Рубеж веков

Глава 6

Не всё, но многое из этого знал последний нищий у ворот самой захудалой церкви в Девтере. Новости и слухи — это было то, чем жили многие жители города. Когда целыми днями жизнь заполнена беспросветной рутиной и тяжёлой работой, то сидя на пороге своего дома, глуша самое дешевое пойло (и хорошо, если есть медь на него), и общаясь со своими товарищами, можно многое узнать. Один — сам рыбак, или уже успел пообщаться с ними, купив пару свежих рыбин на ужин. Он видел или узнал о новых суднах, что вошли в одну из гаваней. Другой, грузчик, таскал под указанием гильдейского управляющего тюки, катил бочки, и услышал какие-то оброненные фразы матросами, гребцами, пассажирами, или самим хозяином, если он изволит остановиться и немного провести времени в этой портовой вони. У третьего жена работает поварихой в господском доме, «бери выше, этот тот, что на втором холме!», видела гостей. А её подружка, что подавала гостям полотенце, так вообще услышала интересные разговоры. У четвёртого, самого уважаемого, брат служит декархом виглов, и он по секрету шепнул кое-чего, чем он и поделился с товарищами, немного перебрав с выпивкой. Слухи и новости появлялись, разносясь по всему городу, кого-то радуя, кого-то огорчая, кого-то оставляя равнодушным. А кто-то просто откладывал в голове, с целью — а может когда-нибудь пригодится.

Теодор и Илия, оказавшиеся при тасовании подразделений в одном полулохе, сидели, привалившись к стене дома, подложив под себя свои свернутые эпилориконы, подкладкой наружу. Не вывернешь, загваздаешь их — так командир тебя потом прибьёт за такое растяпство.

В животе переваривался завтрак-аристон. И хоть Великий пост не касался тех, кто служит в армии, их почему-то продолжали кормить довольно скромно. Кормёжка значительно ухудшилась после зимы. Если первоначально им, простым солдатам, выдавали минимум по два фунта пшеничного хлеба, полфунта сухой крупы на кашу, фунт мяса, одну мину пива или малую меру вина в неделю, и хватало на завтрак и ужин, а порой могли и в полдень накормить, то сейчас это можно было лишь вспоминать. Фунт ячменного хлеба, вместо мяса — рыба, как правило в форме похлёбки с мукой (тогда могли хлеб не выдать), пива не видели давно, а вино было настолько разбавленным, что мало чем отличалось от воды. Конечно, для многих и это было совсем неплохо. Минимум половина их новых товарищей была вполне довольна.

— Вот ты посчитай, — говорил щербатый аркебузир по прозвищу Птох, — деньги дают: это раз, я на них худо-бедно, но свою с двумя малыми содержу. Одёжку нам дали. Тут один кафтан монет на 6 гроссов потянет. Значительный прибыток! Это, значит, два. Кормят, опять же… — он запнулся, подбирая слова. — Ну, в брюхе что-то есть, уже неплохо! И каждый день! Я раньше, если не заработаю чего за день, то ложился спать не евши. Так потом соседи смеются — у тебя ночью в доме гром гремел! А я им — то не гром, то брюхо моё так урчало!

Все посмеялись, вспоминая свою жизнь.

— А в церкви-то иначе кормили, — включился в беседу Илия, старательно пришивая заплатку на рубаху, взяв её с кушака. Получалось какое-то чёрное пятно на серой ткани. — и яиц варёных нам иногда давали, и масло оливковое в каше было, и зелени с огорода притаскивали — лука и чеснока так ешь, сколько возьмёшь. И бобы часто готовили, и горох. И рыба всякая разная была, а не одна и та же… И жарили, и на пару её.

У некоторых солдат, отдыхавших рядом, забурчало в животах.

— Зажрались вы там, в этой церкви. — без злости, а просто как подтверждая истину, сказал смуглый, черноволосый и сухой Мармарец. Имени его никто не запомнил, а вот историю, как он уплыл с острова, когда не смог заплатить внеочередной султанский налог — авариз, бросив дедовский дом, помнили все. Так его и прозвали, как и многих по местности, откуда прибыл. Или просто звали — Мармар. «Фамилия — удел благородных, нам и прозвища хватит» — сказал опытный в жизненных делах, судя по нескольким шрамам на голове, критянин Гедик. Он был тут же — разрезал конец своего кушака и сплетал из них косички. Судя по внешности, он не очень походил на ромея, грека или итальянца, а больше на сарацина, но кого это волновало?

