Рог Роланда и меч Гильома

ИСТОРИЯ ОДИННАДЦАТАЯ

Карл умирает. — Пилигрим. — Тур открывает ворота. — Встреча с Людовиком. — Бертран и Энселен. — Лживая клятва Ришара. — Поединок по дороге. — Новые гонцы. — Возвращение в Рим. — Туман сгущается. — Злодейство и смерть короля Гвидо. — Мечты и явь.

акануне той зимы, когда Карл Великий заболел и умер, случились удивительные и страшные предзнаменования.

Осенью поехал он поохотиться в окрестностях своего старого дворца в прежней столице Ахене. Снова, как в былые годы, гнал он зверя в густых Ахенских лесах, и не было рядом никого равного королю в азарте и охотничьей сноровке. Однако неожиданно стали происходить непонятные и тревожные явления.

Как-то раз, во время ночной охоты, затмилась луна, земля погрузилась в непроглядный мрак, и добыча ушла от Карла. На солнце то и дело появлялись черные пятна, а однажды король увидел упавшее с неба пламя — с небывалым блеском пролетело оно по безоблачным пространствам с правой стороны на левую. В тот же день любимая лошадь Карла сбросила его на землю, а знаменитый мост через Рейн, по которому император часто проезжал, возвращаясь с охоты, на этот раз, едва король со свитой его миновали, вспыхнул и сгорел дотла. Гордость императора — красивейший портик, построенный между собором и королевским жилищем, вдруг рухнул. Дворец стал то и дело содрогаться, и однажды молния ударила в собор и разбила золотое яблоко, что красовалось на вершине купола.

После этой осенней охоты император слег в лихорадке и вскоре скончался. И тогда колокола в Ахене и в Париже зазвонили сами собой.

Едва умер Карл, начались раздоры между его баронами: каждый захотел быть в своем городе и на своей земле королем, каждый пошел войной на соседа, стараясь отхватить побольше земли и забрать побольше богатств. Затрещала империя Карла, как рыцарский щит, в который угодило меткое копье. Уезжал граф Гильом из мирной страны, а вернулся на землю, опаленную пламенем заговоров и огнем пожарищ.

И вот, когда он скакал без остановки по своей милой Франции, повстречался ему по дороге старый пилигрим.

— Откуда ты идешь, брат? — спросил его Гильом, останавливая своего быстрого Алиона.

— Из города Тура, из монастыря святого Мартина, — ответил странник.

— Не слышал ли каких новостей? — спросил, подъезжая к ним, Бертран.

— Печальны мои новости, — вздохнул старик. — Скончался император Карл и завещал престол сыну своему Людовику. Но граф Ришар из Руана подбил на мятеж изменников, и те избрали королем его сына Энселена. Хорошо еще, что аббат из турского монастыря успел увезти к себе малолетнего Людовика, не то был бы юный король убит предателями… А вам, добрые господа, не встречался ли граф Гильом из Нарбонны, которому завещал император быть Людовику опорой и защитой? Он и его племянник Бертран уехали паломниками в Рим, а быть бы им здесь — отстояли бы они нашего сеньора!

— Спасибо за вести, брат! — воскликнул Гильом, протягивая старцу десять золотых монет. — Теперь мы знаем, куда нам надо держать путь!

Снова пустили вскачь своих коней могучий Гильом и храбрый Бертран, и через несколько дней встретили они отряд в двести лихих рыцарей, а вели их племянники Гильома — сын Гарена Гальден да сын рыжего Эрнальта смельчак Алельм. Они тоже шли на помощь юному Людовику и решили, что милостиво к ним небо, коль удалось им всем повстречаться на полпути.

Вплоть до самого Тура не вставал граф Гильом на отдых. При подъезде же к городу устроил он четыре засады, в которых оставил десять сотен своих бойцов. А двести человек повел за собой. Вслед рыцарям поспешили и их оруженосцы — везут щиты и копья, если придет в них нужда во время боя.

