Род-Айленд блюз

51

— Кто спал в моей постели и смял ее? — произнес голос Фелисити и разбудил меня. В первую минуту я не могла сообразить, где нахожусь. Этот голос прозвучал из давнего далека, певучий, теплый, бодрящий. Которая это я очнулась от густого, сладкого, то ли ночного, то ли дневного сна? Маленькая девочка, какой я на самом деле себя до сих пор чувствую? Или подросток со слегка одутловатым лицом, которое не успело оформиться, размытое материнской и отцовской смертью? Или молодая женщина, угловатая, целеустремленная, бакалавр киноискусства с кольцом в ноздре, с зеленым лаком на ногах, воображающая себя сильной и гордой и — особенной?

Трагедией лучше всего распорядиться, превратив ее в свою отличительную черту, в интересный эпизод из своей жизни, которым можно хвастаться. Так поступала Фелисити. И так же поступаю я. Все эти годы у меня в ушах звучал ее знакомый, наставляющий голос: “Не принимай ничего всерьез. Все это — только сказка. Кто спал в моей постели?” Как будто был какой-то выбор. Каждая семья, сколько ни сопротивляется, под конец ложится в одну и ту же старую постель, и мы с Фелисити тоже. Она, правда, однажды уклонилась в особенно трудную минуту: предоставила мне одной обнаружить мать в петле; но разве она могла знать, что должно случиться? Да и я, разве я не такая? Джой позвонила мне в Лондон и сообщила, что у Фелисити удар, она в больнице, а как поступила я? Измыслила какой-то предлог, чтобы не помчаться к ней в то же мгновение, и продолжала свою работу. Человек, наверно, не способен постоянно быть сильным, мы только время от времени способны проявлять самоотверженность. И я простила своей бабушке и грех свершения, и грех упущения.

Со сна я бросилась к ней через всю комнату, воображая себя все еще маленькой девочкой с папой и мамой, и едва не сбила ее с ног.

— Где ты была, мисс Фелисити?

— В казино, — ответила она, обретя равновесие, сбросила туфли и принялась массировать ступни. — Хорошо хоть, я надела другие туфли. Эти у меня считаются удобными, но все равно долго ходить в них — мука. Какой был день, какой день! Мы оба проигрались вчистую. Обычная вещь. Но потом удача все выравнивает. Сегодня проигрыш, завтра выигрыш. Так и в “Книге перемен” записано, и должна тебе сказать, что жизнь это подтверждает.

Глаза у нее блестели от избытка адреналина. Уильям привез ее, объяснила она, и сразу же уехал к себе в “Розмаунт”. Они оба совершенно без сил.

“Розмаунт”, Гай и Лорна. Где же Чарли?

Я призналась во всем. Фелисити досадливо нахмурилась, но тут же лицо ее снова посветлело. Она смотрела на меня с любовью, которой я не заслуживала.

— Для того, кто о своем уме такого высокого мнения, ты удивительно глупа, — только и было мне сказано. Более сурового упрека я бы не перенесла, и Фелисити это понимала. — Иными словами, — сказала она, — внуки Лоис решили завладеть моим Утрилло под тем предлогом, что я не в состоянии его хранить, и намерены через суд признать меня недееспособной, а в качестве доказательства использовать Уильяма.

Я подтвердила, что так оно, в общем, и есть. Она взяла телефонную трубку, позвонила Уильяму и сказала, чтобы он немедленно приезжал. А затем снова надела снятые туфли, как бы в предвидении того, что придется бежать. Это меня немного успокоило.

— В Западный флигель волокут и за меньшие провинности, — пояснила она. — Я сама свидетель. “Плачь кровавыми слезами”. А я-то утром удивилась, почему мне выпала в “Книге перемен” эта фраза. Но время еще есть. Враг только накапливает силы. Благодарю судьбу, что я сегодня не задержалась, казино опустошило наши карманы, и мы вернулись раньше обычного. “Спеши нанести удар, пока враг слаб”, Сюнь Цзи-ю, “Искусство ведения войны”.

Затем она сделала нечто поразительное: стащила с кровати стеганое одеяло, с моей помощью сняла со стены картину — Фелисити была еще крепкая женщина, но бедные слабые, тонкие, как спички, руки уже мало на что были способны; годы берут свою дань с плоти, однако дух, если повезет, могут оставить сильным. Она завернула картину в одеяло, при свете луны мы вдвоем вынесли ее в сад, протащили сквозь рододендроны и прислонили к стене сарая, где садовники держат инструмент, а также складные столы и стулья, которые при хорошей погоде выставляются на солнышко. Сарай оказался не заперт, садовники — как и Фелисити — доверчивы, покуда жизнь их не переучит. Фелисити задвинула картину складным столиком, мы возвратились в дом и сказали у главного входа дежурной красотке, плохо владеющей английским языком, чтобы позвонила и вызвала сестру Доун.