Розыгрыш с летальным исходом

НАВСТРЕЧУ УРАГАНУ

Рано утром небо очистилось от жаркой хмари, засинело. И море ответило ему возвратившейся синью. Радостно вырвалась из его прохладных глубин стайка летучих рыб, пронеслась, растопырив крылья, низко над водой, с радужным всплеском исчезла под ней.

По морю словно пробежала легкая дрожь. Гладкая доселе его поверхность зарябила. Поднятый грот наполнился, шевельнулся, пошел на левый борт, резко остановился, задержанный шкотом. Яхта послушно приняла его упругость, тихо стронулась и пошла, чуть накренившись, все увеличивая ход по мере того, как крепчал ветер.

Слава богу!

– Куда идем-то? – спросил я.

– Пройдем немного к северу, – ответил Понизовский. – А там, может, и определимся с местом. Мне этот район немного знаком по прежним годам.

…Ближе к вечеру Янка первой что-то увидела вдали. И заорала, приложив ладошку ко лбу:

– Пальмы! Водяные! Прямо из воды растут!

На горизонте в самом деле кучковались перистые верхушки пальм, хорошо видимые в предзакатном небе. Через полчаса хода мы уже различали ряд плоских каменистых островов, над которыми вились стаи птиц – видимо, готовились к ночлегу.

– По-моему, – вполне уверенно сказал Понизовский, – это архипелаг Ванавана.

– Обитаемый? – спросил Семеныч.

– Не вполне. Здесь нет пригодных для жизни островов. Сами видите – плоские, как блины. Их заливает даже при небольшом волнении. Да и пресной воды на них нет.

– По крайней мере, – сказал я, – мы теперь знаем, где находимся. И уж по компасу доберемся до твоего Раратэа.

– Не доберемся, – мрачно пообещал Семеныч. – Нам нужна вода, солярка, пища.

– Если мне не изменяет память, – вставил Понизовский, – где-то здесь есть островок, где имеется небольшая колония. Они держат связь с большим миром, и мы можем рассчитывать на помощь.

– А что за колония? Каннибалы какие-нибудь?

– Это вряд ли, – как-то неуверенно высказался Понизовский. – По легенде, они прямые потомки матросов мятежного «Баунти».

Яна вскинула голову, услыхав хорошо знакомое слово. «Райское наслаждение», – прочитал я в ее затуманившихся глазах.

– Я предлагаю лечь в дрейф. Все равно ночью мы не отыщем остров, да и опасно – здесь сплошные рифы, чуть прикрытые водой.

Мы убрали паруса. Якорь не отдавали, бесполезно – глубина была страшная. Яхту чуть заметно сносило к западу, на что Понизовский заметил:

– Это не страшно. Это даже кстати. Нам все равно нужно будет зайти со стороны западных островов.

Янка с Нильсом приготовили традиционный ужин: маслины, треска в масле и безмерно опротивевшее какао на сгущенке. Но покормили сперва Льва Борисыча и вынесли его клетку на палубу – подышать крысюку прохладным и ароматным вечерним бризом.

Когда мы, поужинав, покуривали на палубе, По-низовский постарался информировать нас об острове и его обитателях.

– Ну, история мятежного «Баунти», – начал он, раскуривая сигару, – вам, надеюсь, известна.

Янка было дернулась продемонстрировать свою эрудицию, но я придержал ее за руку.

– Напомню вкратце, – продолжил Понизовский, глядя в туманную даль, где темная тропическая ночь скрыла от нас острова. – Матросы взбунтовались, высадили в баркас капитана Блая с верными ему членами команды и легли курсом на Таити. Там они задерживаться не стали, поскольку уже тогда этот остров был достаточно часто посещаем, и, захватив на борт в помощь несколько островитян – женщин и мужчин, отправились на поиски прибежища. Им стал крохотный, затерявшийся в океане остров Питкэрн. Он где-то здесь, неподалеку.

Они высадились на нем, построили, разобрав обшивку корабля, хижины, возделали землю под посевы. Однако вскоре у них вспыхнули распри – из-за вечных проблем: земля и женщины. Началась междоусобица. Но мир воцарился, и в прошлом веке на острове насчитывалось около двухсот человек. Трудолюбивых и миролюбивых. Однако остров оказался мал даже для такой колонии. И часть ее состава отделилась, перебравшись на остров Такутеа.

– А сколько их там? – спросил Семеныч.

– Не знаю. Мы на этот остров не заходили. Пользовались слухами. В этом районе я пробыл где-то с полгода, занимаясь научной работой, так что кое-какая информация накопилась. Но очень неполная и не вполне достоверная.

– Что за люди?

– Потомки таитян, англичан и отчасти французов. И чуть-чуть русских. Типичные островитяне Сообщества. Веселы и наивны, ленивы и жизнерадостны. Вороваты, но бескорыстны.

