Ревизор: возвращение в СССР #26

Глава 11

Москва. Квартира Ивлевых.

Подошел к стопке записок о звонках и принялся их разбирать.

Так… Румянцев звонил, ну, это понятно.

Вера Ганина из редакции. Интересно, что там ещё случилось?

Так, дальше, Боянов Ромэн. Насчёт пьесы… Что же скажет, интересно, при встрече? Типа, извините, мы совсем не это имели ввиду… Спасибо за попытку, удачи в других сферах деятельности… Или все же не зря воображение напрягал?

Латышева Александра, редакция для детей… Радио опять? Попытка номер два? И телефон оставила…

Фирдаус… А он откуда звонил? Из Италии, что ли? Только этого не хватало. Что там уже стряслось?

Так, и еще записка, что Константин Брагин заходил.

Перво-наперво, конечно, Фирдауса набрал. Родственники важнее всего, дела вполне обождут. Но никто не поднял трубку в его московской квартире. То ли не приехал еще, а звонил из Италии, то ли приехал, но дома нет. В любом случае я сделать ничего не могу пока что…

Следующим набрал капитана Румянцева.

— Приветствую, Олег Петрович. Ивлев.

— О, вернулся?

— Да.

— Привет. Тебя очень ждут на радио, — уверенно сообщил мне капитан.

— Прямо, вот ждут? — с улыбкой переспросил я. — Скучают?

— Ещё как, — подтвердил Румянцев, усмехнувшись в трубку. — И ещё. Нужна лекция по Кубе.

— Когда? И о чём именно?

— В среду хотели в 10−00. Перспективы развития отношений. В том числе по экономике. Успеешь завтра на согласование текст привезти?

— Куда ж я денусь с подводной лодки? — усмехнулся я.

— До обеда привезёшь? Ещё же на согласование время надо.

— Постараюсь, — пообещал я и мы попрощались до завтра.

Второй звонок я сделал на радио.

Александра просила как можно скорее приехать в редакцию.

— Мы вас очень ждём, — заливалась она соловьём, — извините за недоразумение, что произошло в прошлый раз! Будем очень рады, если у вас получится сегодня найти время для встречи.

— Хорошо, — согласился я. Ну а что тянуть кота за хвост, тем более капитан Румянцев завтра, по-любому, будет интересоваться, как в этот раз прошли переговоры. — Давайте на двенадцать часов ориентироваться.

Положил трубку и подмигнул Тимуру, который с удивлением слушал из комнаты мои разговоры.

— А какое полотенце можно взять? — спросил он меня.

— Блин! Я забыл вам полотенца дать! — шлёпнул я себя по лбу и ринулся лазить по шкафам.

Только нашел и передал полотенца, как Вета тут же упорхнула в ванную.

— А ты во вторую иди, — показал я Тимуру в противоположный конец квартиры.

Не успел он полностью понять смысл сказанных мною слов, только брови начали удивленно подниматься, как раздался стук в дверь. Это оказался Яков Данченко.

— О! Ты вернулся! — радостно воскликнул он. — А мы тебя ждём уже который день! Баянов тебе обзвонился.

— Да-да, мне передали, — пригласил я его войти. — Только приехал, вот уже начал всех обзванивать, — показал я ему стопку записок.

— Боянов тебя очень ждёт, — умоляюще смотрел на меня Яков. — Мы сейчас, как раз, в театр едем на репетицию. Может, и ты с нами?

— Не могу, к сожалению, на радио уже встреча в двенадцать, — извиняющимся тоном ответил я. — А может, я после радио сразу к вам поеду?

— Отлично! Я Михаила Алексеевича предупрежу, — ответил довольный Яков, и, немного помедлив, явно гложимый любопытством, спросил: — А если не секрет, на радио зачем?

— Не секрет. Хотят, чтобы я там выступал у них. А про что конкретно, еще сам не знаю.

