В тот момент, когда я стояла на сцене, сердце стучало в груди так, будто пыталось вырваться наружу. Я не могла поверить, что сейчас скажу то, о чем потом скорее всего пожалею.
И меня точно не пожалеют.
Но я все же осмелилась и открыла рот:
– Мой муж…
И вот, как из ниоткуда, на сцену ворвался он самый. Мой муж, Роман. Он выглядел уверенно, его мускулатура, сформированная в спортзале, была заметна даже через элегантный костюм. В мгновение ока он схватил микрофон из моих рук, словно это было его законное право.
— Милая, давай ты поздравишь меня дома. Наедине… ммм… как ты это умеешь! — его голос разнесся по залу, как гром среди ясного неба. Гости, которые, казалось, ожидали чего-то трогательного, вдруг начали смеяться и заулюлюкали, как будто это было весёлое представление. Я почувствовала, как в груди закипает злость, и мне стало невыносимо стыдно.
— Отдай микрофон, — процедила я, стараясь не выдать своего смятения. Я тянула руку к микрофону, но его хватка была крепкой, как у акулы, которая не собиралась отпускать свою жертву.
— Нет. Я знаю, что ты хочешь сделать и не позволю. Ты хочешь испортить мне праздник, опозорить меня. В этот день?
Я ощутила, как гнев вспыхнул внутри, как огонь, готовый вырваться наружу.
— Ты… сволочь последняя, — прошипела я, чувствуя, как слёзы подступают к глазам. Сглотнула ком в горле. - Ты испортил мне жизнь и убил нашу любовь. И поэтому я хочу отплатить тебе тем же.
— Давай дома поговорим, — прошептал он, его улыбка была наигранной, словно маска на лице актёра. — Не устраивай цирк. Поверь, никто это не оценит. Здесь наши родители.
— Твои… моих тут нет. Если ты забыл, мои погибли три года назад.
— Я помню, — его голос стал тихим, но полным угрозы. - Моей матери тоже нет в живых. Только отец. Но я все равно не дам тебе испортить этот день рождения. Понятно?
— Ром, за что ты так… со мной?
Я встретила его взгляд, и в его глазах не было ничего, кроме холода и льда. Он снова закрылся в своей броне, и я поняла, что сейчас призывать его к разуму бесполезно.
— Спускайся со сцены. Живо, — дёрнул он меня за руку, и я почувствовала треск рукава своего дорогого платья. Это был символ нашей разрушающейся жизни: как платье, так и наш брак рвался по швам. — А если не можешь удержать свой словесный понос, иди в уборную. Или я сам тебя туда отведу.
— Свою любовницу отведи, идиот! — бросила я ему в лицо, стараясь сохранить достоинство, и, придерживая подол платья, начала медленно спускаться по лестнице, как будто каждое движение давалось мне с трудом.
Словно в замедленной съёмке, я шла к своему столику, пытаясь улыбаться, но внутри меня бушевали противоречивые чувства. Боль и неприятие сжали сердце в тиски. Я чувствовала, как сдерживаемая агрессия, которая должна была выплеснуться наружу, разжигала во мне ядовитую кислоту. В этот момент я даже не заметила, что Дарина сидела за нашим столиком и ждала меня, как будто это было естественно.
Я остановилась, замерла.
Что делать? Я не знала. Только вот садиться рядом с этой Иудой не собиралась. Мне было брезгливо и противно даже дышать одним воздухом с этой… шалавой. С большой буквы Ш. Другого слова подобрать не получилось.
— Серафим…, — начала она, но я выставила руку и покачала головой, не желая слышать её лицемерные слова.
Мысли о том, чтобы окунуть её в тарелку с салатом, становились всё более соблазнительными. Но моё воспитание не позволяло мне опуститься до её уровня, и от этого сдерживания у меня чесались руки.
— Чего. Тебе. Здесь. Надо? — произнесла я, стараясь вложить в голос как можно больше пренебрежения. Я чувствовала, как внутри меня нарастает вулкан, готовый взорваться.
— Я хотела бы поговорить с тобой? Можно?
— Сейчас? Здесь? Ты решила поговорить со мной о чем? - говорила я, даже не страшась приглушить громкость. — О том, как соблазнила моего мужа? О том, что забеременела от него? Или о том, что предала память своего погибшего мужа?
— Фим, всё не так, — её голос дрожал, она закрыла ладонями глаза, словно пыталась укрыться от правды. Всхлипнула.
— А как?! - Услышала за спиной голос свёкра и резко обернулась.