– Как с ними объясняться?

– Это проблема. За столетия у них выработался свой язык. Своеобразная смесь таитянского, плохого английского и ужасного французского. Но, думаю, с переводом туда-сюда я справлюсь.

Это хорошо, подумал я. У нас ведь даже с английским плохо.

– Ну, и образ жизни у них тоже, я бы сказал, смешанный. Что-то осталось от таитян, что-то от англичан. Обычаи, вера… Все перемешалось так, что…

– Коктейль, в общем, – вставила Яна. – Винегрет. А они мирные?

Понизовский пожал плечами.

– Этого я не знаю. Однако случаи каннибализма там отмечались.

– Из вредности?

– Защитная реакция общества. Остров мал, условия суровые. Приходилось сдерживать прирост населения в разумных рамках. Чтобы не выходить за прожиточный минимум. Ну, и голодать, конечно, приходилось… Но вы не беспокойтесь, Яна Казими-ровна. Чисто белых женщин они в пищу не употребляют.

– На развод оставляют?

– Можно и так сказать, – загадочно усмехнулся Понизовский.

– Не радуйся, Янка, – сказал, вздохнув, вредный Семеныч. – Мы там долго не задержимся. У нас другие интересы.

– У меня, представь себе, – тоже. Я спать пошла.

С рассветом мы двинулись на поиски загадочного острова Такутеа. Понизовский взял на себя обязанности лоцмана. Он, действительно, неплохо знал эти острова. И все время, пока мы медленно скользили меж ними, делал свои замечания. Толково и своевременно.

– Так, это Такуму. Видишь, Семеныч, гора с двумя верхушками? С севера обходи, тут по-другому не пройдешь – рифы… Ага, вот он – атолл Матаива. От него уже и Такутеа виден. Держи к весту, а как войдем в створ вот этих атоллов, сразу клади руль на Матаива.

Семеныч послушно выполнял все требуемые маневры, и мы благополучно прошли лабиринтом, образованным крохотными клочками суши, на иных из которых даже деревьев не было – голый камень, запятнанный птичьим пометом.

– Это он? – спросила Яна, вглядываясь в даль синей воды. – Твой Таку-каку?

– Он самый.

– Не велик, однако. Не разбежишься.

Чистой водой мы, прибавив ходу, держали курс на остров. Что-то неприятное при виде его шевельнулось у меня под сердцем. Как сказала бы современная писательница – будто нежеланное дитя. Ножкой стукнуло.

– А это что за фигня? – спросила вдруг Яна, указывая на торчащую из воды скалу странного вида. – Маяк, что ли, местный?

Почти цилиндрическая, метра три в диаметре, она возвышалась над водой каким-то загадочным столбом. Или кривоватой башней.

– А… Это интересно, – пояснил наш лоцман. – Это Камень покаяния.

– И чего он вдруг закаялся? – с недоумением заметила Яна. – За какие грехи?

– Это не он кается, – усмехнулся Серега, – а на нем. Так здесь наказывали в прежнее время за грех прелюбодеяния…

– …В особо опасных размерах, – продолжила тоже с насмешкой Яна. – Чего-то ты несуразное плетешь, мореход. Сам же говорил, что нравы у них здесь свободные. Без всяких семейных уз.

– Ну… В некоторых исключительных случаях. Если, к примеру, кто-то соблазнит одну из жен вождя. Или его малолетнюю родственницу.

– И чего ему будет? – с крайней заинтересованностью, будто она прямо сейчас собиралась соблазнить одну из жен вождя, спросила Яна. – Чем ему этот столб грозит?

– В зависимости от степени вины. Высаживают нарушителя, без воды и пищи, на разный срок. Иногда на месяц, иногда пожизненно. Там только голый камень и лужица в углублении, вода в ней солоноватая.

– Круто, – заключила Яна. – Ты давай, Семеныч, подальше обходи этот Камень… преткновения.

– Покаяния, – с усмешкой поправил Серега.

– А то разница большая, – отмахнулась Яна.

Остров вырастал постепенно, вставал из морской пучины, поднимался как гриб под обильным дождем. Опоясанный белой полосой прибоя, густо заросший пальмами по берегу и кустарником по скалам, он, несмотря на дурные предчувствия, тем не менее радовал глаза, уставшие от однообразия морских просторов. Отсюда, так сказать, в профиль, он казался каким-то гребнистым чудовищем вроде бронтозавра, жадно припавшего крутой мордой к воде и далеко вытянувшего длинный зубчатый хвост.

– Обходи с норда, – скомандовал Понизовский, – здесь через прибой не прорвемся. А на том берегу должен быть вход в лагуну.