Похоже, он свою миссию выполнил… Может, и мне набраться наглости? — подумал я, взглянув на подвисшего в прострации Тимура, наблюдавшего за нами из кухни, крепко сжимая полотенце.

— Кстати, у меня просьба к вам есть. Брат вот с невестой приехали на пару дней Москву посмотреть. Не найдётся ли у вас двух контрамарок для них? — попросил я.

— Конечно, найдётся! — тут же оказался рядом с Тимуром Яков и протянул ему руку. — Данченко Яков.

— Полянский Тимур, — растерянно ответил брат, пожимая ему руку.

— Две контрамарки сегодня на вечер у вас, считайте, уже есть. Ну, мы ждем тебя сегодня часам к двум? — уточнил Яков и взялся за ручку двери.

— Да-да, — подтвердил я.

— Тогда, не прощаюсь! — кивнул он нам, не скрывая довольной улыбки, и выскользнул из квартиры.

— Это кто? — спросил ошарашенно Тимур, когда за Яковом закрылась дверь.

— Сосед с восьмого этажа, в театре «Ромэн» служит, — улыбнулся я, подходя к телефону.

— Служит? Это разве армейский театр?

— Точно не армейский. А почему так принято говорить… Так как-то сложилось исторически. Офицеры вот служат, солдаты, да актеры в театрах, — пожал плечами я.

Позвонил в редакцию. Вера радостно приветствовала меня и сообщила, что мой фельетон очень высоко оценили и очень просили побольше в таком же ключе писать.

— Понимаешь, сейчас критика в виде сатиры очень приветствуется, — перешла чуть ли не на шёпот она. — И твой фельетон попал, как раз, в очень нужную струю. Ландер тебя так хвалил!..

— Правда, что ли? — удивился я. Вот что значит немного разозлился…

— А карикатуру какую смешную к твоему фельетону нарисовали! Ты видел, вообще?

— Нет ещё, только приехал, только в дом вошёл…

— У тебя очень хорошо получаются фельетоны, давай пиши дальше! — велела она, опять перейдя на свой бешеный ритм. — Мы ждём!

— Да-да, уже пишу, — пообещал я и мы с ней любезно распрощались.

Пообещать-то я ей, конечно, пообещал, но где актуальную и острую тему взять? Похоже, у них там указания какие-то сверху насчёт критики в виде сатиры. Все же прекрасно понимают, что у нас в стране все средства массовой информации под контролем государства, цензура нигде не пропустит критику власти. А тут вдруг, получается, власть сама себя высмеивает, пропуская в печать подобные фельетоны… да еще, оказывается, и поощряет их! Что же, очень интересно получается… Критиковать власть, вроде как, нельзя, но высмеивать — пожалуйста!

Хотя… А если это такой ответ на критику Запада?

— Кто инакомыслие давит? Мы? Да вы что! Вы только посмотрите, что у нас в прессе журналисты себе позволяют в отношении чиновников!

В таком случае это очень дальновидно… И мой фельетон, как раз, в эту струю удачно попал, время такое… Надо пользоваться. Где же острый материал брать? Хотя… Что-то я туплю… Надо же просто по письмам, полученным из «Труда», пробежаться. Да еще к ребятам в Комитет по миру после театра наведаться. И наберу я таких острых тем, да еще и с избытком.

Другой вопрос — а надо ли мне это? Чтобы статью обыграть в виде фельетона, выезжать куда-то вначале придется, чтобы факты проверить. Одно дело я это с лекциями от «Знания» совместил, другое — самому куда-то ехать из Москвы. Так что спешить не будем, будем сначала думать…

Вышла Вета из ванной.

— Как же у вас красиво! — восторженно произнесла она. — Я и не знала, что в обычной квартире может так все быть сделано…

Ну а что… приятно такое слышать, конечно.