У городских ворот Гильом окликнул привратника и сказал ему громко:

— Открывай побыстрее ворота, мы при — были на подмогу герцогу Ришару — охранять его сына Энселена, когда будут его сегодня короновать в монастыре святого Мартина!

— Матерь Божия! — вздохнул привратник. — Кто же за вас вступится, король Людовик? Вот и новый отряд прибыл, чтобы свести вас поскорее в могилу! Где отважные нарбоннцы — граф Гильом, его братья и племянники? Вот кто не дал бы вас в обиду!

Привратник и не подумал открывать ворота, только крикнул из-за них рыцарям:

— Уезжайте! Нет вам сюда входу! И без вас довольно изменников за этими стенами.

— Достойный ответ, не правда ли, Бертран? — сказал со смехом барон племяннику. — А ведь привратник не из робкого десятка! Хорошо бы свести с ним дружбу.

— Приятель! — крикнул граф. — Вижу, ты мужественный воин. Но ведь ты не знаешь, кто я. Ежели скажу про себя правду, то, небось сам откроешь нам ворота!

Привратник выглянул в окошечко, и Бертран сказал:

— Это мой дядя, граф Гильом, а я его племянник Бертран. Впусти нас поскорее, чтобы мы успели помочь королю Людовику.

В тот же миг распахнул привратник ворота и вскричал, увидев отважных рыцарей:

— Хвала Творцу! Но злодей Ришар уже здесь, в монастыре, а с ним семьсот вооруженных до зубов воинов. Вас мало, чтобы взять верх над врагами.

— Сил у нас довольно, — ответил Гильом. — Со мной двести человек, да по засадам еще тысяча. Да столько же оруженосцев, готовых прийти на помощь своим господам по первому зову.

— Тогда послушайтесь совета, — сказал привратник. — Повелите всем вашим воинам незаметно подойти к городу. Изменники в стенах монастыря, бессмысленно искать их в других местах.

Гильом тут же подозвал одного из оруженосцев и послал его за своими войсками. Вскоре без лишнего шума, но в полном вооружении тысячный отряд Гильома входил в турские ворота. А изменники, выставившие по стенам охрану, приняли его за подкрепление и думать не думали, что сегодня же им придется воочию убедиться в своей ошибке.

— Ну, друг, — сказал Бертран привратнику, — сослужил ты нам добрую службу, смел ты и мудр, не грех сделать тебя рыцарем!

Так еще одним добрым воином укрепилась графская рать, а Гильом Железная Рука уже давал распоряжения:

— Вы, Гальден, станьте у ворот, ведущих в Пуатье, возьмите с собою двадцать человек и, кто бы ни захотел уйти, задерживайте любого.

— Исполню все, дядя! — отозвался Гальден.

— А вы, Алельм, станьте у ворот, что выходят на Париж. И пусть никто из смертных не выйдет сегодня до ночи за эти ворота.

— Я тоже, дядя, точно исполню ваш приказ! — воскликнул Алельм.

Так у каждой двери, у каждого входа и выхода расставил граф надежные заставы, а сам проехал по городу вплоть до монастыря и лишь у церковной паперти ловко спрыгнул на землю. Понял один из аббатов, что за богомолец явился к ним в обитель, и тихо сказал графу:

— Если вы пришли на помощь Людовику, то поставьте своих людей у всех дверей и ворот в монастыре. Собралось здесь нынче до сотни знатных прелатов и других духовных лиц. Всех их подкупил Ришар Руанский, всех их подвигла корысть на недоброе дело. Если не придете вы на помощь, лишат они сегодня же нашего Людовика престола и короны.

— Сеньор мой, но где же сам Людовик? — спросил Гильом.

— Ждите здесь, — ответил клирик.

Вышел он на монастырский двор, спустился в большое подземелье, где прятался юный король, и за руку вывел отрока прямо к графу. Упал мальчик к ногам Гильома, но тот поднял его, расцеловал и даже подбросил на руках.

