Рог Роланда и меч Гильома

ИСТОРИЯ ШЕСТАЯ

«Где вы, друг мой Роланд?» — День продлевается. — Еще один сон Карла. — В Сарагосе и в Александрии. — Явление Балигана. — Вторая перчатка Марсилия. — Возвращение в Ронсеваль. — Дюрандаль, Олифан и граф Эмери. — Вызов эмира. — Карл собирает полки. — Мальприм и Канабей. — «Не спасут нас наши боги!» — Жуайёз и Пресьоз.

огда вернулся император Карл в Ронсевальскую долину, глазам его предстало страшное зрелище: не было в долине ни тропинки, ни взгорка, на которых не лежали бы убитые бойцы, сарацины или франки.

Оглядел Карл долину и вскричал в неописуемой тоске:

— Где вы, друг мой Роланд?

Не ответила королю долина.

— Где вы, Оливье, Эмери, Турпен? — вновь спросил Карл.

И снова ни звука не раздалось в ответ.

— Где вы, Ивон и Иворий, Жерье и Жерен, где вы, Тибо и Аселен, где вы, Ансеис и Самсон?

Молчит долина, молчит ущелье, молчат горы. Только трепещут по ветру флажки на склоненных копьях французских рыцарей. Скорбят франки, не могут сдержать слез бывалые воины.

— Всеблагой Творец! — воскликнул Карл. — Почему я не был здесь в этот день?

Гневом и горем переполнено его сердце. Заплакал король. И даже седой Немон Баварский, который за свою долгую жизнь перебывал во многих переделках, видел море крови и море слез, и тот не мог сдержать рыданий. Однако, справившись с печалью, огляделся он вокруг и сказал королю:

— Смотрите, государь, вдали клубится пыль — это убегают от нас язычники. Не будем же медлить, поскачем следом, отомстим врагам!

— Господь, — прошептал император, — помоги покарать злодеев!

Затем призвал он своих верных вассалов и приказал им остаться в Ронсевальской долине и охранять поле и горы, чтобы не растерзали погибших воинов дикие звери, чтобы не обобрали мертвецов лукавые нехристи, чтобы ничья рука не коснулась чести и славы милой Франции! Тысячу бойцов оставил Карл, и те поклялись исполнить все, что повелел им владыка.

И тогда бросил Карл свою армию вослед убегающим басурманам. Но едва отъехал он от Ронсеваля, как видит: потемнел небосвод, а солнце вот-вот закатится за горы. Король остановил коня, сошел с него на зеленый луг и, упав на траву, взмолился, чтобы Господь задержал в небе солнце и продлил день.

— Скачи, король, — услышал он голос ангела, — скачи, не убудет света! Успеешь ты за все отомстить злодеям!

Услышав слова ангела, король воспрял духом и помчался в погоню. И впрямь — остановилось в небе солнце, и еще при свете дня успели королевские войска настичь неверных. Погнали их франки прямо к Сарагосе, отрезали все пути, а впереди — быстрая и коварная река Эбро. Да нет у берега ни лодки, ни суденышка, чтобы переправиться арабам на спасительный берег. Ничего им не оставалось, как воззвать к своему богу Магомету и броситься в реку, пытаясь одолеть ее вплавь. Одни тут же и захлебнулись, увлеченные тяжелыми доспехами на дно. Других унесло далеко вниз быстрым течением и разбило о подводные камни. Никто из них не избежал гибели.

И в тот миг, когда увидел Карл Великий, что истреблена вся сарацинская рать, что захвачена им несметная добыча и отомстил он за гибель графа Роланда, — в тот самый миг ушло солнце за горы и пала на землю ночная мгла.

— Поздно нам возвращаться в Ронсеваль, — сказал король. — Сделаем здесь привал. Устали наши воины, устали и кони.

Французы разбили лагерь. Сняв уздечки и седла, пустили изможденных скакунов пощипать траву на просторном берегу Эбро, а сами улеглись кто как мог прямо на земле и заснули могучим сном. Император, как простой воин, тоже расположился на траве, даже не снял свою белую, блестящую броню; большое копье — в головах, меч Жуайёз — на боку, под правой рукой. Всех сморила усталость — кони и те свалились с ног и лежа жевали траву.

