Reet-K (часть II)

3

После Нового года Вера исчезла. Я даже не знаю, как это толком описать. Наверное, как-то отдельными ступенечками, сначала одну, потом другую и так шажками. А единым целым сказать у меня слов нет. Я и поэтапно-то не знаю, с чего начать и что за чем упомянуть.

Начну с работы. Вопросы, а где Вера, на третий день уже иссякли. Фирма маленькая, новости доходят быстро и потому я не стала делать никакого официального объявления на утренней планёрке – всё же Вера ни на какой должности в фирме не числилась. Просто, зайдя "на кухню" (так у нас называется комната, оборудованная для приёма пищи – там холодильник, микроволновка, кулер, вода, кофе-машина, мойка, шкафчики для посуды и пара столиков), когда там было несколько человек, тоже налила себе кофе и как бы мимоходом заметила:

– Кстати, всем кто не в курсе, хочу сказать – Веры Владимировны больше в офисе не будет, она переехала в другое место. Куда, это она вам сама расскажет. Работать с нами она продолжит удалённо. Все контакты, которые у кого-то с ней есть по работе, продолжатся. Она скоро с каждым свяжется и уже персонально договоритесь, что, когда и как, чтобы всем было удобно. Так что, всё остаётся, как было, за исключением того, что Вера Владимировна больше не будет появляться в офисе лично.

Таким образом, в плане перехода Веры "на удалёнку" никаких проблем не возникло.

С Дмитрием тоже проблем не возникло. Может он и не знал конкретного адреса, где она теперь проживает, но связь с ней имел и в любое время мог позвонить и пообщаться или договориться о встрече, если вдруг таковая понадобится. Ни в какой Белореченск он не уехал, а однажды летом поделился радостным событием – к нему вернулись жена и дочь и все они снова стали жить в Строителе. Я искренне порадовалась за Дмитрия и поздравила.

А вот что и как Вера сказала Торопову, перед своим исчезновением, я не знаю. Но у меня Торопов ни разу не спросил, ни где она, ни почему уехала, ни собирается ли вернуться. Лишь однажды спросил, общаемся ли мы. Я сказала, что периодически звоним друг другу и на этом всё. Моё с Тороповым общение свелось к минимуму, в основном по нашим спонсорско-учредительским делам, а по вопросам с самурайкой я стала обращаться к Сомову – отдавала ему ключи и просила сгонять её куда-нибудь на СТО, на мойку или в шиномонтаж. Сомов, как всегда безотказно, всё делал, лишь ворчал:

– И как я в неё опять сяду? Там такая теснотища и она такая низкая, что из-за этой нижины хрен встанешь. Надо мной слесари смеются.

Сомов весной женился на своей бывшей однокласснице. Взял её с ребёнком, а когда у них родилась дочка, я стала у неё крестной матерью.

А дом без Веры стал не дом. Мы всегда были вместе. На кухне всегда стоял её стакан, а в холодильнике лежали её лимоны и лаймы. В ванной висели её полотенце и халат, а в гостиной стояло её кресло. В её спальне всегда была чистота, порядок и заправленная кровать. Мне одной было так пусто в этой, вдруг ставшей огромной, квартире. Даже в прихожей без её ботинок и куртки стало голо.

Я решила съехать. В общежитие, конечно, меня теперь и калачом не заманить. Да и не оформляла я себе общежитие после первого курса – зачем оно мне. Я решила снять квартиру где-нибудь за Домом учёных, на Золотодолинской или на Академической. Там всегда тишина, зелено и красиво. Маленькие разноцветненькие черырехэтажки среди сосен. Цветы у подъездов, птички, белки. Сниму маленькую квартирку, буду ходить на пруд, смотреть на цветущие яблони, на уток и гулять в Ботаническом саду.

Так я и сделала.

В феврале на долгосрочной основе сняла на улице Учёных двушку на втором этаже, наняла женщину-отделочницу и они с сыном за несколько дней сделали мне косметический ремонт – заменили обои, покрасили потолки. Заказала жалюзи на окна, поменяла ванну на душевую кабину, перевезла с Коптюга часть мебели и прочего скарба. В старой квартире захлопнула входную дверь, бросила ключ в мусоропровод и навсегда об этом забыла. Пусть сами разбираются, кто там должен за что платить.

Сомов в новой квартире всё настроил и подключил – и стиралку, и посудомойку, и холодильник, и вытяжку, и интернет. Телевизор мне не нужен – он остался в квартире на Коптюга. Сигнализацию я попросила убрать – воровать у меня нечего.

По окончании очередного курса съездила к родителям в Рубцовск. Про Веру сказала, что она из-за работы приехать не смогла, с бизнесом нашим всё хорошо, а живём мы теперь раздельно. От мамы узнала, что Вовка где-то в Архангельской области женился. У его жены двое детей, живут они в деревне, а супруга занимается шитьём, вышивкой и изготовлением изделий из кожи. Пишет детские книжки, а Вовка их иллюстрирует и пишет картины, которые они продают в Питере – у них там художественный магазинчик. Вот так вот, жизнь не стоит на месте.

Снова съездили теперь уже в "мою усадьбу" и на кладбище.

– Какая ты взрослая стала, Таня, – сказала мама, глядя на меня.

Как-то покупала у себя рядом с домом в фермер-центе сливки, рассчитывалась на кассе, а меня кто-то тронул за плечо.

– Таня?

Обернулась, а это Наталья Валерьевна.

– Ты как тут очутилась?

Дождалась её на выходе, взяла пакет, пошла провожать. Оказалось, что мы теперь живём по соседству, в одном доме, только в разных подъездах. Наталья Валерьевна пригласила меня на чай. Чистенькая уютненькая квартирка, точь-в-точь, как моя.

– Я в ней всю жизнь так одна и прожила, – сказала Наталья Валерьевна.

У неё на комоде стояло много фотографий и почти на каждой Сергей Игоревич.

– Я теперь тоже одна, – сказала я, ставя на место фотографию, где улыбающийся Сергей Игоревич был сфотографирован с красивой молодой женщиной и мальчиком в матросском костюмчике – видимо, с женой Полиной и сыном Юрой.

– А где твоя Вера? Всё у неё хорошо?

– Хорошо, – сказала я. – Переехала. Работу себе нашла по специальности хорошую.

– Сестра у тебя умная. Не пропадёт. Только, трудно им, умным.

Это она, наверное, про Алевтину Игоревну подумала.

Ваня окончил училище, получил лейтенанта и убыл на службу в Забайкалье. В Кяхту, шутил он, когда я его провожала.

– Через год вернусь, – сказал. – Ты только жди! Обещала.

Служил он в Иркутске, не в Кяхте. Она у них, как я поняла, синоним "чёртовых куличек" или чего-то ещё хуже.