— Кто это вас, государь, научил склоняться перед вашим вассалом? — спросил он, смеясь. — Я ведь давал слово императору Карлу, что всегда буду вам защитой, вот и пришел час исполнить мой долг.

После этого ворвался храбрый рыцарь на амвон и застал там епископов и аббатов, что задумали предать Людовика. И хоть был с Гильомом верный его Дюрандаль, но помнил граф, что страшный грех — обнажить в церкви оружие. Повырывал он из рук предателей их посохи и так нещадно отдубасил каждого, что бросились клирики врассыпную, как церковные мыши.

— Мой король, — сказал Гильом Людовику, — теперь прикажите послать гонца к предателю Энселену, чтобы он немедленно явился к вам на суд.

— Как скажете, так и будет, — ответил отрок.

Позвал граф Гильом Бертрана.

— Скачите, племянник, к гордецу Энселену, — приказал он, — и велите ему прибыть на суд к его сеньору. Никого с собой не берите, Бертран, скачите в одиночку и, если враг спросит про наши силы, скажите, что со мною всего сорок рыцарей.

Поскакал Бертран по улицам города, добрался до подворья, где разместился Энселен со своими слугами, и крикнул так, чтобы слышали все в доме и на улице:

— Энселен! Велит вам мой дядя граф Гильом, что прозван также Железной Рукой и Коротким Носом, явиться на суд к вашему сеньору.

— С чего бы это? — рассмеялся Энселен. — Может, он привел с собой стотысячную рать?

— Да нет, — ответил Бертран, — с ним всего сорок рыцарей.

— И слава Богу! — воскликнул Энселен. — Скажи Гильому, чтобы он добровольно сделал то же, что сделали и другие, — признал за мною право на королевский престол. Нельзя, чтобы милой Францией правил ребенок — он ни за грош погубит наш край. А граф Гильом хоть и достойный рыцарь, да мало у него и земли, и войска. От меня же он получит в удел любую область, какую бы ни попросил, да в придачу десять мулов с серебром и золотом.

— Гильом неподкупен, — рассердился Бертран, — и если вы не смиритесь, то еще до ночи ждет вас такое, чего не стоит терпеть за все на свете богатства и сокровища.

— Что ж, раз не поладить с графом полюбовно, то передай ему мой вызов! — крикнул Энселен.

— Вызов принят, — гордо ответил Бертран.

— А тебя, — продолжал Энселен, — за то, что был нынче гонцом у своего дяди-гордеца, мои вассалы лишат головы, изрубят на куски и бросят псам.

— Пугайте тех, кто труслив! — крикнул в ответ Бертран, дал шпоры коню и поскакал обратно по улицам притихшего Тура.

И когда вернулся он к графу Гильому и рассказал, какими речами встретил его отступник, велел барон трубачам подать сигнал к общему сражению. Тут-то и увидели изменники, сколько рыцарей оказалось в отряде Гильома, и на своей шкуре поняли, что неспроста он зовется Железной Рукой. Страх сковал сердца предателей, бросилась толпа к воротам, а там — графские заставы: никого не выпустили из города бравые Гальден и Алельм. Не в шутку началась резня, и в панике побросали сподвижники руанца свои мечи и копья на землю. Один Энселен воспользовался смятением и пустился вскачь из города.

Пришпорил граф Алиона и закричал вслед изменнику поносные слова:

— Назад, Энселен! Ждут тебя в церкви, чтоб надел ты королевский венец. Я помогу тебе, презренный, — так на тебя его надвину, что брызнет твой поганый мозг во все стороны.

Тут как тут оказался и храбрец Бертран — вытащил он из ножен свой длинный меч, и через миг пал бы Энселен от прицельного удара, но Гильом не дал племяннику пустить в ход оружие.

— Не приведи Господь, — молвил он, — чтобы изменник был предан смерти рыцарским мечом. Пусть он будет казнен постыдно, чтобы вовек его род не смыл такого позора!

