Репортаж не для печати

Глава седьмая. ГОРА МОИСЕЯ

1

Бригада экспертов заканчивала осмотр трупа Вулворда. Фотограф, осторожно переступая через тело ученого, делал снимки, запечатлевая его во всех ракурсах. Положение тела на полу было очерчено белым мелом и, под туфлями полицейских, заполнивших комнату, скрипели осколки стекла.

Затем тело Вулворда затолкали в полиэтиленовый мешок, чтобы отправить в морг на рандеву с патологоанатомом и пронесли по коридору сквозь толпу перепуганных, молчаливых студентов и преподавателей.

Я оказался единственным непосредственным свидетелем случившегося и пообещал детективу Тони Андерссону дать показания только после записи репортажа. На место происшествия оперативно прибыли три человека из нью-йоркского бюро Си-Эн-Эн, и мы первыми успели передать в эфир подробности происшествия. Впрочем, они не включали в себя мотивы убийства. Только сухие детали.

Я рассказал, как беседовал со Скоттом Вулвордом, обсуждая фильм «Секреты фараонов», но ни словом не обмолвился о цели своего приезда к ученому – упоминать о Ковчеге Завета было очень преждевременно.

Первоначальный шок прошел и страх, окутавший меня в первые секунды после убийства, рассеялся. Тем не менее, я чувствовал себя совершенно сбитым с толку, абсолютно непонимающим причин того, что произошло. Меня не покидало ощущение ирреальности случившегося. Спокойное общение с человеком, обычная встреча, которых у меня были сотни, подготовка репортажа по поручению телекомпании. И – убийство.

Странное. Бессмысленное?! Лишенное каких-либо мотивов?

– Полагаю, – сказал подошедший ко мне Андерссон, терпеливо и мрачно наблюдавший за нашей работой, – вы готовы пообщаться с полицией?

– Охотно, – подтвердил я.

Мы вышли на улицу. Я постарался расслабиться, сбросить напряжение, скопившееся за этот безумный день. Глубоко вдохнув, я чуть задержал воздух в легких и сделал медленный, едва заметный выдох. Потом я постарался изобразить на лице что-то вроде улыбки.

– Не вижу, чем смогу помочь, – твердо произнес я. – Все, что мне было известно, вы услышали, когда я общался с телекамерой.

– Так ли уж все? – Пристально посмотрел на меня Андерссон.

А он достаточно проницателен. Во всяком случае, в нем было мало напыщенности и самодовольства, которые так раздражают меня в нью-йоркских полицейских.

– Мне нечего скрывать, – пожал я плечами.

– Когда покажут сюжет о смерти Вулворда?

– В шесть вечера. Если не успеют смонтировать, то на час позже.

– Часто в вашем присутствии убивают людей? – Детектив не скрывал ехидной нотки в голосе.

Я промолчал. Несколько лет назад я прилетел в Дамаск взять интервью у диктатора Сирии Хафеза Асада. Он как раз собирался в аэропорт, чтобы отправиться для переговоров в Нигер. Следуя за пресс-секретарем президента, я уже поднялся было по лестнице к главному входу дворца приемов – мне пообещали уделить внимание в течение четверти часа. По прибытии Асада во дворец, едва он успел выйти из бронированной машины, раздалась сильная стрельба. Укрывшись среди деревьев в саду, его противники открыли огонь из автоматов и бросили гранаты. Не растерявшиеся телохранители сирийского вождя вступили в бой, стремясь защитить своего президента. Несколько человек, истекая кровью, со стонами рухнули на землю прямо у меня на глазах. И что еще ужасней, я увидел окровавленного Асада в разодранном костюме, с трудом взбиравшегося по лестнице в сопровождении щитом сомкнувшихся вокруг него верных людей

Я просто остолбенел тогда, не в силах пошевельнуться. Два охранника тут же отправили меня в комнату, где оставили одного и заперли на ключ. Дрожа от волнения и не сомневаясь, что президент тяжело ранен, если не убит, я пробыл в одиночестве минут двадцать, и это время показалось мне вечностью. Я ломал голову над тем, как мне вести себя при этих обстоятельствах – оператора со мной не было, так как интервью предназначалось для «Нью-Йорк Тайме». И пока я готовился к самому худшему, дверь внезапно распахнулась. Хафез Асад лично открыл ее и, войдя в комнату, протянул мне руку. Я чуть не ущипнул себя, чтобы увериться, что это не сон.

