Рубеж веков

Глава 13

Конь — это конечно хорошо, но как с непривычки всё болит. Хоть обратно переходи в контарионы, да таскай на себе, а не в обозе, панцирь да топай пешком, глотая пыль за всем войском. Что примеряет, так это то, что на коня можно нагрузить фунтов не менее двухсот сорока фунтов поклажи, а это всё-таки немало!

Но сейчас Лемк трясся на спине своего Гемона с двумя десятками солдат-скопефтов по просторам Фракии, держа справа от себя Эврос и «патрулировали» окрестности. Необходимость в этом возникла после того, как герцог Карл Эммануил увёл большую часть кавалерии, и держать под контролем довольно большую область впереди и по сторонам войска стало проблематично. Поэтому было найдено простое решение. Все ещё помнили, как банда солдат напала на юрюков, отбив у них в качестве добычи немало коней, которых они оставили себе. Коней у них не стали забирать, нет. И выкупать не стали. А отобрав среди них стрелков, сформировали из них несколько групп, которые совместно с кавалерией теперь шли впереди войска, искали засады, останавливали беглецов и дезертиров, если такие будут, поворачивать торговые караваны навстречу войску, не допуская их до городов, к которым они шли. Могли ли они сами считаться кавалерией? Нет, ни в коем случае, это бы подтвердил каждый из них. Они пробовали стрелять и заряжать аркебузы с мушкетами на коне, и это было невыполнимо для них. Надо сказать, что лошади, доставшиеся им от юрюков, спокойно относились к запаху и виду крови, но вот порох и выстрелы… Они взвивались, шарахались от выстрелов, выкидывая из седла всадников, то есть пугались неимоверно. Ни о каком бое из седла, даже если можно было заряжать верхом, не могло быть и речи. К тому же мушкеты были для этого чересчур тяжелы и длинны. Их тактикой должны были стать высматривание противника и быстрое отступление к основным силам. А если этого невозможно было сделать, то спешиться и занять укрытие, огнём отогнав преследователей, либо перебить их. Поэтому Лемк трясся сейчас с аркебузой, лежащей на луке седла, и, расстегнув капанич и ворот рубахи, подставил грудь под освежающий ветерок.

Вокруг была такая красота, что хотелось петь. Песен Теодор знал не слишком много, в основном поэмы и стихи старых веков, а потому начал напевать ту, которой их учил Глёкнер:

На него стали оглядываться его товарищи.

Кто-то, кто знал эту песню, тоже негромко подхватил:

Паск Ботелла, возглавлявший наш отряд, никак не отреагировал на наше исполнение, держась впереди. Он вообще был молчун и очень выдержанный человек. По происхождению испанец, он был раньше простым солдатом, и даже в инструктора не попал, хотя опыта у него было достаточно. И лишь недавно он стал одним из протодекархов, и хоть и не участвовал в ночном нападении, каким-то другим образом раздобыл коня, отчего, учитывая его опыт, его и поставили старшим одним из патрулей.

Ипсала была пройдена, сдавшись без боя войску, которое, взяв с города контрибуцию, не останавливаясь шло дальше. И сейчас отряд всадников находился у города Дидимотихон, бывшим когда-то местом летного отдыха императоров из-за красот природы. Возле города было построено множество вилл и мест отдыха придворных вельмож. Цены на жильё в самом городе не уступали ценам в столице. После прихода орд исмаилитов, этот город, не имеющий стен, сдался на их милость. Причем ряд высокопоставленных комитов перешла на службу к султану, отчего по названию города всех ромейско/греческих сторонников сарацин стали называть «димотами». И количество димотов со временем росло, чем чаще терпели поражение правители ромеев. Многие из них перенимали религию захватчиков, становясь верными исмаилитами, во многом чтобы не терять свои богатства и доступ к власти. Что говорить, если даже члены правящей династии не раз сбегали, по тем или иным причинам.

