Глава 28
У Кузьмина был коварный план. Заманить Лёлю к себе домой. Это, наверное, инстинкт, не отмерший ещё с доисторических времен. Хватать свою женщину и тащить в пещеру. К очагу. На шкуры.
Окна его квартиры выходили на бывшее Ходынское поле, ныне застроенное домами. Но вид это никак не испортило. И салют с балкона был виден как минимум с шести точек.
Александру очень хотелось оказаться дома вместе с Лёлей. Было страшновато, но интересно, как она среагирует на его жилище.
Пока ехали, ему вдруг вспомнилась фраза из "Триумфальной арки" Ремарка. Она всплыла в памяти сразу по-немецки: "Frauen sollten entweder vergöttert oder verlassen werden. Alles andere ist eine Lüge." (Женщин следует либо боготворить, либо оставлять. Все прочее — ложь.)
Кузьмин очень старался не врать себе самому. Почти ничего не зная о ней, он боготворил эту прекрасную женщину.
Лёля крепко сжала мужскую ладонь. Страшно ли ей? Немного. С большой высоты всегда больно падать. Эту истину она испытала на собственной шкуре не единожды. Сейчас счастье и восторг по восходящей спирали утаскивали её всё выше. И даже если потом нужно будет упасть, это того стоит. Однозначно.
Она входила в его дом осторожно. Почти на цыпочках. Будто боясь спугнуть домового. Хотя в этой современной квартире он вряд ли водился. То, что здесь Кузьмин жил со своей семьёй, царапало. Взгляд искал следы женского присутствия. Или семейные фото.
Детали конечно выдавали факт, что женщина когда-то здесь жила. Ваза, декор вокруг зеркала, цвет занавесок. Фотография тоже была. С неё Склодовской улыбалась малышка лет семи. С двумя затейливыми косичками и без переднего зуба.
Сейчас она, разумеется, другая. Девочки как раз в этот период резко начинают расти. Но общие черты, так похожие на отца, конечно сохранятся. Вот, значит, она какая. Катя Кузьмина. Его дочь. И её будущая ученица. Только ли ученица? Ведь личный контакт тоже неизбежен. Нельзя встречаться с её отцом, а потом на уроке делать вид, что она просто её учительница. Так не получится.
Кузьмин видел, как волновалась Лёля. И как внимательно она огдядывала его квартиру.
Когда вдруг остановилась у фотографии дочери, стало страшно. Поладят ли? Выбирать между ними нереально. Сейчас ему кажется, что Лёля не может не понравиться. Но с каким настроением прилетит Катя, не ясно. И девочка — подросток это не фунт изюму.
— Она хорошая, Лёль. Искренняя. Открытая.
— Я вижу, Шур.
— Как?
— По глазам. Про "зеркало души" это правда. У детей в глазах всё видно всегда. Хотя, врать не буду, мне страшновато.
— Тебе? Ты же профессионал.
— Это не значит, что я ничего не боюсь. И потом, общаться то с твоей дочерью я буду не с профессиональных позиций. Вернее не только с них.
— Ты права. И знаешь, мне тоже страшновато. Девочка. Взросление. Изменения в характере. А я даже не знаю, что теперь подростки носят, что слушают. Что любят, о чем мечтают.
— А о чем ты мечтал в двенадцать?
— Нууу, я ж мальчик. Мне хотелось мопед. Потом в Макдоналдс. Чтоб три бигмака сразу. И два литра пепси. И на море в лагерь.
А тебе?
— А мне хотелось, чтоб мама отстала. Чтобы читать можно было всю ночь. Джинсовую куртку. И чтобы волосы были чёрные и прямые. Или белые. Но прямые. И веснушки вывести.
Кузьмин поймал пальцами кудрявую прядь.
— Они очень красивые. Твои кудри. И веснушки чудесные, — нежно поцеловал щеки и нос, — Вино будешь?
— А ты?
На самом деле вопрос был коварным. Если Александр пьёт вино, то за руль сегодня уже не сядет. А это означает… Да, это означает ночь в его доме. Возвращаться одна она сегодня точно не планировала.
— И я буду, — его голос стал на тон ниже.
— Вино?
— Вино или коньяк. Что больше хочется? Шоколад буду. Салют буду. И тебя целовать. Точно.
В заданной Кузьминым последовательности не вышло. Пока они целовались, бахнули первые залпы салюта. Разноцветные искры осветили ясное вечернее небо.
Лёля распахнула глаза. Прижалась спиной к широкой мужской груди. Пыталась запомнить и впитать как можно глубже каждое ощущение.
Яркие вспышки салюта. Диковенные огненные цветы в небе.
Запах весеннего воздуха. Пряный, пьянящий, вольный. И запах мужчины рядом с ней. Дурманяший, заставляющий колени слабеть.
Вид на Москву. Такой вроде знакомый, но с этого ракурса видимый впервые.
И горячие ладони Александра, обнимающие её и прижимающие крепко.
Защищённость. Восторг. Нежность.
Кузьмин прижимал её к себе все сильнее. Намерений и желаний не скрывая. Лаская украдкой, пока она смотрит в небо. Упиваясь её близостью, теплом и податливостью. Каждым сантиметром кожи, открытой для прикосновений и поцелуев.
Только любовь — правда. Только то, что между двумя людьми в момент откровения.