Ревизор: возвращение в СССР #26

Глава 3

Москва. Лубянка.

Переговорив с Ивлевым, капитан Румянцев с такой злостью шмякнул трубку на телефонный аппарат, что сам испугался, не повредил ли казенное имущество? Поспешно снял трубку и прислушался, гудит, слава богу. Не хватало ещё аппарат разбить из-за этих болванов!

Он поднялся и пошёл к полковнику Воронину.

— Разрешите, Павел Евгеньевич? — приоткрыл он дверь к нему в кабинет.

— Проходи, Олег. Что стряслось? По лицу вижу…

— Да, Павел Евгеньевич!.. Ивлев ходил сегодня на радио устраиваться, так его там приняли за какого-то пацана. Сказали — а с чего ты, вообще, взял, что можешь на радио работать по серьезным темам? А начни с «Пионерской зорьки» сначала, попой песни для костра с пионерами…

— Не понял, почему? — удивился полковник. У него в планах была работа на более сознательную аудиторию, хотя бы, старшеклассники. — Какие еще пионеры?

— Боюсь, Павел Евгеньевич, это мой звонок неправильно поняли, — понурив голову, проговорил Румянцев. — Там же от нас майор Золотов сидит, вот он и отнесся к словам капитана несерьезно, похоже. Может, он решил, что я племянника какого-то своего протащить пытаюсь к ним на радио… Или сына друга какого… Вот, если бы вы сами позвонили, думаю, там к Ивлеву совсем другое отношение было бы.

— А ты на меня ссылался?

— Да, конечно. Видимо, не поверил Золотов, решил, что я сам придумал…

— Племянника? Сына? Золотов что, слишком давно там сидит, что ли? Проникся, общаясь с интеллигенцией, духом свободомыслия, что такое приказ, забыл? Ну, я ему покажу! — разозлился Воронин.

— Только Ивлев раньше следующей недели не сможет снова прийти, уезжает на родину на несколько дней…

Москва. Дом звукозаписи.

Майор Золотов сидел, развалившись за своим столом в уютном отдельном кабинете, придвинув стул вплотную к пышущей жаром батарее.

Хорошая, всё-таки, у меня работёнка, — думал он. — Вроде и цензурой занимаешься, а, по большому счёту, сам решений никаких не принимаешь, со всеми сомнениями идёшь к начальству, никакой ответственности. Ну, и поручения основного начальства приходится выполнять изредка. Но это ерунда, совсем не то, что в управлении было… Бегал, высунув язык, как собака. То на совещании лицом в говно макают, то по городу бегаешь, с агентами в закоулках общаешься. Нет, хорошее это место…

Телефонный звонок отвлёк его от приятных мыслей.

— Золотов. Слушаю, — поднял он трубку.

— Полковник Воронин, — представился звонивший и Золотов моментально подтянулся. — Капитан Румянцев звонил насчёт Ивлева Павла?

— Да.

— А почему к Ивлеву отнеслись так странно? С пионерами предложили работать? Капитан Румянцев объяснил, что Ивлев в серьёзных передачах должен участвовать? Обсуждать с молодёжью экономические вопросы и любые другие, какие сам посчитает важными?

— Виноват, думал, это для красного словца было сказано, — ошарашенно ответил Золотов. — Пацан же зеленый совсем. На втором курсе учится…

— Думать, майор, тебя никто не просил. Этот вопрос на контроле у руководства. Ивлев придёт ещё раз на следующей неделе, — чеканя каждое слово, говорил Воронин. — Если в этот раз опять будут недоразумения, то на радио в твоём кабинете будет работать другой человек… Офицер, который с первого раза будет выполнять приказ. А ты уж, прости, будешь заниматься поиском японских шпионов в чумах чукчей… Сколько найдешь, все твои будут.

Выслушав отповедь от полковника и положив трубку, майор вытер пот со лба.

И с чего я решил, что капитан, прикрываясь этим полковником, кого-то из своих пропихивает? — подумал Золотов. — Вот же я дурак! Надо срочно исправлять ситуацию.