И снова увидел Карл вещий сон. Будто поднял он взор к небесам и узрел, как бушуют там стихии: дуют могучие ветры, падает каменьями град, свирепствует гроза, а молнии летят вниз, на французские войска, сжигают древки у копий, плавят шлемы и щиты, корежат латы и стальные острия. Посмотрел король вокруг себя и увидел, как со всех сторон бросаются на его баронов медведи и барсы, змеи и драконы. «Спасите нас, государь!» — кричат франки. Поспешил он им на помощь, но тут из леса вышел яростный и злой лев, прыгнул на короля, и пришлось Карлу вступить в битву с незваным чудовищем. Хочет Карл проснуться, хочет понять, какое новое испытание приготовила ему судьба, но не может разомкнуть тяжелых век. А потом увидел, что стоит он у себя в Ахене, а перед ним — медведь, посаженный на двойную цепь, и вроде это не медведь, а предатель Ганелон на цепи. Но тут выбегают из Арденнского леса тридцать медведей и говорят человеческим голосом: «Отдайте нам зверя. Нет такого закона, чтобы держать его в плену!» Хочет Карл проснуться, хочет понять, что дальше будет с Ганелоном-медведем, но не может разомкнуть тяжелых век…

А тем временем царь Марсилий вернулся в Сарагосу. Сошел он с коня в тени оливы, отдал слугам доспехи, а сам упал без чувств на зеленую траву. Нет у царя правой руки по локоть, истекает он кровью, теряет последние силы.

Царица Брамимонда, выбежав навстречу супругу, зарыдала от скорби и печали. Зарыдали с ней двадцать тысяч прислужниц, стали проклинать владыку Франции и последними словами ругать своего бога Магомета за то, что бросил он на поруганье их славного повелителя.

Наконец пришел Марсилий в сознание и велел отнести себя в опочивальню. Пуще прежнего заплакала Брамимонда:

— Горе тебе, Сарагоса! Оказались твои боги предателями и трусами, покинули нашего властелина на поле брани! Одна теперь надежда на эмира Балигана. Если не услышит он наш призыв, если не приведет с собой свое непобедимое войско — быть сумасброду Карлу навеки победителем над миром!

Уже давным-давно послал Марсилий послов на далекий Восток к седовласому эмиру Балигану. Когда понял царь, что трудно ему будет совладать с Карлом в одиночку, решил он призвать на помощь мудрого и всесильного эмира. «А иначе, — писал ему Марсилий, — отрекусь я от всех наших богов, приму Христов закон и покорюсь Карлу-властелину».

Не смог эмир сразу собрать войска — как-никак было под его началом сорок стран, а надо еще снарядить могучий флот, чтоб смогли приплыть его дружины в далекую Испанию. В Александрии, шумном восточном порту, собрал Балиган множество галер и в начале лета отплыл во главе своих полков на помощь Марсилию. Долго плыли корабли по морю — на каждой мачте горят фонари, сияют драгоценные камни, которые сами по себе могут светиться в темноте. Летят над волнами паруса, неустанно гребут могучие африканские воины.

Наконец появился на горизонте испанский берег. Едва корабельные фонари осветили прибрежные скалы, как добрая весть о прибытии эмира понеслась к царю Марсилию. А флот Балигана без остановки вошел в широкие воды Эбро и всю ночь плыл вверх по течению, освещал невиданными здесь доселе огнями прибрежные холмы и долины. И вот к рассвету достигли суда города Сарагосы.

Поутру ступил эмир Балиган с корабля на испанскую землю. Слуги эмира расстелили на траве в тени лавра парчовый ковер и установили на нем трон из слоновой кости, на который и воссел их повелитель. Бессчетная стража и самые знатные приближенные окружили эмира и стоя слушали слова Балигана.

— Запомните, что я скажу вам, мои воины! Отныне Карл, повелитель франков, ни куска не съест, ни глотка не выпьет, пока мы ему не позволим. Разорил он войной Испанию — теперь пришел мой черед разорить его милую Францию. Одно остается Карлу: либо погибнуть, либо просить нас о пощаде!