Что-то больно много он знает, носитель «неполной и недостоверной информации». Впрочем, знания, как и мастерство, не пропиваются и не забываются.

Мы обогнули морду бронтозавра, и нам открылся песчаный берег, зажатый между линией прибоя и густыми зарослями в глубине острова, где просматривались хижины, крытые широкими и блестящими под солнцем листьями. Слева от них на возвышении, на каменном постаменте глыбилось изваяние какого-то монстра с огромным носом и глубокими провалами глаз, внутри которых вспыхивали порой алые и злобные, как мне показалось, огоньки.

Белоснежный коралловый песок побережья так ярко сверкал под солнцем, что Янка, отобрав темные очки у Понизовского, водрузила их на свой уже чуть облупленный носик.

– Вон они! – сказала Янка, показывая рукой. – Аборигены. Какие они черные.

– Очки-то сними, – посоветовал Семеныч.

Из глубины зарослей, из хижин посыпались на берег островитяне. Я поднес к глазам бинокль: темноволосые курчавые женщины в коротких юбочках из пальмовых листьев, бронзовые здоровенные парни в шортах и с дубинками и копьями в руках – в общем-то, не черные и на первый взгляд не очень дикие. Сначала вся эта толпа хлынула на берег, даже вбежала в воду, потом отхлынула и с воплями: «Мату-Ити! Мату-Ити!» помчалась к самой большой хижине, богато крытой не то жестью, не то пластиком. Не добежав до нее, аборигены рухнули наземь, воздели руки и опять издали какой-то слаженный вопль. Из одних гласных.

Дверь хижины (или дворца?) сдвинулась в сторону, и в ее проеме появился толстый мужик в морском кителе и юбочке. И тоже с палкой в руках. На верхнем конце ее, как издали мне показалось, сидел человеческий череп и весело скалил белые зубы в двусмысленном приветствии.

Мы решили выждать, не зная местных обычаев, и где-то в кабельтове от берега стали на якорь.

– Приодеться бы, – сказала Яна.

– Валенки надень, – шепнул ей Семеныч.

– На голову, – добавил я.

Янка смерила нас ледяным взором, спустилась в рубку и вернулась на палубу в короткой юбчонке. С бесчисленными разрезами. И когда она их успела сделать? По местной моде, однако.

На берегу тем временем, дирижируя самому себе жезлом, толстый мужик (видимо, местная власть) сказал краткую речь, и, повинуясь его словам, аборигены снова ринулись на берег и с дикими воплями столкнули на воду лодки.

И вся флотилия двинулась к нам.

Флотилия, надо заметить, странная. Мы ожидали увидеть какие-нибудь пироги и катамараны, а нас окружили вполне современные лодки, некоторые даже с моторами. И только одно суденышко порадовало глаз своей экзотикой – что-то вроде индейского каноэ с балансиром, на конце которого была привязана охапка то ли соломы, то ли каких-то тонких веток.

Ну что ж, все правильно. И сюда шагнула цивилизация своими семимильными шагами…

Дальше все пошло в лучших традициях южных морей.

Нас выдернули из кокпита, расхватали по лодкам, щедро поделились венками из белых, сильно пахнущих цветов и с песнями, смехом и радостными возгласами доставили на берег. И разве что не на руках поднесли вождю. Хорошо, не на блюде.

Он сделал нам навстречу несколько шагов, воткнул свой жезл в песок и, прижав обе руки к груди, что-то важно произнес.

Восторженный вопль, нетерпеливое приплясывание.

– Его зовут Мату-Ити, – перевел вполголоса Понизовский. – Люди острова Такутеа рады видеть белых вождей.

– Проголодались поди, – с тревогой шепнула мне Яна, по-своему оценив и само приветствие, и вызванный им энтузиазм аборигенов.

Понизовский тем временем тоже прижал руки к груди, широко развел их, а потом воздел к небу и что-то проговорил с широкой улыбкой. Янка дернула его за рукав. Понизовский обернулся:

– Я сказал, что мы прибыли с открытым сердцем, добрыми намерениями и рассчитываем на гостеприимство великого народа Такутеа.

Каковое тут же и было нам оказано. В самой большой хижине. Пир горой. Не только нас удививший, но и разочаровавший. Мы рассчитывали на экзотические местные блюда, о которых много читали в детстве, но получили те же московские сникерсы и колы, которые нам надоели еще в том полушарии. А из местных блюд в меню вошли только бананы и кокосы. И немного рыбы. На десерт – консервированное какао.

Отобедав и сославшись на усталость и сытость, мы отпросились на отдых и вернулись на яхту. Понизовский остался для переговоров.

Когда они завершились и наш представитель перевалился в кокпит, от него сильно пахло водкой.

Понизовский раскурил сигару и ввел нас в курс дела.