— Людям жрать нечего, а они там объедаются. Нацепят потом на себя одёжу побогаче, цепь поярче и ходят, просят милостыню. И не отводят взгляд же! И как им, таким, что-то подавать. А не подашь или на службу не придёшь — виглы придут. «Ты, говорят, плохой мессианин! Следуй теперь отрабатывать.» — продолжил за мармарца оливриец Никифор. — И идёшь работать тогда, когда отдыхать должен. То стены им ремонтируй, то воду вози на огороды, то ещё какое дело.

— А ты думаешь, нам там легче? — не остался в стороне Лемк, которого задело, будто они там сидели без дела. — Вошёл в возраст, так отрабатывай еду, которую на тебя тратят. Пока малые были, так учили с утра, а потом за работу. Нету работы рядом — идите в порт, зарабатывай там медь на разгрузке.

— Зато писать — читать научили. — не успокаивался оливриец, мечтательно закатил глаза. — Можно пойти, поклониться каком-нибудь купцу. Так и так, возьми меня на службу! А там работа что, сиди на месте в доме, пером шевели. Тебе уж и слуги принесут с господского стола чего перекусить, может даже паштета печёночного какого. Или молока с белым хлебом. И вина не забудут в конце дня подать. — совсем он увлёкся мечтаниями.

Животы заурчали громче.

— Ну так давай я тебя научу. — перебил Лемк его мечты.

— Эээ… — вернулся тот на землю — старый я уже, поздно мне это всё! Это я так, помечтать только.

Помолчали.

— А ты вот о чём мечтаешь? — спросил он.

Теодор почесал затылок. Мыслей в голове особо не было.

— Да, как и все. Монет подзаработать. После контракта в комиты попробовать попасть. Лучше в комиты ворот. Повезёт — буду у Орейских или Феодосиевых ворот, считать, чего купцы привезли. Форму себе куплю красивую, дублет чёрный, как у испанского капитана, в котором он недавно за новой турмой наблюдал на плацу. Да, которую из тех, кого мы ловили составили. Жену выберу откуда-нибудь из-за кварталов, что за Константиновыми стенами…Хочу ещё, чтобы это всё было, мы победили и город стал такой как прежде. Не, Верни, не как при отцах и дедах. Тогда уже было что и сейчас. Хочу, чтобы было как ещё раньше — пятьсот, тысячу лет назад.

Все наморщили лбы, поражённые глубиной и величием мечтаний:

— Хватил…

— Начитался там совсем!

— О, я тоже так хочу!

— А ты, Илия, чего хочешь? — спросил Лемк у малого друга. Малого, как его слегка подначивали — потому как из их кампании Илия был самым мелким.

— Ясно чего, заработаю денег, да женюсь сразу. — ответ был уже наготове — Когда приду с войны закончив контракт, то отец моей Кики точно не откажет! — он так взмахнул рукой, что нить в игле не выдержала и порвалась.

— Ну и ладно… — он отдал иголку Гедику, который тут же засунул её за отворот своего полукафтана. — И так хорошо получилось.

Несмотря на то, что наступило летнее время, и плотный эпилорикон и полукафтан всё так же находились у них. Поговаривали, что ещё скоро должны выдать новую обувь, уже летнюю, и шляпы, вместо шапок. А пока, по тёплому времени, полукафтан носили полурасстёгнутым сверху или снизу. А эпилорикон совсем расстёгнутым, поднимая и подворачивая полы за кушак.

— Если дождётся, и папаша не выдаст её за эти годы, за кого-нибудь другого!

— Она обещала ждать! — воскликнул оскорблённый в лучших чувствах Илия и уже был полезть в драку, но тут послышался грохот, и по улице галопом пронеслась кавалькада всадников. Замешкавшихся убраться с их пути к стенам горожан, идущих по своим делам, они раздавали плетей. Солдаты, попавшиеся на их пути, не избежали этой участи, оказались к тому же ещё сбиты с ног.

Хохоча, всадники промчались далее.

Их Глёкнер, оказавшийся среди тех, кому попало плетью, шипел, как-то непонятно разговаривал, видно на своём языке и выглядел очень зло.

— Вот мы попали! — наверняка подумал каждый. А кто-то и вслух высказал. — Паскудные твари!