Дважды я была в Алексеевском замке в гостях – на день рождения главы семейства Алексея Романовича и по поводу окончания Ваней училища. Тогда Ваня весь вечер щеголял в военной форме с лейтенантскими погонами. Мама его, Вера Михайловна, сорокапятилетняя крашенная блондинка со слегка избыточным весом, относилась ко мне не без ревности за своего Ванечку (она его так называла), но в целом хорошо. Она с гордостью рассказывала, что он очень самостоятельный, так как с пятого класса учился в кадетском корпусе, а это не дома жить, где тебя всё время балуют.

– Алёша такой строгий отец, – вздыхала Вера Михайловна, глядя на мужа преданным взглядом. – Другие мальчики, Ванечкины ровесники, росли в гораздо более тепличных условиях, а Алёша всегда говорил, что воспитает из сына настоящего офицера.

"Вот выработаю у себя такой же преданный взгляд, и она меня полюбит", – решила я.

Как отнеслась ко мне Ванина сестрёнка Маринка, был не понятно. Оказывается, я ничего не знаю о приоритетах современных девочек-подростков. Никаких попыток как-то с Маринкой подружиться я не предпринимала, и вела себя с ней ничем не лучше её самой. Может поэтому никакой линии поведения по отношению ко мне у неё и не сформировалось – ни дружеской, ни враждебной. Меня это вполне устраивало, а там будет видно.

После обмывания офицерских погон я в первый раз осталась ночевать в замке.

С Хомяниным мы встречались приблизительно раз в месяц. Он всё так же предварительно звонил и у меня была лишь одна забота, как в конце рабочего дня выставить из серверной Сомова. После женитьбы Сомов несколько сократил вечерние и внерабочие бдения в своей келье, но не принципиально. Как бы там ни было, я справлялась. Хомянин располагался в моём кресле, я приносила из-за ширмы кофе и коньяк, усаживалась на стул напротив, и рассказывала новости, на мой взгляд, представлявшие для него какой-нибудь интерес.

Часто он спрашивал про Веру, про то время, когда мы жили вместе. Что её особенно интересовало? Как она реагировала на те или иные события? Что рассказывала о своём прошлом, которое было в будущем? Какие отношения у неё были с Тороповым? Как они познакомились?

На последний вопрос я сказала, что в подробностях не знаю, а познакомились они, когда у Вериной машины спустило колесо, и она приехала на шиномонтаж Торопова.

Иногда Хомянин выпивал рюмку коньяка, иногда не пил, а я всегда отказывалась составить ему компанию, ссылаясь на то, что за рулём.

– Вера сильно изменилась после того, как стала работать в Тампе? – как-то спросил Хомянин.

– В смысле, изменилась? – в свою очередь спросила я. – В чём?

– Ну, не знаю, может, жаловалась на что? Или говорила, что хотела бы что-то поменять.

– Да нет, наоборот, даже выказывала удовлетворение, что всё так обернулось и стало больше определённости и порядка. Она же себя всегда не в своей тарелке ощущала. Сами посудите.

– Ну да, понимаю, – кивнул Хомянин. – Часто видитесь?

– А то вы не знаете, – усмехнулась я.

– Да не слежу я за тобой!

– А за ней?

– За ней слежу, да. Не имею права не следить. Охраняем её.

– Сделайте ей разрешение на ношение оружия и выдайте пистолет. Она будет счастлива. Скажите, что она может использовать его лишь для своей защиты. Наверняка, вы теперь досконально знаете, как она владеет оружием. Вот и скажите себе честно, много ли стоят ваши охранники по сравнению с ней?

– Ну, они тоже профессионалы и не пальцем деланы. Но реакция у неё почти втрое выше, чем даже у них, да. Счастлива, говоришь?

– Оружие для неё, это всё. Ну, почти всё.

– Ладно, посмотрим. Мы и так к ней со всем почтением, – заметил Хомянин.

– Не сомневаюсь, что она это ценит, – сказала я.

Нравился мне Хомянин. Если он видел, что выбиваемые мной хотелки могут и им быть использованы в своих целях, то ничего сразу не отвергал. С ним приятно было иметь дело – с одной стороны, он не корчил из себя Макиавелли, а с другой, и тебя за дурочку не держал. Действительно, полагаться друг на друга, блюдя, конечно, меру, было продуктивнее, чем друг друга боятся, запугивать или во всём обманывать.

– А тебе самой пистолет не нужен? – с улыбкой спросил Хомянин.

– Мне-то зачем? – хихикнула я. – Университет закончу, в прокуратуру устроюсь, там выдадут.

– В прокуратуру думаешь пойти?

– Надо определяться со специализацией, – сказала я. – Четвёртый курс, пора.

– Так в прокуроры?

– Да.

Ну и теперь можно не отвлекаясь на фон, рассказывать дальше про Веру.

В сопровождении Хомянина съездили мы в Москву и там действительно были самые натуральные смотрины и ничего больше. Зря я опасалась, что Веру загонят в какое-нибудь закрытое заведение, где начнут изучать, просвечивать, щупать и мерить, и я её больше никогда не увижу. Нет, к ней никто и пальцем не прикоснулся. Хомянин дважды свозил нас на доклады или совещания, где мы не присутствовали, но куда нас вызывали. Хомянин нас представлял, с нами знакомились, пожимая руки, смотрели на нас, переводя взгляд с одной на другую и явно сравнивая между собой, и, ничего выдающегося не разглядев, с миром отпускали. Что они хотели разглядеть в Вере, я не знаю. Хром, никель и пластик, наверное.

Один раз мы были в тире, где стреляли из пистолета и автомата. Вера ещё стреляла из незнакомого мне оружия, как я поняла, из того, которое было при ней, когда она попала из Тампа в Строитель. На мою стрельбу внимания, разумеется, никто не обращал – мне пострелять дали из вежливости, чтобы я совсем уж как дура без дела не стояла. Но всё равно не зря Вера весь прошлый год возила меня в тир и учила стрелять.

В остальные дни мы гуляли и катались с Хомяниным в качестве гида по Москве. Я, как и Вера, до этого в Москве не бывала, так что нам было интересно.

После поездки в Москву Вера переселилась в Кольцово. Конечно, это рядом, всего-то 15 километров от нашей квартиры, но всё равно каждый день не наездишься, особенно если, как Вера, работать по 12-16 часов в сутки. Сначала она приезжала ночевать на Коптюга, но потом, когда по легенде уехала в "Южную Корею", то приезжать, разумеется, перестала.

В Кольцово она жила в коттедже на два хозяина, стоящем в сосновом лесу и огороженном не очень высоким решетчатым забором. Кто жил по соседству, я не знаю. Может, охрана, может... Не знаю.

