Глава 21
Полина
Смотрю на мужа и не могу понять, почему он так жесток со мной. Я вижу по его предвкушающему взгляду, что задумал неладное, и неважно, куда мы пойдем в спальню или в кабинет, он везде настигнет меня, везде достанет со своей карой.
Я не знаю, что меня ждет за кара, не знаю, смогу ли я выстоять и выжить после нее, смогу ли сохранить тот хрупкий мир, что есть сейчас во мне.
Но я понимаю одно, сейчас во мне что-то надломилось.
Эта свобода, которая упорхнула буквально из-под носа, оборвала все во мне. Оборвала, сломала, разрушила и еще много всего в этом роде. Остался всего один-единственный крошечный шаг до полного краха. Я в шаге от того, чтобы перестать существовать.
Но это не самое страшное. Больше всего меня страшит то, что я поняла одну простую вещь: почему-то для своей дочери я не семья. Нет, ну, правда, сами подумайте, она не думает о том, что мне может быть больно из-за ее любви к отцу.
Да, понимаю ей всего пять лет, и она еще очень маленькая, открытая и ничего такого не имеет ввиду своим поведением, для нее я мама, для нее я любимая, но я все время рядом с ней, я для нее как данность, а папа, папа часто пропадает из ее поля зрения и поэтому он такая недостижимая высота и каждую минутку любви с ним она ни за что не променяет на что либо, она готова бороться за каждую секунду рядом с ним.
Я не понимаю этой безумной тяги к нему и ревную, е могу ждать, когда наступит период взросления и ребенку снова нужна стану я. Мне страшно и будучи подростком она снова будет предпочитать отца, не меня. Глупо, знаю, но не могу иначе.
Только это все уже совершенно не важно. Куда важнее то, что я не смогла насладиться тем самым журавлем в небе и упустила синицу в руках, хотя крепко держала. Возможно, конечно, я ошибаюсь и пыталась удержать того журавля свободы, но я не знаю, правда, не знаю.
Я запуталась во всем, поэтому лишь обнимаю себя руками, смотрю на мужа и мотаю головой. Не хочу отвечать, не хочу выбирать, не хочу говорить. Хочу просто закрыться в одной из комнат и пересидеть сегодняшнюю ночь, переждать бурю, а завтра его эмоции утихнут и уже будет не так страшно с ним разговаривать.
Сейчас меня действительно пугает то, что он может сделать. Меня пугают перспективы будущего, и мне страшно об этом ему говорить, потому что кто знает, вдруг он сильнее разозлится и его наказание будет еще более жестоким. Я перестала понимать, с кем и где я нахожусь. Я одно лишь понимаю, что передо мной не мой муж, передо мной какой-то дикий разъяренный зверь, и мне очень жаль, что настал тот день, когда я с ним столкнулась.
— Ну так что, Полина, я жду, говори, спальня или кабинет. У тебя есть десять секунд, иначе я все решу за тебя.
Муж подходит ко мне, гладит костяшками пальцев по лицу, поправляет хвост на затылке, чтобы он снова стал упругим, а не грозился вот-вот распасться.
Такие простые жесты, заботливые, нежные, ласковые и в какой-то степени даже интимные. Раньше я их любила, они были для меня чем-то знаковым, серьезным и важным, а сейчас я вздрагиваю от этого мимолетного прикосновения к себе, потому что я не знаю, мой ли это мужчина.
Я больше не чувствую твердой почвы под ногами, больше не чувствую себя как за той самой каменной стеной. Я вновь выброшена в этот жестокий холодный мир, где можно рассчитывать только на себя. И это удручает, потому что раньше мне казалось, что, если у тебя есть семья, то совершенно не страшно, что происходит в мире вокруг, ты все выстоишь, все преодолеешь. Сейчас все рухнуло.
— Десять, — начинает обратный отсчет муж, а я нервно всхлипываю.
— Какая разница? Ты везде причинишь мне боль, будешь жесток, сорвешься за все, — в ответ на его отсчет говорю то, что сейчас творится в мыслях.
Не хочу врать, не хочу притворяться, не хочу делать вид, что не боюсь, когда это не так. Все равно не поможет, не спасет. Так зачем пытаться?
— Девять, — игнорируя мои слова, продолжает Саша.
— Зачем ты это делаешь, зачем, Саш? Почему ты вообще мне изменил? Почему ты предал нашу семью? Почему ты делаешь ей такие подарки, неужели она забрала тебя у меня, у детей?
— Восемь, — и снова этот отсчет. — И ты не водишь. Ты до сих пор не смогла побороть этот глупый страх перед вождением, поэтому не вижу смысла дарить тебе подарки такого рода. А когда надо, у тебя всегда есть водитель с машиной. Не вижу никаких проблем. Ну, если ты так сильно хочешь машину, я могу подарить тебе ее. Какую? Только пальцем покажи. Пять.
— Господи, Саша, дело не в машине, не в этом подарке. Ты наказываешь меня за свои проступки. Неужели ты этого не понимаешь, что не измени ты мне, не сделай так больно, ничего бы этого не было. Ты наказываешь меня за свои поступки, это жестоко.
— Три, — резко называет последние секунды, и я понимаю, что разговор заходит в тупик, особенно если судить по плотно сжатым в недовольстве губам, мои последние слова пришлись ему совершенно не по вкусу.
Но что поделать, если это правда?
— Два, Полина. Советую скорее решать, а не тратить время на пустые разговоры, это все равно ничего не изменит, — его слова очень жестоки, они больно бьют по мне.
Я ничего не говорю ему, не хочу, не вижу смысла. Он закрылся от меня, закрылся и не хочет увидеть все то, о чем я его прошу, а раз так, то, повторюсь, выбирать что-либо бессмысленно. У него в голове уже вынесен приговор, ему уже известна правда, а все остальное его не интересует.
— Один. Что же ты решила?