Подозвал эмир двоих самых верных вассалов и повелел им во всю мочь скакать к Марсилию:

— Скажите царю: прибыл мой флот, прибыло мое войско схватиться с французами. И если не падет передо мной Карл на колени, вот этим мечом сшибу я с него корону, а вместе с ней снесу и его голову!

Протянул эмир послам золотой жезл и перчатку с правой руки, чтобы в знак дружбы и верности надели они Балиганову перчатку на руку Марсилию. Одного не ведал эмир, что потерял языческий царь правую руку в схватке с графом Роландом…

— Мы готовы ехать, государь! — воскликнули послы и поспешили в Сарагосу. Миновали все десять ворот крепости, проехали по трем мостам над тремя рвами, заполненными водой, пронеслись по многолюдным улицам нижнего города, но едва добрались до царского дворца, как увидели толпу богатых и знатных язычников и услышали плач и стенания.

— Горе! Позор нам! — вопили одни.

— Что проку в наших богах? — кричали другие.

— Умирает наш государь! — плакали третьи. — Отрубил ему Роланд правую руку. Погиб царевич Журфалей. Весь испанский край заполонили наши недруги…

Послы услышали эти слова, спрыгнули с коней и поспешили по дворцовой лестнице в царские покои.

— Да принесут наши всесильные боги вам удачу, — сказали они, как того требовал обычай, — и избавят от бед могучего царя и его достойную супругу!

— Все это вздор! — рассердилась Брамимонда. — Все наши боги — трусы и предатели, не пришли они нам на помощь в Ронсевале, не спасли в бою наше войско, не сохранили моего сеньора. Погибнет царь. Погибнет наш осиротевший край… Что же мне делать, одинокой и несчастной? Ах, лучше бы не дожила я до сегодняшнего дня, не видела этого горя и позора!

— Не надо так убиваться, госпожа, — сказал один из послов. — Мы прибыли к вам с вестью от эмира Балигана. Прислал он царю Марсилию свой жезл и перчатку с правой руки. Видим и сами, какая беда случилась с вашим повелителем. Но тем страшнее будет месть нашего эмира. Флот его уже поднялся вверх по Эбро и стоит неподалеку от Сарагосы. Вся река покрыта нашими судами, галерами и барками, ладьями и челноками, а войск на них — не перечесть! Отыщет эмир короля Карла, где бы тот ни был, хоть бы даже в Ахене, возьмет его в плен или предаст смерти!

— Не придется вам ходить так далеко, — ответила Брамимонда. — Карл здесь. Он уже семь лет воюет с нами, нет нам от него ни покоя, ни пощады. Вряд ли вы видели такого доблестного бойца, как император франков. Что ему смерть? Даже она не может с ним совладать! А уж любой смертный царь просто ребенок в сравнении с ним. Нет на свете такого человека, который сумел бы победить этого великого воина!

— Помолчи-ка, жена! — прикрикнул на Брамимонду Марсилий со своего ложа. — Ко мне явились послы, а не к тебе!

Собрался сарацин с последними силами и обратился к африканцам с такими словами:

— Вы видите, господа, — близка моя смерть. Некому завещать мне владения — погиб мой единственный наследник, мой белокурый Журфалей. Если хочет эмир — пусть берет мою страну под свою защиту, пусть прибавит ее к своим землям, но только избавит нас от Карла. Вот ключи от Сарагосы — передайте их эмиру, чтобы уверился он в моей дружбе и преданности.

— Передадим, государь, — с почтением сказали послы.

— Всю мою Испанию разграбил Карл, — продолжал Марсилий. — Теперь стоит он лагерем всего за семь лье отсюда, на берегу Эбро. Пускай же эмир спешит туда со всеми своими полками, даст бой проклятому франку, отомстит за мою смерть и мой позор!

Левой рукою передал Марсилий послам ключи от города, откинулся без сил на подушки и распрощался с африканскими баронами. Те в смятении вернулись к Балигану; принял эмир ключи и спросил посланцев;

— Что вы видели в Сарагосе? И почему не привезли с собой царя?