Я там была несколько раз у Веры в гостях, а вот туда, где она работала, меня никто не приглашал. Я её спрашивала пару раз, что она там делает и что делают с ней, но она сказала:

– Тань, по условиям контракта мне нельзя об этом говорить. Не заставляй меня, ладно? Если будет что-то такое, что тебе надо знать, я обязательно скажу, обещаю. Никакие контракты и подписки меня не удержат.

– Ну, над чем хоть ты работаешь? Ты же не учёный, ты солдат, что ты там делаешь на этих синхрофазотронах?

– Даже и не знаю, как сказать, – улыбнулась Вера. – Я занимаюсь чудесами. Сейчас даже не пытаюсь шутить. Именно ими я и занимаюсь. На АШе, кстати, можешь почитать. Так и называется постик "Чудо".

– А тебя-то они изучают? Неужели оставили в покое? Сроду не поверю.

– Ещё как изучают. Если бы не Зива, я бы из лаборатории по моему изучению не вылезла, круглосуточно обвешанная и облепленная датчиками и присосками во всех доступных местах. Бегала бы по дорожкам, крутила педали, прыгала бы на батуте, смотрела в разные окуляры, ложилась под всевозможные приборы и сдавала множество жидкостей, мазков и соскобов.

– Бедненькая моя, – я погладила её по плечу. – А здесь тебе удобно?

Я прохаживалась по коттеджу, заглядывая во все щели.

– Вполне. Я сама выбирала жильё из нескольких предложенных вариантов и выбрала этот коттедж, потому что сюда тебе будет приятней приезжать, чем в многоэтажку или спецказарму. Здесь даже, вон, камин есть. Помнишь, как ты после поездки к Диме жалела, что в нашей квартире нет камина? В твоей новой квартире тоже камина нет.

– Там прежде всего тебя нет, а без камина я как-нибудь обойдусь. Я так скучаю.

– Чаю попьём? Я специально для тебя твоё любимое печенье "К кофе" купила и солёное масло.

– А я каждый раз по привычке лайм покупаю. Стала класть в кофе, чтобы не пропадал. Тоже вкусно, между прочим. Как у тебя с Зивой? Вы часто общаетесь?

– Я в основном только с ней и общаюсь. Она хорошо ко мне относится. Только я ещё не всегда понимаю, когда она шутит.

– Ой, Вера! Мне кажется, что шутит она редко, а скорее, не шутит вообще.

– Почему?

– Не знаю. Натура у неё, наверно, такая.

– Она всех военных, кроме меня, питекантропами называет. Это разве не шутка?

– В устах Зивы, думаю, нет, – рассмеялась я.

– А почему ты тогда смеёшься? – улыбнулась Вера.

– Не знаю. Смешно.

– АфтерШок читаешь? – спросила Вера, наливая кофе.

– Конечно. Я твой самый преданный читатель.

– Апельсиновые спагетти читала?

– Читала. И комменты все читала. Ты стала такая толерантненькая. Раньше бы напихала им в панамку по самое нихачу.

– Так времени нет, Тань. Совсем. А всё одновременно делать не успеваю.

– А со спагетти хорошо, да. Наглядно. Я до них представить настоящее, прошлое и будущее одновременно так ни разу и не смогла, а теперь вроде сдвинулось в голове с мёртвой точки. Вот такая экология сознания.

– Вода камень точит. А вот Зиве ничего такого объяснять не надо. Она такими образами оперирует, что у меня тоже ум за разум заходит. А ведь она генерирует для меня упрощённые модели. А реальные, скорее всего, вообще нами не представимы. В принципе. Какая-нибудь чистейшая и заумнейшая математика. Я не знаю, чем о таком думать. Точно, не человеческим мозгом.

– Может об этом и не нужно думать или даже нельзя, – сказала я, намазывая печенье маслом. – Может можно только как-то ощущать, чувствовать, или вовсе лишь предугадывать предчувствие.

Машину Вере дали. Крузер, как она и хотела. Правда, ездить на нём ей было некуда. Может, потому и дали.

В середине августа Вера позвонила мне вечером часов в восемь.

– Привет! Ты сегодня дома? Можно, я к тебе заеду на часок с одним предложением?

– Конечно, Вера! Прямо сейчас? Жду!

Она приехала буквально через пятнадцать минут. Я видела в окно, как к подъезду подкатил её крузер, немножко попятился, паркуясь поплотнее к бордюру и к моей самурайке, чтобы оставался проезд, и Вера вышла и помахала мне рукой. Через секундочку запиликал домофон, я открыла подъезд, открыла свою дверь и встретила её на пороге.

– Привет! Проходи. Заинтриговала своим обещанным предложением.

Мы чмокнулись, как делали всегда при встрече, прошли в комнату и уселись на наш диван.

– Да я тут у Зивы отпуск себе выцыганила недельный. Давай на Алтай съездим?

– Я же вот только с Алтая приехала!

– Мы в другой Алтай, в горы, – улыбнулась Вера. – Лазала по горам когда-нибудь?

– Умный в гору не пойдёт, – рассмеялась я.

– Нет, ну правда? Никогда не лазала по скалам?

– Ты имеешь в виду, как альпинисты? Нет, не приходилось. Я высоты боюсь.

– Правда, что ли?

– Не знаю. Ну, на крыше, например, к краю бы подходить не стала или на дерево не полезла бы. И вообще, мне на крышу или на дерево не хочется.

– В горах хорошо, – сказала Вера. – Я тебя буду страховать. И Мусю моего обкатаем.

– Муся, это крузер твой? Почему Муся?

– Я его Мустангом стала называть, но это длинно и как-то официально, вот и сократила до Муси.

– Вот интересно, почему Муся стал мальчиком, а самурайка девочкой? – спросила я. – Они же оба автомобили или обе машины.

– Ну, он большой, а она красивая, – улыбнулась Вера. – Язык наш так устроен.

– Что-то я не могу припомнить, чтобы кто-то свою машину средним родом называл, хотя, почему и нет. Солнышко моё, например, или моё несчастье. И куда поедем?

– В Горно-Алтайск поедем, а там разберёмся. Ты там бывала?

– Нет.

– Вот и побываем. Согласна?

– А когда? Я только что приехала? Мне на работе надо всякое разгрести и собираться же как-то надо.

– Вот про сборы не беспокойся, – сказала Вера. – Я всё соберу. Только сменку возьми дней на пять, если с запасом, и обуй удобные кроссовочки. Я тебе лучше завтра списочек сброшу, что взять, а то понаберёшь целую гору барахла. Ну, и ногти тебе придётся подстричь.

– Так что, правда, что ли на гору полезем?

