19

Вот что я узнала от Уэнди о ее визите к Алисон Даусон, урожденной Мур, удочеренной четой Уоллес, по адресу, где, как заключило сыскное агентство “Аардварк”, она с наибольшей вероятностью могла проживать. Адрес респектабельный, сообщила Уэнди, на Ил-Пай-Айленде, милях в двух от того места, куда Темза еще позволяет подниматься приливу, там она, широко раскинувшись, спокойно несет свои светлые, чистые воды к морю, и разве что особенно высокая приливная волна может иногда откинуть мощное течение вспять. По берегам, на безопасном расстоянии от воды, стоят очаровательные особнячки, какие строили в конце девятнадцатого — начале двадцатого века, от каждого к воде спускается ухоженный травяной газон, хотя сейчас, в ноябре, газоны больше похожи на болота. (У меня сложилось впечатление, что сельские пейзажи и водоемы не вызывают у Уэнди особенно теплых чувств.) Часть яхт зачехлена на зиму, некоторые брошены без присмотра, швартовы ослабли, и, когда мимо проплывает прогулочный катер, они подпрыгивают на разбегающихся от него волнах и бьются о пристань или о стены будки. Почти все эти прогулочные пароходики на самом деле просто плавучие бары, и пассажиров ничуть не интересует ни время года, ни пейзажи и уж тем более дух поздневикторианской Англии, который продолжает жить в этих живописных садах: счастливое детство, множество братьев и сестер, родных и двоюродных, веселые развлечения без спиртного и наркотиков, полдник с чаем, булочки, сливки, джем, никто еще не боится жирного и сладкого…

На эти дома сейчас большой спрос, их покупают рок-певцы и звезды кино и эстрады в надежде воскресить для своих детей атмосферу безмятежного спокойствия, создать иллюзию уединенности, жизни вне времени, которую навевает река. “Милая Темза, тише, не кончил я песню мою…”[10] Уэнди чуть ли не с благоговейным ужасом собралась обрушить на меня краткую сопоставительную сводку цен на недвижимость в этом районе, но я сказала нет, нет, не надо. Например, дом Алисон, не имеющий номера, но зарегистрированный в почтовом ведомстве под названием “Отрада”, оценили в миллион фунтов стерлингов и лишь потому, что он обветшал, последние пять-десять лет о нем почти не заботятся. Очень характерно для множества состоятельных пожилых дам, заметила Уэнди, они живут себе и живут, а потом вдруг спохватятся, что пришла старость, одной жить трудно, и переезжают к детям или в дом для престарелых, а кто-нибудь покупает дом за гроши и отделывает заново.

Уэнди поднялась на парадное крыльцо, и дверь ей открыла женщина под сорок, ученого вида, как определила Уэнди, то есть у нее было бледное, худое лицо, большие близорукие глаза, с которых она то и дело откидывала неухоженные волосы, подбородок чуть не упирался в плоскую грудь от привычки проводить время за чтением книг, выражение отсутствующее, как у всех, кто живет в мире идей и далек от реальной жизни. Я сама немного этим грешу, хотя отрывают меня от жизни не мои собственные идеи, а чужие фантазии, которыми я забиваю свою голову. И все же хочется думать, что хотя бы в перерывах между периодами запойной работы над фильмами я могу показаться на людях с волосами, от вида которых можно лишь ахнуть, с безупречным маникюром и в туфельках — последний крик моды, так что меня легко примут за непременного члена светских тусовок. Впрочем, Красснер не замечает разницы. Может быть, он и вовсе не связан с реальной жизнью, и я в его представлении всего лишь статистка, которая ждет на съемочной площадке, когда ее позовут в эпизод.

Но бог с ним со всем, сейчас для меня самое главное — найти родных, а эта женщина, возможно, моя — кто? двоюродная сестра? Двоюродная сестра — это дочь родной тетки, дочь единоутробной сестры моей мамы — седьмая вода на киселе. Не слишком близкое родство, чтобы искать фамильного сходства или ожидать традиционного приглашения на рождественский ужин, но хоть что-то. У Алисон были дети, эта женщина — ее дочь. Я с замиранием ловила каждое слово Уэнди.

