Роковой круиз

ДЕНЬ ВОСЬМОЙ

На рассвете, когда Трейси наконец проснулась, Оливия уже приготовила для всех кофе.

— Спасибо, Лив. — Трейси была по-настоящему тронута. Холли приняла из ее рук чашку с кроткой улыбкой и, как заметила Оливия, без единого слова о дворецких и серебряных чайных сервизах.

— Что нам следует предпринять в первую очередь? — спросила Оливия, пока остальные маленькими кусочками откусывали хлеб и грызли яблоки. Сама она не понимала, как можно есть раньше полудня.

— Ну... я уверена, что мы найдем генератор. Работающий генератор должен зарядить батареи. Кэмми с этим легко справится, если мы сможем убедить ее... Мне необходимо спуститься вниз и поговорить с ней. Она очень расстроена, Лив. Хотя, конечно, мы все огорчены.

Оливия кивнула, но затем пожала плечами.

— Честно говоря, Трейси, ей будет лучше, если она не станет отсиживаться в каюте. К тому же, учитывая ситуацию, разбитое девичье сердце должно заботить нас меньше всего. — Она помолчала, а потом вернулась к началу разговора: — И что дальше?

— Дальше... Во-первых, мы вернемся назад. Мы посмотрим на данные локатора, такой штуки, которая определяет местоположение, и поплывем на Сент-Томас или Сент-Джон, какой там из них будет первым. Мы остановимся, когда стемнеет. Может, это займет больше одного дня, хотя одному Богу известно, к чему мы привяжем яхту. Но если мы сядем на мель, для нас это будет даже лучше. Во-вторых, мы будем запускать сигнальные ракеты. Кто-нибудь нас обязательно заметит. Хорошо, что мы не очень далеко уплыли. — Трейси тяжело вздохнула. — Ну и идею я подбросила насчет отдыха, Лив. Прости, я виновата.

«Да уж», — подумала Оливия, но, будучи исполненной великодушия после своей жертвенной ночи, успокаивающе произ-несла:

— Не переживай, Трейси. Я не сержусь. Если бы не пропавший экипаж, то это все скорее только помогло бы мне развеяться и не думать о смерти Франко и покинутом доме. Не то что какая-нибудь... обычная поездка У меня их были десятки. Как сказал Ленни, это волнующий опыт, хотя и ужасный. Как ты думаешь, с ними все в порядке?

— Думаю, что нет, — ответила Трейси, пытаясь не придавать значения глухому стуку, который она ощущала всем своим телом, когда ночью разворачивала судно. Она помолилась, коротко, но искренне, чтобы это не оказалось тем, чего она боялась. — Я всей душой надеюсь, что они спаслись, но мне в это не верится, — добавила Трейси. — У них не было горючего.

— Может, и было, — задумчиво произнесла Холли. — Может, просто в двигатель попала вода.

— Наверное, этим все и объясняется, — заключила Оливия. — Еще кофе?

Холли не выдержала:

— Ливи, ты так беззаботна! Как ты можешь? Девушка там, внизу... Это же Кэмми. Тебя, похоже, совсем не волнуют ни ее горе, ни то, что произошло. Тебе как будто все равно.

— Мне не все равно, — невозмутимо сказала Оливия. — Но от меня ничего не зависит. Зачем же попусту тратить время на разговоры о том, что я не в силах уладить?

Перед внутренним взором Трейси промелькнуло воспоминание: закрытые глаза, расслабленное лицо и разметавшиеся по подушке черные волосы Оливии, суета людей в белых халатах. Тогда, как и сейчас, Оливия демонстрировала необъяснимое безразличие.

— Допивайте, — сказала Оливия. — Я ложусь спать. Вы все спали, а я много часов бодрствовала. Теперь ваша очередь.

Она не спеша направилась к своей каюте и, войдя в нее, закрыла за собой дверь. Подруги молча проводили ее взглядом.

