, но потом все же поддается. Это был он. Именно поэтому я продолжала носить это кольцо, я не чувствовала что была в праве его снять. Был только один человек, который мог меня освободить.

- Давай назовем это официальным расторжением брака – говорит он.

Я ничего не говорю. Я порывисто обнимаю его. Он напрягается, пораженный, но потом обнимает меня в ответ. Я чувствую его кулак, в котором он держит кольцо.

- Спасибо – шепчу я.

***

Несколько минут спустя, я лежу на диване, наблюдая, как моя нога качается туда - сюда, по краю, как гильотина. Линден ходит по всей комнате, смотря на книжные корешки. Я ищу луну в окне, но она скрывается за облакам.

Линден спрашивает:

- Какой, ваш брат?

Я моргаю, он впервые спросил меня о Роуэне. Возможно, он пытается меня узнать, теперь, когда он знает, что я скажу ему правду.

- Он умнее меня – говорю я - И практичней.

- Он старше тебя? Моложе?

- Приблизительно на девяносто секунд, – говорю я, – Мы близнецы.

- Близнецы?

Я склоняю голову на ручку дивана, смотря на него вверх тормашками.

- Кажется, ты удивлен.

- Это просто близнецы – говорит он, прислоняясь к ряду книг в старом тканевом переплете, – Я теперь по-другому смотрю на тебя.

Его рот все еще открыт, пытаясь найти нужные слова.

- Я – как половинка целого? – говорю я, пытаясь ему помочь.

- Я бы так не сказал – говорит он – Ты самостоятельный, цельный человек.

Я снова смотрю в окно:

- Знаешь, что пугает меня? – говорю я – Я начинаю думать, что ты прав.

Линден долго молчит. Я слышу шелест его одежды, стул, скрипящий под его весом.

- Я думаю, я понимаю – говорит он – Когда я потерял Роуз, я продолжал жить, и до сих пор это делаю, но я никогда не буду таким, каким был, когда она была жива. Я всегда буду чувствовать, что что-то не правильно… без нее здесь.

- Да… именно так – соглашаюсь я. Даже при том, что мой брат и я все еще живы, чем дальше мы друг от друга, тем больше я чувствую, что меняюсь. Я как будто эволюционирую во что-то, что не включает его. Я уже никогда не буду такой, какой была когда-то.

После этого опять тишина. Это удобно – молчать. Умиротворенно. Я чувствую облегчение и через какое-то время, начинаю воображать, что диван это лодка, плывущая по океану. Затонувшие города играют музыку под водой. Призраки оживают. Кто-то включает свет, и мои мысли разбегаются, я прикрываю глаза от яркости. Это одна из комнат, где есть лампочки, хотя они мигают.

- Линден? – шепчет Сесилия.

Она стоит в дверном проеме, ее пальцы побелели от того как сильно она держится за раму. Она вся белая: ее лицо, скривившиеся губы, ночная рубашка задрана до бедер, будто она хочет показать нам свое тело. Но что - то красное сползает с ее бедер. Оно скапливается у ее ног и тянется шлейфом из коридора. Линден подбегает к ней. Он подхватывает ее под колени и плечи. Она так сильно кричит, что ему приходится опереться о стену, чтобы не упасть. Она плачет, пока он несет ее вниз по лестнице. Я бегу за ними вниз в прихожую, оставляя следы в красных лужах, и думаю о том, какая она маленькая и сколько крови потеряла, и как она до сих пор держится и сколько еще ей осталось. Кровь бежит по рукам Линдена, оставляя следы, будто вены на его коже. Он завет меня и я понимаю, что он хочет. Я бегу вперед и открываю дверь. Снаружи ночь теплая с россыпью звезд. Трава вздыхает от негодования, потому что мы мнем ее своими босыми ногами. Стрекочут сверчки, создавая свою музыку, которая до этого момента была прекрасна, та, что звучала в комнате, полной книг. На заднем сидении автомобиля, где сильно пахнет сигарами и кожей, я кладу голову Сесилии на колени, пока Линден бежит искать своего дядю, что бы он нас отвез.