— Так, ребят, я сегодня целый день в бегах, — обратился я к гостям. — Вам придётся развлекаться самим. На вечер, Тимур слышал, постараюсь достать вам контрамарки в «Ромэн». Часам к пяти будьте дома. А до этого… Не знаю, на Красную площадь скатайтесь, может быть? В Мавзолей очередь большая, часа на полтора-два, это лучше на лето запланировать. А сейчас, пожалуй, по ГУМу погуляйте. Дома всё время кто-то есть, так что ключ вам не нужен. Ирину Леонидовну только предупреждайте, когда уходите, чтобы она за вами дверь закрыла. Где заблудитесь вдруг, спрашивайте людей, где ближайшее метро. До метро доберетесь, дальше все уже легко будет найти.

Тут пришёл Загит с дежурства, приветствовал меня, как будто месяц не видел. Познакомил его с братом и Веткой. Он и так знал, что они Святославские, а тут молодых земляков увидел, сразу под опеку их взял. Ну, это и не плохо, подскажет что-то, поможет, пока меня нет.

Времени до выхода на радио ещё немного оставалось. Прошли все вместе на кухню. Вета разобрала остатки наших продовольственных запасов из поезда и вполне хватило на отличный завтрак. Честно говоря, когда мне собойку Шанцевы собирали, думал еще пару дней в Москве буду доедать собранное. А вон оно как оказалось… и откуда только в поезде такой аппетит пробуждается?

— Ну, какие у вас тут новости? — поинтересовался я у тестя.

— Значит, так. Завтра Марат встречает Аишу с родителями из Италии в Шереметьево. Они везут груз для тебя, поэтому, сперва, он их привезёт сюда…

— Груз для меня? — не понял я, но хоть стало понятно, почему звонил Фирдаус. — Какой?

— Образцы плитки и буклеты, — объяснил Загит. — Зачем, не спрашивай, не говорили.

— А-аа! Понял, понял! Хотят похвастаться своей новой продукцией, — сказал я, вспомнив, что прослушка слышит каждое слово. — Жаль, что я уже ремонт сделал, мне не надо. Но хоть порадуюсь за людей. А что родители Аиши решили, вдруг, в Союз лететь?

— Кто ж их арабов разберёт? — проворчал Загит.

Да он нервничает перед встречей, — дошло до меня. Волнуется за Марата…

— Наверное, не хотят, чтобы Аиша одна оставалась в квартире, — предположил я. — Незамужняя арабская девушка, одна… Не положено… Наверное.

— Угу, арабская девушка, которая в соревнованиях по самбо участвует, — повесив голову на руку, задумчиво ответил Загит. — Они сейчас как узнают, чем она по вечерам занимается, так сразу домой её заберут!

— Пусть попробуют! — рассмеялся я. — Всё! Поезд ушёл. Она уже не тихая послушная арабская девушка.

— А чем она по вечерам занимается? — спросила Вета с напряжённым видом.

— На тренировки по самбо ходит к моему шурину, — улыбаясь, ответил я.

— От, молодца! — воскликнул Тимур. — Наш человек.

— Вы с ума сошли? — испуганно воскликнула Ветка. — Это же международный скандал!

— Скандал мог бы быть, — ответил я ей, — когда мы просили пропуск ей сделать на закрытое предприятие, а она гражданка капстраны, между прочим. И то, нам разрешили!

— Вот у вас тут интересно! — воскликнул Тимур. — Не то что в Святославле было…

— Завтра познакомитесь, — пообещал я. — И с Маратом, и с Аишей. Во сколько они у нас будут? — взглянул я на Загита.

— Самолет в половине восьмого вечера, пока багаж получат, пока приедут…

— Завтра без театра, короче, — развёл я руками.

— Да и ладно! — отмахнулся брат.

— В планетарий сходите, — посоветовал я. — Тоже очень интересно.

— Кстати, — дотронулся до моей руки Загит, привлекая моё внимание. — Помнишь, ты мне рассказывал, что приходили двое важных таких, шкафы смотрели и ремонт? Министр твой знакомый и Иван Васильевич, что шкафом раздвижным очень заинтересовался, и ты мне его номер потом раздобыл и дал?

