Роковой круиз

ДЕНЬ ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ

Кэмми снилась ее кровать. В такой кровати она спала, когда была совсем маленькой. Ее мягкое белое одеяльце, которое для нее сшила бабушка, было легким как перышко и одновременно уютным. Ей снилось, что она открывает свой шкаф и видит яркую одежду, рассортированную по длине и цвету. Это не свирепо-радикальная черно-коричневая гамма ее юности, а розовые, зеленые, желтые, полосатые и в цветочек платья. Она сердита на Дженни. Подружка организовала вечеринку «Куклы американской девчонки» и сделала вид, будто собирается пригласить Кэмми, а потом пригласила вместо нее Рэчел. Эти Рэчел и Дженни всегда думают, что они лучше Кэмми. Кэмми наплевать. Папа поведет ее в детский музей. Они будут играть с машиной, делающей на стене настоящие тени. Например, твою собственную тень, которая остается, даже когда ты отходишь в сторону. Она чувствовала запах пекущихся вафель и разогреваемого сиропа. Во сне она спорила сама с собой: «Может, поспать еще полчасика? Или лучше есть свежие вафли вместо разогретых? А вдруг Тедди возьмет и все слопает?» Кэмми подскочила.

— Тедди! — позвала она. — Тедди! Не ешь мои вафли! — Тедди было всего три года.

— Кэмми? — с тревогой в голосе окликнула ее Трейси. — Кэмми, солнышко?..

— Нет, нет, нет, нет, нет, — забормотала Кэмми. — Я не хочу.

— Кэмми?..

— Тед не запомнит меня как хорошую сестру, мама, — произнесла Кэмми сквозь странные всхлипывания без слез, которые теперь были у них всех вместо плача. Ее речь звучала неотчетливо. — Он всегда будет думать, что я была завистливой стервой. А ведь я и в самом деле ею была. Ведь правда, мама? Я действительно завидовала Теду, потому что он был вашим, а я нет... Тедди теперь уже взрослый.

— Кэмми, давай-ка встанем и попьем воды, малышка. — Неожиданное соскальзывание дочери в детство не умилило, а встревожило Трейси. Неужели все эти переживания отразились на мышлении Кэмми? Это безвозвратно или просто от обезвоживания? — Ты знаешь, где мы? Кэмми?..

— Дома? — Дочь упорно отказывалась открыть глаза, чтобы не видеть солнца, предательски, как хищник, вползающего в открытую дверь.

— Где мы, Кэм?

— Мы... Нет, нет, нет, нет, нет... Я знаю, где мы, мама. Я знаю. Мы посередине океана, и Ленни умер, и Мишель умер, и тот, другой мальчик, умер, и тетя Холли... Мам, я тоже хочу умереть.

— Нет, не хочешь.

— Нет, хочу. Мама, мы все равно умрем. Мы умрем, правда? Скажи мне, мама.

— Ты не умрешь, Камилла.

— Тетя Холли умрет. А потом я убью Оливию. Я убью ее своими руками.

— В смерти Холли не будет вины Оливии. Она к этому не имеет никакого отношения. Разве что еду зажала. Я думаю, у тети Холли что-то вроде заражения крови. И антибиотики не смогли с этим справиться.

— Я ненавижу Оливию.

— Не надо. На это уходит слишком много сил. Смотри на нее с этой точки зрения. Она не стоит того, чтобы расходовать на нее хоть сколько-нибудь энергии, — убеждала Трейси дочь.

— И все-таки скажи, почему она так поступила с нами?

— Кэмми, мы находимся там, где находимся. Если мы не хотим, чтобы это изменило нас, если мы хотим, чтобы это стало лишь дополнительным уроком, преподанным нам жизнью, так и будет, понимаешь? Твой прадедушка, мой дедушка, жил в Италии во времена Муссолини. Он был тогда маленьким мальчиком. Он видел, как борцов за свободу ставили к стенке, украшенной необыкновенными фресками великих мастеров, и расстреливали. Кэмми, твой отец — Джеймс Кайл, а вовсе не случайный партнер Оливии. Его бабушка и дедушка жили в Голландии. Все голландцы ходили в желтом в поддержку евреев. Кайлы тогда носили фамилию Конклинг. Твой дедушка сменил фамилию. Ему казалось, это звучит круто, по-американски, как в одной из популярных песен. Дедушка Локкарио был пожарным. Твои предки были смелыми людьми... Кэмми, — не останавливаясь, говорила Трейси, а сама думала: «Бог ты мой, в своем привычном состоянии Кэмми сейчас расхохоталась бы мне в лицо, насмехаясь над моими рассуждениями».