Именно где-то здесь были сформированы первые части мартолов, набранные из бывших ромеев и греков отряды, которые помогали с тех пор султанам во многих кампаниях. До недавних пор именно из них предпочитали держать гарнизоны в завоеванных в последние времена землях сербов, хорватов, штирийцев, Унгории, Буджака. Их даже сами сарацины называли «низам» — истинные солдаты. Получая значительную плату, пользуясь рядом льгот, которые не всегда были даже у простых сарацин, им было неважно против кого воевать — с исмаилитами ли, с мессианами запада или ортодоксами, которыми продолжали себя считать. Но пара затяжных войн на западе привела к тому, что ряд льгот им отменили, и вместо того, чтобы поддерживать порядок, они порой сами становились теми, с кем им подлежало бороться — «клефтами», то есть местными горными разбойниками.

Но времена идут, город потерял прежнее значение. Обитатели этих мест умерли, переехали в другие места и за их белокаменными особняками, являвшимися когда-то образцами красоты, перестали смотреть. Они хирели, старели, рушились от времени. Их растаскивали крестьяне на строительство своих построек. И только порой среди травы или густых кустарников выглядывали края белоснежных колонн, обвитых плющом, конские копыта стучали по мраморным плитам, и порой виднелись затейливые рисунки, выложенные цветными камнями.

Солнце прошло свой зенит, когда Паск отослал десяток всадников с ещё одним декархом по обнаружившейся в начавшемся негустом светлом лесу тропе, с целью проверить, что там. Если ничего интересного не встретят, то пусть поворачивают назад, чтобы к ночи быть в расположении, а их не ждать. Сам же с оставшимися всадниками и Лемком проследовал далее. Отряд всадников свернул на тропинку практически неслышно, так как копыта коней ступали на слой мха и листьев, лишь порой позвякивая сбруёй. Порой в кустах пробегали кабаны, зайцы безбоязненно выходили на тропу, рассматривая людей в странной одежде. Паск приказал нескольким стрелкам держать фитили подожжёнными, на случай если кабанчик или косуля решат выглянуть навстречу всадникам.

Примерно через полчаса один из солдат, в заломленной на затылок шапке, державшейся будто приклеенная, обратился к протодекарху, пользуясь тем, что тот свободно сносил панибратское отношение:

— Паск, а Паск, жрать уже что-то охота. Может остановимся, а?

— Нам надо ещё пройти этот лесок, а там дальше повернём назад и в лагере уже полноценно поедим, если никого не подстрелим.

— Так уже полдня крошки во рту не было! Мы же сдохнем так до вечера! — присоединились остальные.

В притороченных сумах были припасены лепёшки, вяленое мясо, сыр, фляга с разведённым вином.

— Ладно, обжоры, найдём сейчас удобное место и остановимся. Если приметите какие развалины, то дайте знать. Там порой хоть стены есть. Эй, Раду, ты впереди держись!

Названный солдат был когда-то пастухом и был довольно неплохим охотником.

Продолжили путь ещё немного, пока не выбрались на крохотную полянку, с одного края которой оказались мы, а на другом — полуразвалившаяся вилла времён старой империи, позади которой начинался тёмный хвойный лес. Но там были не только руины. Вернее, не совсем руины.

Несколько расседланных лошадей были привязаны у одного из обломков здания. Рядом лежали сумы и мешки. Чуть дальше, прислонённые к кладке из белого камня стояли ряд мушкетов.

А на ромеев, медленно выезжающих с тропы один за другим, недоуменно смотрели несколько человек в сине-оранжевых одеждах, в широких шароварах и тюрбанах на голове, сидящих на обломках колонн и стоящих у небольшого костерка.

Несколько секунд две стороны глазели друг на друга, пока кто-то не крикнул что-то неразборчивое и всё завертелось. Сарацины бросились к оружию, а потом обратно к костру, поджигая свои фитили.

Паск кричал, указывая в сторону более малочисленных врагов:

— Вперёд! Рубите их! Стреляйте и колите!

