Мы сидели на кухне, доедая кусочки невероятно воздушного морковного торта, который Макс, оказывается, испек сам. В доме было тихо — Степа спал. Няня Аня ушла домой. Между нами висела невысказанная напряженность. Романтический поцелуй был, а вот его продолжение могло и не произойти.
И мне почему-то из-за этого было страшно.
Вдруг Макс отодвинул свою тарелку и посмотрел на меня таким пронзительным, серьезным взглядом, что у меня перехватило дыхание.
– Ты боишься, что я могу разбить тебе сердце? – тихо спросил он. – Как твой муж?
Я только кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Он словно прочитал мои мысли. То, что я не смела сказать вслух.
– Я не Роман, – сказал он, и мое сердце упало. Вот оно. Начало конца. Но он продолжил. – И никогда… не причиню тебе боли. Ты просто меня еще не знаешь.
– Максим, я… и правда боюсь. И, наверно, еще не готова к новым отношениям. Я ведь еще замужем. И боль… вот здесь, - коснулась ладонью груди, в районе сердца, - еще не прошла.
– Я знаю. То есть понимаю, что значит эта боль, - положил ладонь на мою руку. - Но я готов подождать, если и ты готова.
– Готова? К чему?
– Начать новую жизнь без боли. С мужчиной, который готов сделать тебя счастливой. И сам быть счастливым.
Я наклонила голову и коснулась губами его ладони. Внезапный порыв, который я не смогла сдержать.
– Расскажи мне о том времени, когда ты был счастлив.
Он глубоко вздохнул, словно собираясь с силами, и начал говорить. Его голос был ровным, но в нем чувствовалась давняя, привычная боль.
– Мы с Варей... мы были детьми. В прямом смысле. Соседи по даче. Я таскал за косички, она обливала меня из шланга. Потом школа, первая любовь, первый поцелуй, первая драка из-за нее... Университет. Я пошел на экономиста, она – на дизайнера. Мы были абсолютными противоположностями. Я – серьезный, замкнутый. Она – шумная, яркая, вся в красках. Все говорили, мы не пара. А мы... мы просто не могли друг без друга.
Он замолчал, глядя куда-то в прошлое, и на его губах играла легкая, печальная улыбка.
– Она научила меня жить. По-настоящему. Быть счастливым. Видеть красоту в привычных вещах. Таскала меня на вернисажи, в театры, заставляла гулять под дождем и есть мороженое зимой. Я научил ее... ну, я думал, что я научил ее быть осторожнее. – Его голос дрогнул. – Не получилось.
Он закрыл глаза на секунду. И ладонью сжал кожу, словно хотел стереть все слезы.
– Степа был запланированным счастьем. Мы его так ждали... Она шила ему одеяльце сама, знаешь? Смешными разноцветными зверями. Говорила, что он будет таким же ярким. – Макс сглотнул ком боли, и я сжала губы. Это и правда было больно. – А потом... тот самолет. Ее командировка. Она должна была вернуться вечером. Я приготовил ужин. Купил цветы. Степка тогда еще плохо ходил, но он тащил меня к окну и показывал пальчиком на каждую пролетающую птицу: «Мама?».
Тишина в кухне стала вязкой.
Я видела, как сжимаются его кулаки на столе. До белых костяшек, которые хотели разбить столешницу, только чтобы стало легче. Только чтобы избавиться от боли, разрывающую его сердце в стеклянную крошку.
– Мне позвонили. И мир перестал существовать. Остался только маленький сынок, который тыкал пальцем в небо и звал маму, которая никогда не вернется.
Он поднял на меня глаза. В них стояла такая бездонная боль, что мне захотелось обнять его и никогда не отпускать.
– В тот день… я умер. Просто мое тело продолжало дышать, потому что надо было кормить, мыть, укладывать спать нашего сына. Я ненавидел весь мир. Ненавидел себя за то, что отпустил ее одну. Ненавидел каждый новый день, который она не увидит. Я носил ее в себе, как открытую, кровоточащую рану. И я думал, что так будет всегда.
Он потянулся через стол и взял мою руку в свою. Его пальцы были теплыми и твердыми. Теперь он коснулся губами моей кожи и замер. Такое простое движение, но меня словно прошибло электрическим разрядом. Я хотела что-то сказать, но язык словно присох к горлу.
– А потом появилась ты. Вся израненная, вся в слезах, но... живая. Несмотря ни на что. И ты посмотрела на Степку не с жалостью, а с интересом. Ты рассмеялась его шуткам. Ты не пыталась меня «исцелить» или заменить ее. Ты просто... была. И эта рана... она вдруг стала потихоньку затягиваться. Не потому, что я забыл Варю. А потому что я наконец-то смог посмотреть на нее и не умирать от боли. Я смог вспомнить улыбку своей жены без того, чтобы мне хотелось кричать.
Он сжал мою руку сильнее.
– Я не жду, что ты станешь другой. И я не прошу тебя забыть свое прошлое. Оно сделало тебя той, кто ты есть. Сильной. Упрямой. Невероятной. Я просто... я хочу идти дальше. Очень медленно. Очень осторожно. Но – идти. С тобой. Если ты... если ты тоже этого хочешь.
В его глазах не было страха.
Только надежда. Хрупкая, как первый лед, и оттого еще более ценная.
Я перевернула ладонь и сплела свои пальцы с его. Мне не нужны были слова. В этот момент они были бы лишними. Мы просто сидели, держась за руки, два человека с разбитым прошлым, которые нашли в себе смелость поверить в будущее. И в тишине кухни это молчание было громче любой клятвы.
А потом мы одновременно потянулись друг к другу и поцеловались.