Розыгрыш с летальным исходом

ПОКА ПО ПРАВИЛАМ

Сунув пистолет в Янкин валенок, я крикнул ей: «Оставайся здесь!» – и первым выбежал на берег.

Яхты не было на ее привычном месте. Ее вообще нигде не было. Ни справа, ни слева, ни в гладкой рассветной дали океана. И только лежал неподвижно на этой глади оранжевый якорный буй. Лежал таким мертвым поплавком, что стало ясно: клева не будет.

Бросившись в первую попавшуюся лодку, я зачем-то поплыл к нему, загребая так яростно, что подо мной трещала банка, а весла гнулись, как резиновые.

Я подхватил буй и забросил его в лодку. Вытянул якорь и перевалил его на днище, едва не перевернувшись. Гладкий синтетический трос был ровно обрезан в метре от буя.

Семеныч, в окружении бурно обсуждающих событие аборигенов, ждал меня на берегу. Когда я добрался до него, вся толпа сочувствующе начала качать головами, воздымать руки и щелкать языками, повторяя без конца каждому ребенку известное слово – шарп. Акула. Акула? За каким … нужно акуле перекусывать невкусный скользкий трос? Тут все время столько вкусного мяса барахтается…

Тут не шарп пошалил, тут явно злобный Тупапау вмешался. И где-то злорадно прячется в этой рыдающей толпе и воет вместе со всеми, утирая крокодиловы слезы: «Ауэ, белый вождь – тавана!»

Шарп тут ни при чем – любой из них мог перекусить этот трос. Ну, хорошо, не перекусить – перерезать одним взмахом ножа. Но зачем?

Мы подхватили якорь и потащились в хижину. На ее пороге Семеныч, обернувшись, сурово сказал коварным плакальщикам:

– Табу! Белые вожди будут мало-мало думать…

Мы бросили якорь в угол; белый трос, покрытый морской зеленью, лег на землю, свернувшись хищной змеей.

– Все, что осталось от «Чайки?» – спросила Яна. И вздохнула: – На этом далеко не уплывешь.

Семеныч уселся в ее гамак, закурил.

– А где жених?

– У невесты, – Яна тоже достала сигареты.

– Через неделю сюда прибудет судно с большой земли, – задумчиво проговорил Семеныч. – Но, думаю, для нас в том большой радости не будет.

– Почему? – удивился я. – Поднимемся к ним на борт и помашем ручкой Мату-Ити и его женам.

Странно, но мне показалось, что Семеныч не больно-то озабочен исчезновением яхты.

– Я тут все-таки немного пошарил… В этом ихнем… блокгаузе. Пока вы развлекались под полной луной.

– В «па» проник? И еще двоих вырубил?

– Двоих… – Семеныч с усмешкой покрутил головой. – Там теперь четверо. А ты знаешь, Серый, когда усиливают охрану?

– В двух случаях, командир. Когда опасаются нападения или когда сами к нему готовятся.

– Вот именно. В общем, никого я там не вырубал. Наблюдал, сидя на пальме. Как скворец. – Не видел я скворцов на пальмах. Впрочем, не зря же они на юг улетают. Наверняка на пальмах посидеть. – И кое-что на этой пальме мне показалось достойным внимания.

Ага, кокосы с абрикосами.

– Ты будешь говорить? – взвизгнула Яна. – Или паяльник тебе вставить?

– Буду, буду, – замахал на нее Семеныч, испугавшись. – Я заметил там вечером свет.

– Ну и что тут странного? Свет вечером… – Я пожал плечами. – Нормально.

– Свет электрический!

– И солярка у них есть! – свалила Яна в общую кучу. – Где-то прячут.

Нашу оперативку бесцеремонно прервала сладкая парочка, в обнимку ввалившаяся в хижину. На шее Нильса бренчало ожерелье из раковин, он был предельно пьян. И с пьяной откровенностью заявил прямо с порога:

– Приглашаю на свадьбу!

– Ты женишься? – воскликнула Яна и заломила руки. – Да поможет тебе великий Эатуа!

Малютка-невеста, пьяная примерно в той же степени, уже не смогла удерживать Нильса. Он опустился на циновку (рухнул, честно говоря), приподнял хмельную голову и произнес многозначительно:

– Я должен это сделать. Как честный человек.

– Как же ты ухитрился? – оскорбила его Яна. – Виагры нажрался?