На нем был безупречный костюм, свежая рубашка и свежий галстук. Он пригласил меня сесть. И, словно ничего не случилось, словно не ему несколько минут назад угрожала смерть, стал отвечать на вопросы. Спокойно, обстоятельно, я бы даже сказал, с удовольствием.

Когда интервью было закончено, Асад лично проводил меня к выходу. Все следы перестрелки уже были ликвидированы, и садовники, как ни в чем не бывало, поливали цветы в благоухавшем запахами парке.

Я вскользь спросил Асада о покушении, жертвой которого он мог стать на моих глазах. Он улыбнулся и горячо сказал, что «заговор был организован империалистами и сионистами». Асад добавил также, что его ранили в обе руки, в спину и в живот, но не тяжело. Тем не менее, я хорошо видел, что раны причиняли ему ощутимую боль, и он даже поддерживал живот руками.

Я был уверен, что Андерссона так и подмывает задержать меня, не утруждая себя особенно поиском веских причин.

~ Могу предположить, как развивались события, – сказал он, – Вы находитесь в творческом кризисе, а кто-то звонит вам по телефону и предлагает отправить Вулворда на тот свет в вашем присутствии. А вы быстренько раскручиваете горячий репортаж с места убийства. Рейтинг растет, популярность увеличивается.

– Не говорите глупостей, – мирно предложил я. – Мы в самом деле только сегодня познакомились со Скоттом. Съели пиццу, поболтали пару часов. Ничего подозрительного. Вулворд не выглядел обеспокоенным…

– Он уже никогда не будет выглядеть обеспокоенным, Маклин, – резко оборвал меня детектив. – Поклонники не выражают своих эмоций. Да, у Вулворда вся башка снесена как тайфуном. Вдребезги. Мои эксперты сейчас на коленках мозги собирают по всей комнате. А вы играете в молчанку, – гневно проронил он.

Я не произнес ни звука и застыл с каменным лицом, весь превратившись в статую с острова Пасхи. Хотя мне очень хотелось поделиться с Андерссоном своими сомнениями в том, что пуля предназначалась именно Вулворду.

Детектив Андерссон устало махнул рукой.

– Да что с вами говорить! – воскликнул он в сердцах. – Если вдруг что-то вспомните, потрудитесь связаться со мной. – С этими словами он выудил из бокового кармана визитку и протянул ее.

Я так осторожно взял узкий кусочек картона, как если бы мне предложили потрогать за хвост рассерженную гремучую змею. Что ж, быть может он прав, и кое-какими мыслями я захочу с ним поделиться.

Со временем.

2

На следующее утро, собрав вещи и расплатившись за номер в гостинице по кредитной карточке, я отправился в аэропорт имени Кеннеди.

Изучив расписание рейсов, я купил билет до Каира. После непродолжительного томления в очереди, я сдал багаж и прошел все формальности проверки документов в иммиграционном пункте. Вылет самолета задерживался на полчаса, и я решил временно бросить якорь в ирландском баре.

Он оказался битком набитым шумными посетителями – похоже тут была целая спортивная команда. Молодые люди бурно обсуждали перипетии какого-то матча, очевидно выигранного. С трудом пробравшись между столиками, я нашел свободное место.

Заказав подошедшему официанту бутылку пива «Гинесс», я погрузился в размышления.

Ковчег Завета, в который были положены скрижали с заповедями, мог быть радиостанцией, с помощью которой поддерживался контакт с инопланетянами.

Связь с другими мирами, по мнению некоторых ученых, осуществлялась в течение длительного времени.

Ковчег мог представлять собой электрический конденсатор: стоило руке святотатца коснуться его, и его тотчас же поражал смертельный удар тока. То есть Ковчег действовал по принципу лейденской банки.

Достав лист бумаги из темно-коричневого кожаного портфеля, с которым я редко расставался, я набросал чертеж золотого сундука. Дерево ситтим (акация) образовывало изолирующий слой Ковчега, а внешние и внутренние золотые покрытия могли соответствовать двум металлическим обкладкам лейденской банки. В таком случае, если в кольца конструкции вставляли металлические шесты, то горячий сухой песок, приносимый ветром, при прикосновений к Ковчегу, мог вызывать не только искры, но гром и молнии.

Для того, чтобы сундук действовал по принципу лейденской банки, необходимо, чтобы золотая крышка с херувимами не прикрывала Ковчег. Нужно, чтобы внешняя и внутренняя обкладки не соприкасались друг с другом. Тогда, стоило кому-нибудь коснуться Ковчега – моментально последовал бы мощный удар током. Но ведь Ковчег всегда переносили в закрытом состоянии!