Вспомнил Гильом, как одним деревянным колом крушил он ряды нехристей из войска Тибо Арабского, выломал из тына заостренную жердь и одним ударом прикончил злодея этим мужицким оружием.

Вернувшись в монастырский храм, обнял он Людовика и воскликнул:

— Забудьте скорбь, государь. — Я отомстил за вас отпрыску Ришара — никогда больше не замыслит он против нас измену, и за одну попытку заплатил он сполна.

— Благ наш Господь! — обрадовался отрок. — Но мне было бы спокойнее, кабы вы также сочлись и с его отцом!

— Где же мой ненавистник? — вскричал Гильом.

А аббат ему говорит:

— Здесь он, в Божьей церкви!

Бросился граф на поиски предателя и впрямь застал его на коленях перед главным алтарем. Налетел он на преступника и убил бы его на месте, но упросили бароны оставить в живых Ришара Руанского. Тот поклялся не мстить за сына и по гроб сохранять мир и преданность Людовику. Да не стоил этот мир и последнего денария — в чем убедился граф Гильом, чуть не поплатившись головой за свою покладистость.

Оставив Людовика в монастыре под присмотром верного аббата и добрых рыцарей, разослал граф по всей стране гонцов и собрал под свои знамена тридцатитысячную рать. С этих пор три года день за днем не покидал он седла. В праздники и в будни, даже на Рождество не снимал он ножен, не щадил ни сил, ни трудов, укрепляя страну, чтобы сохранить за своим сеньором престол и с корнем вырвать измену.

Усмирил Гильом Пуату и Бордо, взял верх над королем Амармондом и Дагобером Карфагенским, изъездил из конца в конец Бретань, в которой столько лет провел когда-то маркграф Бретонской марки Роланд, и наконец добрался до Руана, столицы Нормандского герцогства. Не взял в расчет граф, что властителем герцогства был по-прежнему тот самый Ришар, сына которого Гильом так позорно лишил жизни возле монастыря святого Мартина. Думал он, что старый враг простил ему обиду, коли скрепил клятвой пред алтарем мир между ними и преданность королю Людовику. Но Ришар думал по-своему.

— Могу ли я быть спокоен, — сказал он своей свите, — если ездит по моей земле убийца моего сына? Нет, клянусь святым Петром, на этот раз расплатится он со мной сполна!

— Сеньор, — сказали ему в ответ советники, — уймите свой гнев: нехорошо искать ссоры с гостем, и вам не простится коварство, если вы нарушите закон гостеприимства.

— Тогда уверю я графа, что тоже еду в Париж, возьму своих людей и двинусь с ним в путь. Выжду я, чтобы отстали Гильомовы спутники, и за все посчитаюсь с проклятым убийцей моего Энселена!

Выбрал Ришар Руанский пятнадцать смелых рыцарей и отправился вслед за отрядом Гильома. Выехали они рано поутру, а в полдень расположились воины графа на отдых в пустынной местности, перекусили и вскоре, утомленные дорогой, заснули прямо на траве. Только Гильома не брала усталость. Надел он боевые доспехи, вскочил на Алиона, взял свое копье с длинным значком, на котором сверкали золотые точки, и поехал дозором по окрестностям. Взял он с собой всего лишь двух рыцарей — и чуть не поплатился головой за такую оплошность.

Весь день Ришар Руанский следил за отрядом Гильома и, увидев, что удалился граф от своих людей, выехал ему навстречу. Гильом же, высмотрев с вершины холма Ришара, а с ним полтора десятка человек, побледнел и подозвал своих товарищей.

— Сеньоры, сдается мне, неспроста мы встретились с этим Ришаром, — сказал он вполголоса. — Герцог — мой заклятый враг, убил я его сына за измену, и, хотя был между нами восстановлен мир, чует мое сердце, таит он на меня до сих пор смертельную злобу.

— Не будем гадать, — ответили его спутники. — Езжайте навстречу нормандцу: если отвергнет он ваш привет — беритесь за оружие, а мы уж вас не подведем!

