Рискующее сердце

106

В 20-е годы Эрнст Юнгер сотрудничает в периодической печати. За себя говорят сами названия изданий, где появляются его статьи: «Штальхельм», «Штандарт», «Видерштанд». «Widerstand» переводится как «Сопротивление». Публицистика молодого Эрнста Юнгера была именно сопротивлением либеральному режиму Веймарской республики. Левые круги немецкой интеллигенции воспринимают его как опасного противника. Сын Томаса Манна Клаус писал о нем: «Это враждебный тип среди молодых, на которого стоит нападать. Его мышление отличается мощной интенсивностью и какой-то заблудшей чистотой». Тот же Клаус Манн писал о «фанатической чистоте» Готфрида Бенна (см.: Микушевич В. Готфрид Бенн — поэт мировой катастрофы // Бенн Г. Перед концом света. СПб., 2008. С. 33). Вместе с другими ветеранами войны Эрнст Юнгер полагает, что либеральный режим предал их, а поражению Германии в войне способствовали приверженность интеллигенции либеральным ценностям и постоянное дешевое осмеивание подлинных традиционных ценностей, культивируемое журналистикой фельетонистической эпохи, как сказал бы Герман Гессе. Молодой Эрнст Юнгер воспринимается своими современниками как идеолог и деятель консервативной революции, но его читатели и почитатели не всегда замечают, насколько своеобразна его позиция. Прежде всего Эрнст Юнгер высказывает недвусмысленные симпатии к русской революции и к русскому коммунизму при неприятии немецкого коммунизма: «Несомненно, коммунизм как боевое движение нам ближе, чем демократия, и, несомненно, между нами последовало бы какое-нибудь соглашение, мирное или вооруженное». Но «немецкий коммунизм не был русским коммунизмом. Там была идея, и ее осуществляли несмотря ни на что. ‹…› Делали историю, а у нас делали говорильню». Незаурядное понимание событий, связанных с русской революцией, Эрнст Юнгер обнаруживает в статье «„Воспоминания“ Троцкого». Он с блеском показывает, как западнический рационализм Троцкого терпит поражение в столкновении с русской почвой, и его (Троцкого) логика «проходит бесследно, как дым над землей».

В личности Эрнста Юнгера поражает уникальное сочетание воинской доблести, изощреннейшего интеллектуализма и тончайшей рафинированной культуры. Все это проявляется уже в его публицистических статьях, в которых видна настоящая творческая лаборатория его будущей прозы. Но парадокс Юнгера заходит еще дальше. Юнгер провозглашает господство Рабочего, железную непререкаемую государственность, объявляет индивидуальную свободу сомнительным понятием, и в то же время его стихия — анархия сердца, отвергающая либеральные свободы, когда их навязывают ему. Но как только героический пафос молодого Юнгера начинает напоминать общие места официальной пропаганды, автор отказывается от этого пафоса вместе с другими «хорошими вещами, которые больше нельзя высказывать», как он пишет своему брату, и ему остается только рискующее сердце.