— Царь умирает, — ответили верные вассалы, — Карл Великий, возвращаясь во Францию, оставил в Ронсевальском ущелье арьергард под началом своего племянника Роланда, а с ним — двенадцать пэров и двадцать тысяч воинов. Царь Марсилий дал им смертный бой, но Дюрандаль, меч Роланда, настиг сарацина и отсек ему правую руку. Убили франки Журфалея, единственного наследника Марсилия, истребили всю его рать, а самого царя обратили в бегство. Теперь Карл вернулся. Почти до самой Сарагосы преследовал он беднягу и раскинул свой лагерь всего в семи лье от города. Царь просит вас, государь, о помощи и готов передать вам в руки всю Испанию.

Балиган поник головой, от скорби чуть не разорвалось его сердце, а послы продолжали:

— Сильный был бой в Ронсевале, и хотя разгромили франки арабов, но и сами ли — шились всего своего арьергарда. Погибли Роланд и Оливье, погибли архиепископ Турпен и храбрый граф Эмери Нарбоннский, погибли все двенадцать пэров и вся двадцатитысячная рать. Нет теперь у Карла самых отважных его воинов. Поспешите, государь! Недалек французский лагерь, легко отрезать путь к отступлению и одержать победу!

Услышав послов, воспрял духом эмир, вскочил с престола и, сверкнув глазами, приказал своим военачальникам:

— Не будем же медлить! Пусть вся наша рать покинет суда! Все на коней! Если старый король не успеет бежать, отомщу я за царя, и за руку Марсилия отдаст Карл свою голову!

В мгновение ока покинули африканские бойцы галеры и барки, оседлали коней и мулов, а эмир, отдав дружины под начало храброго рыцаря Жемальфена и проводив их в поход, сам с четырьмя языческими герцогами поскакал в Сарагосу.

По ступеням дворцовой лестницы сбежала ему навстречу царица Брамимонда.

— Погиб мой повелитель! — заплакала она, упав на колени перед Балиганом. Тот помог ей подняться с земли, и в большой скорби прошли они в покои, где на своем ложе умирал Марсилий.

Увидев эмира, царь приказал слугам приподнять его и, сжав левой рукой перчатку, протянул ее гостю:

— Государь мой! Вручаю вам все мои владения, все мои земли и столицу. Погибла моя рать, и сам я погиб!

— Мне вас жаль, — ответил Эмир, — но я не могу медлить: не станет меня ждать проклятый Карл и уйдет восвояси. Я принимаю вашу перчатку и отомщу за вас франкам!

Догнал Балиган свои полки, встал во главе них и крикнул так громко, что услышали его все африканские воины:

— За мной! Не дадим уйти ни одному французу!

Взошло яркое солнце. Сияет над всей Испанией, отражается в быстрых волнах шумной реки Эбро. Кипят водовороты, гремят перекаты, заглушают перестук копыт легких арабских скакунов.

А Карл Великий с утра пораньше снял тяжелые доспехи и умылся холодной речной водой. Поснимало его войско оружие и налегке поскакало назад, к Ронсевалю, взглянуть на тех, кто пали в неравном бою.

Снова дрогнуло сердце императора, едва увидел он убитых своих бойцов.

— Сдержите коней, сеньоры, — промолвил он рыцарям, — я сам поеду впереди, хочу отыскать милого племянника. Однажды в Ахене на празднике Рождества, когда похвалялись рыцари отвагой да храбростью, я слышал, как сказал граф Роланд, что если погибнет он в чужом краю, то будет лежать впереди всех своих воинов — спиною к родине и лицом к врагам, чтобы даже в смерти оставаться победителем…

Отстала свита от короля, и поехал он искать Роланда на высоком холме, что прикрывал Ронсевальскую долину с испанской стороны. Поднялся император на холм, а там красен цвет у травы — алеет земля от франкской крови. Под двумя соснами, рядом с гранитными глыбами, исполосованными следами от меча, нашел Карл племянника. Прижал он к груди холодное тело рыцаря и сказал, обливаясь слезами:

— Не будет у меня больше таких бойцов, как вы, Роланд! Кто теперь отстоит мою честь? Кто будет побеждать моих врагов? Нет среди моей родни таких бойцов!