— Ну, да, — кивнул я.

— Так этот Иван Васильевич вовсе никакой не Иван Васильевич, — наклонившись ко мне, шёпотом проговорил Загит.

— Ну да, — так же шёпотом ответил я. — Министр его у нас случайно Саней назвал.

— Да, — заговорщицки посмотрел на меня тесть. — Александр Владимирович он.

— Откуда знаете? — удивился я.

— А я у него всю пятницу и субботу дома проторчал.

— Да ладно! — обалдел я.

— Да, — также шёпотом продолжал Загит. — Я ему шкаф сделал. Триста рублей взял и ещё на материал.

— Ну, молодец! — ошарашенно сказал я. — Слов нет! Так держать!

— Это ещё не всё! — наклонившись ко мне, прошептал тесть. — Я слышал, как к нему «товарищ генерал» обращались.

— Ну, Загит Джиганович, а с кем ещё мог министр приехать? — так же тихо ответил я ему.

— Так-то да, — согласился тесть уже нормальным голосом.

Мы позавтракали, допили чай. Загит пошёл отсыпаться после дежурства, а я стал собираться на радио. Подумав только когда одеваться начал, как прослушка отреагирует на наш разговор. На то, как мы часть его так конспиративно шептались по инициативе Загита. Поймут, что случайно вышло, или заподозрят, что мы знаем про прослушку, поэтому что-то шепотом обсуждали? Кто его знает, что — может быть, и коварный план по свержению советской власти…

Москва. Гагаринский райком.

Регина ещё вчера отложила пять пирожков, что мать напекла, завернула их в газету и отправилась на разведку в райком.

Сделав несчастное лицо, она подошла к милиционеру на входе.

— Простите, пожалуйста, мать послала дядьке пирожков с брусникой отнести. Он все выходные плохо себя чувствовал, витамины теперь нужны, — проговорила она это всё с таким видом, как будто ей все эти бредовые идеи взрослых поперек горла.

— А кто дядька-то? — спросил милиционер строго.

— Дядька? Герман. Володин, — постаралась как можно естественней произнести Регина.

— Герман Владленович? Ну, раз мать сказала, надо, значит, неси давай, — сразу подобрел он.

— А куда нести-то? — сделала недовольное лицо Регина. Мол, как меня все это достало…

— Третий этаж. Тридцать восьмой кабинет, — строгим голосом подсказал он, видя, что она стоит с недовольным лицом посреди прохода. — Вот молодёжь пошла. Ничего не хочет делать, — возмущённо проворчал он себе под нос, глядя ей вслед, когда она все же пошла к лестнице. — А как выучится, придёт пора распределяться, так сразу прибежит, дядя Герман, миленький, помоги в Москве остаться!

Регина, которая слышала каждое слово, довольно ухмыльнулась. Все сработало! Поднялась на третий этаж, неспешно прошлась по коридору. Никто не обращал на неё внимания, раз уж она здесь, и милиционер пропустил, значит, имеет право тут находиться. Она нашла тридцать восьмой кабинет с табличкой на дверях «Приёмная первого секретаря Гагаринского районного комитета КПСС» и через открытую дверь заметила табличку «Володин Г. В.». Так, первого нашла! Но на этом Регина останавливаться не собиралась, и пошла дальше, разглядывая таблички на дверях. В конце коридора нашла промышленный отдел и дверь с табличкой его заведующего Гончарука И. Н. А на втором этаже наткнулась на общий отдел и его заведующего Белова В. В.

Ну, похоже, все люди, которые работали с Рашидом не только на свободе, но и на своих местах, — сделала вывод Регина. — Только Самедов и пострадал… Очень хорошо…

Заметив в коридоре дверь в уборную, она решила избавиться от пирожков, на всякий случай, и выбросила газетный свёрток в урну в женском туалете, а сумку свернула и спрятала в карман.