— Но это не так, мама. На самом деле меня родила сучка, а не смелая женщина. Я была эгоисткой, отвратительно и подло относилась к своему брату, моему чудесному младшему братишке, который любил меня всю мою жизнь. Теперь я знаю, в чем причина: мы с ней родня.

— Нет, твое поведение объясняется тем, что у тебя внутри ядерный реактор, Кэмми. Ты все чувствуешь очень остро, всем своим существом. Гнев на меня. Раздражение на Теда. Восхищение папой. К Мишелю — любовь, желание. Абсолютно все.

Кэмми опять начала плакать.

— У меня будет еще один шанс, мам? — Она коснулась своей щеки. — Ты вымыла меня, мам, теперь я помню. Спасибо, мам. Но мое лицо сухое. Почему я не... Почему я не могу плакать?

Трейси молчала.

Она поднялась наверх за кувшином воды, которую Кэмми терпеливо приготовила накануне. Кувшин был пуст. Подавив приступ отвращения, она налила дочери полстакана вина.

Шэрон пообщалась с гондурасским пограничником, который говорил на безупречном английском. Он задержал некоего Эрнесто Флореса, дрейфовавшего в украденной лодке милях в пятидесяти от устья Чолутеки[83]. Его не стали избивать, а всего лишь доставили на берег и после допроса передали в руки местных властей. Мужчина признался, что занимался контрабандой, и заявил, что его принуждал к этому американец, на которого он мог бы указать, если бы власти организовали ложную передачу наркотиков. Он бедный человек, вынужденный долгое время содержать больную жену, теперь уже покойную, и многодетную семью его двоюродного брата Карло. Он не владеет грамотой, а безграмотному человеку найти работу очень трудно. Какой-то американский юноша предложил ему заниматься продажей наркотиков, пообещав, что Эрнесто сможет привезти домой много тысяч американских долларов. Он никогда прежде ничего подобного не делал. Когда ему задали вопрос относительно опалов, обнаруженных у него в карманах, Эрнесто заявил, что их ему дали какие-то женщины со сломанной яхты. Они отдали их ему добровольно, после того как он помог спасти их жизни от своего кузена Карло, попытавшегося ограбить и изнасиловать американскую девушку. Он, Карло и американский юноша обнаружили девушку, ее мать и еще одну женщину где-то между Санто-Доминго и Гондурасом. Эрнесто подрался с ними обоими и в конце концов был вынужден применить оружие, выданное ему человеком, которого они называли Шеф. У него самого никогда не было оружия. Несколько его родственников явились на территорию военной части, чтобы подтвердить, что Эрнесто говорит правду.

Дженис слушала, пока Шэрон отмечала на карте участок, где в последний раз видели «Опус».

Шэрон воскликнула «Браво!», когда гондурасский офицер сообщил ей, что флот Гондураса будет сотрудничать с береговой охраной США по оповещению судов и посылать спаса-тельные катера на розыски «Опуса».

— Это уже кое-что! — продолжала Шэрон. — Реджин, поворачивай эту посудину на запад. Мы можем найти их уже завтра, если будем плыть всю ночь. А они, возможно, обнаружат их раньше нас. Я надеюсь, что так и произойдет. Но было бы здорово, если бы «Опус» нашли именно мы. Ты понимаешь, Дженис? Мы знаем, что менее суток назад твоя сестра и ее дочь были живы!

— А твой друг?

— Ленни он не упомянул. Этот человек, перевозивший наркотики, рассказал только о женщинах. Ну, как и предполагал Реджин, Ленни мог быть... связан, например, или агент просто ничего о нем не сказал. В любом случае мы очень скоро все узнаем.

Шэрон старалась не падать духом и не показывать своей удрученности этой симпатичной молодой женщине. Она знала, что Ленни мертв. Он никогда и никого не пустил бы на борт «Опуса». От рассказа пирата за километр несло ложью. Опытную капитаншу пугало то, что их ожидало на яхте Ленни, если они действительно ее найдут. Но Шэрон Глиман всегда доводила начатое до конца. К тому же она чувствовала себя обязанной Мехерио и этому чудесному мальчику Мишелю, который называл ее «мадам» и был членом их сообщества. Да, их гибель будет ощутимой потерей для всех, кто бороздит бирюзовые воды плавно переходящих друг в друга морей. Конечно, всегда есть место случайности. На Карибах часто происходят необъяснимые вещи. Может, именно сейчас Ленни направляется домой. А Мишель мог просто лежать на дне лодки, измученный палящим солнцем, но живой.

