Роковое пари

Глава 7. Ронни: хуже не придумаешь

Всё и так было не просто, а теперь усложнилось вдвое. А то и втрое.

Я резко сворачиваю машину на Уилшир-бульвар и какого-то хрена еду туда, откуда и растут ноги всех моих проблем.

Бонни будет недовольна.

Словно я не в курсе, что она сама туда иногда наведывается.

Интересно, моя сестра знала, что великолепный офицер Коллинз старший брат невинного цветочка? Именно поэтому назвала её имя? Чтобы я точно проиграл?

Как низко, сестрёнка... Но ты же меня знаешь — я никогда не сдаюсь.

Я нащупываю в кармане куртки кастет и одеваю его на руку. Будет прекрасно, если мать приютила очередного любовничка. Это то, что мне сейчас нужно.

Въезжаю в трейлерный парк через покосившиеся ворота и предвкушающе улыбаюсь. А через пару минут останавливаю машину у места, которое мне два с лишним года приходилось звать домом. Но дом у меня был только один. Тот, в котором с нами жил отец. Пока не умер.

Выхожу из машины и направляюсь к хлипкой двери. Она, конечно же, не закрыта. Никому и в голову не придёт, что у конченной наркоманки есть то, чем можно поживиться.

В нос ударяет густой аромат винных паров, я морщусь и прохожу дальше. Под ногами гремит пустая бутылка. Темно, как в канаве. Грязная канава это и есть.

По памяти прохожу к узкому окошку в районе кухонного шкафа и одергиваю шторку. Осматриваюсь.

Я, похоже, пропустил отвязную вечеринку. Какая красота.

Подхожу к тому нарколыге, что лежит ближе ко мне, и пинаю его в бок:

— Подъём. Пора по домам.

Тот что-то сонно ворчит, отмахиваясь от меня, как от назойливой мухи.

Смотрю на разбросанные, как грязные вещи по полу, тела: матери среди них нет. Разумеется, она в своей спальне. С любовником. Хмыкаю и хватаю ворчуна за шиворот грязной футболки. Тащу его тушу, напугано хлопающую глазами, к выходу и выбрасываю его за дверь.

— Какого хрена? — кряхтит тот, распластавшись на вытоптанной ногами траве.

— Проваливай, — бросаю я ему и, развернувшись в комнату, повышаю голос: — Просыпаемся и валим отсюда ко всем чертям!

Одна из тёток поднимает голову, морщится от света и, перевернувшись на другой бок, пренебрежительно просит:

— Отстань, мальчик.

Мальчик? Отлично. Сейчас этот мальчик покажет тебе настоящее гостеприимство.

Подхожу к ней, хватаю за плечо с обвисшей кожей и дергаю вверх. Тётка лупит свои глазёнки и начинает верещать. Выкидываю её за дверь, как и предыдущего наркомана.

— Ты кто такой, пацан? — таращится тот на меня, уже поднявшись на ноги.

— Твоя мужественность, которую ты продолбал, — усмехаюсь я и иду за следующим гостем матери.

Ненавижу эти сборища. Прибил бы каждого.

Наконец, все просыпаются и понимают, что происходит. Начинается суматоха. Я морщусь от противного визга тёток, отталкиваю от себя слишком смелых мужиков и с боем выкидываю их по очереди за дверь. Кто-то настолько тупой, что додумываются прорываться обратно. Хватаю старую биту, с которой одно время сроднился, словно она продолжение моей руки, и демонстрирую её особо непонятливым. Тот, которого я выкинул первым, видимо, хорошенько оскорбился из-за моего замечания по поводу его мужественности и кидается на меня с кулаками. Я легко ловлю его руку, выворачиваю, заставив того взвизгнуть от боли, как девчонку, и отталкиваю его от себя, придав ускорения пинком под зад. Он снова валится на землю и, жалобно стеная, баюкает вывернутую руку.

