Развод. Милый, дальше я без тебя

Глава 34.

Мы сидели в уютной кофейне с видом на парк. Запах свежеобжаренных зерен, бархатная текстура капучино и кусок нежного морковного торта — все это казалось таким простым и таким невероятно ценным после напряженного утра. Макс откинулся на спинку стула, наблюдая, как я с наслаждением пробую торт.

– Ну что, Фим, нравится? – в его глазах играли теплые искорки.

– Еще бы, – я облизнула ложку. – Ты был прав. Это рай.

Он помолчал, крутя свою чашку.

– Ты сказала, что сомневаешься в том, что мы «вместе».

Я почувствовала легкий укол неловкости. Зачем я это сказала?

– Макс, я просто... Это все так быстро. Иногда кажется, что я сплю… и мне совсем не хочется просыпаться.

– Я понимаю. Поэтому я хочу кое-что тебе показать. – Он достал из внутреннего кармана пиджака не конверт и не ключи, а… свой телефон. Несколько быстрых движений пальцем по экрану, и он протянул его мне. – Смотри.

На экране была открыта галерея фотографий.

Не фото с его бывшей женой Варей, не со Степой. А мои фотографии.

Те, что я даже не знала, что он делал.

Вот на этой я сплю на диване, укутавшись в его свитер, с книгой на груди.

Здесь смеюсь на кухне, смахивая муку со щеки, когда мы вчера вечером пытались печь печенье со Степой.

На третьей – мой профиль у окна, задумчивый и спокойный. Снимки были живыми, не постановочными, полными любви и нежности.

– Что это? - дрожащими руками сжала телефон и подняла глаза на Макса.

– Я начал их делать почти сразу, – тихо сказал Макс. – Потому что смотрел на тебя и понимал — я хочу помнить тебя такой всегда. Не потому что ты заменяешь кого-то. А потому что ты — это ты. И твое присутствие в моем доме... оно не «временно». Оно стало необходимостью. Как воздух.

– А вот это... – он перелистнул на последнее фото. Это был скриншот переписки с Леонидом Игнатьевичем, сделанный сегодня утром, пока я собиралась. Сообщение от Макса:

«Леонид Игнатьевич, прошу рассмотреть вопрос о переводе Серафимы Антоновой на постоянную должность ведущего аудитора с завтрашнего дня. Ее профессионализм неоспорим»

Ответ Орлова был лаконичным:

«Сделано. И Макс... эта женщина тебе подходит. Держись за нее».

Я подняла на него глаза, не в силах вымолвить ни слова. Они комом застряли у меня в горле.

– Я не просто приютил тебя, Фима, – его голос был твердым и ясным. – Я встроил тебя в свою жизнь. В наш с Степой мир. На работу, в мой дом, в мой телефон, в свои мысли. Я не играю с тобой. Для меня «вместе» — это не слово. Это действие. Каждое утро, когда ты готовишь завтрак. Каждый вечер, когда мы слушаем, как Степа болтает. Каждая наша общая победа и каждая маленькая проблема. Вот что для меня значит «вместе».

– Я не прошу тебя сразу поверить на слово. Я просто прошу... дать себе разрешение поверить в это. Позволить себе быть счастливой здесь и сейчас. Со мной.

Я кивнула и вновь посмотрела на экран телефона. Фотографий было много и везде была я.

Каждая фотография была ударом по стенам, которые я так долго выстраивала вокруг своего сердца. Вот я, с растрёпанными волосами и в его огромном свитере, сплю с книгой на груди. Выгляжу так уязвимо и... по-домашнему. Такой меня не видел никто. Никогда.

– Ты... ты сфотографировал, когда я спала, – голос сорвался на шёпот. В нём не было упрёка, лишь потрясение от этой интимности.

– Ты была так красива, – его пальцы легли поверх моих, всё ещё сжимавших телефон. – Спокойная. Я стоял и боялся дышать, чтобы не спугнуть.

Слёзы текли по моим щекам беззвучно, оставляя солёные следы на губах. Я перелистывала дальше. Вот я засыпала с Степой на диване, обняв его, щека к щеке. Вот мы все трое валяемся в обнимку на полу в гостиной, за просмотром мультиков, и я смеюсь, запрокинув голову, – смеюсь так искренне, что сейчас, глядя на фото, я снова почувствовала тот приступ счастья.

– Я не заметила... я не думала, что можно быть такой счастливой просто так, – выдохнула я, и рыдание вырвалось наружу. Я закрыла лицо руками, но он мягко отвёл их.

– Не прячься. Никогда не прячься от меня. Твои слёзы – это часть тебя. И я готов их принимать, как принимаю твой смех.

Он встал, обошёл столик и присел передо мной на корточки, взяв мои ладони в свои. Его глаза смотрели на меня с такой бездонной нежностью, что воздух перехватило.

– Я не твой бывший. Я не буду дарить тебе алмазы размером с кулак и читать стихи под балконом. Моя любовь – она вот в этом. – Он коснулся пальцем уголка моих губ. – В утреннем кофе, который ты готовишь. В твоём ворчании, когда не можешь найти ключи. В том, как ты хмуришь бровки, когда Степа приносит из сада тумаки. Она в этой простой, настоящей жизни, которую ты подарила мне и Степе.

Он достал из кармана тот самый брелок с серебряным ключиком и, не выпуская моих рук, вложил его мне в ладонь.

– Это не символ собственности. Это символ доверия. Ты можешь в любой момент уйти. Дверь никогда не будет закрыта на ключ. Но этот ключ... он будет напоминать тебе, что тебя ждут. Что твой дом – там, где тебя любят не за идеальную улыбку и не за связи, а просто за то, что ты – наша Фимка.

Я сжала ключ в кулаке так сильно, что металл впился в кожу. И тогда я поняла. Это не красивые слова. Это – обещание, выкованное из самых обычных дней. Из наших общих утренних спешек, вечерних чаепитий и тихих разговоров после того, как Степа засыпал.

Я опустилась перед ним на колени прямо на прохладный пол кофейни, не обращая внимания на удивлённые взгляды. Я прижалась лбом к его лбу, наши слёзы смешались.

– Я больше не сомневаюсь, – прошептала я, задыхаясь. – Я верю. Верю тебе. Верю нам. Я дома. Наконец-то дома.

Он обнял меня, и его объятия были не просто прикосновением. Они были крепостью. Они были клятвой. Мы сидели так, двое взрослых, успешных людей, на полу в публичном месте, и это было самым важным моментом в нашей жизни.

– Пойдём домой, – сказал он, его голос дрожал. – К нашему сыну. Начинать нашу жизнь. Ту, где мы вместе. Навсегда.

Когда мы вышли на улицу, его рука не просто лежала на моей талии. Она держала меня так, будто я была самым хрупким и самым ценным сокровищем на свете. А ключик в моём кармане отстукивал каждый наш шаг: домой, домой, домой. И это было единственным доказательством, которое мне было нужно.

Я смотрела на него, на этого удивительного мужчину, который не давал громких обещаний, а просто брал и строил наше общее будущее кирпичик за кирпичиком. Его «доказательства» были не в дорогих подарках или клятвах. Они были в этих простых, честных фотографиях. В его готовности бороться за меня на работе. В его свитере на мне, который пах им и домом.

– Знаешь, что я сейчас чувствую? – прошептала я.

– Что?

– Что я наконец-то пришла домой. – Слезы выступили на глазах, но это были слезы облегчения. – И да... Мы правда вместе. Очень-очень вместе.