Дженис наклонилась вперед, как будто призывая «Биг Спендер» двигаться еще быстрее — вперед, к Трейси.

— Шэрон, — сказала она, — это невозможно, чтобы их отнесло так далеко от места, где... где произошел несчастный случай. Море такое спокойное.

— Здесь — да, дорогая, — ответила капитанша. — Но там, где они находятся, мог подняться ветер, а это значит, что море будет волноваться. Плюс течения. На другой широте и сейчас может быть ветрено, несмотря на то что это всего одним градусом южнее, не больше. Реджин тренируется в такую погоду. Тренировки ради он даже в соревнованиях по гребле участвует, когда живет на Лонг-Айленде.

— Значит, их отнесло...

— Дженис, все возможно. Давай надеяться на лучшее.

— Вот именно, — присоединился к подруге Реджин. — Давайте не будем терять надежды. Я приготовлю нам замечательный омлет, и мы перекусим.

— Я вижу землю, мама, — сказала Кэмми. — Я вижу землю в окно кубрика.

— Спи, малышка, — ответила Трейси. Последние два часа она провела, выкручивая две пинты питьевой воды из галлона морской. Она вытащила Холли из постели: одежда больной насквозь пропиталась потом, поэтому нужно было хоть немного просушить ее. Дыхание давалось Холли с трудом. На неопределенные промежутки времени оно, похоже, вообще прекращалось. Трейси попыталась положить ей на язык смоченную в воде салфетку, но вода сбегала по щеке из растрескавшегося уголка рта. Трейси постаралась забыться сном, чтобы стереть эту картину из памяти.

— Я вижу землю, мама, — механическим голосом повторила Кэмми. Она пыталась вытащить Трейси из койки. Трейси открыла глаза. Они болели, как от удара. Она не могла моргать. — Я вижу землю.

Трейси с трудом поднялась на ноги.

Кэмми видела землю, потому... что там действительно была земля.

А вовсе не песчаная коса с торчащей из нее скалой и парой прутьев.

Трейси видела землю, на которой росли деревья. И там был пляж. И еще что-то, похожее на дом среди деревьев, едва различимый в утренней дымке. Пройдет пара минут, и все останется позади. Может, там никто не живет. А может, там живут чудовища вроде тех, которые хотели их убить. Сумеет ли она повернуть назад? Трейси побрела на палубу и успешно переставила паруса. Ей удалось слегка повернуть яхту. Теперь они непостижимым образом медленно плыли против ветра. Но этого было недостаточно. Что еще можно сделать? На какие невероятные действия она способна?

Она взяла Кэмми за плечи и сказала:

— Делай воду каждый день. Обещай мне.

Остров начал удаляться. Сейчас или никогда. Трейси схватила спасательный жилет и вылетела на палубу. Развязав шнурки надувной лодки, она отскочила в сторону, когда та одним хлопком превратилась в огромное, дрожащее на ветру оранжевое существо. Внутри были пристегнуты литровая бутылка воды, одеяла, ремни, другое снаряжение непонятного назначения. На бортах были надежно закреплены весла и уключины.

— Позаботься о тете Холли, — сказала Трейси. — Давай ей столько воды, сколько она сможет выпить. Пробуй поднимать ее на ноги и водить. Попытайся управлять яхтой. Переставляй паруса, когда ветер будет меняться. Плавай взад-вперед.

— Мама! Не оставляй меня!

— Кэмми, быть может, это наш единственный шанс. Помоги мне перебросить ее через борт. Я сильная. Я могу туда догрести. Я возьму большой фонарь.

— Здесь не меньше мили! И откуда мы знаем, кто там живет? Может, там никого нет, и меня унесет одну.

— Скорей, Кэмми!

Вместе они подтащили лодку к боргу и опустили ее на воду на линях. Когда Трейси спускалась по лестнице, ей на глаза попался прибор, который им показывал Ленни. Это устройство направляло спасателей к упавшему за борт человеку. Оно крепилось веревкой к спасательному жилету и посылало в эфир сигнал. Будет ли эта штука работать, если привязать ее к лодке? Она понятия не имела, как это действует, но почему-то была уверена, что Кэмми разберется.