Теперь надо подумать, как правильно воспользоваться имеющейся информацией, чтобы опять у неё появилась отдельная квартира и деньги на жизнь. Прямо сейчас идти к Володину она готова не была, поэтому решила всё обдумать и прийти ещё раз. Она спустилась на первый этаж и уверенно направилась к выходу.

— Нашла? — строго спросил её милиционер.

— Помощнице отдала, — ответила Регина на тот случай, если милиционер начнёт расспрашивать самого Володина, передала она ему пирожки или нет. А то вдруг Володин сделает круглые глаза, мол, какие ещё пирожки? Милиционер решит, что помощница отдать их забыла, так ему и скажет. А Володину, можно подумать, больше думать не о чем, кроме как о каких-то пирожках, поговорили и забыли. В одно ухо влетело, в другое вылетело. И вообще, не будет же он помощницу донимать, мол, где мои пирожки? А если все же будет донимать? А та скажет, что не было никаких пирожков, что он тогда сделает? Помчится к милиционеру разбираться? Да ни в жизнь, решит просто, что кто-то что-то перепутал с этими пирожками. Кому их принесли, или приносили ли вообще… Да какая разница…

Приехал в дом звукозаписи Гостелерадио и позвонил по местному телефону Латышевой. Она примчалась очень быстро и, испуганно улыбаясь, привела меня опять в отдел учебных передач к Юдину.

В этот раз он и встал, когда я вошёл к нему в кабинет, и поздоровался за руку, и предложил пальто положить на один из стульев, короче, совсем другое дело. По его напряжённому лицу было понятно, что для него исход этой встречи важен. Ну, так-то лучше.

— В прошлый раз у меня было мало информации о вас, — начал он после того, как я удобно расположился за столом для посетителей. — Из-за этого вышло досадное недоразумение. Надеюсь, эта случайность не скажется на нашей дальнейшей совместной работе.

— Надеюсь, — лаконично ответил я, не желая его сразу обнадеживать. А то вдруг решит, что я что угодно могу простить, и снова начнутся такие вот «досадные недоразумения».

— Признаться, не ожидал, что вы уже настолько продвинулись в нашей журналистской профессии и, тем более, уже в Верховном Совете вовсю засветились…

— Даже не знаю, что вам на это сказать, — отреагировал я. Если бы он, в прошлый раз, хотя бы заинтересовался тем, что я могу о себе рассказать, а не начал с этаким снисходительным выражением на морде подвергать сомнению ценность всего, что я уже делал раньше, выбесив меня… Ну, да ладно, если всерьез исправит свое поведение на будущее, то перевернем эту страницу.

— Какие темы или программы были бы вам интересны? — предложил перейти на конструктивный диалог Юдин. — Вот список наших передач, — протянул он мне отпечатанный текст на нескольких листах. — Предлагаю вам участие в передачах как представителя МГУ.

— А МГУ-то не будет против? — с сомнением спросил я.

— Это решаемый вопрос, — уверил он меня. — Обсудим с ректоратом.

— Ну, хорошо, — согласился я.

— Вот, ещё ознакомьтесь с расценками за выступления, — протянул он мне целую стопку листов с расценками авторских гонораров за различные виды работ и выступлений.

Бегло просмотрел первый лист. Ничего себе у них тут расценочки. Мне за фельетон в «Труде» тридцатник с мелочью платят, а у них тут от пятидесяти до восьмидесяти рублей за передачу. Приятный сюрприз… Я-то грешным делом боялся, что тут забесплатно придется растекаться мыслью по древу… вернее, по микрофону. Или за какие-то жалкие гроши. Слышал в девяностых, что на государственном радио мышь в шкафу от голода повесилась, и работают там только за идею. А в советские времена, получается, тут не то что голодать, тут жировать можно!

Снова глянул на бумаги. Да, с такими гонорарами журналисту с радио можно жить и на людей сверху вниз поглядывать.