– Это – любовь, – с трудом выдавил из себя Нильс и повалился набок.

Маруська устроилась рядом, свернувшись клубочком и уложив курчавую головку в мятом венке на впалую волосато-седую грудь старого ловеласа.

– Доигрались, – сквозь зубы оценил ситуацию Семеныч.

– Ну что ж, – оценил ее и я, – теперь развязки ждать недолго.

– Я им на свадьбу, – пригрозила Яна, – валенки свои подарю.

Далее марьяжные события развивались вполне стремительно. Не в силах совладать со своим счастьем, Нильс на собственной свадьбе опять напился, целовал родителей Маруськи и называл их по-старорежимному «папа» и «мама». И надо отдать им должное – у них хватало ума и такта не называть его «сыночком».

После свадьбы выяснилось, что, породнившись с семейством Марутеа, Нильс автоматически вошел в правящую элиту острова и вместе с почти неограниченными правами приобрел неограниченные (даже здравым смыслом) обязанности. Ну, супружеские, это естественно. Для того он и женился. А кроме этого старику Нильсу вменялось в обязанности обеспечивать семью пропитанием, а также вносить посильный вклад в общественные фонды потребления.

Медовый месяц предстоял ему тяжелый: любовные ласки, рыбная ловля, сбор фруктов, ежедневные прогулки за водой. Мы, конечно, несмотря на то что он нас так «кинул», в беде Нильса не оставили, по хозяйству ему помогали. А вот общественный вклад заставил нас задуматься.

Старина Нильс сообщил нам, что в доверительной беседе с ним вождь выразил огромное сожаление по поводу пропавшей яхты.

– Ауэ! Я поняла, – поспешила с выводом Яна. – Они хотят, чтобы мы поскорее смотались отсюда.

И прихватили с собой Маруську. Вот в чем дело! Маруська, наверное, заразная. И они нашли способ от нее избавиться. – Янка демонстративно отодвинулась от Нильса.

Нильс даже не обиделся – так он был озабочен.

– Вы очень ошибаетесь. Совсем не в этом дело. Они почему-то решили, что яхта принадлежит мне. И должна была стать свадебным подарком. Почему-то вождю. Калым у них такой.

– Начинается… – Семеныч встал, прошелся по хижине, откинул на входе циновку, выглянул за дверь. – Это не все?

– Не все, – вздохнул Нильс. – Мату-Ити сказал, в деликатной форме, что в таком случае можно сделать подарок деньгами. Как принято во всем мире.

– А приданое? – взвилась Янка. – Как принято во всем мире! Что дают твои «папа с мамой» за своей профурсеткой? Корзину гнилых бананов? Всем спасибо!

Нильс и тут не вступился за честь невесты. Похоже, начал прозревать. Казанова беззубый. Маамаа на сексуальной почве.

– Он еще намекнул, в деликатной форме, что, по ихним древним законам, имущество жены и мужа неделимы. В равных долях.

– Это как? – не понял я.

– Все мое имущество принадлежит Марусеньке. А все ее имущество – мне.

– Разбогател! – не выдержала Яна. – Отличную партию сделал. Выгодную. Сколько тебе кокосовых пальм положено? По брачному контракту.

– Типичное вымогательство, – оценил ситуацию Семеныч. – В первой стадии.

– Ну уж… Чего у меня вымогать? У меня, кроме Левушки, ничего нет.

– Да и тот кусается, – подначила Яна.

Семеныч закурил, опять выглянул за дверь и шуганул кого-то, из любопытных.

– Ничего нет… Как в старой сказке: отпущу твою бороду, если отдашь мне то, чего дома не знаешь. Ты наследства не ждешь? С исторической родины?

Нильс беспомощно пожал плечами.

– Скорее всего – нет. Родственники мои не такие уж близкие, да и не очень состоятельные. Тем более что я со всеми разругался. Антисемитов там почему-то не любят.

Бред какой-то! Ну даже если Нильсу светит какое-то наследство, откуда Мату-Ити может об этом знать? Да и наложить лапу на это мнимое наследство – весьма проблематично. К тому же ни один международный суд не признает этот фарсовый брак действительным.

– Лучше бы ты на мне женился! – выпалила Яна. – Я б тебе сразу развод дала, без имущественных претензий. После первой же брачной ночи.

– А я бы, – нашел в себе силы пошутить Нильс, – я бы у вас валенки отсудил.