— Дорогая, возьми эту штуку, привяжи к ней веревку и брось в воду. Надень спасательный жилет и свешивайся с лестницы в воду. Делай это как можно чаще. Эта штуковина будет показывать, где ты находишься.

— Почему мы не сделали этого раньше?

— Я... не знаю. Казалось, еще немного, и мы будем в безопасности. И у нас было полно дел. Честно говоря, я о ней забыла.

— Нет, возьми это с собой! Мам! — закричала Кэмми, когда Трейси взяла весла и наклонилась вперед. Она начала грести. — Мам! Хотя бы радио! Если ты его не возьмешь, я прыгаю за тобой.

— Бросай его сюда, — скомандовала Трейси. Кэмми изо всех сил размахнулась и бросила приемник. Он приземлилось на дно лодки. Насколько Кэмми было известно, батарейки в нем еще не сели.

— Послушай! — окликнула ее Трейси. — Посмотри на меня. Надень это устройство на себя и не снимай его. Найди веревки. Дай одну Оливии, другой обвяжи тетю Холли. Когда ветер усилится, привяжи веревки к кольцам. Если же он будет очень сильный, опусти паруса, чтобы их не сорвало.

— Что?

Голос Трейси уже едва было слышно. Кэмми напрягала слух, чтобы разобрать, что она кричит.

— К чему-нибудь! — кричала Трейси. — Привяжи себя к любому предмету, в котором есть отверстие и который не оторвется. Я люблю тебя, Кэмми!

— Я люблю тебя! — закричала Кэмми, но ее крик был подхвачен ветром и унесен в небо.

Когда стемнело, Шэрон и Дженис наклонились к приемнику и принялись следить за радаром.

— Вероятнее всего, там небольшой дождь, Дженис. Но не тропический центр низкого давления, который является предвест-ником урагана. Я тебя уверяю, ничего подобного там нет. Всего лишь небольшой дождь.

Они ожидали связи с береговой охраной. Наконец их вызвали и сообщили, что на сегодня работы прекращаются. Пока они ничего не обнаружили, но утром поиски возобновятся.

— Мы все поняли. Это яхта «Биг Спендер». Конец связи.

— Мы уведомили все суда в этом районе и поблизости, капитан Глиман. Возможно, они смогут продолжать поиски и ночью. Конец связи.

— Удачи, — завершила разговор Шэрон.

— Вы оставляете радио включенным на ночь? — спросила Дженис. — И почему они хотят продолжать поиски?

— Из интереса, дорогая. И конечно, если уж мы всю ночь будем идти, я оставлю радио включенным — хотя бы для того, чтобы поболтать с кем-нибудь, когда захочется спать. В эфире всегда найдется любитель пообщаться. Через некоторое время меня сменит Реджин, а я лягу спать. Ты тоже должна поспать.

— Мне кажется, я не смогу заснуть.

— Ну что ж, значит, Реджину обеспечена компания. Он будет доволен. Приготовься к длинным историям о том, каким домашним мальчиком он был в детстве, в семье своих богатых родителей-южан.

— Я не возражаю. Мне нравится его слушать.

— Ему тоже, — улыбнулась Шэрон.

— Я так долго и страстно не молилась с того самого времени, как готовилась к первому причастию, — призналась Дженис. — Тогда я очень боялась за свою душу. И теперь тоже.

— Честно говоря, я всегда чувствую себя ближе к Богу здесь, чем где-либо еще. Может, Он и услышит тебя.

Дженис продолжала:

— Мне трудно отделаться от мысли, что если бы я не была такой рохлей и не осталась дома, то смогла бы им сейчас помочь. Хотя я полный профан во всем, что касается любой техники, за исключением компьютера, конечно.

К ним подошел Реджинальд. На нем были пижамные штаны и свитер. На свою лысину он натянул мягкую рыбацкую шапочку.

— Никаких новостей? — поинтересовался он.

— Пока нет. Я иду спать, — сказала Шэрон.

— Дженис, тебе тоже не помешал бы отдых.

— Я не могу.