— Она такая, блин, странная, — раздраженно произнесла Холли.

— Я хочу, чтобы ты приняла еще пару таблеток этого антибиотика. — Трейси будто не слышала слов подруги.

— Ты отказываешься говорить о ней в таком тоне, да? — Холли была явно на взводе. — И я могу принять все антибиотики в мире, Трейси. Я не думаю, что это мне поможет.

— Вреда от них, во всяком случае, не будет. Прими их, а также половинку обезболивающего.

— Медсестра здесь я, — улыбнувшись, напомнила ей Холли. Она терпеливо наблюдала за тем, как Трейси выгнала все пузырьки воздуха из шприца (они нашли несколько штук в аптечке Ленни) и, захватив складку на здоровом бедре Холли, осторожно ввела лекарство. Холли подозревала, что это был всего лишь лидокаин, но все равно он бальзамом разлился по ее телу, впервые за много часов позволив ей расслабить судорожно сведенные мышцы.

— Спасибо, Трейс, — выдохнула она и, заметив, что у Трейси побелели губы, спросила: — Что случилось, подружка?

— Я никогда раньше не делала уколов. Мне было невообразимо страшно.

— У тебя это здорово получилось. Теперь я могу хоть немного отдохнуть.

— Тогда я схожу за Кэмми. В одном Оливия права. Заставить девочку действовать — это лучшее, что мы можем для нее сделать.

Когда поднялся ветер, мужчины целый день его пережидали. Они планировали остановиться и потратить на дозаправку несколько часов, но не думали, что это растянется на сутки. Иногда им оставляли топливо здесь, иногда в другом месте. Молодой человек никогда не знал, где это будет в очередной раз, но безропотно делал все, что ему говорили. Обычно они не видели людей, живших в доме неподалеку от пристани. В этом не было необходимости. Когда они причаливали, он иногда замечал ребенка, который скрывался в лачуге, словно звереныш в логове. Сегодня, однако, выходить в море не было смысла. Несмотря на мощность мотора, им далеко не уйти. Ветер вскоре утих, и его спутники воспользовались паузой, чтобы еще раз напиться. После этого молодой человек не сомневался, что они будут лежать без чувств по меньшей мере часов двенадцать. Ему казалось, что проспиртованная печень Эрнесто и Карло уже давно стала сморщенной и напоминала уродливую рыбу.

В доме жил знакомый сестры Карло. Мужчина был рыбаком и подолгу отсутствовал. Лицо женщины было невыразительным и каким-то потухшим. Она приготовила для них говядину, нарезанную полосками, и подала ее с черствым кукурузным хлебом и перцем. Карло заставил хозяйку и ее детей, похожих на зверенышей — маленького мальчика и девочку, которая была еще меньше, — спать на циновке на полу. Ночью молодой человек слышал, как Карло кряхтел, занимаясь сексом с женщиной. Она не издавала вообще никаких звуков.

Молодой человек спал в плетеной кровати, которая, видимо, принадлежала маленькой девочке. Ночью малышка вышла из хижины по нужде, а затем, вернувшись, забралась в свою кровать и прижалась к нему. «Frio»[37],— прошептала она. В ее темных волосах блестели вши. Но он все равно обнял ее и неожиданно заплакал. «Еще два дня, — думал он. — Это не стоит никаких денег».

— Надежды нет, — вздохнула Трейси, уронив руки. Она с тоской смотрела на гладкие матовые пластины генератора. — Мне даже глядеть на него страшно.

— Мам, я же технарь, я разберусь с ним. Меня больше волнуют Ленни и Мишель, — сказала Кэмми. — Ее глаза покраснели от слез, и, хотя она взяла себя в руки, чтобы попытаться помочь, Трейси с болью в сердце отметила, что взгляд у нее был отстраненный.

— Солнышко, твое беспокойство ничего не изменит,— произнесла Трейси, пробуя взять на вооружение тактику Оливии.