Москва. Кабинет директора Таксопарк № 5.

— Степан Архипович, ну как съездили? — заглянул к Волошину его заместитель Епихин. — Согласился?

— Нет, Артём, — ответил директор, грузно опустившись на стул. Даже с трех метров Епихин различал запах пота от своего шефа. Тот всегда потел, как ломовая лошадь, когда волновался. — Не пойму… То ли боится брать, то ли выжидает чего-то?

— Жути нагоняет, — мрачно проговорил Епихин.

— И Греков, как назло, в командировку укатил, — с досадой ответил директор. — Надолго… Какая-то учеба у него. Месяца два не будет. И нет бы перед отъездом сказать, кто вместо него может помогать, скотина такая… Сколько мы на него денег потратили…

— Может, в генералы собрался и рвет старые связи, чтобы не сорвалось назначение? — предположил Епихин. — Сколько ему в полковниках в отделении сидеть?

— Не удивлюсь… — кивнул Волошин. — Такой пройдоха, что давно готов в генералы.

— Что будем делать? Время играет против нас. Если этот сопляк из ОБХСС сейчас не угомонится…

— Кончай, Артём! И без тебя тошно! Есть у меня человечек в райкоме. Помог как-то… Поеду завтра к нему. Навел дополнительно справки — за ним серьезные люди стоят…

г. Москва. Квартира Ивлевых.

Пьесу закончил, и решил перечитать, прежде, чем отдавать. Рабочее название пьесы первоначально придумал такое — «Превратности судьбы». Но вот сейчас понял, что где-то я что-то такое уже слышал… Задумался над новым названием. Тут вернулась домой Галия и заглянула ко мне в кабинет, узнать, почему я не вышел её встретить. А я и не слышал.

— Извини, дорогая, — поспешно поднялся я и поцеловал жену, — задумался.

Мы пошли на кухню. С детьми занималась мама. Ирина Леонидовна в начале седьмого сдавала ей смену, как только она возвращалась с работы, и уходила домой. Чувствуется, наша няня тоже уже уставать начала, хотя мы все ей помогаем. Летом уедем куда-нибудь на месяц с детьми, вот, у неё тоже отпуск будет. Но до этого ещё дожить надо…

Галия быстренько перекусила и побежала маму сменить. А меня с собой позвала.

— Мне Ксюша сегодня звонила, — возбуждённо начала рассказывать жена. — К ней Иван вчера домой приезжал. Статья твоя вышла с её фотографией… Он и догадался.

— Приезжал? Надо же, — приятно удивился я. Мы с ним когда ещё обсуждали, что им надо поговорить. Думал, он так и не решился, раз не пришёл тут же поделиться. — Ну, и как всё прошло?

— Никак, — развела руками Галия. — Ксюша говорит, как чужие люди поговорили… У него к ней, похоже, вообще ничего не осталось… Как и у нее к нему. Разве так бывает?

— Бывает… Когда чего-то очень хочешь, добиваешься-добиваешься, не получается, ну, и махнёшь рукой. А когда вдруг все же получишь желаемое, то уже и не надо. Перегорел…

— И как же тогда? — удивлённо посмотрела на меня жена.

— Ну, как? Спокойно, трезво, разумно. Это только всем на благо. Ребёнок будет в спокойной атмосфере расти. Родители, пусть и по отдельности живут, но будут уважительно разговаривать друг с другом… Поверь, это гораздо лучше, чем если бы обиженная Ксюша всю жизнь твердила ребёнку, что его отец козёл. Или, наоборот, оскорблённый в лучших чувствах Иван, рассказывал ему, какая у него мать легкомысленная и безответственная.

— Ну, это понятно, — охотно согласилась со мной жена. — То есть, можно их на мой день рождения обоих пригласить?

Блин! Вон о чём она на самом деле переживает! — едва не расхохотался я в голос.