Еще никогда не видели франки своего повелителя в подобной печали. Встали они поодаль, чтобы не мешать Карлу тужить по племяннику.

— Да впустит тебя Господь наш в рай! — шептал Карл. — Когда я вернусь домой, спросит меня народ: «Где твой племянник, король?» Я отвечу: «Кончил он свою жизнь в Испании». И тогда скажут стар и мал, скажут друг и добрый сосед: «О Франция, как ты осиротела!»

Верный старый Немон Баварский поднял государя с земли и промолвил ему с грустью:

— Постарайтесь умерить вашу скорбь, государь. Прикажите нашим воинам, чтобы отыскали они тела всех убитых франков и похоронили их с почестями.

— Трубите в рог, барон! — ответил Карл, и голос его окреп. — Мы похороним наших воинов с великой честью, какая подобает героям! Но милого моего Роланда, и храброго Оливье, и дерзкого Эмери Нарбоннского, и отважного архиепископа Турпена не хороните со всеми. Разрежьте каждому грудь, достаньте их сердца, оберните их шелком. А тела заверните в оленью кожу — мы отвезем их домой в мраморных гробах и похороним у церковной стены!

Наклонился он к Роланду и хотел вынуть из рук рыцаря славный Дюрандаль. Но нет, не отдает мертвец свое оружие, не выпускает из окаменевших пальцев.

— Отдайте, Роланд, ваш меч, чтобы не достался он нехристям! — попросил король.

Не разжимаются пальцы, лежит меч, как прикованный.

— Отдайте, Роланд, ваш меч! — вновь попросил король. — Я отвезу его домой, спрячу в потаенном месте, чтоб не достался он никому на свете!

Не выскальзывает меч из рук, словно налит неземной тяжестью.

— Отдайте, Роланд, ваш меч! — в третий раз попросил король. — Нет вам замены, но я вручу Дюрандаль самому достойному из моих рыцарей!

И тогда разжались пальцы Роланда, и взял Карл Великий в свои руки Дюрандаль с тем почтением и трепетом, с какими вручал его некогда юному племяннику.

— А где же Олифан? — встревожился император. — Я не вижу священного рога!

И тут он заметил, что к нему приближаются по полю пешие бароны и осторожно несут на руках юного Эмери Нарбоннского, прижимающего к груди знаменитый рог Роланда.

— Эмери! — вскричал король. — Вы живы?

— Жив, государь, — ответил граф, — архиепископ Турпен передал мне Олифан, чтобы я принес Роланду воды… Но все умерли — и Турпен, и Роланд… А на Олифан позарился поганый нехристь, и мне пришлось рогом раскроить ему голову… Все умерли, государь. Только меня спас источник на том краю поля.

— Эмери, — взволнованно сказал король, — вы не посрамили моего имени и имени моего племянника. Нет с нами Роланда, нет пэров. Вы были моложе всех, но не менее отважны, чем бывалые воины. Вам отныне хранить честь и славу милой Франции, вам и вашим сыновьям суждено отомстить за Роланда. Олифан теперь ваш по праву. Возьмите и Дюрандаль: я только что поклялся Роланду, что вручу его самому достойному из моих рыцарей.

Эмери Нарбоннский с трудом принял из рук Карла Дюрандаль и прижал его клинок к посиневшим губам.

— Сударь, — сказал король Немону Баварскому, — позаботьтесь, чтобы лучшие лекари поставили на ноги юного графа. А нам пора в путь!

Вернулись франки в лагерь на берегу Эбро и стали готовиться к походу во Францию. Но в это время прибыли к Карлу языческие гонцы и принесли ему вызов от эмира Балигана. «Спесивый франк! — прочитал император в послании. — Куда бы ты ни ушел, тебя везде настигнут мои дружины. А воинов у меня столько, что даже тебе не приходилось командовать таким войском. Пришли мы испытать твою храбрость, король. Посмотрим, впрямь ли ты так неустрашим, как о тебе говорят…»

Схватился Карл рукой за седую бороду, припомнил в печали всех, кто погиб в Ронсевальском ущелье, окинул гордым взором своих бойцов и крикнул так, что эхо разнесло его призыв по высоким берегам бурливого Эбро:

— К оружию, сеньоры!