– Правда-правда. На небольшую какую-нибудь совсем, но полезем. Сверху, знаешь как всё красиво, а ты такая ма-а-аленькая, как букашечка.

– Не хочу быть букашечкой, – надулась я, рассматривая свои ногти. – Хочу быть владычицей морскою.

– Владычицы тоже букашки, не обманывай себя. В пятницу утречком рано поедем, хорошо?

– Как здорово! Пять дней вместе! – я обняла Веру.

Лишь когда Вера уехала к себе в Тамп я сообразила, что Хомянин может нас никуда и не отпустить. Перед отъездом в Рубцовск к родителям я ему позвонила и сообщила, что, мол, уезжаю на недельку погостить к папе с мамой, чтобы не терял. Он пожелал хорошей поездки. А теперь я не знала, звонить ему или нет. Вдруг он не в курсе Вериных намерений, а я её, получается, сдам.

На следующий день я позвонила Вере и спросила:

– А Хома в курсе твоих отпускных намерений?

– Мы же вчера у тебя в квартире говорили, значит, будет в курсе, если ещё не в курсе.

– Может тогда позвонить да спросить?

– Позвони.

Я тут же позвонила Хомянину.

– Здравствуйте, Борис Анатольевич! Можете говорить?

– Здравствуй, Таня! Как съездила?

– Спасибо, хорошо. Но тут снова вояж намечается. Хотим с Верой на Алтай съездить, отдохнуть.

– А, ну тогда перенесём нашу встречу. Спасибо, что предупредила. Хорошо отдохнуть!

Красота! Значит, Хомянин в курсе и не против.

В пятницу я забросила сумку с вещами на заднее сиденье Муси, уселась, пристегнула ремень и мы поехали на Алтай. Проезжая Бердск, мы не могли миновать тороповский шиномонтаж, но Вера даже не повернула головы, чтобы посмотреть, есть ли там на парковке Женина машина. Стекла у Муси тонированы, так что нас за ними разглядеть никто не мог, даже если бы знал, что это мы и смотрел специально. Вскоре позади оказался и Бердск, и Искитим. Справа и слева потянулись бесконечные поля.

– Сколько нам ехать до Горно-Алтайска? – спросила я.

– Четыреста пятьдесят километров. Часика в два приедем, пообедаем и поедем дальше, в горы. Ты можешь откинуть кресло и поспать, если не доспала.

– Тебе же будет скучно одной.

– Не будет. Я книжку какую-нибудь включу.

– Какую?

– Снафф, например, Пелевина. Читала?

– Читала. Давно уже. Ещё в школе.

– Мне понравится?

– Не знаю. Там про киборга Каю есть. Только я теперь точно не знаю, киборг это или нет.

– Почему?

– В ней, кажется, ничего живого не было. Она полностью электронно-синтетическая. Кстати, её хозяина зовут Дмитрий. Одно из имён у него Дмитрий. Это я сейчас только вспомнила. И у него был пульт управления, с помощью которого он свою Каю настраивал, какой она должна быть.

– И чем всё кончилось?

– Да я уже не помню толком. Вроде, она от него сбежала и стала жить с людьми.

– А он что, не человек был?

– Человек. Но там как бы разные люди. Одни живут в элитных воздушных городах, а другие на земле, как быдло, типа. Вот она с воздушного города на землю и сбежала.

– Почему?

– Свободы, наверное, хотела. Чтобы ею никто не управлял.

– То есть, теми людьми, которые на земле и к которым она сбежала, никто не управлял, раз она захотела жить с ними?

– Да вот, думаю, как раз нет. Не бывает людей, которыми кто-то или что-то не управляет, знаешь же. Просто, явного пульта с кнопками у каждого нет, а управляются они всё равно довольно легко. Поди, проще, чем та Кая. Чтобы ею управлять, хоть какой-то мануал прочитать надо, как к стиральной машинке или к пылесосу, а без пульта даже и читать нечего, берёшь, да и управляешь.

– Пожалуй, не буду я слушать эту книжку, – сказала Вера.

– Чего это вдруг?

– А ты мне всё уже рассказала, – улыбнулась Вера.

– Думаю, Пелевин с тобой не согласился бы, – хмыкнула я.

А потом я действительно уснула. И проснулась, когда мы остановились на посту ГИБДД по требованию патрульного.

– Первый раз за всё время нас остановили, – пробурчала я. – Ты что, скорость превысила?

Я наклонилась и заглянула в зеркало, пытаясь увидеть в нем отражение инспектора. Вера опустила стекло. Инспектор козырнул, представился.

– Здравствуйте! Права и документы на машину предъявите, пожалуйста.

Вера подала документы. Инспектор проверил права, посмотрел на Веру, сличая с фото, проверил документы.

– Всё в порядке, – он отдал документы и снова козырнул. – Счастливого пути.

– Зачем останавливал? – проворчала я, когда мы тронулись. – Только разбудил. А где твоя охрана? – спросила я Веру. – Тебя Хома что, без сопровождения отпустил?

– Едут сзади. Им перед постом пришлось остановиться, когда нас на посту тормознули.

– Да? – я оглянулась, посмотрев на дорогу сквозь заднее стекло. – Ну и кто из них?

– Чёрная мазда, – сказала Вера. – По трассе-то нормально им, а что они в горах делать будут? Их мазда за Мусей там не пройдёт.

– А нам какое дело? Пусть вертолёт вызывают. Упустят тебя, получат по шее. Ты их хоть знаешь?

– Нет. В лицо нескольких знаю. У них работа такая, ходить за мной.

– Караулить тебя. А вдруг ты на своём Мусе умчишься в Китай, а потом весь мир наводнят узкоглазенькие китайские киборги.

– Они и без меня наводнят, – сказала Вера.

– Тебя об этом наверняка уже спрашивали, да?

– Спрашивали. И об этом и обо всём на свете. В отличие от Дмитрия, очень много людей интересуется будущим, только никто не знает, что можно с этими знаниями делать и можно ли вообще.

– А ты как думаешь?

– Я думаю, нельзя.

– Ты имеешь ввиду, нельзя эти знания использовать по каким-то морально-этическим причинам?

– Ну, кого хоть раз остановили какие-то морально-этические причины? Их нельзя использовать, потому что невозможно. Поскольку влияние идёт не только из прошлого в будущее, но и из будущего в прошлое, то такие аномалии, как я, закупоривают сами себя. Они ничего не дадут, ни к чему не приведут, это такое явление, которое ни на что не влияет, если говорить о таком влиянии, о каком говорят люди. Я это уже много раз пыталась объяснить, но пока безуспешно. Понимает только Зива, недаром зовёт всех питекантропами.

– А я? – обиделась я.