На меня обрушивается сильный удар с той стороны, с которой я не жду. В ухо прилетает кулак. По касательной. Но я всё же теряю ориентацию в пространстве от неожиданности и глухой боли. Сжимаю посильней пальцы на бите и разворачиваюсь себе за спину.

На меня зло лупит свои маленькие глазёнки настоящий бык. Шея, как ствол хорошего дерева, ручищи, как две наковальни, а голова маленькая, как недоспевшее яблоко. Ранетка. Видимо, потому что мозгов там нет.

— Кто, мать твою, такой?! — ревёт бык.

— Именно — мою мать, — усмехаюсь я и сжимаю в кулаке кастет.

Отвлекаю его внимание на биту в левой руке и впечатываю свой кулак тому в челюсть. То, что нужно. Мужик впечатывается в тонкую стену. Та трещит. Он отталкивается от неё и с рёвом бросается на меня. Обхватываю биту обеими руками, прыгаю в сторону и с размаху бью ею по выдающемуся далеко вперёд брюху. Мужик болезненно выдыхает и сгибается пополам. Не теряя времени, я пинаю его в бедро, и он с грохотом падает на пол. Вновь звенят пустые бутылки.

— Чёртов сукин сын! — ревёт он, поднимаясь.

— Родителей не выбирают, — жму я плечом.

— Да я тебя!..

— Вряд ли получится, — бросаю я.

Разбегаюсь и врезаюсь плечом в рыхлое тело. Мы вываливаемся из дома, потому что мужик удачно стоял в проходе. Снова бью рукой с кастетом по наглой морде. Мужик скулит, как побитая собака. Подхватываю биту с земли и поднимаюсь на ноги.

Навёл я шуму, однако. Да и давненько я не собирал соседей поглазеть на представление. Соскучились, поди.

Ну что, офицер Коллинз, готовы приехать на вызов? Ах да, ты же уже давно не простой патрульный. Теперь такие вызовы не по твоей части. Если только я не решу кого-нибудь прикончить. Тогда мне точно будет заказан путь к твоей сестре.

Решил, что я её не достоин, да? Оберегаешь? Чёрта с два, у тебя получится. Знаешь же, что я упрямый. Сам же не раз и не два вытаскивал меня из передряг, должен помнить.

— Ну как? — склоняюсь я над мужиком. — Добавки, или свалишь отсюда по-хорошему?

Тот что-то мычит, я хмыкаю и осматриваюсь вокруг. Собутыльники матери отводят от меня затравленно-злые взгляды и начинают расходится кто-куда.

И тут...

— Ну ты как всегда, Ро, — хрипло насмехается мать.

Смотрю в её сторону и прирастаю к месту. Грудь сдавливает, словно её придавило мешком с цементом. По позвоночнику ползёт холодный и липкий пот. В голове пустеет.

Мать усмехается и выпускает изо рта сизую струйку дыма. Стряхивает пепел с сигареты в руке на землю.

На её худых плечах висит грязная сорочка, которая страшно выдаётся вперёд в районе живота.

Когда я был здесь в последний раз?.. Год, полгода назад?

— Рад? — бросает мать, демонстрируя полусгнившие зубы. — Кого больше хочешь: братика или сестрёнку?

Это не мираж. Меня ведёт в сторону. Я едва не валюсь с ног, но помогаю себе битой, как костылём. Внутренности сковывает льдом. Боялся ли я так сильно прежде? Вряд ли.

Зря я сюда приехал.

Отбрасываю от себя биту, словно она превратилась в змею, направляюсь к машине и падаю на водительское кресло. Руки дрожат, но я справляюсь с ключом, завожу двигатель.

— Я назову его или её в честь вашего с Бо отца! — добивая меня, кричит мать. — Светлая память, и всё такое!

Сука!

Меня начинает трясти ещё сильней. Свалить. Свалить отсюда, как можно дальше. Стискиваю зубы и давлю ногой на газ. Бью кулаком в клаксон, распугивая мешающих людей.

Мать хохочет мне вслед.