Циновка на входе откинулась – вошел Понизовский. Озабоченный, хмурый. Без привычной усмешки на лице.

– Я сейчас с заседания совета племени, – совершенно серьезно, как министр Временного правительства, сообщил он. – Положение угрожающее.

Янка права: на этот остров со всех прилегающих территорий свозили сумасшедших. Как в лепрозорий. Так что мы сюда не случайно попали, Семеныч тоже прав.

– По их законам все имущество Нильса, поскольку он к тому же породнился с вождем (отягчающее обстоятельство), принадлежит племени. И он это имущество, движимое и недвижимое, обязан в трехдневный срок внести в социальный фонд острова.

– А если не внесу? – наконец-то догадался спросить Нильс.

Понизовский скорбно вздохнул.

– Боюсь, что в этом случае мы ничем не сможем вам помочь.

– Не понял. – Семеныч выпрямился во весь рост.

Понизовский наконец-то усмехнулся. Наверное, чтобы смягчить свои слова. Облечь их в форму шутки.

– На завтрак акулам.

– Я не согласен, – замотал головой Нильс.

– Я – тоже, – сказал Семеныч. И только я почувствовал в его голосе нотку угрозы.

– Да у меня недвижимости-то нет. А из движимого имущества – вот, только он. – И Нильс положил руку на Левину клетку.

Тот, естественно, не упустил возможности цапнуть его за палец.

– Этого еще не хватало, – испугалась Яна. – Семеныч, капни ему из своей фляжки.

– Лучше йодом прижечь, – возразил бережливый Семеныч и достал из темного угла нашу судовую аптечку. И никто, кроме меня, не задумался: яхты нет, а аптечка есть. А ведь она оставалась на яхте.

– Не надо меня прижигать, – самоотверженно прошептал Нильс. – Я получу заражение и… буду свободен от всех обязательств.

– Ауэ, маамаа танэ! – Янка схватила его за палец. – Легкой смерти захотелось! Нашел выход! А мы? Мы за твои похождения отвечать будем? Нет уж!

– Не отвлекайтесь, – напомнил Понизовский. – Положение не просто серьезное, оно критическое.

– Употреби свое влияние, Серж, – посоветовал Семеныч. – Сколько у нас денег, Серый? Нужно дать отступного.

– Тысчонка наберется, – сказал я, подумав.

– Еще чего! – Это опять Янка. – Мы что, из своего кармана должны его б… оплачивать?

– Возьмите свои слова обратно, – заносчиво потребовал Нильс. – Я не позволю обзывать мою супругу площадной бранью. Ауэ!

– Мы что, – поправилась Яна, – должны из своего кармана его супругу содержать? Нас пятеро, так? Значит, Нильс, твоя доля – двести баксов. Забирай и убирайся! И чтоб к вечеру конфликт был исчерпан.

– Глупо, – заметил Понизовский. – Мы их только разохотим.

– А что ты предлагаешь?

– Тянуть время. До прихода судна. Авось рассосется.

– Я против, – упрямо заявил Семеныч. – Мне кажется, на судно нам рассчитывать нельзя. Мне кажется, это будет им подкрепление. Ты, Серж, должен объяснить, что все имущество Нильса – это клетка с крысой и двести баксов. Вот только на это они и могут рассчитывать.

– Я попробую. – Он вышел из хижины.

Семеныч подождал, пока затихнут его шаги, и сказал:

– С этой минуты обсуждение всех наших планов в его присутствии делаем с корректировкой. По принципу – наоборот.

– Недаром я его сразу невзлюбила. Или он меня. …Понизовский вернулся довольно скоро.

– Давай деньги, Серый. Уговорил.

Когда он вышел, Семеныч виртуозно выругался.

– Как-как? – заинтересовалась Яна. – Повтори, я запомню.

Семеныч с удовольствием повторил и добавил:

– Это разведка боем. Им не эти мелкие баксы нужны.

После этих, в общем-то, знаковых событий обстановка на острове изменилась. Почти прекратились праздники, островитяне не обременяли нас своим гостеприимством – вплоть до того, что питаться мы стали отдельно, в своей хижине; в гости и на обильные празднества нас уже приглашали гораздо реже. Хотя продуктами снабжали исправно. В обмен на рыбу.

Но во всем чувствовалась какая-то настороженность. Будто над островом остановилась черная туча. И вот-вот она чем-то на него опорожнится: либо затяжными дождями, либо ливнем, а то и снегом с градом.