— Тогда просто посиди в этом кресле. В детстве у меня были проблемы с засыпанием. Мой отец никогда не запирал двери, а наш дом стоял далеко от самых последних домов на улице. Возле дома не было ни одного фонаря, зато сразу перед входной дверью находилась большая сточная канава, накрытая тяжелой крышкой. Мне казалось, что ночью из этой канавы может выползти некое существо, которое непременно заберется в мою комнату и убьет меня. Хотя ничто не могло проскользнуть мимо моей тетушки Патриции. Она жила с нами, и насколько же свирепой была эта женщина...

Дженис заснула. Реджинальд довольно улыбнулся.

Кэмми прочитала инструкцию. Чтобы прибор заработал, необходимо было потянуть за кольцо и бросить его в воду. Один конец веревки она привязала к самой штуковине, а другой — к спасательному жилету, затем дернула за кольцо и бросила все это за борт, чтобы проверить, всплывет маяк или нет. Он всплыл и начал мигать. Хорошо, за ним будет нетрудно наблюдать.

Начался небольшой дождь, который вскоре припустил по-настоящему, но ветер, к счастью, не усилился. Кэмми казалось, что уже не осталось ничего такого, чего она не могла бы вынести. Кроме одного. Она подумала о том, как ее мать где-то в темноте налегает на весла. «Трейси словно Полярная звезда», — сказала Оливия незадолго до того, как предать свою подругу. И Кэмми тоже предала свою мать. Почему она потратила месяцы и годы на бессмысленную грызню и постоянное недовольство? На это не стоило тратить ни одного дня! Какой же она была тупицей! Девушка поставила на палубу два ведра, чтобы набрать дождевой воды.

Она напоила Холли, хотя большая часть воды сбежала у той по подбородку. Потом она доела миндаль. Оливия по-прежнему оставалась за закрытой дверью своей каюты со всей водой, которую Кэмми сделала накануне. К ее удивлению, когда она сидела с Холли и растирала ее плечи, та вдруг заговорила.

— Кэм, — сказала она, — мир такой медленный.

— Да, медленный, — мягко согласилась Кэмми, холодея от понимания того, что имеет в виду Холли. — Тебе надо постараться встать и походить.

Холли послушалась, вложив в это движение всю свою волю. Ее нога раздулась, покрылась красными пятнами и напоминала сырую колбасу.

— Ты помнишь, — медленно произнесла Холли, когда опять легла в постель, — как ты приходила ко мне, когда была маленькой? Я тогда работала в вечернюю смену, а ты ходила на полдня в детский сад?

— Я помню траву,— ответила Кэмми, ложась на койку рядом с Холли. Они могли часами лежать вместе на траве, наблюдая за тем, как муравьи упорно строят свое жилище. Кэмми подходила к двери Холли, пошатываясь под тяжестью своего ранца, который казался ей огромным, и Холли неизменно встречала ее шуткой.

— Ты еще не вышла замуж, Кэмми? — на полном серьезе спрашивала она или с выражением неподдельного ужаса на лице останавливала крестницу, прежде чем та успевала сбросить ранец, и шептала: — Не шевелись! Я сделаю все возможное, чтобы успеть снять этого большущего паука у тебя со лба до того, как он успеет тебя укусить. Я не могу ничего обещать, но я попытаюсь...

Затем она сгребала Кэмми в объятия, в которых ей было так мягко, комфортно и уютно. Холли угощала ее вкусностями, о существовании которых она и не подозревала: «твинкис»[84], завитушки из пастилы, «кит-каты» и «старберст». Озабоченная здоровым образом жизни, Трейси никогда не позволяла Кэмми даже смотреть на подобные деликатесы. Одним апрельским утром у Кэмми было совершенно траурное настроение, потому что она поняла, что лето уже никогда-никогда не наступит и ей больше не доведется поиграть в своей песочнице. Тогда Холли за руку выволокла ее на улицу и с помощью садового шланга устроила во дворе яму с грязью, в которой Кэмми валялась и лепила фигурки в течение нескольких часов. Холли не удержалась и уселась в грязь рядом с Кэмми. Трейси пришла за дочерью как раз в тот момент, когда они брели к задней двери. Она пришла в ужас, уронила свою огромную брезентовую сумку и потребовала, чтобы Холли объяснила ей, почему она не позвонила ей на работу и не сообщила, что Кэмми упала в яму и перепачкалась с головы до ног. Кэмми помнила, как Холли отмела ее упреки со словами: «Грязь — это не самое страшное. Ребенку вредно быть слишком чистым. Ее можно помыть, Трейс».