— Ты сама только и знаешь, что беспокоишься. Ты в этом деле настоящий гроссмейстер.

— Но я уверена, что это не выход. И раз уж мы об этом заговорили, не стоит носить в себе то, что произошло между Оливией и Мишелем. Это тебя отравляет.

— Мама, мы застряли посреди океана, а ты читаешь мне нотации о моем психическом состоянии. Я не собираюсь ее убивать. Она просто убогая. И мне было неприятно, когда ты приказала мне оставить ее в покое.

— То, что ты говорила, звучало так вульгарно...

— Мама, между мной и Мишелем возникло взаимное чувство. Нас объединяло сильное...

— Влечение? — перебила ее Трейси.

— Мы были интересны друг другу. Он загадочный. Он проницательный. А впрочем, какая разница. Я не могу сейчас об этом думать.

— Давай будем исходить из того, что они живы, — предложила Трейси, ласково пожимая руку дочери. — Это было бы счастливым окончанием скверного оборота дел. Давай надеяться на то, что Мишель находится в доме какого-нибудь миллиардера на частном острове и в настоящий момент посылает за нами береговую охрану.

Следующие несколько часов, пока еще действовало болеутоляющее, Холли провела у плиты. Она хорошо готовила простую еду, а оставшиеся у них продукты, если их срочно не пустить в дело, могли испортиться. Несмотря на всевозрастающую тревогу относительно того, что этот вояж не окончится pronto[38] и она потеряет ногу, Холли чувствовала себя лучше, занимаясь чем-то полезным.

Электросистема — возможно, временно — вышла из строя. Поэтому она поджарила и запекла рыбу. Затем она нашла в запасах Пенни тесто и испекла дрожжевые булочки. После долгого изучения чего-то, напоминающего свиные отбивные, Холли решила, что, по всей вероятности, они уже испортились, и бросила мясо в воду. В тот же момент она увидела, как из глубины поднялись акулы и принялись рвать кровавые куски. Она вспомнила слова Трейси, которая говорила ей, что Кэмми намерена попытаться отремонтировать двигатель. Что ж, Кэмми придется опуститься под воду, но не сейчас, когда вечер плавно переходит в ночь и акулы, подобно стремительным болидам, скользят взад-вперед, пользуясь жизненным ритмом других существ и своим местом в пищевой цепи. Несмотря на изматывающую жару, Холли внезапно содрогнулась, чувствуя, как по коже побежали мурашки, и поспешила перекреститься.

Тем временем проснулась Оливия. Она встала, чтобы попить воды, и опять легла, жалуясь на мигрень. «Сексуально озабоченная сука», — лениво подумала Холли и вспомнила о муже. Интересно, что могло бы подвигнуть ее изменить Крису? Мужик должен быть моложе, решила она, и из Австралии. Футболист. Профессионал. Она невольно улыбнулась.

Наконец к ней спустилась Трейси.

— Я представляла себе, что трахаюсь с австралийским футболистом, — сообщила ей Холли.

Трейси ухмыльнулась.

— У тебя есть температура?

— Думаю, да, но она меня не беспокоит. Я начала с того, что задала себе вопрос, поступила бы я так, как Оливия, если бы мне представилась возможность, или нет. Затем я начала думать о том, что Оливия ведет себя, как обычная мартовская кошка...

— Господи, может, мы оставим ее в покое? Прекрати видеть во всем ее вину! Когда ты начинаешь перемывать ей косточки, я вспоминаю школу.

— А твоя преданность напоминает умственную отсталость. Ты ведешь себя так, как будто ближе ее в твоей жизни никого нет.

Трейси с шумом выдохнула воздух, и это трудно было назвать вздохом.