И первым стал приготавливаться к бою — завязал покрепче шлем, проворно надел тройную кольчугу, препоясался Жуайёзом, сверкающим подобно солнцу; повесил на шею геронский щит — хоть и ковали его в испанском городе Герона, но не испанцев он будет защищать, а короля франков. Потряс Карл копьем, вскочил на лихого скакуна и помчался сквозь многотысячное свое войско, взывая к знатным рыцарям и простым дружинникам:

— С нами Бог и Петр-апостол!

Со всей долины сошлись франки на призыв императора. Красивы бойцы — сверкают доспехи, до шлемов свисают с острых копий разноцветные значки; статные кони бьют копытами и в нетерпении раздувают жаркие ноздри!

— Неужели кто-нибудь может усомниться в мужестве моих воинов? — спросил Карл у баронов. — Если нехристи решат с нами драться, они увидят, какая плата их ждет за смерть Роланда!

— Ну что ж, — ответил мудрый Немон Баварский, — дай нам Бог удачи!

И вот изготовились королевские войска к битве.

В передних двух полках стоят мужественные франки.

В третьем — двадцать тысяч храбрых баварцев. Эти бравые воины никогда не трусят в бою. Милы они суровому Карлу, а их предводитель Ожье Датчанин уже давно снискал уважение и гордость императора.

И четвертый полк на подходе, а в нем — двадцать тысяч могучих воинов, что живут в дальних алеманских краях. Крепки у алеманов латы, ретивы их кони. Готовы алеманы все, как один, умереть на поле брани, но не сдаться врагу.

В пятом полку — двадцать тысяч нормандцев. Не страшит их смерть. Знает Карл: нет на свете храбрее вассалов, милы они его сердцу.

Шестой полк уже весь на конях — тридцать тысяч бретонцев вздымают к небу свои острые копья: только и ждут приказа, чтобы броситься в битву.

Поодаль выстроился седьмой полк, а в нем вассалы из Оверни и Пуату — древних французских провинций. Сорок тысяч рыцарей разом вскричали: «Монжуа!» — едва император благословил их на ратное дело.

А в восьмом полку и того больше дружинников. Собрались в нем неустрашимые фламандцы. Глянул на них король и сказал с одобрением:

— Вот каких воинов нам надо! Вот с кем победим сарацин!

Тут и девятый полк построился перед Карлом. Отборные силачи в этом полку — лотарингцы с короткими копьями да рослые бургундцы. Пятьдесят тысяч дружинников готовы дать отпор любому врагу.

Ну а десятый полк — весь из французских баронов. Сто тысяч рыцарей — у каждого седая борода выпущена поверх кольчуги, у каждого острый меч и щит с особым гербом, а впереди полка развевается королевский стяг.

И тогда выехал перед своими полками Карл Великий и воскликнул:

— Отомстим же за смерть Роланда и наших славных пэров!

И повел император войска навстречу эмиру Балигану. А к тому меж тем вернулись гонцы, что передали Карлу послание басурмана.

— Увидели мы Карла, — сказали они эмиру. — Могуч король, удал и крепок. Никто не выбьет из седла такого воина. Сильны и преданы ему его вассалы. Готовьтесь к бою, сеньор, — будет великая битва!

— Не занимать и нам храбрости, — ответил Балиган. — Трубите сбор, пусть набираются мои воины мужества и отваги!

