Развод. Милый, дальше я без тебя

Глава 17.

Глубокий, неровный вдох. Палец завис над кнопкой вызова. Сердце колотилось так, будто пыталось вырваться из клетки груди, которую только что освободили. Слова Дарины звенели в ушах, складываясь в чудовищную, безупречно спланированную операцию под кодовым названием «Наследник», где я была мишенью, а мой муж – одним из главных исполнителей.

Я смотрела на номер в телефоне. «Обожаемый мой Ромка». Теперь это название казалось самым горьким и циничным посмешищем. Я стерла его, вписав простое и безличное – «бывший».

И нажала «Вызов».

Он ответил практически сразу, словно ждал. В его голосе не было ни ярости, ни угроз, только усталая, почти шепотная, ледяная горечь.

– Ну что, Фима? Нашла себе новое пристанище? Быстро ты, я оценил. Теперь звонишь, чтобы похвастаться?

Я не стала отвечать на укол. Мое молчание затянулось, и он его не выдержал.

– Ну? Я слушаю.

– Я знаю, Ром, – мой голос прозвучал странно спокойно, будто это говорил кто-то другой. – Я знаю всё. Про «план». Про ненастоящего наследника. Про то, как твой отец дергает за ниточки, а ты послушно пляшешь.

На той стороне повисла мертвая тишина.

Такую тишину я слышала лишь однажды – в тот страшный день, когда нам сообщили новость о крушении самолета. Тишину абсолютного, всепоглощающего шока. Кажется, я даже слышала, как застывает кровь в его жилах.

– Я не понимаю, о чем ты, – наконец выдавил он, но в его голосе не было ни капли убедительности. Только паника.

– Перестань, Роман. Дарина только что была у меня. Она всё рассказала. Ей стало страшно. Страшно от тебя и от твоего отца. Она не хочет быть пешкой в вашей больной игре.

Послышался резкий, сиплый выдох, а затем приглушенное, не предназначенное для меня ругательство. Он что-то уронил, телефон глухо стукнулся обо что-то.

– Эта дура! Идиотка! Я ей…

– Ты ей ничего не сделаешь, – резко оборвала я. – Игра окончена. Ты проиграл. Ты и твой гениальный папочка.

Снова тишина, но теперь она была иной – тяжелой, густой, полной невысказанного. И сквозь эту тишину прорвалось что-то, чего я совсем не ожидала. Не оправдание. Не злость. А сломанный, надтреснутый шепот, полный такой безысходной боли, что я невольно сжала телефон сильнее.

– Она не должна была… Зачем она тебе всё это сказала?.. Теперь ты… ты никогда не поймешь.

– Не пойму чего, Ром? Не пойму, как можно было так цинично, так подло обманывать человека, который тебе верил? Который тебя любил? Ты прав. Не пойму.

– Не поймешь, что я не хотел этого! – его голос внезапно сорвался на крик, но это был не крик ярости, а крик отчаяния. – Отец… он давил на меня с самого начала! После… после того как мы потеряли…

Он замолчал, задохнулся.

Воздух с шипом выходил из его легких.

Я замерла, чувствуя, как по спине пробегает ледяной холод. Он говорил о том, о чем мы молчали больше года. О чем старались не вспоминать, потому что это было равносильно тому, чтобы снова пережить ту боль.

– После авиакатастрофы, – тихо, почти беззвучно, закончил он. – После того как мы потеряли нашего сына.

В моих глазах помутнело.

Я снова увидела ту больничную палату. Белые стены. Гулкие шаги врачей. Его мертвенно-белое лицо. Руки, сжимающие мои так сильно, что кости трещали. И тишину.

Самую страшную тишину в мире – тишину, в которой нет детского плача.

– Отец сказал, что ты сломана, – голос Романа был призрачным, он говорил словно в бреду, изливая наружу то, что годами копилось внутри. – Что ты никогда не оправишься. Что ты не сможешь больше… что мы не сможем. А ему нужен наследник. Продолжение рода. Династии. Он сказал… он сказал, что я должен выбрать. Между тобой и… будущим семьи.

Я молчала, не в силах издать ни звука.

Сердце замерло.

– А я… я видел, как ты угасаешь. Каждый день. Ты уходила в себя, ты почти не смотрела на меня. Ты была как призрак. И я… я испугался. Я думал, он прав. Я думал, это единственный способ… сохранить хоть что-то. Сохранить тебя, но по-своему, отгородив от всего этого. А чтобы ты ушла без скандала, чтобы не пыталась бороться… нужен был повод. Веский. Такой, против которого ты была бы бессильна. Беременность другой женщины… Измена… Я ненавидел каждую секунду этого спектакля, Фима! Клянусь!

В его голосе послышались слезы.

Настоящие, неподдельные.

Я слышала, как он сглотнул ком в горле.

– А сегодня, когда ты ушла с тем… когда ты уехала… и сейчас, когда ты звонишь откуда-то… я понял, какую чудовищную ошибку совершил. Я пытался спасти нас, а уничтожил всё окончательно. Отец… он просто использовал мою боль, мой страх. Он воспользовался тем, что я был сломлен после нашей потери. И я… я такой мудак… я позволил ему.

Я медленно опустилась на стул у кухонного стола. Внутри не было ни злости, ни ненависти. Была только бесконечная, всепоглощающая жалость.

Жалость к нему.

К себе.

К нам обоим, сломленным одним горем, но так и не сумевшим найти друг в друге опору. Мы позволили этому горю разъесть нас изнутри, а хищному старику – воспользоваться этим.

– Ты не должен был слушать его, Ром, – прошептала я, и мой голос тоже дрогнул. – Мы должны были держаться вместе. Мы потеряли ребенка… Это должно было сделать нас сильнее, а не… не превратить в врагов.

– Я знаю, – его ответ был полон бездонного раскаяния. – Я знаю сейчас. Но тогда… я не видел выхода. Прости меня, Фим. Прости, хотя я не заслуживаю этого.

Я закрыла глаза, и по моим щекам покатились горячие слезы. Это были не слезы по нему, не слезы по браку. Это были слезы по тому мальчику, которого мы так и не смогли назвать своим сыном. По тому будущему, которое разбилось вместе с тем самолетом. И по нам – двум людям, которые слишком поздно поняли, что их настоящим врагом были не мы сами, а общее горе и воля безжалостного манипулятора.

– Мне жаль, Ром, – сказала я тихо. – Мне жаль, что всё так получилось. Но это не оправдывает тебя. Ты сделал свой выбор. А я сделала свой. Наша история… закончена.

– Фима, подожди… – в его голосе снова зазвучала паника. – Давай… давай попробуем всё исправить? Я порву с отцом! Я всё ему скажу! Мы…

– Нет, – мое слово прозвучало тихо, но с абсолютной, неоспоримой окончательностью. – Слишком поздно. Ты сломал что-то такое, что уже не починить. Прощай, Роман.

– Фима… - услышала, я перед тем, как положить трубку.

Телефон выскользнул из моих дрожащих пальцев и упал на стол. Я закрыла мокрое лицо ладонями и завыла.