Через день-два Семеныч отрядил Понизовского взять под контроль нашего молодожена, а нас увел на берег, к Акульей лагуне, где не было ни чужих ушей, ни любопытных глаз.

– По оперативной информации, – серьезно сказал он, – Нильсу на днях будет предъявлено очередное обвинение.

Да, чекист – он всегда и везде чекист, даже если и бывший. И когда Семеныч успел завести здесь агентуру?

– Обвинение очень серьезное, по их понятию.

– Я ничего не понимаю, – призналась Яна, – в ихних понятиях, разрази меня Тупапау.

– Это крупная афера. Нильса хотят раскрутить, это ясно. На огромные деньги.

– Но у него же нет ни копейки за душой!

– Вот это меня и смущает. Я никак не могу найти объяснения всей этой истории. И потому мы не можем принять единственно верное решение.

– Давай вернемся назад, Семеныч, в начало истории. Как давно ты знаком с Нильсом?

Собственно говоря, я начал допрос. И не уверен, что только свидетеля.

– Несколько лет я его знаю.

– У вас были общие дела? Контакты, вроде служебных?

Семеныч немного замялся.

– Ну… как сказать. Штатным осведомителем он не был. Но кое-какую информацию по моей просьбе сливал. Имея в виду его клиентуру. При случае я через него и необходимую для той или иной операции «дезу» запускал.

– А взамен? Что он имел от органов?

– Крышевали его помаленьку. В смысле охраны его бизнеса.

– Вспомни, Семеныч, никаких на этой почве инцидентов не было?

– Ну, однажды, не так давно, я его отмазал. На него наехал один капитан дальнего плавания. Заключил договор на дератизацию, а денег не заплатил. Ну, я его немного за грудки подержал.

– Элемент мести исключаешь?

– Трудно сказать. Этот капитан, вообще-то, у меня под колпаком. И он об этом знает.

– Подумайте, гражданин Рокотов. В ваших интересах.

– Не дави, начальник… После этого инцидента кто-то пустил злой слух, что Нильс не столько выводит, сколько разводит крыс. Так что он прогорел до основания. Ну, я и предложил ему годик поплавать.

– А Понизовский?

– Ну, Серегу я знаю давно. Еще когда курировал наших загранцов. Тех, что плавали по свету.

– Он тебе тоже стучал?

– Не совсем. У него была обязанность контролировать комплектование экипажа.

– Это как?

– Следить, чтобы кто-нибудь где-нибудь не остался. Как-нибудь.

– Понятно. Как он на яхте оказался?

– Моей рукой, в общем и целом.

– Напросился?

– Можно и так сказать. Узнал о моем предстоящем плавании, выложил свой интерес. Он неплохой штурман, хорошо знает условия навигации в этих местах, я согласился.

– Теперь вспомни: кто из них раньше вошел в твою команду – Нильс или Серега?

– Закурить не найдется, гражданин начальник?

– Тамбовский волк тебе начальник. Кури.

– Вспомнил. Сначала Нильс. Потом я подумал о тебе и Яне. Был разговор с Понизовским. Так, так… О вас я ему тогда еще не говорил, я к вам еще не ездил. А вот о Нильсе сказал. Точно!

– Что именно, Семеныч?

– А я помню?

– Нильс и Понизовский до тебя общались?

– Нет. Они не были знакомы. Ну, мельком Сере-га его видел. На борту «Олигарха». Мы как раз с Нильсом капитанский коньяк пили. В капитанской каюте. Заглянул на минутку. Но я его тут же спровадил.

– О чем разговор шел?

– О крысах. Очень интересно он о них рассказывал. Популярно и научно в одном флаконе.

Янка слушала нас, открыв от любопытства рот, переводила глаза с одного на другого. При неподвижной голове. Она сейчас напоминала наши деревенские ходики. В виде мордашки котенка, у которого в такт маятнику глазки туда-сюда.

Наконец, она не выдержала.

– Ауэ, мореходы. Не отвлекайтесь. Семеныч, раскалывайся. По полной программе.

– По полной не могу. – Семеныч мотнул головой. – Но на некоторые вопросы отвечу. Не все могу и не все еще сам знаю.

– Что за остров?

– Международный бордель. С одной стороны. С другой – ловушка… для Нильса. Ну, и для нас за компанию.

Нечто подобное я и предполагал.

– Ни фига, Семеныч! – Янка даже присвистнула. – Чтой-то ты в такую даль в бордель потащился? Тебе ваине в Москве мало?

