Роднички

Глава 6

Со стариком Лунгиным им просто повезло, и Антон воспринял это как должное с какой-то тайной, горделивой уверенностью, что в Родничках ему во всем будет удача и никаких огорчений и забот. От Лунгина они в первый же день записали столько сказок и преданий, что другие все вместе не собрали и половины этого в тот день.

Варфоломей Федотыч был старик лет за семьдесят, седой, с сивыми прокуренными усами, с такими же сивыми нависшими бровями, и вид имел неприступный. К нему было боязно подходить, и ребята двинулись было мимо, но старик сам окликнул их: «Здорово, милки! Видать, нездешние?..» Он смотрел на них совсем не сердито, скорее даже ласково, явно собираясь потолковать. Они объяснили, кто такие, зачем приехали, и старик прямо обрадовался: «Дак вы, милки, прямо в точку попали. Я вам все как есть обскажу. Айда в хату!..»

В горнице старик усадил их за стол, напоил холодным квасом. Сам достал жестяную коробку с табаком, оторвал уголок газеты, не спеша смастерил самокрутку внушительных размеров.

— Дак чего вам сказывать-то, сказку али бывальщину какую?

— Да вот про завод, про поселок, — заторопился Кеша, раскрывая тетрадь. — Нам сказали, что Демидов завод построил…

— Э-э, милой. У нас эдак-то говорят: не колоти клин под овсяный блин, погодь, накалится — сам отвалится, — складно и весело ответил старик. (Кеша с ходу записал.) — Тут с самого Петра Первого, императора, — значительно поднял он палец, — начинать надо. — Он не спеша раскурил цигарку и с явным удовольствием, со вкусом большого любителя поговорить, начал так:

— Тут дело таким путем было. Слыхал я от стариков, что будто царь Петр приезжал на Урал железную руду искать, а она, матушка, тут прямо сверху лежала. Он, как увидел ее, так и ахнул: «Вот этого-то только нам и надо». Железо-то он, сказывают, больно любил и большой толк в нем знал, потому как сам кузнец был, и кузнец наипервейший…Перво-наперво он из уральского железа сковал подкову. Он, слышь, усилок был и подковы голыми руками разгибал, а эту не мог разогнуть. Потом он сковал меч и стал его пробовать. Рубил им чугун, железо, камни — и все, как репа, пополам разлетается. А меч даже не затупился. Потом он отлил пушку и зарядил ее тройным зарядом, выпалил из нее, и ничего ведь, сказывают, сдюжила, не разорвало ее… Тогда заставил Петр тульских кузнецов пушки делать и сабли, а сам поскакал в столицу и стал собирать войско. Небось слыхали, город у нас такой Полтава есть. А в ту пору шведский царь Карла своим войском войной шел на нас. Вот царь Петр собрал войско, а к тому времени пушки и сабли с Урала подоспели. Петр сел на коня и повел войско на шведов. И как начали наши войска из пушек палить да саблями рубить! Утром начали, а к вечеру дотла всех решили. Вот оно как дело-то было. Уральское железо завсегда Россию выручало.

— Это уж после, — продолжал он, — по указке Петра еще заводы строить начали. Тут скоро и к нам Демидов пожаловал. Ему на постройку железоделовательного завода грамота была дадена. Стал он приглядывать место для постройки завода. А тут все сподручно. Из озера река течет — ее удобно плотиной перегородить, недалеко руда, и прямо поверх земли лежит, тоже и лесу, строевого и для топлива заводу, конца-края не видно. Опять же Чусовая для сплава железа близко.

Людей для постройки завода набрали, как у нас говорят, «с неба и с Волги». Привезли сюда тульских крепостных крестьян, принимали беглых из тюрьмы, а все больше каторжных брали, одним словом, всех, кого можно было взять. Набралось таким путем людей, а об житье-то не заботились, домов не было, люди жили в землянках. Провиант тоже плохо доставляли. Народ голодал, болел, которые умирали. А раз такая пропащая жизнь, то, известное дело, пошло большое недовольство среди рабочих. Как Пугачев пошел помещиков да заводчиков громить, то сейчас же послали к нему своих людей с просьбой, чтобы он пришел скорее и освободил народ. Рабочие для его войска отлили пушки, забрали какие были припасы на заводе и ушли с Пугачевым.