- Я потеряла ребенка – задыхается Сесилия.

- Нет – говорю я – Нет, ты не потеряла.

Она закрывает глаза и плачет.

- В больнице знают, что делать – говорю я ей, хотя не до конца в это верю. Я только пытаюсь успокоить ее, и возможно себя. Я беру ее руку и вкладываю в свои ладони. Она липкая и ледяная. Я не могу сравнить эту бледную дрожащую девочку с той, что стояла у зеркала час назад, трогая свой живот. К счастью Линден быстро возвращается. Путь в больницу нелегкий, благодаря неосторожному вождению Рида и отсутствию асфальтированной дороги. Линден держит Боуэна, глаза у него большие и любопытные, он успокаивает его даже тогда, когда он не кричит. Мне всегда казалось, что Боуэн обладает интуицией. Он может оказаться единственным ребенком Линдена. Я чувствую нежное касание вокруг своего пальца, и смотрю вниз, Сесилия касается места, где раньше было мое обручальное кольцо. Но она не спрашивает об этом, невеста, которая считала своей миссией знать все и обо всех. Во время поездки, она была до жути молчалива.

- Открой глаза – говорит ей Линден, когда она их закрывает. – Любимая? Сесилия? Смотри на меня.

Она делает это с усилием.

- Скажи мне, где болит? – спрашивает он.

- Это похоже на схватки – говорит она, съеживаясь, когда мы попадаем в выбоину.

- Еще минуту и мы приедем – говорит Линден – Просто держи глаза открытыми.

Мягкости в его голосе больше нет, и я знаю, что он пытается контролировать ситуацию, но он выглядит таким напуганным.

Сесилия угасает. Ее дыхание медленное и затрудненное. Глаза потускнели.

- Придет мягкий дождь… - говорю я в панике. Она смотрит на меня, и мы говорим в унисон:

– И запах земли и ласточки кружат, напевая свою песню…

- Что это? – спрашивает Линден – Что ты говоришь?

- Это стихотворение – говорю я ему – Дженне нравилось, да, Сесилия?

- Из-за концовки – голос Сесилии звучит так, будто находится за миллионы миль отсюда – Ей просто нравилось, как оно заканчивается.

- Мне хотелось бы послушать его целиком – просит Линден.

Но мы уже приехали в больницу. Она – единственный реальный источник света за много миль. Большинство фонарей – те, что еще стоят, во всяком случае – уже давным-давно, перегорели. Сесилия снова закрывает глаза, Линден передает ребенка мне и берет ее на руки. Она что-то говорит, что я не могу разобрать – мне кажется это продолжение стихотворения – и ее мышцы расслабляются. Проходит несколько минут, прежде чем я понимаю, что она больше не дышит. Я жду, что она вздохнет, но этого не происходит. Я никогда не слышала, чтобы Линден так кричал, когда он зовет ее по имени. Рид бежит мимо нас, а когда возвращается, у него за спиной целый флот медсестер, старого и нового поколения. Они забирают Сесилию у Линдена из рук, оставляя его одного в состоянии шока. Он идет вслед за ними. Я не могу помочь, но думаю, что это внимание из-за статуса, как невестки Вона. Рид должно быть, ясно дал это понять. Боуэн начинает плакать, и я пересаживаю его себе на бедра, когда смотрю на тело Сесилии через стеклянные двери. Под больничным светом ее кожа серая. И как не странно я вижу ее обручальное кольцо, будто через увеличительное стекло: с длинными зазубренными лепестками, врезавшимися в ее кожу. Они ловят каждую лампочку, ослепляя меня. Она едет на каталке, которая заворачивает за угол, больше я ее не вижу. Она мертва. Мы больше никогда ее не увидим. Эта мысль бьет меня под колени, меня всю трясет.