Хорошо, а если предположить, что скрижали были изготовлены не из кусков метеорита, а из урановой руды?

Когда Моисей в первый раз спустился с горы с полученными заповедями и увидел, что его народ предается пляскам вокруг фигуры золотого тельца, он в гневе разбил скрижали, швырнув их наземь.

А если допустить, что эти скрижали просто были технически несовершенными?

После первой неудачи, Моисей принес с горы две новые таблички. Они излучали большую энергию и были радиоактивны. Ведь когда Моисей спустился с горы во второй раз, израильтяне побоялись даже приблизиться к нему – его лицо светилось.

Ослепительно светилось. Они даже прикрывали глаза, настолько ярким был свет.

Куда делись разбитые скрижали? Находились ли они в Ковчеге вместе с новыми? По существовавшим в древнем мире представлениям, сломанное пли разбитое теряет свою волшебную силу и не подлежит хранению.

В самой Библии практически ничего не говорится о том, что было в жизни Моисея в промежутке от сорока до восьмидесяти лет. Вернее, говорится, но очень скупо – с десяток строчек. Для сорокалетнего периода! Что происходило в течение этих сорока лет?

В начале двадцатого века английский археолог Вильям Флиндерс Петри нашел в поседении Сераби-эль-Хадем, в пятидесяти милях от горы Синай, фрагменты нескольких каменных табличек. На них было что-то начертано странным пиктографическим алфавитом. Надписи соответствовали семитоханаанскому языку, принадлежавшему древним евреям. Бедуинское же имя, обозначавшее гору Синай, в переводе звучит как «гора Моисея».

Можно ли считать обломки каменных табличек, найденных Петри, теми самыми скрижалями, которые разбил Моисей?

– Вы не против, если я сяду рядом? – пропел кто-то над моим плечом ангельским голоском.

Я поднял голову. Такой голос мог принадлежать только очаровательному созданию. Рядом со мной стояла стройная девушка, с темно-медными волосами, спадавшими на плечи. Глаза карие, глубокие и теплые, с какой-то смеющейся искринкой. Синяя юбка доходила до колен, открывая взору очаровательные ножки, обутые в изящные туфли на небольшом каблучке. Строгая голубая блузка не могла скрыть точеной шеи. которую украшала ниточка жемчужного ожерелья. Ее смуглая кожа казалась чуть темнее из-за ровного загара. На вид ей было лет двадцать пять.

В переполненном баре по-прежнему царило оживление и единственное свободное место оказалось за моим столиком.

– Под каким созвездием вы родились? – вежливо осведомился я.

Она чуть заметно улыбнулась, обнажив стройный ряд жемчужных зубов.

– Под созвездием Козерога.

– Женщинам, рожденным под этим знаком, нельзя ни в чем отказывать. Иначе они сами всего добьются, – с этими словами я привстал и подвинул ей стул.

В ожидании заказа подлетел официант. Передо мной стоял пустой бокал из-под пива, и он убрал его на поднос. Жестом я заказал еще один и спросил мою соседку:

– Вы не обидитесь, если я угощу вас чем-нибудь? Она изучающе посмотрела на меня.

– Это не в моих правилах. Я моментально парировал:

– Согласно восточному гороскопу, сегодняшний день сулит удачу родившимся под знаком Козерога, если они не обращают внимания ни на какие правила. Кроме того, у меня День Добрых Дел. Итак, чего бы вам хотелось?

Мгновение поколебавшись, и, видимо решив, что я не похож на Джека-потрошителя, она сказала:

– Пожалуй, только кофе.

Осторожно лавируя меду столиками, официант, смотревший на мою прекрасную незнакомку влюбленными глазами, нехотя удалился.

Да-а, ну и работа у этих парней. Я видел, что ему больше всего на свете хотелось поменяться со мной местами.

Ну, уж нет.

Я подумал, что самое время узнать ее имя.

– Как вас зовут?

– Мишель.

Не часто бывает, когда имя полностью гармонирует с внешним обликом человека. Но это был именно тот редкий случай.

– Вам очень идет это имя, Мишель, – искренне признался я.

Она снова не смогла сдержать улыбки.

– Вы всем девушкам говорите такие слова?

– Только тем, кто мне нравится.

Ее взгляд упал на листок бумаги, испещренный моими пометками, и по-прежнему лежавший на столе.