– Я потом тебе объясню. Это все декорация, – повел рукой Семеныч. – А в «па» у них база. Там и гримерка, и костюмерная, и столовая, и все прочее. Биотуалеты, кстати. Рация…

– Ты ее, естественно, вывел из строя?

– Теряешь квалификацию, Серый. Естественно, не вывел. – Тут он опять прав. До открытой игры еще далеко. – Да, скальпы эти… Парики, конечно. И еще – несколько книг на русском языке.

– Робер Мерль, – сказал я. – Роман «Остров». Из личной библиотеки Маруськиной родни.

– Насчет квалификации беру слова обратно. Такую же книгу, пошмонав негласно спальню великого вождя, обнаружил под подушкой.

– А я еще одну на борту яхты, в гальюне.

– И что ты мне скажешь за эту книгу? – прищурился Семеныч.

– Я таки скажу. Это история экипажа «Баунти», его совместной жизни на острове Питкэрн. Это для них – сценарий. Они все оттуда «списали» – обычаи таитян, мифологию, пляски, питание, даже имена себе присвоили. И словарь Серега оттуда содрал.

– Ага! – поспешила наябедничать Янка. – Вот этот орден, акулий зуб, которым Мату-Ити спьяна Серегу наградил, – он пластмассовый. Я его потрогала.

– Серегу? – возмутился я.

– Зуб! И у девок раковины в ушах – такие на Комсомольском проспекте в переходе продаются.

– Неосторожные они, не бдительные. Не профессионалы. Хотя не все, есть бойцы.

– Я бы сказал, здесь именно профессионалы собрались, разного профиля. Актеры и боевики. Но главные силы не здесь. На подходе. Еще вопросы?

– Хорошо. Все так, Семеныч. Этнографический экзотический бордель для страдающих от пресыщения. Жизненными благами в похотливую эпоху демократии. Но мы тут при чем? Нильс-то им зачем нужен? Серега тут с какого… бока?

– Легок на помине, – проворчала Яна. – Чтоб его Тупапау укусил. Пониже пупка.

Увязая босыми ногами в песке, к нам направлялся Понизовский. Очень даже белый человек: в шортах, в тропическом шлеме. И такой же непреклонный. Со взбитой высоко на лоб правой бровью.

– Яна Казимировна, – весело намекнул он, – а что у нас на обед?

– Золотая макрель в сыром виде под соусом из диких лимонов. Устраивает?

Понизовский сел рядом, вгляделся, щурясь, в океанскую даль, всю в солнечных брызгах.

– Куда же делась яхта, я все думаю.

– Течением унесло, – пожал плечами Семеныч. – Или кто-нибудь из министров двора его величества спер. И прячет в какой-нибудь лагуне.

– Была бы рация, – бесцельно посетовал Понизовский. – Запустили бы SOS.

– Была бы рация, – непримиримо рассудила Янка, – мы бы вообще сюда не попали. Людоеды! Тьфу! Всем спасибо!

Понизовский, сыграв бровью, усмехнулся по-своему.

– Вы, Яна Казимировна, не торопитесь других осуждать.

– Серый! – Янка повернулась ко мне. – Он на что намекает? Скажи: я разве людоедка?

– Ну… – И Янку не хотелось обидеть, и врать не люблю. – Не то чтобы очень… Но при случае…

– Вот! – Понизовский вскочил. – Сегодня как раз такой случай. Готовьтесь, Яна Казимировна.

– Я тебя жрать не буду! Отравлюсь еще!

– Я тут ни при чем. Сегодня вора поймали. А у них обычай – кто на воровстве попался, того все племя съедает.

– Живьем? – ахнула Янка.

Понизовский усмехнулся, на этот раз снисходительно.

– Почему живьем? Прекрасно приготовленного. В гарнире, с приправами. С ритуальными танцами.

– Ну да… Как же без танцев… кого-то жрать…

– Вообще, у них с давних времен поимка вора – тоже повод для праздника. Мяса им всегда не хватало, так что только изредка баловались дикой свининкой. Ну, а уж если вор попадется!..

– Уртам-байрам, – брякнула Яна.

Насчет байрама не знаю, а вот то, что «Баунти» не просто шоколадка, но еще и корабль, Янка наверняка только здесь узнала, к своему изумлению.