Женщина отнеслась к Уэнди, объяснившей цель своего визита, не то чтобы враждебно, но настороженно. Сказала, что она дочь Алисон, Лорна, у нее есть старший брат, Гай, и призналась, что с прошлым матери связана какая-то тайна.

Агентство “Аардварк” потрудилось на славу. На стене у парадного крыльца Уэнди с удовлетворением прочла на почерневшем и замшелом деревянном указателе выжженное раскаленным железом название — “Отрада”. Мисс Даусон сказала, что ее мать, миссис Даусон, недавно перевезли в платный интернат для престарелых. Уэнди увидела за спиной Лорны уютный захламленный холл, всюду книги, бумаги, дверь из холла распахнута в просторную гостиную с огромными окнами, из окон вид на спускающийся к берегу газон и Темзу. У нее сложилось впечатление, что детей в доме нет. Лорна не пригласила Уэнди войти, так и держала ее на пороге. Прежде чем принимать какое-то решение, сказала она, ей нужно обсудить все с братом Гаем. Она обещала позвонить Уэнди, взяла ее визитную карточку, однако своего телефона не дала. Агентство “Аардварк” этим не смутишь, для них электронный адрес, факс, телефонный номер, срок окончания действия кредитной карточки, все данные о проведенном отпуске, пределы расхода средств, установленные банком, — открытая книга. Вы только скажите, что вас интересует, они тут же вам предоставят.

Когда Уэнди уже прощалась, Лорна сказала:

— Мне казалось, что закон 1974 года о правах детей разрешает только детям разыскивать родителей; по-моему, родители не получили права искать своих детей.

На что Уэнди тотчас возразила, что в законе ничего не говорится о внуках. Однако она уверена, что Лорна все равно сразу же проверила это обстоятельство в справочнике законодательства. Недоверчивая особа.

Узнав имена — Лорна и Гай Даусоны, Уэнди без труда нашла все, что касалось их жизни. Гаю сорок шесть лет, он разведен, насколько известно, не голубой, преподает международное право в Лондонской школе экономики. Лорне тридцать восемь, она не замужем, преподает кристаллографию в Имперском колледже науки, техники и медицины, где когда-то учились ее родители. Лесбийских связей не обнаружено, всего один многолетний вялотекущий, насколько можно судить, роман с коллегой профессором — ее счет в магазине “Джон Льюис” не показывал никаких внезапных крупных покупок в отделе дамского белья: такие вещи говорят сами за себя языком финансов, — но и этот роман год назад кончился. (Такое заключение было сделано на основе записей службы заказа такси, которым она вдруг почти перестала пользоваться.) Она продала свою квартиру в Уэст-Хэмпстеде и переехала в родительский дом, чтобы ухаживать за матерью. Это произошло три года назад. Чтобы выяснить, что она сделала с полученными за квартиру деньгами, потребуются дополнительные расследования, достаточно дорогостоящие: для получения доступа к выпискам по банковским счетам требуются самые большие затраты. Я сказала Уэнди, что заниматься этим не стоит — какая мне разница? Интересно другое: почему два месяца назад Алисон пришлось поместить в частную лечебницу. Оказывается, она страдала болезнью Альцгеймера и в конце концов у нее началось недержание мочи. И документы ее врачей, и данные службы социального страхования характеризуют Лорну с самой положительной стороны: она ухаживала за матерью преданно и квалифицированно, но вдруг получила травму спины и больше не могла справляться одна.

— По-моему, со спиной у нее все в порядке, — заметила Уэнди, — но что нам за дело? Это же не случай страхового мошенничества.


Письменный отчет агентства “Аардварк” содержал еще больше подробностей. В нем, в частности, сообщалось, что Марк Даусон был первым и единственным мужем Алисон и отцом двух детей, Гая и Лорны. По профессии палеонтолог, Марк почти всю свою жизнь проработал в запасниках Музея естественной истории в Лондоне и в возрасте пятидесяти трех лет скончался от рака легких. Вероятно, все вокруг курили, предположила я, но курильщица Уэнди тут же объяснила, что люди, которые работают с ископаемыми останками и вдыхают тысячелетнюю пыль, не дотягивают до средней продолжительности жизни, повинны тут не сигареты и уж конечно не древние проклятья. Археологи, вскрывшие гробницу Тутанхамона, все умерли молодыми, но погубила их пыль, а не проклятье. И Гай и Лорна были на хорошем счету как преподаватели, однако общительностью не отличались и развлечений не любили. Я к тому времени уже представляла себе, что такое Лорна, и сама могла бы с уверенностью все это рассказать.

