Римские термы: Гладиатор (СИ)

Глава 3

Фелица вернулась с едой и выставила все на стол. Луций сразу же схватил ножку перепела и впился в нее зубами. Причмокивая и чавкая, он доел мясо и кинул косточку на стол. Взяв тонкий круглый хлеб, он оторвал кусочек, обмакнул его в сметано-чесночный соус, и отправил в набитый рот. При этом непременно роняя крошки и капли соуса себе на тогу. Он сумел заработать огромные деньжищи и получить влияние в столице империи, но он так и не смог обучиться манерам. Наверное, поэтому император никогда не приглашал их на свои пиры.

Зная о поведении своего мужа за столом, она часто ела заранее, чтобы не потерять аппетит. Но нельзя выдавать, или как-либо показывать, свою неприязнь к поведению мужа. Его это очень сильно злило. Раздражаясь, он часто «воспитывал» ее кулаками или ремнем из толстой кожи. Атилии иногда казалось, что он специально старался быть более мерзким, чем есть, только бы у него появился повод для ее «воспитания». Ну а если к вечеру напивался и не засыпал, то и поводов не искал.

Она взяла со стола хлеб и, отломив кусочек, стала его жевать. Аппетита совсем не оказалось, и она запивала хлеб водой, чтобы он размяк во рту.

— Зря не ешь перепелов, — с набитым ртом едва выговорил Луций, — очень вкусные вышли, и жирненькие такие, мм-м. Надо будет похвалить Феликса, хороший он повар, все же.

Атилия осторожно оторвала крылышко перепела и сделала вид что ест его.

— Еще попроси себе вина, обязательно, — так же жуя полным ртом, сказал муж, — После жирной пищи надо выпить немного. Сира, крикни Фелицу.

Новая рабыня удалилась, и вскоре вернулась в сопровождении Фелици. Они вместе принесли вино и плоскую чашу с оливками.

— Муж, ты просил придумать что-нибудь для развлечения на твоем скором званом ужине, — Атилия сделала небольшой глоток вина и продолжила, — Так вот, я придумала следующее. Сейчас в городе много говорят про гладиатора Германуса. Того, который получил от императора деревянный меч — рудис, но продолжает выступать на арене.

— Можешь не объяснять, — остановил ее Луций, — я знаю всех гладиаторов. Я уже дважды заработал на его победе. Помнишь Эктора, управляющего в термах, он бывал у нас? У него есть выход на людей, принимающих ставки. Кстати, это он мне рекомендовал Сиру. Говорит, ее подготовили в наложницы для наместника Ликии. Я вовремя успел перехватить.

Луций начинал напиваться, много болтовни без устали — явный признак. Еще чуть-чуть и он станет говорить, заплетаясь в словах и фразах. Надо спешить попросить у него денег.

— Я поздравляю тебя, дорогой, с таким успешным приобретением, — она старалась изобразить искреннюю улыбку, — Послушай, пожалуйста — это важно. Я пригласила того самого Германуса с еще одним сильным гладиатором на твой званый ужин. Они будут выступать перед гостями — биться на гладиусах. Говорят, когда у Серселии был большой пир, она звала их, и все гости потом неделю об этом болтали. Всем ужасно понравилось.

— Да, я слышал, — жуя и раздумывая Луций мычал, — М-м-м, а сколько они за это берут?

— Две тысячи сестерциев, но они будут развлекать гостей весь вечер. Два боя и потом разговоры, и рассказы о боях на арене.

— Дороговато, — удивленно произнес он, — За эту сумму можно купить раба. Хотя, сейчас цены на них значительно поднялись. В мирное время всегда так. За две тысячи купишь только какого-нибудь паршивца, в лучшем случае. А вот конюха, нашего, Клеменса, я купил в Эфесе за три тысячи сестерциев. Правда, прошло уже несколько лет. Я тогда торговался как лев. Хозяин рынка, представляешь, заломил за него пять тысяч. А я уперся, мол, три и ни сестерция больше. Так он увязался за мной почти до самого дома, и болтал, и болтал, сбавляя постепенно цену. Клялся всеми богами, в ноги мне падал. Утверждал, что потратил на его кормежку больше двух тысяч. Вот мошенник — хотел надуть меня.