— Кэмми сейчас у штурвала. Она держит курс прямо. По крайней мере, у нас есть компас и мы знаем, что наш «Опус» идет в правильном направлении. — Она помолчала. — Послушай, я не хочу, чтобы ты думала, будто я потакаю Оливии. Мне кажется, она очень одинока, Холс. И она была одинока даже тогда, когда была красавицей виллы Монтефалько

— Какая чушь, Трейси! В Джоне Гейси[39] тоже было много хорошего. Он красиво рисовал Бэмби, знаешь ли. Это не фешенебельный отель! Это абсолютно похабно — трахаться, когда в двадцати футах от тебя находятся еще несколько человек.

— Ну, это не такой уж большой грех! Они оба свободны. Кстати, Мишель тоже в этом участвовал.

— Согласна, сделаем оговорку: мужики — это свиньи. Но ты видела у Кэмми ожерелье, которое он ей подарил? Этот парень не был полной задницей. А вот твоя подруга...

— Моя подруга! Она и твоя подруга тоже, Холли.

— Она была моей подругой в течение короткого промежутка времени много лет назад, Трейси. Да, мы называли себя «крестными матерями», и это все было здорово. И в Италии было здорово, когда она бросила школу и мы ездили туда, чтобы посмотреть на нее с этим двадцатифутовым шлейфом, который несли маленькие итальянские девочки. Я хорошо помню Ливи, когда она выходила замуж за старика. Он был душка. Но неужели ты и в самом деле думаешь, она его любила? А может, ей нужны были его деньги и большая вилла?

— Я думаю, Ливи действительно любила его. Она была в отчаянии, когда Франко умер, Холе.

— Если бы мне предложили пари, я бы поставила на то, что отчаяние Оливии объяснялось поведением партнера Франко, которому оказалось под силу выпихнуть ее из бизнеса! Если бы он этого не сделал, Ливи сейчас была бы там, давила бы виноград и командовала рабочими.

— Я не желаю тебя слушать.

— А ты знаешь, почему она занималась сексом с этим мальчиком? Она считает нас сборищем престарелых коров, а себя кобылкой редкой породы, которая никогда не состарится. Ей нужно было доказать это как можно быстрее!

— Прекрати. Просто прекрати. Давай вернемся домой. Холли, я тебя люблю. Ты моя лучшая подруга.

— Твоя лучшая подруга — Дженис.

— Дженис— моя двоюродная сестра. Давай подумаем о том, как нам вернуться домой.

— В следующий раз мы поедем в Вегас.

— Я — «за».

— Мам! — донесся до них крик Кэмми.

Холли посмотрела вслед подруге, которая бросилась вверх по лестнице, прыгая через две ступеньки. Она позволила себе присесть и насладиться моментом покоя. Интересно, Трейси и Джим ссорятся?

Все ссорятся. Они с Крисом иногда так ожесточенно ругались, что Эван как-то посоветовал им обратиться к психотерапевту. Они, конечно, этого не сделали, но только по той простой причине, что наутро Крис никогда не помнил обиды, а самой Холли, несмотря на всю ее любовь к классным перебранкам, казалось мелочным поддевать его по ерундовому поводу, да еще в присутствии детей. В последний раз это было из-за того, что его мать установила обувной шкафчик с цветными ярлычками. Стоило коснуться нужной кнопки, как шкафчик предоставлял ее свекрови, Карин, дюжину пар обуви соответствующего цвета. Это, разумеется, не касалось Холли, но вся конструкция была совершенно ненормальной, как и сама Карин. Холли не удавалось, как она ни старалась, представитьсебе Трейси, устраивающую скандал с Джимом из-за автоматического шкафчика для обуви. Она бы до этого не опустилась. Они оба были на это неспособны. Иногда Джим позволял себе слишком много выпить на вечеринке и начинал распевать старые студенческие песни. Максимум того, что могла себе позволить Трейси, — это укоризненно улыбнуться и протянуть руку за ключами от машины. Если бы Крис позволил себе нечто подобное, Холли не давала бы ему жизни в течение нескольких последующих месяцев.

Сейчас, правда, она бы вела себя по-другому.

Вот только бы добраться домой, и тогда все будет по-другому.