– Ты тоже не понимаешь, Тань. Ты пытаешься. Но зато ты мне веришь, хотя я сама себе порой не верю.

– А ведь твои знания о будущем – не какие-то специализированные знания, а самых обыкновенные – погода, тенденции, имена политиков, названия стран, участвующих в каких-то процессах, марки и названия изделий, да что угодно – это непочатый край информации. Практически, неисчерпаемый. И ты, если знать, кто ты такая, представляешь огромный интерес хоть для кого на свете, а может и не только интерес, а прямо-таки смертельную угрозу. Почему я ни разу об этом не подумала? Тогда я не понимаю, как тебя отпустили и не понимаю, почему ты до сих пор не в стальном бункере с пятиметровыми стенами и не на глубине трёх километров.

– Да потому, Таня, что всё, что я знаю, оно и так есть. Для этого ничего делать не надо. А если что-то поменять, то будущее будет совершенно другое и другое настоящее и прошлое будет совершенно другим и единственно возможным. Никто ничего не может поменять ни в прошлом, ни в будущем. Вот в настоящем, в этом невидимом, самом тоненьком, какое только бывает, никому ничего не приходит в голову менять, а в прошлом и будущем приходит. Как? Они все одновременно вот прямо сейчас. Что тут можно поменять?

– Нет, не путай меня! Давай просто порассуждаем.

– Давай. Рассуждай.

– Вот, допустим, когда ты была там, то однажды сидела на зарядке и смотрела новости. И в новостях сказали, что генеральный секретарь ООН Джавахарлар Доу прибыл с визитом в Москву.

– Допустим, хотя там сейчас нет никакой ООН.

– Не важно. Допустим, есть. А вчера в Тампе ты кому-то из яйцеголовых сказала, что в ваше время генсеком ООН является некто Джавахарлар Доу. Они поскребли по сусекам и установили, что сейчас ему 20 лет и он учится в Мюнхене в тамошнем университете. Они отправили в Мюнхен Петрова с Башировым, те там нашли этого Доу и, когда он хомячил в мензе на Онегинштрассе, подсыпали ему в шаурму новичка и Доу склеил ласты.

– И чего замолчала? Давай, давай, рассуждай дальше.

– Да вот я и думаю, что фигня какая-то. Если его траванули, то как бы тебе по новостям сказали, что Доу генсек? А если бы его не было и тебе не сказали, то как бы его траванули? Выходит, что ничего, кроме того, что делается, сделать нельзя?

– Ну, вот и ты наконец-то заговорила, как сумасшедшая, – улыбнулась Вера.

– Нет, погоди! Выходит, всё детерминировано и предопределено?

– Ничего подобного. Тебе опять время мешает. Если в темпоральном ключе рассуждать, из своей узкой алформационной локализации, то складывается впечатление, что предопределено. А если на всё посмотреть, как на бесконечную чашку с бесконечными спагетти, то можно догадаться, что всё не предопределено, а всё связано и ничего не может произойти такого, чтобы в одну сторону повлиять, а в другую нет. Всё на всё влияет одновременно. Во все стороны сразу, везде. А мы существуем во всём этом и смотрим с кокой-то искусственно выбранной точки, называемой нами настоящим. В одном направлении смотрим, в будущее, где будто бы ничего нет, основываясь на другом направлении, прошлом, в котором всё будто бы уже произошло и никогда не изменится. И что мы видим?

– Блин, Вера! Да дулю мы видим размером со вселенную.

– Вот-вот, – улыбнулась Вера. – Алформация, она такая.

В Горно-Алтайске мы в кафе поели солянки. Вернее, я поела. Когда мы вышли, Вера остановилась на крыльце и внимательно осмотрела окрестности. Что-то увидев, она сказала:

– Пойдём, познакомимся.

Перейдя через улицу, Вера направилась к чёрной мазде, которую я тоже теперь заметила. Мазда была припаркована у края дороги среди других машин метрах в пятидесяти позади нашего Муси. Я шла следом за Верой. Когда мы подошли совсем близко, Вера подняла руку и пошевелила пальцами. Стекло с правой стороны мазды стало опускаться.

– Здравствуйте, – сказала Вера, подойдя и наклонившись. – Я Вера, это Таня. А вас как зовут?

Из окошка высунулся мужичек лет сорока и немножко неуверенно кивнул:

– Анатолий.

Сидящий за рулём, молодой, лет 25-30 тоже кивнул и сказал:

– Александр.

– Мы сейчас в Акташ поедем, там переночуем – сказала Вера. – А завтра оттуда на Кату-Ярык. Там ваша машина не пройдёт. Вы её сможете поменять? Или что нам лучше сделать?

Возникла небольшая пауза.

Наконец Анатолий сообразил что-то и сказал:

– Нас в Ине ждёт местная группа. У них свой транспорт, надеюсь, соответствующий.

Вера кивнула и сказала:

– Я предлагаю более простой вариант. Доедем до Акташа, там свою машину оставите и дальше поедем вместе на нашей. Там, куда мы едем, мы с Таней поднимемся на гору. Это невысоко, в пределах видимости снизу. Там у нас ночёвка будет. А вы переночуете в машине. Утром мы спустимся, и поедем обратно. В Акташе пересядете опять на свою и поедем домой. Единственное, вам надо будет продуктов взять, чтобы не голодать. У нас только на себя.

Анатолий потёр ладонью кое-где седеющую шевелюру и оглянулся на напарника. Тот молчал.

– Я понимаю, – сказала Вера. – Вам надо с начальством связаться, что оно скажет. В Акташе уже будете знать?

– Будем, – кивнул Анатолий. – Спасибо, что предупредили.

Мы с Верой пошли к Мусе.

– Ты их прямо в ступор загнала своим предложением переночевать вместе, – хихикнула я.

На следующий день я впервые в жизни увидела и почувствовала на себе, как, оказывается, можно водить машину. Вождение Веры всегда отличалось от того, к чему привыкаешь обычно, но всё равно это была езда или по городу или по трассе и Вера водила весьма дисциплинировано, соблюдая все правила и почти всегда соблюдая скоростной режим. Никакие развороты, парковки, обгоны, подрезания и прочие неожиданности её не смущали. Водила она, что называется, твёрдой рукой, ни газом, ни рулём не дёргала, ездить с ней было вполне комфортно – уверенная манера, всегда в натяжку, никаких тык-пык, всё вполне плавно.

А тут мы очутились на горной грунтовой дороге. Да какая там дорога – бездорожье, камни, щебень, валуны, ямы, лужи, грязь, колея.

– Давай, я тебе ремень потуже подтяну, – сказала Вера, ненадолго остановившись. – Язычок не прикуси, держи зубки сжатыми, и держись двумя руками, вот здесь за ручку и вот здесь за эту штуковину. И вы держитесь, ребята, не расслабляйтесь, а то мало ли где ударит.