Не могу поверить. После смерти отца она спала с каждым, кто мог дать ей хоть копейку на чёртову наркоту, и не беременела. Почему сейчас? Зачем?!

Куда смотрит хвалёный Господь Коллинз? Мелисса, куда, нахрен, смотрит твой Бог?!

Это неправильно. Кристина плохая мать. Худшая из худших. Нельзя ей иметь детей. Они ей не нужны. Мы с Бо этому доказательство.

Чёрт, как же паршиво!

Кто может родится у конченной наркоманки? Что из него вырастет в таких условиях? Неполноценная личность, вроде меня и Бо? Со своими страхами и болью? Сломанный, озлобленный и не умеющий любить человек? Или ещё хуже, потому что у него не будет отца хотя бы первые восемь лет, и уж тем более, для него не найдётся сердобольной бабушки, которая решит его спасти во вред самой себе.

Твою ж мать!

Ну почему? Почему именно сейчас?!

Не помню, как доезжаю до подземной парковки дома 1919 по Бродвей, запоздало пугаюсь того, что вполне мог попасть в аварию, как мой отец, и в какой-то прострации иду в дом. Такое ощущение, что мои внутренности распотрошили, потоптались на них грязными ботинками и засунули обратно. Давно мне не было настолько хреново, если вообще было.

Падаю на диван в гостиной и таращусь в стену пустым взглядом.

Как там сегодня сказал отец Коллинз?

Что мы, бренные людишки, получаем только те испытания, с которыми можем справиться? Не больше и не меньше. Но за какие такие грехи? Чем этот невинный зародыш человека заслужил подобную судьбу? Почему ему придётся справляться с чёртовыми испытаниями с самого рождения? По какой такой высшей причине он должен выживать рядом с матерью-наркоманкой, а не жить в нормальной семье?..

Я слышу, как открывается и закрывается входная дверь. Узнаю шаги Бонни. Она появляется из-за длинного книжного шкафа, заменяющего стену между гостиной и коридором, с удивлением обнаруживает меня на диване и хмурится. На её плече почему-то болтается моя спортивная сумка.

— Ты в порядке, Ро? — спрашивает она обеспокоено.

Я качаю головой и, вспомнив, как шевелиться, тру ладонями лицо. Ушибленная скула пульсирует тупой болью.

— Я был у матери, — выдыхаю я мрачно.

— Боже, Ро, ну зачем? — бросается она ко мне, садится на пол рядом и обхватывает пальцами мои колени. — Мы же договаривались... Что произошло? Снова подрался?

Я смотрю в голубые глаза, как две капли воды похожие на мои собственные, и не знаю стоит ли говорить ей правду. Выдержит ли она её? Или окончательно сломается? Да, она сильная. Возможно, даже сильнее меня. Но ведь помчится к ней. Захочет остаться, чтобы помочь. Чтобы защитить того, кто ещё не появился на свет. Позаботиться о нём или о ней...

— Ты знала, что малышка Коллинз — сестра нашего общего знакомого Коллинза? — спрашиваю я в итоге.

— Что? — вытягивается её лицо. — Ты шутишь?

— Виделся с ним сегодня в церкви, — хмыкаю я.

Не знала. Хорошо.

— Где-где виделся? — сужает сестра глаза. — Боже, Ро, ты ходил на службу? С ума сошёл?

— Веришь или нет, но я отлично провёл время. Малышка Коллинз очень забавная. Я почти уговорил её на второе свидание.

— А у вас было первое? — недоверчиво интересуется Бонни.

— Сегодня и было, — вздыхаю я и поднимаюсь на ноги, помогая подняться и сестре. Бросаю выразительный взгляд на свою сумку: — У тебя, похоже, тоже наметился прогресс?

— Ну...

— Ладно, времени ещё полно. Пойду в душ, надо смыть с себя эту вонь.

— Ро, не ходи туда снова, — просит она в спину. — Пообещай мне.

— Сразу, как только ты сама сможешь пообещать мне тоже самое.

Бо не отвечает, я поджимаю губы и иду наверх.