— После, как притихло пугачевское восстание, Демидов, другой уж, сын али внук того, первого, снова набрал рабочих и завод пустил. Но недолго Демидов после того заводом владел-то, продал, а сказывают, в карты проиграл графу Строганову. Ну, тому, видно, что-то не поглянулось или же государству так понадобилось — вишь, в те времена война с французами была, а для войны, известное дело, сабли да пушки нужны — и завод таким путем перешел в казну. Когда завод перешел в казну, народ сперва больно обрадовался, думали, что жить им лучше будет, но не тут-то было. «Отруби ту руку по локоть, которая к себе не волочит». Так и заводская администрация. Не знаю, много ли прибыли давали казне, но сами-то себя не забывали, каменные дома понастроили, а рабочих-то зажали, никакой возможности житья не было. Робили по двенадцать часов, заработки грошовые, да к тому же еще штрафы да обсчеты — получать-то и нечего было. Опять пошло недовольство среди рабочих.

Ну, в семнадцатом годе известное дело, революция. А в восемнадцатом, как белочехов прогнали, ничего, жить стало можно. Только в тридцать шестом году совсем закрыли завод. Тогда ведь уже Тагильский комбинат построили, на Магнитке домны пустили. Домны-то разве эдаки? Я сам-то раз бывал в Тагиле, глядел. Грома-адные! На верх посмотреть, так шапка свалится. Они, известное дело, чугун не пудами считают — тоннами. Вот и взбрело начальству-то в голову, мол, дорогой у нас чугун, невыгодный. А того, умные головы, в толк не возьмут, что у нас железо особенное. Оно хоть и накладно, да такого на большой домне не получишь.

— Да-а, — со вздохом протянул старик. — Когда завод-то закрыли, сколько народу без настоящего дела осталось. Которые совсем из Родничков подались, которые здесь где пристроились. Я сам-то пять лет на лесоповале робил… А сорок первом, когда Гитлер на нас напал, война началась, опять завод пустили. Тяжело было пускать-то. Мужики все на фронт ушли, остались старики да бабы да малолетки. А сдюжили. Наше родничковское железо тоже на танки шло. И от нас фашистам доставалось.

— Через Роднички, получается, вся история прошла, — сказал Антон.

— А как же! Ты не смотри, что здесь вроде глухомань. В самом ядрышке живем. Без нашего железа ни одно дело в России не обходилось. Потому как железо — первая надобность в государстве.

Старик досмолил самокрутку до конца, темным от несмываемой копоти корявым пальцем неторопливо придавил в блюдце тлеющий окурок — будто и не жжется ему огонь. Потом он вдруг нагнулся, пошарил под лавкой и с хитроватым видом выставил на стол поллитровку.

— Мать! — бодро окликнул он. — Ты б чо закусить дала! Огурчиков, чо ли, груздей ли достала…

— Куды огурчиков, — откликнулась с другой половины старуха. — Обед вон поспевает.

Ребята, увидев, куда дело клонится, поднялись.

— Нам нельзя, — сказал Кеша. — Нам еще много домов обойти надо.

— Мы вроде как на работе, — поддержал его Антон.

— А то, может, выпьем по маленькой? — с надеждой спросил старик. — Старуха счас обед сгоношит.

— Спасибо, — сказал Антон. — Но нам сейчас нельзя. Работа… Как-нибудь в другой раз.

— Ну, ежли так, — заметно разочаровался Лунгин. — Ежли на работе, тада ладно…

Он вышел проводить их до ворот. Дом Лунгиных стоял высоко, и от ворот был виден весь как на ладони завод и за ним большая часть поселка. Завод дымил своей единственной трубой, из цехов доносился будничный, рабочий гул.

— Дымим помаленьку, — сказал старик и вдруг опечалился, помрачнел лицом. — Недолго те дымить-то осталось… — Почему? — спросил Антон.

— Закрывать завод собираются: маломощные мы теперь. Сейчас ведь Тагил, Магнитка, Северсталь, а нам куда… Я вот тоже теперь маломощный стал, а ране-то — быком не сдвинешь. Маломощные мы теперь, — повторил он, глядя на завод. — Помирать нам пора…

Ребята попрощались со стариком за руку и пошли дальше. Антон на ходу оглянулся: старик Лунгин все стоял у ворот, сутулясь, и смотрел в сторону завода.