Загремели барабаны, зазвенели рожки, затрубили трубы — спешились язычники и принялись снаряжаться в бой. Эмир не отстает от своих воинов — облекся в золоченый панцирь, надел шлем с золотыми насечками, а у бедра привесил могучий меч. Слышал он, что называется меч Карла Жуайёзом — Радостным. Вот и свой меч, подражая императору, назвал эмир Пресьозом — Драгоценным. Даже у копья Балигана было свое имя: звалось оно Мальтеем — Злобным; древко его как палица, а наконечник так тяжел, что даже мул с трудом мог бы его свезти. Надел эмир на шею большой щит, с золотым навершьем, и вскочил в седло своего коня. Высок эмир, а в боевом снаряжении — настоящий великан; в бедрах он узок, в плечах широк, в груди могуч; волосом он курчав, а лицом горд. Так он шпорит коня, что из того брызжет кровь, — одним прыжком перелетает скакун через широкий крепостной ров.

— Вот это боец! — восхищаются арабы. — Куда французам до такого воина. Лучше бы бежал Карл с поля боя — распростится он сегодня со своей жизнью!

Вместе с Балиганом отправился сразиться с французским королем и сын эмира Мальприм. Славился эмир доблестью, мудростью и гордостью. И Мальприм весь пошел в отца — мало того что был красив и силен, но и не по возрасту умен и расчетлив.

— Скачем же в бой, отец! — воскликнул он, погоняя своего коня. — А то уйдет Карл, завидев наше могучее войско.

— Нет, — ответил Балиган, — Карл не уйдет. Он храбрый воин, не зря же про него сложили столько славных песен. Но нет теперь с королем его Роланда, и не устоит он перед нашей силой.

А силы у эмира и впрямь были невиданные. Прослышал он, что Карл собрал десять полков, и выставил навстречу своих тридцать. А людей в них столько, что и не сочтешь, — в самом слабом и то тысяч пятьдесят, не меньше. А что за народ в полках — кто знает, откуда пришли эти диковинные и злобные племена? Огромные ботентротцы и большеголовые мейсины, черные нубийцы и волосатые жители Балиды, неведомые сольтеринцы и исполинские мальпризцы, печенеги, дикие гунны, отъявленные злодеи из Оксианской степи; а еще вальпенозцы, эгли, атримонцы, аргойльцы, кларбонцы и бородатые вальфрондцы, страшнее которых не сыщешь на белом свете! Вот какие полки собрал Балиган и поставил во главе них сына своего Мальприма. А себе оставил три самых дерзких полка и закричал своим воинам:

— Взгляните, до чего же спесивы французы! Торчат поверх лат их белые бороды — думают напутать нас гордостью. Смелее же в бой, убьем гордецов, а я первый расправлюсь с Карлом!

И огласилось поле брани воинственными криками.

— Монжуа! — кричат одни.

— Всех победит Пресьоз! — отвечают другие.

— Смерть поганым! — кричат франки.

— Магомет с нами! — отвечают арабы.

Все выше всходит солнце, все ближе сходятся полки — вот уже рубятся первые ряды, вот уже вступают в битву отважные бароны, вот уже обагрилась трава кровью франков и язычников.

На белом скакуне ворвался Мальприм в самую гущу боя. Сыплет удары налево и направо — груды мертвых так и валятся вокруг него на алую траву. Увидел эмир, что окружен Мальприм со всех сторон франками, и закричал своим воинам в тревоге:

— Мой сын захотел пробиться к самому Карлу — но он там один, а христиан тьма-тьмущая. Если не придем на выручку, ждет его конец!

Бросились мавры вслед за Мальпримом, закипел бой беспощаднее прежнего. Видели бы вы, сколько изрублено щитов, сломано копий, пробито доспехов! Мальприм, почувствовав подмогу, рубится так, будто не один человек, а целый полк басурман вихрем мчит по полю, разбрасывая недругов. Страшно сказать, сколько французских воинов сокрушил бы язычник, не встань на его пути старый Немон Баварский. Не только добрые советы умел давать королю верный его вассал, но и добрым мечом владел, как истинный барон. Грозным взглядом смерил Немон Мальприма, пробил копьем его щит, прорезал кольчугу и вогнал в грудь нехристю стальное острие вместе с флажком.

Канабей, младший брат эмира, убил бы Немона на месте, столько ярости вскипело в его сердце при виде погибшего племянника, но пришел на помощь старцу сам император и снес мавру голову своим острым Жуайёзом.