Но Глёкнер лишь ещё пошипел, поругался, а потом куда-то ушёл.

— А вы заметили, кто это был? — спросил Верни, местный, с которым Илия неплохо сошелся, в чём-то найдя общий язык.

— Богатенькие придурки, что понакупали коней, а скакать на них не знают где… — отряхивая одежду и заново повязывая кушак с торчащим из-за него двухфутовым кордом без ножен, отозвался Мармар.

— Нееет, плохо рассмотрели вы его, — улыбнулся Верни — там же во главе сынок Нисона Франгопола!

— Это ты сейчас к чему? — не понял Никифор.

— Ну кто такой Франгопол?

— Один из помощников хартулария Гарида.

— И чем он обычно занимается? — пытался подсказать свои ход своих мыслей Верни.

— Продукты привозит, он же комит снабжения.

— А ты помнишь, какой он был в начале зимы? Как он выглядел?

— Да как и все — наш кафтан, сапоги только у него ещё были, точно. Всё равно не понял…

— А сейчас как выглядит?

— Нууу… Вчера в башмаках с пряжками серебряными был, штаны короткие, широкие, с разрезами, паклей набитые, куртка с валиками на плечах, цепь серебряная да шапка, точно тарелка с пером на голове…Выглядел, словно купец французский!

— Ну, так подумай, — Верни уже начал терять терпение. — мог он раньше снарядить своему сыну целую кавалькаду всадников?

— Нууу, нет, наверное… А что? — всё не доходило до оливрийца.

— Ой, да ну тебя!

Лемк успел немного рассмотреть их. Причём они ему уже попадались недавно. Это, конечно, не свита Великого логофета, но по местным меркам — вполне достойно. Остроконечные шлемы с металлическими наушниками и кольчужной бармицей. Касидион, кажется, такой называется. У парочки какие-то высокие остроконечные металлические колпаки. Самого Франгопола не рассмотрел, а вот у других всадников — кольчуги с металлическими пластинами, у двоих с надетыми поверх них цветастыми эпилориконам. Успел ещё заметить поножи, не сплошные, а из нашитых пластин. Оружия не заметил, но копий не было. Но даже всё это стоило на состояние. Самое дорогое — конечно лошади. Самая нижняя цена в городе — от семи дукатов за не самого хорошего коня. Их тут просто негде было содержать. Надо быть довольно состоятельным человеком, чтобы платить за корма. Румелийцы и анатолийцы давно издали указы о запрете вывоза злаков, а силистрийских урожаев на всех не хватало, из-за чего последние годы цены на сельскохозяйственную продукцию росли каждый год очень быстро. Город и поддерживал своё существование во многом тем, служил перевалочным пунктом в торговле восточных стран с Европой, как бы ни запрещал там понтифик католикам торговать с исмаилитами. По суше было слишком не выгодно — на перевозку купленного в одном месте мешка зерна уже через восемьдесят — сто миль, тратилось больше средств, чем он стоил. А вот морем — гораздо дешевле. Не надо кормить — поить волов, коней, верблюдов, погонщиков, охрану, опасаясь многочисленных разбойников… Небольшая команда старого большого нефа могла вмещать более тысячи человек и больше четырёх тысяч фунтов весу! А нефы — неповоротливое старьё, которое на воде уже не сыскать. И хоть грузоподъёмность изменилась не сказать, что уж совсем намного, но выросла скорость кораблей, позволяя сделать больше рейсов, если есть что купить и где продать. Если у тебя уже есть много парусов, то и кормить «дармоедов» на вёслах не надо. Конечно, есть сложности и тут, особенно у галер. Ели у тебя рабы на вёслах — то это одно. Но купить их стоило немалых денег — стоимость одного, это не один десяток золотых монет. А если наёмные гребцы, то другое, но как сказать… Гребцам платят неплохие деньги, но на эту каторжную работу даже в Городе никто не рвался. Надорваться на ней — очень просто. Поэтому галер, хоть и было ещё довольно много, но Лемк своими глазами видел, участвуя в разгрузке всевозможных суден, что тех кораблей, кто нёс только парусное вооружение — с каждым годом становилось всё больше и больше.

Пока всё это вертелось в голове, двое оборванцев под командой прилично одетого мужчины протащили, впрягшись в постромки, тачку со стоящей в ней большой, не менее чем десятивёдерной бочкой. Тачка поскрипывала, оборванцы кряхтели, стучало привязанное ведро… И всё это распространяло сильную вонь.