Все, мужа понесло, теперь его не остановить. Еще немного и он начнет хвастать, как не разрешал императору тратить деньги на что-то бесполезное, по его мнению. Надо было прекращать его тираду.

— Луций, надо подготовить серебро, — сказала она мягко, но четко и, глядя прямо на него, — Они берут наперед, у них сейчас много заказов.

Оторопев от такой настойчивости, он даже жевать перестал. Смотрел на нее хлопая глазами. Но потом сообразил, что она не для себя требует. Поднялся и, вытерев жирные руки об тогу, скрылся в кабинете. Спустя минуту принес деревянную большую шкатулку и пустой кожаный кошель. Поставил все это на стол и сказал, ложась на место:

— Отсчитай сколько нужно и положи в кошель. Шкатулку потом уберешь в кабинет. Там справа на столе оставишь.

Она принялась отсчитывать серебряные монеты и складывать кучками на стол. Луций продолжил чавкать, сербать и причмокивать. Позже ко всем этим звукам добавилась отрыжка. Под конец трапезы он громко выпустил газы, и стал смеяться. Куда в него столько помещалось еды. Он не толстый, как его дружок банщик. У него был живот, который выступал вперед, но жира на теле почти не было. Есть и пить он мог пол вечера. Свои чавканья и причмокивания — оправдывал тем, что так ему вкуснее и приятнее чувствовать пищу и вино.

Развестись с ним она не могла — закон Рима на стороне мужа. Даже не имела права отказать мужу в близости — рожать детей считалось ее прямой обязанностью. Если бы она хоть раз воспротивилась, он мог вернуть ее назад отцу. После стал бы требовать деньги, уплаченные за нее. Отец был старый вояка, но плохой счетовод, конечно, не смог бы их ему вернуть. Огромная сумма, сто двадцать пять тысяч денариев — это пол миллиона сестерциев. Наверняка отец уже потратил больше половины. Дела вести так, чтобы выйти в прибыль он не научился. Не вернув деньги, был бы опозорен и все знакомые, и незнакомые патриции, показывая пальцами, говорили бы: «Какой позор! Он не достоин своей семьи!». Весь их род был бы посрамлен. И тогда сами боги прокляли бы ее за такое. После смерти, в царстве Диса, она испытывала бы вечные муки. Эх, отец, зачем ты патриций…

Если ее задумка, по устранению мужа, удастся, тогда на божьем суде она скажет: «Ведь я не сама его убивала, я лишь дала денег на это». Потом добавит: «Что бы увидеть причину моей ненависти, дайте сейчас ему тушеных перепелов со сметано-чесночным соусом и вина». Конечно же, для проверки боги дадут все это Луцию, ведь они живут вечно, и каких-то час или два для них пшик. Когда же они увидят: как он ест, пьет, какие при этом от него исходят звуки — скажут: «Полностью оправдана!».

Даже этого окажется достаточно на божьем суде. Если нет, тогда она предложит: «Теперь дайте ему женщину». Увидев все издевательства, какие бы он непременно совершил с несчастной, боги наверняка скажут: «Ну, Дис, он твой». Может Бахус, греческий бог вина и вакханалий, добавил: «Даже я себе такого не позволяю!». Отправили бы Луция в подземное царство Аида.

Отсчитав пять кучек по сто серебряных денариев, она уложила их в кожаную мошну и затянула туго завязками. Мешочек получился довольно увесистым. Она приказала Фелице поместить его в сундуке, который стоял у стены. Пока рабыня его несла, Атилия подумала: «А ведь для полного расчета нужно еще девять таких мешочков. Тяжеловато. Надо будет подобрать для этого сундук, и поручить мужчинам рабам. Может, конюх и садовник помогут».

— Позже вели подготовить баню, и пусть там меня ждет Азий, — Луций уже говорил заплетаясь, — Потом, помоетесь ты, и Сира. Я буду ждать вас вечером у себя в спальне. Дорогих благовоний и масел на нее не жалей, я куплю сколько надо.

— Хорошо, муж, — она старалась говорить ласково и с улыбкой, — Только ты больше не пей вина, а то тебе опять станет плохо.

Он в ответ махнул рукой. Перешел на темную сторону атриума. Там лег на свою любимую большую лежанку. Две минуты спустя оттуда послышался его храп.