— Делай, как считаешь нужным, — улыбнулся я. — Пусть они сами решают, хотят они увидеться или не хотят. А если не хотят, пусть сами решают, кто из них не пойдёт на твой праздник. Ты просто намекни, что пригласила их обоих.

— А, хорошо, — с облегчением кивнула жена и переключилась на детей.

А ведь, ей двадцать лет будет. Круглая дата. Надо какой-то особенный подарок придумать… Украшений у неё самых разных от тётки, вон, лежит, носи — не хочу. Шуба есть. Шапки купил… Может, свозить её отдохнуть на пару дней куда-то? На Юга? А что? На выходные, без детей. Там если с погодой повезет, может быть уже и градусов двенадцать-пятнадцать. Самолётом туда-обратно, без багажа, только с ручной кладью… Да в приличный пансионат, с прекрасным видом на море. С Сатчаном же договаривались, что в любой момент могу обратиться за короткой путевкой… Надо обдумать идею.

Вернулся в кабинет и сразу новое название пьесы родилось в голове: «Родные люди». Дописал от руки рядом с первым названием, пусть сами выберут, какое больше нравится.

Перечитал свою первую и, надеюсь, последнюю пьесу. Что-то, может, и стоило бы поправить, но лень было перепечатывать, исправлять, заклеивать… Да останавливало еще соображение, что могут и вовсе не принять, а если примут, то наверняка начнут черкать и исправлять сами все подряд, исходя из собственного опыта. Сложил всё аккуратно в папку на завязках и пошёл на восьмой этаж, а Данченко дома не оказалось. Понятно, они так рано не приходят. Пришлось ещё раз к ним подняться, чтобы оставить записку в дверях, что прошу заглянуть ко мне.

Они появились только ближе к одиннадцати часам вечера. У меня уже папка с пьесой в прихожей приготовлена была, когда Яков постучал к нам. Вручил ему и попросил передать Боянову, ответственному за репертуар театра, с которым он меня знакомил.

В среду с утра Загит ушёл на дежурство, а я стал готовится к командировке. Собрал минимум вещей, всё в портфеле уместилось, подумал и добавил бутылочку коньяка, чтобы не с пустыми руками в гости заявиться.

До вечера ещё уйма времени. Решил проверить типографию, раз уж сегодня отчёт предстоит. И навестить Институт археологии, что там с нашим кладом Академия наук решила, а то коллеги, наверняка, поинтересуются. Я так понял, что Захаров должен был пролоббировать вопрос среди академиков, но проверить не помешает…

У Марьяны в типографии был полный порядок, молодец тётка. Узнал у неё, как Ганин? Выяснил, что выписали домой, но в строй он ещё не скоро встанет.

— Ему гипс только с одной ноги сняли, — объясняла она мне ситуацию. — Но вы не волнуйтесь, мы с ним ежедневно на связи, что надо он мне всё подсказывает, так что на работе вверенного нам объекта это не отразится.

Поблагодарил её и со спокойной душой позвонил от неё Литвинову в Институт археологии и договорился о встрече.

— Здравствуйте, здравствуйте, Павел, — приветливо встретил он меня. После того, как в «Труде» вышла статья с фотографией с ним и Алдониным, он меня только так и приветствует.

— Здравствуйте, Николай Анатольевич, — улыбнулся я ему в ответ и пожал протянутую руку. — Хотел узнать, как наш клад поживает? Что Академия наук решила?

— Две монеты у нас изъяли-таки, самых редких, — с сожалением поджал он губы. — Остальное удалось отстоять для будущего Городненского музея. Главное, чтобы строители не подвели со сроками…

Так-так, землеотвод был ещё до нового года сделан. Интересно, на какой стадии проект и согласования?

— Сделаем всё возможное, — заверил я его. — А как там наши реконструкции женщины и ребёнка?

— В процессе. Это дело небыстрое. На каждую голову месяц уходит, и то, если только этим заниматься.

— Понимаю… Время ещё есть, — поспешил успокоить я его, видя, что он напрягся. — Ну, спасибо, Николай Анатольевич, — протянул я ему руку на прощанье.