Кэмми погладила безмятежное лицо Холли. Она страдает? Кэмми молилась, чтобы у Холли ничего не болело. Сколько раз она приезжала домой из колледжа и ограничивалась тем, что сигналила, пролетая мимо окон Иана и Эва. Она была слишком занята, чтобы зайти хотя бы на полчаса. «Тетя Холли, — хотелось закричать Кэмми, — не спи! Не спи, а то ты уйдешь и не заметишь!» Ее мать была заботливой, изобретательной и нежной. Она готова была горой стоять за своих близких. Но с тетей Холли было интересно. Холли позволяла семилетней Кэмми сидеть на диване и держать Иана и Эва, которым была всего неделя от роду. Она держала их под мышками, как два футбольных мяча. Холли уверяла Трейси, что младенцы, в сущности, сделаны из резины и, если Кэмми не станет их трясти или ронять, они будут только рады контакту с ней.

Она дала Кэмми ее первый тампон (Трейси опасалась токсического шока), когда Кэмми было двенадцать лет. Когда Кэмми исполнилось шестнадцать, Холли предложила первый в ее жизни стакан пива. «Пахнет мочой, правда? — поинтересовалась Холли. — В этом-то весь смысл». Именно Холли доверилась Кэм, сообщив, что ее никто не пригласил на выпускной. И именно Холли нашла бесподобный выход из ситуации. Кэмми нарядилась в длинное старомодное платье сказочной принцессы, с кринолином и все такое. Остальные девчонки, все как одна, были одеты в шелковые чехлы без бретелек. Холли уговорила Джима взять напрокат фрак, и Кэмми явилась на бал в сопровождении собственного отца. Пятнадцать мальчиков пригласили ее танцевать, а фотография Камиллы Кайл оказалась на первых страницах как местной, так и школьной газеты.

Тетя Дженис тоже была классная, но она напоминала клона ее мамы.

Тетя Холли все делала по-своему.

Теперь Холли заметила, что Кэмми, которая сидела не шевелясь на ее постели, смотрит на нее.

— Бедная девочка, — слабым голосом произнесла Холли.

— Нет, Холли.

— Ты знаешь, что со мной. И твоя мама тоже знала.

— Нет!— Кэмми руками закрыла уши.

— Послушай, Кэмми, если человека любили, он на самом деле не уходит, благодаря... — Она сделала паузу и попыталась дышать глубже. — Благодаря памяти... Помоги Иану и Эвану помнить. Я не пытаюсь тебя разжалобить. Ты им нужна. Они всего лишь дети. И ты тоже помни. Все, что с нами здесь случилось, не означает, что жизнь — это плохая штука. Это означает совершенно обратное. Жизнь... прекрасна, Кэм. Не сдавайся, Кэм. Прости Оливию. Ты — это ее единственное доброе дело за всю жизнь. И меня прости за то, что я тебя подвела.

— Ты меня не подвела! Ты меня не подвела! — закричала Кэмми.

— Я должна была раньше понять...

— Тетя Холли, нет!

— Такова жизнь, Кэм. И мне сейчас не страшно. Я люблю тебя, Кэм.

— Я тоже тебя люблю.

— Иди поспи. Увидимся утром.

Кэмми ушла, прихватив инструменты Ленни, его молоток и ломик. Она начала срывать прекрасную полированную обшивку со ступеней и потолка кубрика. Она в щепы разнесла скамьи и оторвала их спинки. Кровоточащими руками она связала все это вместе, положила щепки на самую большую доску, а сверху накрыла их поролоном из подушек. Затем она высосала из двигателя немного топлива и нашла четверть бутылки гаитянского рома. Это была последняя жидкость на яхте, не считая дождевой воды, которую ей удалось собрать. Когда дождь прекратился, Кэмми облила свое сооружение алкоголем и бензином.

Как только стемнело, девушка осторожно спустила на воду свой плотик из разбитых деревянных поверхностей и привязала его веревкой к яхте. После этого она принялась бросать зажженные кухонные спички на кучу обломков, пока та не загорелась. Языки пламени взлетели вверх. Костер потрескивал, покачиваясь на волнах. Веревка натянулась, но огонь, к счастью, не перекинулся на яхту. Плотик еще горел, когда Кэмми легла на кровать матери. Она завернулась в одеяло Трейси и плакала своим новым сухим способом, пока не заснула.