А потом по этому бездорожью и два раза через речки вброд.

– Лишь бы Муся не подвёл, – сказала Вера. – А то ведь мне под водой камни и ямы не видно.

Зубы я чуть не вдавила в челюсти.

Да ешё серпантин – туда-сюда, туда-сюда – и когда обрыв со стороны Веры, то вроде не так страшно, а когда с моей…

Когда Вера остановила Мусю и выключила мотор, сказав, "всё, приехали, ночевать будем здесь", я с трудом отлепила руки от того, за что держалась и оглянулась назад, на наше сопровождение. Они тоже выглядели довольно бледненько.

– Никогда не думал, что учёные так водят машину, – хрипло сказал Саша.

– Да, – то ли согласился, то ли просто выразил своё отношение Анатолий.

– Связи тут нет, – сказала Вера, посмотрев на экран своего смартфона. – Никто до завтра нас отвлекать не будет. Отдыхайте.

Когда мы выбрались из Муси и размяли ноги, оглядывая необозримые окрестности, я сказала Вере:

– Я в туалет хочу. Да и тебе бы надо сходить, а то, что они подумают.

– Ну, пойдём, – улыбнулась Вера.

– А где тут туалет, – недоуменно спросила я, разведя руками и кружась во все стороны.

– Где присядем, там и туалет.

– Вера, я не могу на горе на всеобщее обозрение, – возмутилась я.

– Вон низинка, пойдём туда.

Мы пришли в низинку. Всё вокруг так же было видно – и Мусю и стоящих там мужчин.

– Устраивайся, – сказала Вера расстёгивая и приспуская джинсы. – Нас им видно только по пояс. А сядешь, будет видно только голову.

– Ну, блин…

Я спустила джинсы и села. К моему удивлению под Верой тоже зажурчало.

– Это ты как? – спросила я, натягивая джинсы и забыв про возможных зрителей.

– Ну, я же воду пью.

– Ну, так ты и ешь, так и что?

– Вода усваивается и частично накапливается. Могу тебя в случае необходимости напоить.

– Так у тебя вода?

– Вода и маленько. Гораздо меньше, чем у тебя мочи.

– С тобой не соскучишься, - хихикнула я. – И не пропадёшь.

– Вон туда полезем, – Вера показала пальцем на крутой, а кое-где и отвесный склон возвышающийся рядом горы. – На ту площадку.

– Высоко, – сказала я.

– Всего 236 метров, сказала Вера. Ногти не жалко?

– Я убрала, – показала я ей руки.

– Да я видела. Вот и спрашиваю, не жалко?

– Новые нарастим. Краше прежних.

– Ну, пойдём готовиться. Перекусим, отдохнём часок и полезем.

Сборы на подъём для меня тоже оказались в новинку.

Когда мы часок повалялись, греясь и млея на солнышке, под огромным, как бесконечный купол белёсо-синим небом, Вера сказала, что пора собираться. Она открыла заднюю дверь Муси и выставила оттуда большущую сумку. Достав из сумки пакет, Вера протянула его мне:

– Переодевайся. Иди вон туда, за Мусю, мальчики отвернутся, и снимай с себя всё до трусиков и надевай это.

– Лифчик тоже снимать, – шёпотом спросила я.

– Лифчик тоже. Он не нужен. Бельё все прижмёт и ничего не будет. Кстати, серёжки, колечко и браслетик тоже сними. Чтобы ничего, кроме трусов не было.

– Крестик тоже?

– Крестик можешь оставить.

– Вот, – развела я руки, выйдя из-за Муси в носках и в экипировке, цвета хаки.

– Удобно? – спросила вера, осматривая меня.

– Как влитое всё, а штанишки свободные, – поделилась я.

– Отлично. Вот тебе резиночки, волосы все назад, чтобы нигде ничего не торчало, ни висело и чтобы не тянуло. Вот так тремя стяни, и потом ещё одной всё вместе. Молодец. Теперь вот тебе шапочка, ботиночки и перчатки без пальцев. Надевай. Шнурки завязывай крепко, концы запихай внутрь, чтобы не болтались. Помочь?

– Я сама! Вот.

– Так, теперь сбрую. Давай, помогу. Нет, не сюда. Угу. Тут подтянем. Удобно? Нигде не давит? Ну-ка присядь. Ещё. Между ног нормально? Грудь не давит, не больно? Здесь надо ослабить чуток. Так. Походи пока, а тоже переоденусь. Ботинки не жмут? Не болтаются? Они мягкие, как кроссовки, но крепкие.

– Я себя как космонавт чувствую. Даже страшно. А вдруг я высоты боюсь?

– Вот сейчас и узнаем. Если боишься, не полезем. Но вроде ты не должна бояться, насколько я тебя знаю.

Когда Вера переоделась и нас практически было не отличить, она вынула из сумки заплечную ярко-оранжевую сумку-рюкзачок.

– Надевай, она лёгкая – всего три килограмма. Застёгивай на груди и на поясе. Так, подрегулируем. Ну, вот и всё. В сумке всё, что тебе может понадобиться. Огонь, вода, обезболивающее, жгут, перевязка, лекарство, нож, верёвка. Теперь слушай. Я буду идти первая. Мы будем связаны верёвкой, которая будет продеваться в петли на стене. Даже если мы обе сорвёмся, а этого не будет, мы повиснем на петлях. Я сверху буду верёвку на петли цеплять, а ты снизу будешь её от петель отцеплять. Смотри, там везде будет или вот так, или вот так. Здесь просто нажимаешь и вытаскиваешь верёвку, а здесь нажимаешь, вытаскиваешь стопор, и вытаскиваешь верёвку. Сделай. Теперь тут. Всё понятно?

– Понятно.

– Ну, тогда всё, пошли.

– Что, уже? Так сразу?

– А чего ждать? Вот гора, вот площадка, нам надо туда. Делов-то. Мальчики, мы пошли вон на ту площадку. Там будем ночевать. Вы нас всё время будете видеть. Деться нам оттуда некуда, только на небо. Вот ключи от Муси, пользуйтесь, только весь бензин не спалите, нам ещё обратно ехать. Мы спустимся завтра утром.

Вера навьючила на себя другой рюкзак, явно не трёхкилограммовый, и пошла к горе. Я отправилась за нею. Оглянулась. Анатолий и Саша стояли у Муси и смотрели нам вслед.

И вот мы с Верой стоим на площадке, касаясь друг друга плечами, и сердце у меня колотится, как сумасшедшее, и я дышу открытым ртом, и спина у меня мокрая, и ноги дрожат от перенапряжения, а вокруг такой огромный мир, всклянь залитый заходящим солнцем, а внизу такой ма-а-ахонький, как божья коровка, Муся, отбрасывающий длинную тень. Мамочка моя, как же хорошо мне, хоть я и ничто, по сравнению со всем этим. И я же – это всё! Это всё – я. Мы одно!