– Не знаю, как там на байраме, – отмахнулся Серега, – а на Таити зажаривание, вернее, запекание свиньи – целый ритуал. И я думаю, наш бедный жулик его не избежит.

– А посмотреть можно? – с присущей ей скромностью поинтересовалась Яна.

– Ни в коем случае! – ужаснулся Серега. – Только для посвященных. Но, если интересно, я в двух словах расскажу. Про свинью, потому что технология здесь едина. – И он красочно и аппетитно, со всеми кулинарными изысками описал процесс запекания свиной туши. Или вора. Технология-то едина. И не лишена интереса.

Роют большую яму, обкладывают ее изнутри камнями и разжигают в ней большой костер. (Непосвященные при этом в некотором отдалении танцуют и поют.) Затем выгребают угли, зашивают в брюхо свиньи самый большой и раскаленный камень, укладывают ее на дно ямы. (Непосвященные при этом в том же отдалении поют соответствующий следующий куплет и пляшут очередной танец.) Свиную тушу покрывают листьями банана. На листья укладывают слоями ямс, таро, авокадо, манго. (Танцы и песни.) Затем – снова листья, а поверх них – слой глины.

Теперь самое сложное – ожидание. Скрашиваемое танцами и песнями. Танцуют, поют, принюхиваются. Из всех природных запахов южных островов аромат парной свинины, запекаемой с такими приправами, – самый желанный. И возбуждающий…

– Ауэ! – воскликнула Яна. – Повтори рецепт, Серега. Я запишу. И буду в родных Пеньках баловать своего танэ свежеиспеченными бандюками.

– Я, собственно, разыскал вас, – холодно ответил Понизовский, – чтобы передать приглашение на ужин.

– А его… Ну, этого… это блюдо… – спросил Семеныч, – он еще жив?

– Я тебя понял. И не пытайтесь его отбить. Тем более что уже поздно. Его уже умертвили. И, кстати, ребята, не вздумайте за столом отговариваться никакими табу. В этом случае вы становитесь сообщниками вора. По понятиям.

– И нас ожидает такая же участь? – это я спросил. С издевкой.

– Вас ожидает такая же участь, – без издевки, равнодушно ответил Понизовский. – И я думаю – в любом случае.

Он еще раз, наглец, поклонился и зашагал к хижинам. Мне безумно захотелось схватить его за ногу, свалить и придушить насмерть, уткнув мордой в песок. Но Семеныч приказал мне глазами: «Отставить!»

И я послушался. Хотя мы оба полковники. Правда, разных ведомств. Хотя он, к тому же, еще и капитан. Разбитого корыта…

– Я этого вора есть не буду! – заявила Янка, когда Понизовский скрылся во дворце. – Я вон своего мента никак догрызть не могу.

– Будешь! – уверенно сказал Семеныч. – Еще как! Давненько мы мясного не пробовали. Оттянемся. – И пообещал: – А пить будем из моей фляжки!

И тут он опять прав. Если есть здесь солярка, если есть электричество и биотуалеты, так почему же не быть, например, клофелину? В бардаке-то…

Мы трепетно собирались на каннибальское пиршество. Янка оделась скромно. Обулась в кроссовки – ее нежные европейские ножки успешно прошли акклиматизацию.

В тропиках трудно спрятать на себе оружие. И поэтому Яна взяла с собой свои опорки, бывшие валенки.

– Могут быть вопросы, – поосторожничал Семеныч.

– У меня уже есть ответы. «Мало того, что украли нашу яхту, так вы еще друг у друга крадете. Нет уж, я своим имуществом дорожу!»

– Только не в такой резкой форме, – посоветовал Семеныч.

И я с ним согласился. Не настала еще пора грубить.

Мы были уже готовы, когда за нами зашли молодожены в сопровождении Понизовского. Нильс был великолепен – стар, пьян, влюблен. Маруська… Мне почему-то показалось, что она… Нет, не стара, не пьяна. Но, кажется, тоже влюблена. В ее взорах, которые она бросала на Нильса, очаровательно сплавились чувства любовницы и внучки. И еще мне показалось, что сенатор Понизовский несколько этим встревожен. Уж не ревнует ли?

Он поймал мой взгляд и сразу же постарался отвести подозрение, спросив с недоумением Яну:

– А зачем тебе валенки?

– Чтоб не сперли. – Она взяла валенки под мышки и вышла из хижины. Обернулась: – А на «ты» мы с тобой не пили. Всем спасибо!