Москва. Кабинет второго секретаря Пролетарского райкома ВЛКСМ.

— Павел Игоревич, — вошёл в кабинет к Сатчану посетитель. — Вы меня, наверное, не помните? Я Волошин из пятого таксопарка…

— Точно! Я вас узнал, Волошин… Простите, запамятовал ваше имя-отчество.

— Степан Архипович я.

— Так чем могу быть полезен, Степан Архипович? — стараясь не показывать своего удивления, поинтересовался Сатчан. Немного напрягшись — все же взятку он тогда крупную у этого директора таксопарка взял.

— Недопонимание у нас с районной милицией, Павел Игоревич, — сложив обе ладони вместе, грустно поделился Волошин. — Был бы один мой знакомый полковник на месте, я бы вас не беспокоил, но… Я так понимаю, что у вас могут быть свои возможности для решения такого вопроса?

Сатчан задумался. Возможности-то есть… Но не может ли это быть какой-то провокацией? Не стоят ли в коридоре наготове сотрудники ОБХСС, чтобы ворваться внутрь?

Волошин, видимо, понял его молчание как намек, потому как аккуратно, явно привычным движением, положил на стол перед Сатчаном пухлый конверт.

— Уберите немедленно! — строго сказал Павел. — Давайте лучше прогуляемся с вами на улицу, там и поговорим.

Шли молча. Небольшая прогулка успокоила Сатчана. В коридорах райкома царила обычная сонная жизнь, никаких людей, готовящихся вязать взяточника, там не было. Никаких подозрительных машин не обнаружилось и поблизости от райкома.

Он расслабился и сказал:

— Рассказывайте, что там у вас. Чем могу, помогу…

Через десять минут Сатчан взял у Волошина конверт, телефоны, и рабочий, и домашний, и обещал, как минимум, узнать, что можно сделать…

— Мне нужно пообщаться с теми, кто хорошо разбирается в таких вопросах, — прощаясь, объяснил он. — Думаю, мы в любом случае как-то вам поможем. Я вам обязательно позвоню.

После Института археологии поехал в спецхран, раз уж окно появилось, проработал там до шести и к семи отправился на завод «Полёт».

Собрание началось с выступления Захарова. Он с довольным видом доложил собравшимся, что встреча с Володиным из Гагаринского райкома состоялась.

— У меня сложилось впечатление, — поделился он с нами, — что Володин вполне разумный человек. Нормально всё воспринял. Правда же? — посмотрел он на Бортко.

— Ну, да, — согласно кивнул тот. — С ним вполне можно договориться…

— А что в итоге? — спросил я. — Договорились о чём-то? Я могу спать спокойно? Больше шпионов следить за мной не будут присылать?

— Думаю, можешь, — ответил Захаров. — Володин перезвонил через несколько дней и сказал, что посоветовался со своими людьми, они согласны с нашим предложением.

— Отличная новость, — проговорил я. Уже легче.

— Давайте перейдём к делам, — предложил Захаров.

Бортко достал откуда-то сбоку дипломат, вытащил из него конверты и раздал присутствующим.

— Январь неплохо, в целом, отработали, — продолжал Захаров. — Хотелось бы услышать, чем закончился эксперимент на автобазе?

— Значит, так, — кивнул я, — в рамках эксперимента автобаза отработала всего месяц, конкретные цифры будут чуть позже, когда бухгалтерия итоги месяца подведёт, но эксперимент уже можно считать удачным. Я был там вчера, они расплатились со всеми долгами, на счету остаток двадцать пять тысяч и в кассе двадцать, но им на зарплату оттуда надо будет восемнадцать.

— Уже хорошо, — переглянулись Бортко с Захаровым. — Какие дальше планы?

— Проблема в том, что автобаза ничего не выпускает. Она только услуги оказывает. Расчёты с ней ведутся, в основном по безналу. А что на счёт в банке попало, то сами понимаете, там и пропало. Эти деньги мы только на улучшение условий труда можем пустить. Да на модернизацию. Бывают, конечно, схемы обналички, вывода средств со счёта, но всё это небезопасно и легко прослеживается. С этим бы не рекомендовал связываться.