Попросил разрешения взять себе всю эту документацию, мол, дома изучу в спокойной обстановке.

— Да, конечно, заодно и определитесь с форматом нашего сотрудничества. Как видите, там есть разные варианты…

Договорились, что он согласует с МГУ моё участие в передачах от имени университета, позвонит мне и начнём работать над первой передачей. А я, как раз, пока, посижу, подумаю, в какой участвовать, и в какой роли.

Прощались мы, настороженно пожав друг другу руки. Еще ни он не знает, чего от меня ждать, помимо мощной крыши. Ни я — от него, помимо того, что он начал исправляться.

После Гостелерадио отправился в «Ромэн». Заведующий театра по литературной части Боянов встретил меня не один. В его кабинете сидел и Яков Данченко, и ещё один человек.

— Здравствуйте, здравствуйте, Павел, — поднялся при моём появлении Михаил Алексеевич, а за ним и остальные. — Познакомьтесь, это наш художественный руководитель Вишневский Михаил Русланович.

— Очень приятно познакомиться, — пожал мою руку крупный лохматый седой цыган с волосами почти до плеч. — Признаться, не ожидал и приятно удивлён. Для такого молодого драматурга!..

— Это проба пера, — заступился за меня Боянов.

— А я ничего и не говорю! — возразил ему Вишневский. — Пьеса очень зрелая, хорошо продуманная. И на сцену прекрасно ложится! Единственное замечание, специфики нашей мало…

— Так он не из наших, вообще-то, — продолжал заступаться за меня Баянов. — Откуда ему взять специфику?

— Я же не сказал, что это плохо, — опять возразил ему худрук. — Я просто не успел сказать, что это вещь вполне поправимая. Мы в ближайшую неделю добавим в пьесу нашего колорита, напишем несколько песен специально под нее, которые попадут в ритм повествования. А уже после этого запустим процедуру утверждения в репертуар в доработанном виде.

— Ничего себе, — удивлённо посмотрел я на них. — Так получается, что пьеса понравилась?

— Прекрасная пьеса! — поспешил заверить меня Баянов. — Мы надеемся, что вы создадите ещё не одно подобное произведение. Такое удачное попадание в идеологическую тематику! Не говоря, само собой, о художественных достоинствах, — поспешно добавил он.

— Для первого раза это вообще выдающаяся работа, — добавил Вишневский. — Мы немного над ней поколдуем, а потом сядем с вами вместе и разберём каждый момент, чтобы следующий раз и вам, и нам легче было.

Твою мать. А я надеялся, что следующего раза не будет. Но говорить вслух об этом не стал. Надо посмотреть вначале, что они там наисправляют… И как бы разузнать, сколько я за эту работу получу? А вот потом и подумаю, может, и есть смысл драматургией заниматься. Во всяком случае, с точки зрения легализации доходов. Вот на радио мне понравилось. Едва им пинка дали — вот тебе виды работ и расценки, ищи себе нишу.

Ну и еще один момент… Баянов оставил у меня стойкое впечатление, что идеологическая правильность моей пьесы чуть ли не важнее для него, чем ее художественные достоинства… Ну да, я старался, чтобы с идеологией был полный порядок, но такое подозрение все же немного ущемляет мое самолюбие. А то еще получится, что моя пьеса нужна «Ромэну», лишь чтобы заткнуть в театре зияющие дыры в других пьесах, имеющиеся с точки зрения партийных идеологов… Обидно, блин… Приятней ощущать себя Цоем, а не тем парнем, что для Брежнева «Малую землю» написал… Кстати говоря, похоже, что еще не написал… Не видел я нигде такой книги. Но нет, это точно не мое. Не буду кому-то, кто на этой теме взлетел наверх, жизнь портить. Пусть сам и пишет, как время придет. А я за него порадуюсь. Там же тиражи будут в десятки миллионов экземпляров. Наверняка ему за такой труд Брежнев хорошо проставится.