— Эй, суконщики! Вы хотя бы свою бочку прикрыли плотнее!

— Переливается же!

— Теряете своё жидкое золото!

Солдаты гомонили, а оборвыши катили себе тачку дальше, привычные ко всему.

— Будете смеяться, так наша гильдия вашу латрину в последнюю очередь обходить будет! Сами ещё вёдрами через город будете к нам её таскать! — отойдя на расстояние, крикнул их командир.

Кто-то хотел уже побежать за ним, чтобы научить почтительности, но вновь появился Глёкнер. Сначала он повёл своих солдат в казармы, где они оставили оружие. Затем их повели получить новую форму. Правда из формы действительно выдали не много — пару носков, летние головные уборы, новые штаны. После этого (самое приятное) начали выдавать жалованье. Один из младших помощников комита Священных щедрот отсыпал монеты, отмечая в списках имена получивших и вычёркивая тех, кто выбыл по болезни и смерти.

Им уже выдавали зимой деньги, и теперь Лемку полагалось выплата за последние три месяца. Получив с десяток серебряных монет разных стран и достоинства, а также существенную горсть меди, он стал ждать, пока весь их отряд получит свои кровные. Но подарки дня на этом не остановились. Им давали время до завтрашнего вечера, которое они могли провести свободно в городе! Крики радости поднялись такие, что казалось будто стены Города, как когда-то стены Иерихона падут от этих звуков, и труб не надо будет. Разыскав с Илией своих друзей, они со своими товарищами пошли тратить приобретённые богатства. Хранить при себе было неудобно, медь весила существенно. К тому же воровство, хоть и жестоко каралось, вывести так и не смогли. Поэтому самое ценное всегда старались держать при себе.

Хороший совет дал Гедик: если они пойдут в поход, то нужна будет фляга под воду. На розыски их и отправились друзья, так как ни у одного её не было. В процессе блуждания по форумам Лемк приобрёл себе ещё несколько полезных вещиц. Первое, что увидел — был простой нож, с односторонней заточкой, купленный им за два гроссо. Потом — простой кожаный пояс, кошель, огниво, свою иглу. Купили тыквенные фляги, за которые Месал торговался так, что под конец торговец уже хотел просто выгнать их. Глядя на полуразвалившиеся ботинки из бычьей кожи, зашли на улицу к сапожникам, купив готовые сапоги, в которые было без разницы — левую или правую ногу совать. Всё это вылилось в круглую сумму, но последние свои деньги хотел оставить у букинистов, но у него уже не хватало денег ни на одну из приглянувшихся там книг. А уж чего-чего, в городе было из чего выбирать любителям книжной мудрости — от священной литературы, до сатирических поэм древности, от сочинений императоров, до изредка, но попадающих сюда зарубежных научных фолиантов.

Ну, а уж затем пошли в таверну, есть настолько вкусную пищу, насколько могли себе позволить, и пить неразбавленное вино. Набившись в одну из приличных таверн, они, евшие и пившие в три горла, обнимая доступных дам, которые готовы были услужить за одно-два гроссо, которых объявилось довольно много, они чувствовали себя вполне счастливыми. Все трудности, пот, который они пролили, холод казарм казался им совсем несущественным по сравнению с этим моментом жизни. В зале были только ромеи и греки, поэтому, когда завалилась толпа моряков «марковцев» — венецианцев, все были уже настолько навеселе, что для драки не пришлось даже искать повода, просто дружно бросившись на них с кулаками, припоминая им все обиды своей страны по отношению к их. Но моряки не растерялись, и так же, матерясь по чём зря, кинулись в ответ, размахивая лавками и кувшинами.

Но какие бы отважные и трезвые они не были, ромеев было просто больше, они были злы и в состоянии куража выбили противников на улицу, где и оставили лежать. А сами бросились от приближавшегося отряда виглов, которые топали так старательно, и так неторопливо, что орава солдат успела скрыться, унося и не стоящих на ногах товарищей. А венецианцы, по старой традиции «проигравший платит», остались на месте, проклиная тот день, когда они решили сюда сунуться.

Друзья, решив продолжить веселье, пошли в следующую харчевню. Где их и застало известие, что савойский герцог Карл Эммануил с союзниками высадились у мыса Кале (Капо-Греко) и осадили крепость Килитбахир.