Вечером, после домашней бани, Атилия была расслаблена. Она чувствовала, как нежна и бархатиста ее кожа. От нее исходил приятный аромат розового масла. Сира с Фелицей одевали ее в прозрачную очень тонкую рубаху из шелка. Атилия смотрела на себя и думала, что такое молодое тело достойно императора. Но досталось сыну бывшего раба с замашками дикого варвара. Так как у Сиры ничего подходящего не оказалось, она отдала ей свою прошлогоднюю ночную рубашку. Раньше пожалела ее отдать кому-то из рабынь, но и сама уже не носила.

Рубашка из тончайшего белого льна была дорогой одеждой, в чем-то плохеньком к хозяину в спальню идти не полагалось. Сира, в благодарность, поцеловала ей руку и приложила к своему лбу. Странный обычай, она такого еще не видела. Но ей стало приятно, и она слегка улыбнувшись, спросила:

— Откуда ты родом, Сира?

Девушка ответила мягко и быстро:

— Восточнее Антиохии — столицы Сирийского царства.

— Провинции. Сирия уже давно римская провинция.

— Как вам будет угодно, госпожа.

Говоря это, она сняла свою тунику, выкрашенную в желтый цвет. Явно Луций распорядился ей это купить, он любил выделять особенных рабов или слуг одевая их в желтое. Мерцание огоньков ламп отразилось на ее красивом теле. Кожа девушки была смуглой, но не темной, скорее бронзовой. Сира стала надевать ночную рубаху.

Атилия мягким и ласковым голосом сказала:

— Постой, Сира, подойди ко мне. У тебя очень необычная кожа. И такая приятная на ощупь.

Она гладила рабыню говоря это. Провела ладонью по груди, плоскому животу и широким бедрам девушки. Надо максимально отвлечь мужа на эту новенькую.

— Спасибо, госпожа, вы так ласковы ко мне.

— Одевайся, и пойдем, господин уже наверняка ждет.

Атилия надеялась — дневной сон и баня выгнали хмель из мужа. Возможно, он еще не успел добавить на столько, чтобы опять сильно опьянеть. Войдя с молодой рабыней в спальню Луция, она увидела на столе большой серебряный кувшин. Это окончательно разрушило ее надежды, и Атилия приготовилась к самому худшему.

Он стоял голый, и держал в руках кубок из серебра украшенный рубинами. Этот кубок всегда находился в его спальне. Луций был убежден в древнем поверье, будто бы рубины добавляют страсти и силы во время ночных утех.

— Раздевайтесь и проходите, — коротко скомандовал он.

В спальне оказалось непривычно много света. Всюду горели разной величины масляные лампы. В двух курильнях тлели угли и на них лежали веточки розмарина. Вся комната пропахла им. Они обе сбросили с себя прозрачные рубашки и остались совершенно обнажены. Подойдя к столу, Атилия старалась не смотреть на тело мужа. Его дряблая кожа не вызывала ни какого желания. Не говоря уже о страсти, которой он от нее вожделел, и часто корил за ее отсутствие.

— Сира, налей себе и хозяйке немного вина, — Луций жестом указал на кувшин и два серебряных небольших кубка рядом с ним, — Хочу выпить с вами за нашу первую совместную ночь.

Они втроем приподняли вверх руки с кубками, и выпили.

— Я велел принести сюда побольше света, хочу хорошенько разглядеть свое новое приобретение. Покажи себя, Сира.

Девушка поставила кубок на стол, вышла из-за него так, что бы Луций ее видел. Она стала плавно двигаться изгибаясь, будто бы слышала музыку. Потом стала водить пальцами вдоль тела, едва касаясь и трогая себя везде. Атилии это нравилось намного больше, чем тело стареющего мужа.

— Теперь повернись, — он возбуждался.

Сира все делала плавно и красиво. Она двигала бедрами в одну сторону, а верхнюю часть тела, извиваясь, клонила в другую. Руки то поднимала вверх, то опускала вниз и нежно гладила свои ягодицы. Даже Атилию такие движения заводили.

— Да, ты хороша, — Луций говоря это, был явно доволен приобретением, — А что ты умеешь в искусстве любви?

— Меня всему обучили, господин. С чего желаете начать?

— Хочу, что бы ты как следует, поработала там своим ртом. И я люблю, когда глубоко.

Сира подошла к нему и, опустившись на колени, принялась выполнять.