Вскоре после того, как миссис Даусон поместили в дом для престарелых, Гай переехал жить к сестре. К Лорне нельзя было предъявить никаких претензий в плане правонарушений, но вот у Гая была небезупречная кредитная история, к тому же он раза два-три привлекался к административной ответственности за вождение в нетрезвом состоянии. Обратите внимание, эти нарушения совпадают по времени с его разводом, поэтому Уэнди не склонна считать его закоренелым преступником. Жена Эдна отсудила себе ребенка (отличная новость: у меня есть еще и племянник!), дом, алименты и теперь живет с новым любовником. Она не позволяет Гаю видеться с ребенком — а вот это дурная новость, не успел племянник появиться, как его отняли! Бывшие супруги никак не могут договориться и за один только год обращались в суд пять раз. Вполне возможно, что у Лорны и Гая возникнут денежные затруднения, сказала Уэнди, почти все деньги, оставленные Марком, могут уйти на адвокатов, ведь Лорне в университете платят мало, ученые сейчас относятся к беднейшим слоям нашего общества. Надо платить за содержание Алисон в клинике; если бы расходы взяло на себя государство, оно потребовало бы в возмещение части расходов продать ее дом. Конечно, какие-то деньги могут быть спрятаны через трасты, но пока никаких следов этого не обнаружено. Уэнди предложила проследить за движением средств по банковским счетам и за кредитными историями, но я чувствовала, что с меня более чем довольно, сначала надо все это переварить, и сказала ей нет, не надо.

В зыбкой системе координат, предложенной нашим временем, Даусоны представлялись респектабельной, даже интеллигентной, хотя и очень скучной семьей; будь это фильм, все бы отныне жили долго и счастливо. Гай встретил бы какую-нибудь хорошую женщину, а освободившаяся от матери Лорна расправила бы крылья и полетела. Хотя, если судить по описанию Уэнди, это не в ее характере. Не надо судить о людях по себе. Но, может быть, я встретилась с Даусонами в черную полосу их жизни, и вот теперь их кузина Deus ex machina все уладит, как по мановению волшебной палочки.

Лорна позвонила Уэнди, а Уэнди позвонила мне и сказала, что Гай согласился пообедать со мной. Мы встретимся в “Рулз” на Мейден-лейн, это между Лондонской школой экономики, где он преподает, и Сохо, где работаю я, но гораздо ближе к нему, чем ко мне, подумала я. Значит, вот какие рестораны он любит: телячьи ребрышки, йоркширский пудинг, пирог с патокой, никаких вольностей в одежде. Добротная, дорогая еда. Я радостно трепыхалась и паниковала, как будто я наконец-то сама снимаю фильм, а не просто его монтирую. Странная меня ждала встреча: я знаю о людях так много, а они не знают обо мне ничего, это дает приятное, правда ни на чем не основанное ощущение власти.