– Вера, – наконец прошептала я. – Вера… – и больше ничего не могла сказать.

– Снимай рюкзачок, – Вера встала передо мной, вытерла пальцами у меня пот под носом с верхней губы и чмокнула в нос. – Видишь, никакой высоты ты не боишься. Сейчас отдохнём и будем печь твою любимую картошку. Только на газе и в фольге. Углей тут взять негде.

Я счастливо рассмеялась. Она же чудо! Я люблю её.

После ужина из трёх картофелин, испечённых на газовой горелке в фольге, я спросила:

– А как мы будем спать? Или мы сегодня не будем спать?

– Обязательно будем, ответила она. У нас с тобой в волшебном рюкзаке есть спальный мешок. Тёплый-тёплый. Мы в него вместе заберёмся, прижмёмся друг к другу и будем спать сладко-сладко. Дождика, судя по всему, не будет, а от утренней росы накроемся плёнкой. Можно было, конечно, палатку взять, но на одну ночь нам и спальника хватит. Но прежде, чем спать, нам надо кое о чём поговорить.

– Это ты меня сюда затащила, чтобы я не сбежала от пугающего меня разговора? – попыталась пошутить я, немножко встревоженная Вериными словами о необходимости поговорить.

– И это тоже, – улыбнулась Вера. – Но в основном я тебя затащила сюда, чтобы нас никто не подслушал. Сама понимаешь, что мы сейчас практически нигде не можем поговорить, чтобы нас, если захотят, не услышали.

– В лесу можно. Уехать в лес, уйти подальше от машины…

– Да, в одежде, с часами на руке, с телефоном в кармане…

– Так вот зачем мы всё с себя сняли и переоделись! – с опозданием догадалась я.

– Да, в том числе и для этого, но это всё очень хорошая одежда и экипировка для лазанья по горам. Я её купила накануне поездки и к ней с того момента никто прикоснуться и подобраться не мог. И заранее ничего нельзя было сделать, ведь никто не знал, что я буду это всё покупать, а если что-то и буду, то не понятно, что и где. Так что, мы здесь втроём.

– С кем втроём? – я оглянулась по сторонам.

– Ты, я и вселенная, – улыбнулась Вера. – Ты же сама про неё весь вечер говоришь.

– Ты любишь компьютерные игры? – спросила меня Вера, когда мы лежали в спальнике и она лежала на спине, а я на левом боку, немножко к ней прижавшись и положив правую ногу на её ноги.

– Я? Нет, не особенно, – сказала я. – В детстве не считается же? В детстве я играла в квестики такие девчачьи, всякие нарнии, какие-нибудь весёлые фермы и прочие собиралки сокровищ, типа, соедини три вместе.

– А сейчас совсем ни во что не играешь?

– Практически совсем. Некогда, сама знаешь. Ну, если только кроссворд или филворд какой или, если уж совсем время убить или отвлечься от чего-нибудь на часик, маджонг ещё могу или пазл собрать. Так что про игры я ничего не знаю. А ты?

– Я много играла и в разное. Но у нас это скорее игры-тренажёры, некоторые даже обязательны, как управление дронами, например, тренинги на реакцию, тактические тренажёры. А здесь я однажды сама игру написала.

– Что за игра?

– Простенькая совсем. Тренажёр-обучалка программированию в игровой форме. Игрок программирует управление роботами. Можно создавать свои уровни разной степени сложности. Цель, так запрограммировать роботов, чтобы они выполнили задание наиболее эффективно, руководствуясь максимально компактной твоей программой.

– А ты зачем такую игру писала?

– В общем-то, ни зачем. Я просто осваивала различные инструменты для программистов и мне надо было что-то делать более-менее осмысленное.

– А я смогу играть в твою игру?

– Сможешь. Любой сможет, даже ребёнок. Она так сделана, что начинается всё с самого элементарного, проще не бывает, а потом по нарастающей. Предела совершенству нет, как и в обычном программировании. А играя, научиться основам и принципам программирования может каждый.

– Здорово! Надо будет попробовать. Мы в школе изучали информатику и основы программирования. Мне программировать нравилось.

– Ну, тогда и моя игра тебе должна понравиться. Но слушай. Когда я впервые задумалась о необходимости как-то сообщить в будущее о своём место- и времяположении и выбрала для этого алформацию, как наиболее удобный репер, то предприняла по этому слову глубокий интернетпоиск. С этой целью написала специальную довольно изощрённую программу, которая используя различные поисковые машины и сервисы, а где-то, наоборот, обходя их, лопатила в сети информацию и собирала для мня всё, что найдёт связанного с алформацией.

– Я тоже поиск по алформации делала, но ты же говорила, что этого понятия и этого термина раньше не было. Поисковик мне ничего и не нашёл, кроме ссылок на твои посты, – поделилась я.

– А мне моя программка нашла. Не очень много, но нашла. Нашла опечатки, где вместо правильных терминов по ошибке или в результате искажения появилась алформация. С этим было просто. Там из контекста было понятно, что это по ошибке искажён истинный близкий по транскрипции термин, о котором речь и идёт. А ещё нашла несколько действительных алформаций, кем-то когда-то выдуманных и употреблённых для своих целей и не имеющих к истинной алформации никакого отношения. И вот среди прочего моя программка вытащила мне не совсем цельный код одной старенькой игры. Я даже не поняла сначала, почему он попал в поисковую выборку. Игра была совсем древняя, ещё досовская. Знаешь, что это значит?

– Приблизительно представляю. Это для старых компьютеров, которые уже давно были. Наверное, Вовка в детстве в такие игры играл. Там всё пикало так противно и картинки такие из клеточек.

– Ну да, пиксельная графика. Очень всё примитивно. Сейчас тоже такие есть, но это на любителя.

– Угу. Ну и что там было?

– Вот такая пиксельная, противно пикающая, игра там и была. Чтобы это понять, я не поленилась декомпилировать код, дописать утраченные куски, вставив всякие костыли и заглушки, сделать виртуальную досовскую среду и запустить эту игрушку.

– Интересная хоть?

– Банальнейшая бродилка-стрелялка, в интре которой сказано, что на некоем объекте из-за сбоя случился пробой пространства и оттуда на объект повалили монстры и уничтожили весь персонал.

– Ужас какой.

– Но в живых осталась охранница супер-пупер киборг, которая под вашим чутким руководством и будет сейчас ходить-бродить по подземельям и лабиринтам, спускаться-подниматься на уровни и, пытаясь остаться живой, уничтожать всех монстров. Основная цель, это проникнуть в главный зал и закрыть во вселенной пробой, нажав главную красную кнопку.