Она бы перестала быть сукой, и ей бы уже не казалось забавным дразнить Криса и даже вгонять в краску мальчишек, каким бы пустяковым ни был повод.

Она никогда больше не будет этого делать. В любом случае это была игра, способ показать мужу и детям, что да, она у них есть, но лучше им этим не злоупотреблять... Но как же это было глупо!

Холли с трудом встала и поднялась на палубу, крепко держась руками за перила.

— Я больше не хочу ждать, — говорила Кэмми матери. — Меня это с ума сводит.

— Нет никакой необходимости делать это сию секунду!

— Я больше не хочу ждать. Кому-то нужно опуститься под воду, и логичнее всего, если это буду я, — ответила Кэмми.

— Я не хочу, чтобы ты туда опускалась.

— Слушай, речь идет о десяти футах.

— В одиночку!

— Ей ничего не угрожает, Трейси, — раздался голос Оливии, которая, прижимая ко лбу сложенную в несколько слоев ткань, выплыла из своей каюты.

— Тебя никто не спрашивает, — огрызнулась Кэмми.

— Только не нужно начинать, — вмешалась Холли. — Давай-те все обсудим за обедом. Я приготовила обед на целую армию.

Все послушно уселись за стол в салоне.

На короткое время к Холли вернулся аппетит, и она жадно поглощала жареную рыбу, пока Кэмми крошила кусок хлеба.

— Мам, — опять заговорила Кэмми, — прислушайся к голосу разума. Папа научил меня ремонтировать двигатели автомобилей. Он научил меня чинить винт посудомоечной машины, когда мне было пять лет. Он научил меня менять масло. Я была единственной девушкойв старших классах, изучавшей автомеханику. Мам! Если на этот винт что-то намоталось, я наверняка смогу его высвободить. Должна признать, шансов мало, но мы обязаны попытаться.

— Я не хочу, чтобы ты этим занималась. Я сама все сделаю

— Что именно ты собираешься сделать, мама? Ты сможешь разобрать винт и почистить его?

— Ладно, Кэмми, договорились. Но ты обвяжешься веревкой — на случай, если возникнут проблемы. Хорошо?

— Слово чести, — ответила Кэмми. — Я не хочу, чтобы эта яхта от меня уплыла. Меня не интересуют лавры героя.

— Что ж, займешься винтом утром. Сегодня солнце уже почти село, Кэмми. Ты ведь знаешь, что именно сейчас акулы поднимаются на поверхность. Это время, когда они охотятся... И еще. — Трейси со всей серьезностью посмотрела на женщин. — Пожалуйста, постарайтесь сегодня хорошенько выспаться.

И они постарались.

Дергающая боль в ноге не давала Холли уснуть. Она чувствовала, как сквозь повязку от раны распространяется зловоние. Раскалив лезвие кухонного ножа, она вскрыла вздувшуюся кожу и смоченным в спирте тампоном удалила гной. Боль была такая, что Холли чуть не потеряла сознание, но нашла в себе силы и, скрипя зубами, заново перебинтовала ногу. Слава Богу, они все же направляются домой. Она не будет тревожить Трейси, которая и так переживает, считая, что, задумав эту поездку, они накликали на свои головы проклятие кошачьего племени[40]. Холли легла и попыталась думать о своем рождественском вязании, к которому она уже приступила. Свитера для Иана и Эвана со сложным ромбовидным узором. Мальчишки приняли решение в будущем одеваться покруче. Когда Холли задремала и ей приснилось, как ее крепкие руки аккуратно и терпеливо сплетают узоры из мягкой пряжи, на нее снизошел покой. Свитер Иана был почти готов. Холли редко удавалось закончить какую-либо вещь, если только она не начинала вязать ее лет за сто до требуемой даты.

В юности за ней никогда не бегали парни. Они обращались к ней за советом, как привлечь Дженис или Оливию. Она пользовалась популярностью как друг, девушка, которую знают все. Но до Криса на нее никто не смотрел с выражением беспомощного восхищения, которое читалось во взглядах ребят, когда те смотрели на Дженис.