Но если бы только французы выходили победителями из этих поединков! Слишком много у эмира полков — на смену одному могучей рекой катится свежий. Кричат басурмане на сотнях языков, воют, лают, ржут, улюлюкают, теснят войска Карла на одном краю поля, но те побеждают на другом.

Жемальфен, которого поставил эмир во главе своего воинства, пока сам был в Сарагосе у Марсилия, гордый рыцарь Жемальфен подъехал в печали к Балигану и возвестил ему о потерях:

— Несчастливый для вас нынче день, мой государь! Погиб ваш сын Мальприм, убит ваш брат Канабей, сразили их два христианина, и сдается мне, одним из этих двух был сам император Карл.

Поник головой эмир и спросил верного Жемальфена:

— Вы человек мудрый и правдивый. Скажите же, кто сегодня должен одержать верх — я или Карл?

А тот в ответ:

— Тревожусь я за вас, сеньор. Видать, суждена вам смерть. Не спасут нас наши боги. Посмотрите на Карла, посмотрите на французов — вовек не видал я такого короля и таких бойцов. Однако же киньте клич — пусть наши войска не знают страха, пусть рубятся до последи его!

А в это время храбрый Ожье Датчанин налетел на арабского знаменосца, в руках которого вздымалось к небу древко с басурманским драконом на стяге. Вышиб он араба из седла и растоптал копытами своего коня хоругвь эмира. И когда увидел эмир, что пало знамя Магомета, понял он, что дело его и вправду плохо и что победа остается за Карлом.

Попритихли басурмане, и Карл спросил у баронов:

— Достаточно ли у нас еще сил? Могу ли я еще на вас рассчитывать?

— И спрашивать не надо, государь, — обиделись бароны. — Позор тому, кто оставит поле брани!

Вот тут и сошлись конь о конь эмир и император. Весь день провел Балиган в седле, а мощи его не убавилось. Уже и закат близок, а ратный клич эмира летит по полю, подбадривал оставшихся в живых язычников. Но и Карл по-прежнему в силе. И его клич покрывает шум битвы и ведет за собой отважных воинов.

Узнали Карл и Балиган друг друга по голосу и бросили коней навстречу друг другу. Одновременно ударили они один другого копьями, да так, что пробили щиты и вспороли кольчуги. От такого удара лопнули у обоих подпруги седел, и упали оба на землю. Однако тотчас же ловко вскочили, показывая, что каждый цел и невредим. И тогда притихло поле брани, и только зазвучали два голоса — Жуайёза и Пресьоза.

Могуч и храбр император Карл, но даже он не страшен эмиру.

Бьют сплеча достойные бойцы, и от таких ударов летят в стороны осколки щитов, обрывки кожи, обручи, кольчужные кольца… Стальные клинки высекают из шлемов целые снопы искр… Нет, не прекратится поединок, пока не признает себя виновным и побежденным либо франк, либо араб.

— Одумайся, Карл! — вскричал наконец эмир. — Проси пощады, пока еще жив! Знаю, кто убил моего сына и брата. Ты во всем виноват, король! Ты творишь зло в моей земле. Но если признаешь мою власть и станешь мне слугой, отдам тебе во владение всю Испанию!

— Невместно вести мне торг с язычником! — отвечал Карл. — Однако если примешь Христов закон, перейдешь в нашу веру, буду тебе другом, эмир!

— Ты скверный проповедник! — разъярился тот. — Не бывать такому вовеки!

Взмахнул Балиган Пресьозом и ударил короля клинком по золотому шлему, рассек Карлу волосы и сорвал с головы кожу в ладонь шириной. Пошатнулся Карл от страшного удара, чуть не упал на землю, но тут явился к нему небесный ангел и спросил его тихо:

— Что с тобой, король?

Услышал Карл слова ангела, забыл о смерти и страхе, вернулась к нему его мощь, и поразил он эмира булатным Жуайёзом — пробил изукрашенный шлем, раздробил арабу лоб, все лицо рассек до седой бороды, и упал эмир бездыханным на кровавую землю.

— Монжуа! — зычно вскричал император, и победным криком ответили повелителю его войска.