Кто-то начал спешиваться, а кто-то, не дожидаясь выпалил из аркебузы с седла. Ближайшие кони вскинулись, встали на дыбы, а горе стрелок вылетел из седла вместе с ещё одним товарищем.

Теодор спрыгнул с седла, отпрыгнув от обезумевшей лошади, а сам начал дрожащими от возбуждения руками готовить аркебузу к выстрелу — вдел фитиль, прицелился в стоявших группой врагов и выстрелил. Брызнули искры, вырвавшийся дым на время скрыл результат огня.

С той стороны так же раздались выстрелы, и пара стрелков, пронзённые пулями, упали.

Ботелло рванулся вперёд, выхватив свой меч, и разрубил голову одному из «тюрбанников», который рухнул на месте. Но успех его на этом и закончился, так как из проёма стены разрушенной виллы, там, где когда-то по-видимому было окно, выскочил воин в тёмной броне, оказавшись поблизости от Паска. Вытянув руку, в которой был зажат пистоль, он выстрелил в Ботелло, отчего тот, схватившись за грудь, сделал несколько шагов в сторону, но от ударов сабель уже тех, кто до этого стрелял из мушкетов, а сейчас схватились за сабли, упал.

Видя гибель своего командира, бойцы растерялись.

— Да стреляйте вы уже! Целься! Пли, ходячие вы задницы!

Бойцы, которых помимо Лемка было ещё человек шесть, заученно выполнили команды, которые им вбили в головы. Залп почти в упор на бегущих к ним исмаилитов, и ещё пара из них падает. Но тот, что в тёмной броне и один из «сине-оранжевых» не дрогнули, а страшно закричали, кинувшись на растерянных солдат, держащих свои ружья и пытаясь их перезарядить. Удар сверху саблей и пальцы солдата веером разлетелись, а он сам падает с дико крича, зажимая второй рукой покалеченную кисть.

Теодор, дрожа, уже насыпал затравочный порох на пороховую полку, безбожно его рассыпая.

Тёмная броня оказалось длинной кольчугой до колен, в которой сарацинский воин в шлеме с открытым лицом и двумя белыми перьями, вставленные во втулки на передней части шлема, был очень быстр. Два стремительных удара и ещё два стрелка падают, обливаясь кровью. Новый шаг, отклонился от удара аркебузой, нанесенной как аркебузой и совместно со своим «сине-оранжевым» товарищем они совместно пронзают и этого солдата.

Сзади к ним, временно справившись с болью кинулся боец с изувеченной рукой и один из двух оглушённых, упавших с коня и пришедших в себя. Достав один корд, а второй такой же парамерион, как у Лемка, они попытались ударить в спину сарацинам, но у них не получилось. Один крикнул второму, и они бросились в разные стороны, а потом, совместно бросились на одного солдата. «Сине-оранжевый» сделал выпад в ногу, от которого стрелок успел сделать шаг в сторону, но «тёмный» прыгнул и ударил всей массой своего тела, срубив бедняге голову. Изувеченный ударил своим кордом, но его нож не нанёс никакого урона броне убийце солдат, а вот сам уже от ответного удара, отрубившей ему руку по локоть, защититься уже смог…

Ромеев, вместе с Лемком, на ногах осталось трое, против двоих воинов, которые уже посекли столько их товарищей. И один, не выдержав, бросил так и не заряженную аркебузу в сторону врагов и бросился бежать, что ему и удалось сделать, пока сарацины разбирались с его товарищами.

Но в тот момент, когда воин в длинной кольчуге разобрался с изувеченным, Лемк был готов к выстрелу, который он и произвел, целясь в ненавистного врага. Расстояние было плёвым, шанса промазать не было. Аркебуза исправно выстрелила, но из-за того, что Теодор пересыпал пороха на полку, шарахнуло у него перед глазами огнём так, что он, хватаясь руками за обожжённое лицо, ослеплённый упал в траву.

Сколько прошло времени, Теодор не знал, когда он сумел открыть глаза и увидеть не красно-чёрные пятна перед глазами, а окружающую изумрудную зелень травы. И пришёл в себя он вовремя, чтобы увидеть, как оставшийся в одиночестве враг добивает его последнего товарища, перерезая ему горло.