– Достойная миссия, спасти мир, в котором уже всех, кроме тебя, убили, – заметила я.

– Так вот, в этом интро и было использовано слово алформация, вернее не вот так в именительном падеже, а как прилагательное. Это был не просто пробой, а алформационный пробой вселенной. Я тогда похвалила себя за настойчивость, но и только. Потыкала в кнопки, побродила, постреляла несколько минут и на этом игру удалила. Ничего относящегося к истинной алформации там, конечно, не было. Просто автор или авторы, создатели этой игры, придумали какое-то псевдоумное слово и вставили его в текст заставки, где в далёкой-далёкой галактике и так далее.

– Но, значит, что-то же там было не так, если для того, чтобы об этом рассказать, мы сюда приехали за 500 километров и на гору забрались?

– Да, не так, но я об этом узнала совсем недавно.

– Ну вот, – удовлетворённо буркнула я. – Добрались наконец-то. А то я уже извелась вся.

– На прошлой неделе Зива меня спрашивает: Вера, а ты на машине? Я же на работу на Мусе езжу. Правда, там ездить, как тебе с Коптюга в университет – пешком быстрее, но помнишь, ты всё равно на самурайке ездила, чтобы хотя бы перед Витей похвастаться.

– Угу, именно так всё и было, – созналась я и, наверное, щеки у меня немного порозовели.

Хорошо, что уже стемнело.

– Вот и я езжу, – сказала Вера. – Мусе всё время в гараже стоять скучно. А Зива сама не водит, и слава богу, а персонального автомобиля с водителем ей, бедняжке, почему-то не положено. Вот она и мучается всё время то на перекладных, то на попутках.

"На машине, – говорю. – Зинаида Васильевна. Вам нужно куда-то съездить?"

"Да! – отвечает. – Мне срочно нужно в одно место! Некогда машину оформлять. Тут рядом, уточнить кое-что надо, а я забыла, а они сделают не так, а по телефону нельзя. Свози меня, пожалуйста! Тебе тоже интересно будет, я думаю. Всё равно нам скоро туда перебираться".

– Словом, повезла я её и это оказалась шахтная зона Тампа. Как раз то место, что мой взвод охранял. Только там снаружи сверху сейчас ещё ничего нет. Никакого городка. Обычный лес. Я там сто раз ездила, всё ждала, когда же они начнут. А они, оказывается, уже начали, только не прямо на этом месте, а в стороне, километрах в двух, в низине. С виду, какая-то стройка, не пойми что. То ли башня, то ли склады какие-то полузаглублённые. Туда Зива и попросила её отвезти.

Я внимательно слушала.

– Приезжаем. При въезде на территорию стройплощадки пропускной пункт такой, несерьёзный совсем. Два мужика в оранжевых строительных касках и жилетах, шлагбаум кривой, техника какая-то ржавая в разброс, забор из горбыля, местами завалившийся, кучи всякого хлама, что нигде не проедешь. В общем, я даже не поняла сначала, какая это классная маскировка. Зива им что-то предъявила, нас на территорию впустили. Зива пальцем показала, куда заехать и оказались мы внутри чего-то типа строящейся станции метро. Кругом туннели, по ним транспорт снуёт, справа турникеты, эскалатор вниз. Мы из Муси выбрались и к турникетам. Там две тётеньки в замызганных халатах. Зива им свою карту или пропуск сунула, на меня кивнула – это со мной – нас пропустили, и мы на эскалатор. Спускались на нём, наверное, минуты три или четыре, очень долго, далеко и глубоко, а в конце нас встретили. Посадили в маленькие электромобили, в такие, как гольф-кары, повезли по туннелю всё дальше, всё ниже. Зиву везли впереди, меня на втором сзади, что они там говорят не слышно, но Зива ручечками машет, головкой трясёт, доказывает что-то. Привезли нас, а дальше мы на лифте или, скорее, в клети – ты такие, наверняка, в Мирном в шахтах видела – ещё долго спускались куда-то. В общем, Танюш, это Тамп вовсю строится под землёй. Глубоко. Целая сеть многоярусных туннелей на многих уровнях. Миллионы кубов породы, грунта. Наверху должны быть горы отвалов, понимаешь?

– Понимаю. В том же Мирном этих отвалов со здешний Алтай насыпано, я же видела.

– Вот, а в Тампе отвалов нет. Я специально по картам спутниковым все окрестности просмотрела. Никаких отвалов, кроме шлаковых. Две свалки, несколько песчаных и гравийных карьеров и всё. Ничего нет. Они куда-то увозят всё, не знаю куда, и прячут. Может, в Обскóе водохранилище.

– Да ну, оно бы уже из берегов вышло.

Я пошевелилась. Что-то, пристёгнутое к Вериному поясу, упёрлось мне в живот.

– Ой, что там у тебя? Альпеншток, что ли? – рассмеялась я, чуть отодвигаясь.

– Пистолет, – сказала Вера. – Не в машине же его оставлять? Личное оружие всегда должно быть при себе.

– Ну, ёлки-палки, – хмыкнула я. – Между собой и принцессой он положил меч. Это тебе Хома личное оружие выдал? А в нём прослушки нет?

– Уж в чём, в чём, а в пистолете от меня ничего не спрячешь, – сказала Вера, сняв пистолет и убрав его в сторону, чтобы он мне не мешал.

– Рассказывай дальше.

– Дальше, заходим мы с Зивой в какой-то зал, почти пустой, в который, как я поняла, она и спешила, а там на стене висит панель, такая, типа доски у Сергея Игоревича, помнишь, только в несколько раз больше. А на ней не совсем понятная схема изображена, и тут я вспомнила ту игру с алформационным пробоем. Там в лабиринтах, по которым бегала охранница, на стенах светильники и везде в рамах картины или панели, непонятно с чем на них, но если близко подойти, то вырисовываются очень некачественные и очень похожие с виду схемы. Я-то их все не разглядывала, пробегала мимо, да и всё. Их и некогда было разглядывать, надо успевать монстров отстреливать, иначе они тебя съедят. А тут стою позади Зивы, осматриваюсь по сторонам и понимаю, что в игре я бегала как раз по этим туннелям, лабиринтам, коридорам и залам и видела вот эти схемы.

– То есть, в игрушке был сегодняшний подземный Тамп? – приподнялась я.

– Ну, в общем да. Очень условно, схематично, но это был Тамп. В этом у меня никаких сомнений.

– А почему ты эту игру сейчас не возьмёшь и Зиве не покажешь? – спросила я.

– А вот здесь, Таня, начинается самое странное.