У двери ресторана возникло небольшое недоразумение, меня не хотели пускать: я шла из Сохо пешком и потому надела кроссовки, а там сочли, что это неподобающая обувь для заведения такого класса. Я пригрозила, что приведу себя в соответствие, сняв кроссовки, и пойду в носках, и швейцар тут же сдался. Гай уже ждал меня за столиком. Он вежливо поднялся мне навстречу. Его вид не вызвал у меня никаких родственных чувств, да и с чего бы? Общей крови у нас с ним было немного, всего-то одна шестая. Гай был коренастый, в теле, можно даже сказать — толстый, казалось, он так и родился стариком, но взгляд был острый, живой, проницательный. Большие залысины, массивная челюсть, длинный подбородок, придающий лицу скорбное выражение, — а может, это просто тяжелая челюсть оттягивает уголки рта вниз. Я напомнила себе, что не любовника выбираю, а пытаюсь обрести семью. Кто сказал, что родственники непременно должны быть писаными красавцами, это полная несообразность. Тем не менее я поймала себя на том, что стараюсь расположить его к себе. Я чувствовала, что не слишком ему нравлюсь. Он заказал ростбиф, а я салат “Цезарь” без гренков, он счел это чудачеством и извинился перед официантом. Я сказала, надеюсь, он не считает меня психопаткой, помешанной на модных течениях и направлениях, он вежливо улыбнулся и сказал: ну что вы, конечно нет, однако тон был не слишком убедительный. Я стала рассказывать о своей работе, а он смотрел на меня с изумлением и никак не мог понять, чем я занимаюсь и зачем мне все это нужно. Мне такая реакция, в общем, даже понравилась. Приятно встретить человека, который не имеет никакого отношения к твоей профессии. С годами окоем нашей жизни суживается, нам нужно так много сказать, а чтобы это сказать, остается так мало, что мы только и можем говорить на профессиональном жаргоне, который отталкивает непосвященных. Гай и понятия не имел, кто такой Гарри Красснер, чье имя я упомянула в беседе. (Я заметила, что оно то и дело срывается у меня с языка, я ничего не могу с собой поделать.) Он, Гай, сказал мне, что знакомиться с Фелисити ему ни к чему, Род-Айленд далеко, а она очень стара и живет в пансионе, с него более чем достаточно собственной матери. По работе он редко бывает в Штатах, в основном читает лекции в Европе. Он понимает, что его мать Алисон наверняка захотела бы познакомиться со своей родной матерью, но Фелисити поздно спохватилась. Его матери уже все безразлично, лишь бы ей не мешали спокойно лежать в постели. Я пила кофе — он курил сигарету с фильтром — и старалась не показать, что считаю его редкостным занудой. Когда принесли счет, он предложил заплатить по нему мне, потому что в нашей встрече была заинтересована я, а не он. Я изумилась и заплатила. Он вежливо поблагодарил меня за удовольствие, которое ему доставила наша встреча, сказал, что очень приятно познакомиться с дальней родственницей, чем поставил меня на место. У выхода из ресторана мы простились, я ушла, оскорбленная до глубины души, пылая ненавистью.

Я позвонила Уэнди и сказала, что встреча оказалась полным фиаско, и Уэнди ответила, что очень огорчена за меня, но этого следовало ожидать. Люди за тридцать не склонны к рискованным эскападам, они не хотят никаких перемен. Им бы справиться с тем, что у них прямо перед носом, на это уходят все их силы. Я — исключение из правила. Я решила, что постараюсь пережить разочарование. Но на следующий день мне в монтажную позвонило другое чадо Алисон, Лорна, и пригласила как-нибудь зайти выпить чаю. Сейчас у нее очень много работы со студентами, но как только возникнет просвет, она звякнет. Я была на седьмом небе от счастья. Вечером дома я танцевала по квартире голая, и Красснер, который уже вернулся в Лондон, спросил, что за бес в меня вселился. Хотя и был в восторге от моего вида, ведь я обычно ныряю к нему в постель одетая, у меня сил нет даже раздеться.

— Булочки с джемом, сэндвичи, семейные фотографии! — пела я. — Наконец-то у меня появилась семья!

Он был изумлен и заинтригован. Мне кажется, американцы так замечательно осваивают пространства своей огромной страны лишь для того, чтобы убежать от семьи, и лицемерно изображают преданность домашнему очагу только в День благодарения. Они не дорожат родственными узами, не то что мы, для нас наша маленькая семейная ячейка — защита от враждебного мира. Они смелей и крепче нас. Родители Красснера поженились в Буффало; сейчас его отец живет в Техасе, а мама в Сакраменто, у него другая жена, у нее другой муж, оба начали жизнь заново. Красснер напоминает им о том, что оба они хотят забыть: об их совместной жизни. Отец твердит ему, как он похож на мать, мать внушает, что он совсем как отец. Оба утверждают, что гордятся им, и оба требуют от него денег. По ночам, лежа рядом со мной, он иногда тяжко вздыхает во сне, и мое сердце готово разорваться от жалости к нему, но все нанесенные жизнью раны не залечишь, а он получил всего лишь свою долю страданий. Не понимаю, почему мы рождаемся с такой способностью страдать. Но ведь на свете есть кино, оно всегда поможет нам перенестись в другое измерение.

Загрузка...