Помчался граф Гильом навстречу Ришару и повел к нему такую речь:

— Кажется, герцог, мы спор уладили добром. Вы при всех поклялись, что будет меж нами мир. Что же привело вас сюда и почему вы преследуете меня тайком, как соглядатай?

— Речист ты, Гильом, — процедил герцог, — не знаешь ты поражений, воюешь земли, берешь крепости. А ведь мой сын, которого ты загубил, был не трусливей тебя. Вошел бы он в года и в силу — не было бы ему ровни в нашей милой Франции. Пришла пора сквитаться, граф. Не спасут тебя ни люди, ни Бог, не уйдешь ты отсюда живым!

При этих словах Гильом не сдержался и, опередив соперника, со всего размаха ударил нормандца копьем, — пробив щит, оно прошло сквозь кольчугу и ранило герцога в левый бок. Не усидел клятвопреступник на коне, опрокинулся навзничь и слетел вниз головой так, что шлем острием воткнулся прямо в землю. Не подоспей пятнадцать его бойцов, распростился бы герцог с жизнью. Но тут и двое Гильомовых баронов вступили в бой. Втроем одолели бравые рыцари десятерых руанцев, остальные бежали в страхе и только закричали, когда Гильом бросился их преследовать:

— Граф, пощадите! Неужели для вас будет честью расправа над ранеными? У нас уже и кишки выпадают на седла, вот-вот отдадим мы Богу души, оставьте нас, Гильом!

Был у графа закон — не трогать тех, кто просит у него пощады. Вернулся он к товарищам, а те уже связали раненого Ришара и бросили его, как тюк, на грузовую лошадь. Так и вернулись они в лагерь и дождались, пока проснутся отдохнувшие рыцари, чтобы тронуться дальше. И вот наконец добрались они снова до Тура, где встретил их возмужавший, но по-прежнему пугливый и робкий, как ребенок, Людовик.

Здесь, в Туре, где когда-то замыслил Ришар Руанский измену против молодого короля, был брошен мятежник в подвал и закончил свои дни в болезнях и печали.

А Гильом наконец решил, что пора отдохнуть. Размечтался он об охоте, о прогулках по лесу, о мирной жизни, от которой уже отвык за долгие годы своего рыцарства. Но куда там! Не успел граф и дух перевести, как явились из Рима два гонца — бросились они ему в ноги и запричитали:

— Ради Бога, граф, не гоните нас, но выслушайте. Помните ли вы ту, с кем хотели вступить в брак, но горестные вести прервали ваше венчание? Послала она к вам, поскольку доселе верна своему слову и только на вас у нее надежда. Прибрал Господь ее отца Гефье Сполетского, а тем временем напал на Рим необузданный король Гвидо и взял приступом твердыни святого города. Весь наш край стонет, помогите нам, граф Гильом!

Тот еще и слова в ответ не успел вымолвить, а Людовик чуть не зарыдал со страху.

— Какой же вы трус, король! — не удержался Гильом. — Чего вы испугались? Не я ли обещал стоять за вас горой, что бы ни случилось? Не жаль мне ни сил, ни молодости, лишь бы вы могли восторжествовать — вы и наша милая Франция! Сзывайте сюда ваших рыцарей, зовите всех — и того, у кого нет ни гроша, и того, у кого осталась последняя кляча. Все, что нужно для воина, я и сам достану. Хватит у меня серебра и золота, хватит быстрых коней и выносливых мулов. Столько добра отвоевал я у басурман, что некуда мне девать своего богатства.

— Да воздаст вам Бог! — обрадовался король и в тот же час разослал вестников по городам и весям.

И трех недель не прошло, как собрались под королевский стяг пятьдесят тысяч лихих вассалов. Вновь повел их граф знакомой дорогой через Сен-Бернар до самого Рима. На сей раз сопровождали его не только бравые племянники, но и сам король, который побоялся остаться в одиночестве без своего защитника.