— Ну и к чему нам тогда то, что база десятки тысяч на счетах теперь имеет вместо долгов? — спросил Пахомов.

— Во-первых, она по-прежнему обслуживает наши собственные производства, — ответил я. — Транспортные расходы, на которых мы сейчас экономим, это тоже наша прибыль, и немалая. Нельзя сбрасывать их со счетов. Ну и я придумал, как нам что-то заработать. Сделать совсем уж много денег не получится, конечно, но хоть что-то, да будет. Поставил новому директору автобазы задачу выбить под эксперимент строительство не мастерской, а ремстанции с полномочиями производства крупного ремонта, надо ему помочь в этом. Объясню, зачем: заказывая отдельные крупные узлы и детали, мы можем списывать их на ремонт имеющегося парка, а на самом деле собирать из них новенькие машины. Нужен человек в ГАИ, который поставит такую машину-конструктор на учёт. А можем и сами обойтись, если установим на битую машину новые узлы, оформим сами в ГАИ замену номерных агрегатов и продадим по остаточной стоимости через кассу, а разницу в цене пустим мимо кассы. Там, на самом деле, есть несколько вариантов легализации машин, главное, найти на них потом покупателей.

— Ну, покупатели, я думаю, найдутся? — оглядел присутствующих Захаров.

— Надо проработать вопрос. А, вообще, по моему опыту, продать можно всё, — уверенно заявил Нечаев. — Уж машины-то точно всем нужны.

— Куда-нибудь в Азию их отправить, — предложил Ригалёв. — Им там и документы не нужны, сами всё сделают.

— Или вообще без документов ездить будут, — хмыкнул Мещеряков.

— Лучше все же документы самим оформлять правильно, — возразил я. — И ничего, что это денег каких-то будет стоить. Зато спокойнее. А то представьте себе, там, в Азии, кто-нибудь вопросом задастся, откуда все эти машины? Номера двигателей есть, запрос на завод-изготовитель и всё, сушите вёсла. И замять эту историю, в случае чего, будет стоить гораздо дороже, чем оформить перед продажей документы.

— Согласен, — кивнул Бортко. — Не та экономия, что полезна для здоровья.

— А главное, продашь машину без документов, и будешь каждую ночь думать, спалимся, не спалимся? — добавил Войнов. — А так купил документы — и спишь спокойно.

— Правильно. Тише едешь, дальше будешь, — поддержал его Пахомов. — Не стоит на этом экономить.

— Не вопрос. Сделаем любые документы, — пообещал Мещеряков.

— Вы так обсуждаете, как будто у нас уже есть машина для продажи, — улыбнулся я.

— Это, просто, дело времени, — ответил Бортко. — Мне эта идея нравится. Никакого риска, если на документах экономить не будем. А мы не будем.

— Там проблемы будут с запчастями, — ответил я. — Дефицит же всё. Месяцами ждут. В среднем, на нашей базе машин двадцать не на ходу из-за этого. Савельев уже грозился машины списывать и на запчасти пускать.

— Вот пусть не вздумает списывать! — воскликнул Мещеряков. — Я сначала посоветуюсь с ребятами в ГАИ, как проще новые машины на учёт ставить. Чтоб никто не прикопался. Может, нам проще двигатель в этих документах поменять… Или что там ещё они скажут?

— Правильно, — одобрительно кивнул Захаров. — И с запчастями надо посмотреть, что в наших силах, — посмотрел он на Бортко. — С десяток машин в год, уже хорошо. Курочка по зёрнышку клюёт.

— Понял, — кивнул тот.

— Что у тебя с остальными предприятиями? — спросил меня Захаров.

— На обувной фабрике одну модель туфель, очень приличных, уже запустили по госзаказу. Ещё на две пока что просто нет материала.