Холли никогда не удавалось выглядеть шикарно. Только перед самым сном ее «паж» укладывался ей на щеки двумя симметричными запятыми, а кожа казалась полупрозрачной и чистой, а не покрытой красными пятнами от волнения или напряжения. Поэтому Холли приняла на себя роль шута, «своего парня», стараясь, впрочем, несколько отстраняться от собственного дурачества, чтобы не становиться объектом шуток, а быть их автором. Оливия, лидер в их четверке, не имела себе равных и, естественно, не подлежала критике. Джен прославилась как секс-бомба. Трейси была всеобщим алиби. Холли считала удачей свое право совещательного голоса в этой компании. Теперь все это не имело значения, поскольку осталось в другой жизни. Но при виде Оливии, все такой же амбициозной и самоуверенной, Холли почувствовала, как просыпаются старые обиды. Ее угнетали собственное бессилие и неспособность сохранять свою весомость из-за какого-то укуса, ничтожной случайности, нападения со стороны противника — настолько маленького, что ему нельзя было оказать сопротивление.

«Самое важное, — думала Холли, стараясь не шевелить ногой, — это Кэмми».

Кэмми должна вернуться домой. Мишель уже пропал. Ленни хотя бы успел узнать, что такое успешная жизнь. Иан и Эван предположительно находятся в безопасности. Но у Кэмми не было даже шанса пережить то, что испытали она, Трейси и даже Оливия.

Холли вдруг вспомнила об олене, который разбудил ее однажды утром, когда они отправились на пикник в Брезина Вудс. Мальчишки были еще маленькими и вместе с ней заснули на усыпанном листьями одеяле под лучами октябрьского солнца. А еще о том, как она пекла печенье к Рождеству. О том, как она подолгу каталась на водных лыжах на озере, расположенном далеко на севере, в лесах Мичигана, вблизи домика, доставшегося ей от родителей. Она кружила и прыгала так долго, что даже ее крепкие ноги начали дрожать. О том, как они с мальчишками бесчинствовали в бассейне, который Крис сам установил у них за домом. О том, как они с Трейси два года назад, на ее сороковой день рождения, курили травку, сидя на заброшенном поле для гольфа. Как они с Крисом танцевали свинг на с надьбе его племянницы после долгих недель упорных занятий п местном колледже. Как она отряхивала снег с бутонов первых крокусов. О зимнем саде, который Крис подарил ей к их десятой годовщине: сплошное стекло и зеленые растения, изобилие кислорода и ароматов. О том, как ее тянуло в постели к Крису, как будто их позвоночники были намагничены. За пятнадцать лет брака они ни разу не спали порознь, как со временем поступали другие пары. Так или иначе, их тела всегда были соединены. Даже в жаркую ночь она все равно касалась рукой его плеча. Она так радовалась этому сейчас.

«Ну что ж, — думала Холли, — ну что ж...»

Она не боялась умереть. Она боялась того, что никогда не узнает, что было дальше. Не пытаясь навязывать свое мнение, она с абсолютной убежденностью верила в бессмертие души. Ей, однако, не удавалось представить себя эльфоподобным существом с воздушными крылышками и в белом платье, порхающим над подушками своих мальчишек и внушающим им правильные варианты теста.

«У вас все будет хорошо, парни, — думала она. — За исключением нескольких последних штрихов ваше воспитание закончено. Вы обладаете уверенностью в себе, которая выросла из моего постоянного безусловного одобрения, и у вас есть нечто, чем я наградила вас совершенно случайно. Я дала вам друг друга».

Боль в ноге нарастала, ревела и гремела, как станок, производящий несчастье. Таких мучений ей еще никогда не приходилось испытывать, даже в родах. И все же в ее душе сохранялся уголок, ярко освещенный надеждой. Иногда отступают вещи и похуже.