Пока разбивали французы стан под стенами Рима, король Гвидо созвал свиту и стал держать военный совет. И сказал один римский вельможа:

— Снарядите тысячу бойцов и велите сделать им вылазку, покуда враг ставит шатры и разбивает лагерь. Не ждет он нас и поплатится за свое неразумие.

Тихо выехали из города вооруженные воины. А тут, к несчастью, так сгустился туман, что скрыл и коней, и всадников. Спохватились французы, когда римляне уже проникли в лагерь — убили конюхов, увели скакунов, вывернули в костры котлы с пищей. Людовик в испуге побежал между шатрами, голося во все горло:

— Где же вы, Гильом и Бертран? На помощь!

А Гильом с Бертраном в это время с небольшим отрядом рыскали по окрестностям, высматривая подходы к городу.

— Не возвратиться ли нам, дядя? — спросил, насторожившись, Бертран. — Слышу я в нашем лагере большой шум — как бы не вышло большой беды!

Но тут, по счастью, сгустился туман, и Гильом направил свой отряд прямо к городским стенам, и французы незаметно проникли в город. Увидели их стражники, когда бароны уже ворвались в ворота.

— Монжуа!.. Монжуа!.. — взлетел в небо их боевой клич — и пошла битва! Услышав, что Гильом вошел в город, вылазчики бросились назад, а тогда с тыла ударила по ним королевская рать. Нашел Людовик силы и мужество собрать своих рыцарей и повести их в бой на подмогу графу Гильому.

А король Гвидо совсем потерял голову от ярости и недоумения: никак он не ожидал, что противник может так быстро оказаться в городе. И тогда, чтобы устрашить французов, приказал он казнить на виду у них своих пленников. Никого не пожалел Гвидо — повесил и раненых, и бойцов, и престарелых рыцарей, и даже красавицу королевну.

Увидя дело его рук, не мог Гильом сдержать слез и сказал Людовику:

— Государь, много видел я на белом свете злодейств, но не доводилось мне встречаться с такой жестокостью. Бросаю я вызов Гвидо — если откажется, убью его, как труса. Если же согласится на поединок — все равно не дожить ему до сегодняшнего вечера.

Пришпорил гонец коня и вскоре вернулся к Гильому с известием от Гвидо: тот велел французу убираться подобру-поздорову, но если хочет граф сложить голову — пусть ждет короля на высоком холме за городской стеной.

Так, второй раз добравшись до Рима, второй раз оказался отважный поединщик на вершине зеленого холма, где судьба уже сводила его с эмиром Корсольтом. Не знал об этом Гвидо, а то отказался бы от своей безумной затеи. Недолго пришлось ему сражаться с графом — верный Дюрандаль так лихо отражал удары и так ловко взрезал броню противника, что вскоре на том живого места не осталось. В конце концов рубанул граф короля по шлему, но соскользнул клинок, раскроил Гвидо грудь и рассек надвое жестокое сердце завоевателя.

— Вот и свели мы с тобой счеты — за всех повешенных тобою рыцарей и за красавицу королевну, краше которой не было на белом свете!

И когда въехал отважный граф в Рим, то сначала пошел он к монастырской стене поклониться могиле безвинно убиенной своей невесты; затем призвал к себе племянников Гальдена и Алельма и посадил их править Римом и его землями; и только после этого повел он в престольный храм своего сеньора Людовика, венчал его короной Франции и заставил присягнуть ему всех — и того, кто всегда соблюдал верность, и того, кто готов был впасть в измену.

А потом король и его защитник граф Гильом направились в милую Францию. Людовик остался править в Париже, а граф, вздыхая украдкой об отложенном отдыхе, вновь принялся усмирять вздоривших баронов. И, наверное, дождался бы славный рыцарь дня, когда вволю погулял бы и поохотился, и навестил бы своего престарелого отца Эмери Нарбоннского, кабы Людовик оценил все, содеянное графом, по его заслугам и по справедливости. Но мирная и веселая жизнь в королевском дворце вытеснила из сердца его владельца память о верном, но далеком рыцаре.