– Вы что-то чертите?

– План расположения стальных сейфов, набитых золотом форта Нокс. Собираюсь ограбить его через пару дней. Вы прочтете обо мне во всех центральных газетах. На первых полосах.

Мишель уже серьезно посмотрела на меня.

– Что-то вы мало похожи на грабителя.

– У меня дар перевоплощения. Если серьезно, то я журналист.

– В самом деле?

– Да.

– И чем занимаетесь?

– Раскапываю различные интересные истории. Как археолог.

Официант снова принес мне пиво. Перед Мишель он поставил чашку кофе с таким изяществом, как-будто преподносил ей ларец с драгоценными камнями. Наверное, с подобным чувством собственного достоинства Антоний складывал завоеванные в сражениях сокровища к ногам Клеопатры. Затем он с видимым сожалением удалился.

– Какую же последнюю историю вы раскопали?

– Я снял фильм о прокуроре Гаррисоне. Жил такой смелый и честный человек в Новом Орлеане.

– Тот, который заявил, что убийство Кеннеди является делом рук не одиночки, а группы заговорщиков?

– Да.

– Я читала его книгу, в которой он обвинил комиссию Уоррена, проводившую расследование, в фальсификации и лжи.

– Никогда не думал, что молодые американки увлекаются политикой.

– Я закончила юридический факультет. Работаю адвокатом, – сказала она, поднося чашку к губам.

– Случайно не в Каир летите? – осведомился я.

В ее глазах запрыгал насмешливый лучик.

– Гораздо ближе. В Лос-Анджелес. Встреча с клиентом.

Честно говоря, я предпочел, чтобы она летела на встречу со мной. Или же на худой конец с клиенткой. Всем своим видом я выражал глубокое сожаление. Пауза затягивалась.

– Значит, вы работаете на телевидении, – сказала Мишель, уже с интересом разглядывая меня.

– В телекомпании Си-Эн-Эн.

– Мне кажется, я вспоминаю… Да, действительно, я видела репортажи с вашим участием. По-моему, с войны…

– Операция «Буря в пустыне». Когда Ирак оккупировал Кувейт.

– В нашем офисе не выключали телевизоры, когда Си-Эн-Эн показывало бомбардировки Багдада.

Я уловил нотки восхищения в ее голосе и чуть укоризненно произнес:

– Война отвратительна, Мишель. Любая. Даже та, которая ведет к повышению рейтинга компании.

«Единственный вид боевых действий, который можно признать, – подумал я, – это любовь. Поединок между мужчиной и женщиной. В котором кто-то одерживает победу».

– Я не беру пленных. – Сдержанно сказала Мишель. Она будто читала мои мысли.

Я допил пиво и, обведя глазами бар, успел заметить устремленный на меня взгляд человека, сидевшего за столиком, в самом углу. Он сделал вид, что уткнулся в газету, и я не успел разглядеть его лица. Раздался мелодичный сигнал, и по громкоговорителю объявили о начале регистрации пассажиров рейса Нью-Йорк – Каир.

Я молча посмотрел на Мишель.

– Ваш рейс, – мягко напомнила она.

– Мишель, я знаю, что буду жалеть, если расстанусь с вами, не попросив ваш номер телефона.

– Я не даю свои координаты людям, с которыми познакомилась четверть часа назад, – сказала она, положив локти на стол.

Я сделал знак официанту, потребовав счет.

– Но, Мишель, вы уже нарушили сегодня свои правила. Сделайте это во второй раз.

Она неожиданно согласилась. Я записал телефон. Скосив глаза в сторону, я уже не увидел мужчины с газетой. За столиком сидели два пожилых человека – очевидно муж и жена, использующие выход на пенсию для путешествий по всему миру.

Пожелав Мишель хорошего полета, я направился к регистрационной стойке. Пройдя десятка два метров, я не выдержал и обернулся. Мишель смотрела мне вслед. Кажется, я ей понравился.

Мне досталось место у иллюминатора. Спрятав портфель на верхней багажной полке, я уселся в кресло, пристегнул ремни.

Пилот запустил двигатели. Самолет грузно разбежался по взлетной полосе и взмыл в небо, оставляя внизу шумный аэропорт с подмигивавшими яркими огоньками.

Я достал книгу Кинга, попытался сосредоточиться на чтении, но потом поймал себя на том, что уткнулся в одну и ту же страницу, не понимая смысла текста. Мои мысли витали далеко-далеко.

Я думал о Мишель.