Атилия в это время легла на кровать и ждала. Луций долго пыхтел и не мог полностью возбудиться. Он ударил по щекам Сиру, и обвинил, что она плохо старается. Та стала работать усерднее. Потом он позвал к себе Атилию.

— Ты чего муж? Хочешь поставить меня на колени рядом с рабыней. Я все же патрицианка, не забывай об этом.

— Ты будешь выполнять все, о чем я требую. Иди сюда!

Атилия лежала напряженной и не шевельнулась.

— Ах ты, знатная сука, — Луций был взбешен.

Он подошел к ней и, схватив за руки, сильно потянул, заставив сесть на кровати. После, взявшись за затылок, с силой толкал ее голову к себе. Поняв, что она сопротивляется, ударил ее по лицу наотмашь. Звук удара заполнил комнату. На щеке появилась колющая боль, но Атилия все еще не поддавалась. Тогда он схватил и швырнул ее с кровати на пол. Она пыталась подняться, встала на четвереньки. Неожиданно Луций ногой ударил по ребрам. Сира, в страхе подбежала к нему, и став на колени умоляла:

— Хозяин, я сделаю все, как ты хочешь. Я все умею. Пожалуйста, не бей госпожу. Она не сможет показаться на людях.

Он ударил ее пяткой в лицо, от чего девушка отлетела.

— Пошла отсюда! И до тебя очередь дойдет!

Атилия воспользовалась моментом и, вскочив, побежала из спальни в коридор. Он хотел ее схватить, но рабыня кинулась и обняла его ногу, стала ее целовать.

Сумев юркнуть мимо Луция, Атилия выскочила в коридор, и уже бежала к себе. За спиной она слышала звуки ударов, ругань мужа и стоны от боли избиваемой Сиры.

Вбежав к себе в спальню, она захлопнула обе створки основных дверей, и закрыла их задвижкой. В это время мысленно благодарила Сиру за такую самоотверженность. «Только бы не убил ее» — повторяла она эту мысль снова и снова. Немного отдышавшись, вспомнила про маленькую дверь из другого коридора, через него тоже можно попасть в спальню, если обойти. Атилия тут же кинулась к этой двери и, захлопнув, закрыла ее защелкой. «Эта слишком слаба, он сможет ее выломать» — думая так она притащила увесистый сундук и придвинула его к двери. Только когда напрягалась, ощутила сильную боль внизу ребер. «Пьяная скотина, неужели ты их сломал?». После попыталась на ощупь понять состояние.

В этот момент сильный стук от ударов в двери с той стороны отвлек ее. Атилия стала молиться Юноне, прося защиты. Послышалась мольба Сиры, видимо она снова вцепилась ему в ноги, так как удары в дверь прекратились.

— Ах ты, сука, — Луций теперь кричал на Сиру, — Так ты хочешь, чтобы я тебя воспитал? А ну пошли!

Наверное, он волочил ее по полу, звуки удалялись по коридору в сторону его спальни.

— Только бы она выжила! Только бы выжила! Мать Юнона, защити ее, умоляю, — Атилия стояла на коленях перед маленьким алтарем в стене и молилась на изображение головы богини, — Обещаю в ближайшие иды принести в жертву тебе трех белых голубей. Только не дай ей умереть.

В это время она слышала шум избиения рабыни из спальни мужа. Похоже, что он бил ее ремнем. После долгих молитв все стихло. Видимо, Луций устал. Она потихоньку выглянула и увидела ее без сознания. Рабыня лежала у закрытой двери его спальни. Проскользнув в маленький коридорчик, она зашла к Фелице. Небольшая спальня ее личной рабыни находилась рядом.

— Фелица, бери покрывало и пошли, — она говорила шёпотом, — Только тихо, чтобы он не услышал.

Босиком, стараясь не издавать шума, они подошли к спальне Луция. Дверь оказалась заперта, ни каких звуков не слышно. Возможно, он напился и спал. Они тихонько положили Сиру на покрывало, и понесли к Атилии. Девушка была не тяжелой. Попав в спальню, Атилия сразу закрыла двери на засов. Сира все еще лежала без сознания и вся в крови, лицо и тело. Фелица принесла из уборной медный таз с водой и флакон с уксусом. Они стали оттирать ее от крови и пытались привести в чувства.

Но рабыня не дышала…