Сарацин, увидев, что у него появился ещё один противник, метнулся к нему, занося руку с кинжалом для удара, но кинувшийся навстречу Лемк сумел перехватить его руку своей левой и они, рыча и осыпая друг друга ударами. Пока они перекатывались, тюрбан упал с головы врага, под которой оказалась выбритая голова. Свободная рука сарацина вцепилась в волосы Теодора, запрокидывая его голову, в то время пока его правая рука скользила по мокрой от пота макушке врага.

Но подогнув ногу, он вытащил засапожный нож и начал бить врага в бок, раз за разом, нанеся десяток ударов, протыкая одежду и мышцы, скользя некоторыми ударами по рёбрам, пока не почувствовал, что хватка рук врага стала слабеть и его ладони разжались, выпуская волосы Теодора и кинжал, что успел сделать несколько царапин на его шее. Удивлённый взгляд и чёрные глаза противника застывают, смотря куда-то в кроны деревьев.

Теодор сел на колени, неверяще смотря на поляну. Все его товарищи лежали. Порубленные тела застыли в причудливых позах, вывернув руки и ноги. Глаза на отрубленной голове одного из стрелков осуждающе смотрела на Теодора, что он один остался в живых.

Откуда-то со стороны тел раздался стон.

— Нет, я не один выжил! Есть ещё!

Поднявшись с колен, он бросился к телам, ища тех, кто выжил. Кому можно было бы оказать помощь.

Один… Другой… Нет, мертвы. Но вот есть дыхание. Раненый пулей боец в верхнюю часть груди, по имени Раду. Как ему помочь? Что делать?

Расстегнул намокший от крови кафтан, разрезал рубаху. Из круглой маленькой раны текла кровь. Кинулся к Гемону, который далеко не отбежал, взял в суме чистую рубаху, половину которой свернув приложил к ране, а ругой перетянул грудь. Взявшись за подмышки, перетащил его к дереву, оставив его там.

Проверял остальных, был ещё один, Джованни, раненый пулей, которая попала ему в бок, разбила ребро, отчего часть его торчала наружу, но он умер у него на руках. Подошёл к Паску, и, о чудо, он был ещё жив! Пуля из пистоля попала ему под ключицу, несколько сабельных ударов пришлись по рукам и груди, но кожаный камзол частично защитил от ударов. Теодор начал срезать с трупов одежду, выбирая ткань почище, чтобы перетянуть раны испанца и разрезав камзол, потому что снять его не удалось, начал этим заниматься.

Оказав ему помощь и оттащив к Раду, он в последнюю очередь подошёл к сарацинам.

Умирали «сине-оранжевые» сарацины, пробитые пулями. Часто-часто дыша, один из них хотел что-то сказать, но не смог, застыв с искажённым в муках чертами лица. Их главный, тот что в кольчуге, лежал, вытянувшись в полный рост. На его лице была улыбка, и через чёрную бороду белели зубы. Казалось, что он был вполне доволен тем, как всё сложилось.

В лесу начинало темнеть. Уйти отсюда, до наступления ночи добравшись до своих было практически невозможно. Да, можно ускакать одному, вернувшись с подмогой — но это уже будет минимум утро, если тем более он не заплутает в ночи. Что случится в это время с беспомощными ранеными не знает никто. Дикие звери, товарищи этих сарацин — произойти могло всё что угодно. Попробует он раненых посадить на лошадей и увезти — а вдруг они этого не выдержат и умрут? К тому же, вдруг второй отряд или другие патрули слышали выстрелы и придут на помощь. Да и был сбежавший… Он хоть и гнида редкостная, но надо рассчитывать на лучшее — вдруг он приведёт подмогу.

Поэтом Лемк решил, что на ночь останется на этом месте, и будь что будет. Дождётся утра, и если помощь не появится, то он уже будет думать тогда как поступить.