— Мы подключились к Богородскому кожевенному заводу, — перехватил у меня инициативу Осипов. — Всё будет. Не сразу, но будет. Наши собственные нужды они, в любом случае, обеспечат. А что касается сырья на госзаказ… Это большие объёмы… До семьдесят пятого года наша обувная фабрика числится у него в заказчиках, включена в план. Главное, чтобы после модернизации производства нас не выкинули из плана на следующую пятилетку. А то мы реконструкцию там пробили, а Госплан же нас может и кинуть.

— Такой риск всегда есть, — кивнул Бортко. — Вот взять хотя бы шинный завод. Мы пробивали, пробивали зимние покрышки…

— И что? — удивлённо спросил я.

— Что-что? КГБ всю продукцию себе потребовали. Мол, нам самим не хватит, какая ещё розница⁈

— Ничего себе, — проговорил я. — А если увеличить мощности производства?

— Там за ними военные и милиция в очереди стоят, — ответил Бортко.

— Ну, хотя бы, для себя получится по комплекту урвать? — потрясённо спросил я, и все рассмеялись.

— Мы все первые получим по комплекту, — заверил меня Захаров. — Ещё не хватало… Столько сил потрачено… Ладно. Будет нам урок — нельзя выпускать то, что никто больше не выпускает, а всем нужно… У тебя есть ещё что? Что там с кладом? Я сделал пару звонков, обещали помочь…

— Сработало, клад будет в нашем новом музее. Только две монеты у нас отжали. Хоть и самых ценных, но вряд ли посетители нашего музея в этом будут способны разобраться, — ответил я. — Как там, кстати, дела с проектом строительства? К весне успеем согласовать?

— Должны успеть, люди работают, — ответил Бортко. — Там уже столько денег заряжено…

— А можно хоть посмотреть? — спросил я. — Кстати, Андрей Юрьевич, — обратился я к Мещерякову, — вы проект этот одобрили?

— А что один проект одобрять? — ответил он. — Его надо на месте смотреть, вместе с подъездными дорогами…

— Не поздно потом будет? — с сомнением спросил я. — Подъездные дороги мы сможем потом по-своему сделать?

— Сможем, почему нет? — задумчиво ответил Бортко. — Мы же сейчас только здание самого музея согласовываем. Потом начнём строить и займёмся проектированием остальных зданий.

— Так коммуникации, наверное, надо сразу на весь комплекс закладывать, — предположил я.

— Мы там по максимуму всё берём, — ответил Бортко. — Надо — не надо, пусть будет.

— Это правильно, — кивнул я. — Ну, у меня, вроде, всё… А! Ганин уже дома, ему с одной ноги гипс сняли. Марьяна на типографии одна шуршит, но молодец, справляется.

Мои действия по модернизации вверенных предприятий одобрили. Но когда что-то делаешь качественно, то нечего удивляться, что тебе поручают больше работы. Так что я получил поручение заняться швейной фабрикой рядом с нашей обувной фабрикой. И подумать, что там можно было бы отшивать из дополнительной продукции камвольной фабрики.

Если швейка работает только на Министерство здравоохранения, это может стать большой проблемой, — думал я, пока наши обсуждали другие вопросы. — Самое безопасное — это выпускать чуть больше официальной продукции. Почему я и настаивал, чтобы обувная фабрика шила наши дополнительные модели и официально тоже. На дополнительных коробках те же этикетки, те же штампы ОТК, никому в голову не придёт разбираться, где это выпущено, из какого сырья, на каком оборудовании? Вот, пожалуйста, есть официальное производство. А то, что по Союзу разошлось на несколько тысяч пар больше, никто и никогда не обнаружит. Просто больше граждан обуем в дефицит…

А если швейка одни наволочки и пелёнки фигачит для больниц, как люди говорили, то это может стать большой проблемой… Нашить-то мы нашьём, хоть чёрта лысого, но под чью продукцию мы это замаскируем? Под чужого производителя маскироваться опасно. Поменяют они у себя цвет чернил на штампах ОТК, а потом кто-нибудь из них купит случайно наши изделия и обратит на это внимание. И погорим мы все на такой ерунде!