Русофобия

16 августа

Отель «Уолкотт»

6.33 утра

Я проснулась со странным ощущением, будто я была выспавшейся, отдохнувшей и полной сил. Я взяла с тумбочки телефон, чтобы посмотреть сколько времени. Надо же всего половина седьмого утра, а я уже бодра и в прекрасном расположении духа. Но когда заметила шесть непринятых вызовов от Ефимцева, сразу же сникла. М-да, хорошо, что я в Америке, через океан не достанет, надеюсь. Может, пока не перезванивать? Хоть кофе выпью сначала.

Тут же постучали в дверь номера.

– Мисс Берегоф, это менеджер отеля. Откройте, пожалуйста.

Я быстро накинула на себя вчерашнее платье, брошенное на спинке стула, и открыла дверь.

– Ответьте, пожалуйста, на звонок, – он протянул мне телефонную трубку и ушёл.

– Алё, – неуверенно произнесла я по-русски, видимо, подсознательно чувствуя, кто это.

Дальше мне пришло отстранить телефон, как можно дальше, чтобы не оглохнуть. Потому что Константин Петрович обрушил на меня ультразвуковую лавину. Хоть записывай на диктофон и составляй словарь нецензурных слов и выражений.

Я дождалась, пока лавина начала иссякать, решительно поднесла телефон к уху и сказала в трубку:

– Константин Петрович, не кричите на меня, я устала, поэтому крепко уснула и не слышала ваших звонков.

На том конце стало тихо. Похоже, Ефимцев размышлял, то ли продолжить начитывать мне словарь крылатых фраз, то ли разговаривать по существу. К счастью для моей нервной системы выбрал он второе. Но совсем не объяснить, как сильно я не права, он всё же не смог:

– Послушай, Берегова, я должен оперативно получать от тебя информацию. Не позже ноля часов, поняла?

Я кивнула.

– Поняла, я спрашиваю? – В голосе снова начал появляться снегопад.

– Да, Константин Петрович, я поняла. – Гаркнула я, разве что по струнке не вытянулась.

– Докладывай, Лиля, хватит паясничать! Как вы ещё одно убийство-то допустили? – Голос у Ефимцева дрогнул. Я удивлённо отметила для себя, что начальник искренне переживает.

– Какое убийство? Она ведь была жива. – Без кофе я по утрам плохо соображаю, поэтому никак не могла сообразить, что он хочет сказать.

– Как жива? Мне доложили, что произошло ещё одно нападение этого Русофоба.

– Да, – обрадовалась я, – нападение было, но девушка выжила. Ему помешали.

Я рассказала Константину Петровичу краткую версию вчерашнего происшествия в Центральном парке и того, что было потом, в больнице. Мне показалось, что к концу разговора Ефимцев даже повеселел. Значит, и вправду переживает за наших.

– Ты давай там со своим американцем ловите этого маньяка поскорее, да покажите ему Кузькину мать. А то совсем они там страх перед Богом потеряли.

– Хорошо, Константин Петрович, как поймаем, так сразу и покажем, – улыбнулась я.

– Хорош ёрничать, Берегова, иди работай! А я своему начальству доложу. Хоть какие-то хорошие новости.

– Слушаюсь, Константин Петрович, идти работать, – но он уже отключился.

Я положила телефон на стол и с удовольствием потянулась. Настроение было чудесным, как и утро. Я находила немало причин для радости, потому что любое, даже самое крохотное поражение Русофоба – это наша большая победа. Нападение на Наташу Сиридову прошло неудачно, жертва выжила, Розалинду мы взяли, сообщницы у Трумэна больше нет. Осталось только расколоть её, узнать, где прячется маньяк, и можно отправляться его брать. Дело в общем-то осталось за малым.

Временный офис ФБР в Нью-Йорке

8.30

В двери повернулся ключ.

– Вставай.

Розалинда Голдер открыла глаза и почти одновременно с этим поднялась на постели. Та же женщина, что ночью привела её в эту комнату, поставила на пол поднос с едой и исчезла за дверью. В комнате, где Розалинда провела остаток ночи, не было окон, а из мебели – только двадцати двух дюймовая металлическая лавка с ортопедическим матрасом, на котором лежали сложенные аккуратной стопкой постельные принадлежности.

Розалинда дождалась, когда снова повернётся ключ, вылезла из-под одеяла и подошла к подносу, стоявшему на полу у двери. Вернувшись с ним на постель, она села в позу лотоса и принялась за еду. Кормили в ФБР хорошо, в отличие от Ирака, где ребята, которым посчастливилось вернуться, рассказывали жуткие вещи. Единственное, что расстроило Розалинду – это отсутствие столовых приборов, которые можно было бы использовать в качестве отмычки. Ей выдали только пластиковую ложку. Только начав завтракать, Розалинда почувствовала, как сильно проголодалась. Ещё бы, она не ела почти сутки. Вчера ей дали только воды. Она быстро съела поджаренные ломтики картофеля, бекон и омлет и запила всё это холодным чаем. Вытирая губы бумажной салфеткой, она услышала, что дверь снова открывается. Перед сном Розалинда не раздевалась, поэтому была готова продолжать игру, навязанную фэбээровцем и этой русской девкой, которая даже не представляет, что её ожидает в конце.

Подозреваемую сопровождали четверо: двое спереди, двое сзади, а её поместили посередине. Руки не забыли сковать наручниками, причём за спиной. «Они меня боятся», – с удовлетворением подумала Розалинда Голдер.

Симпатичный агент, который допрашивал её вчера, уже ждал в допросной.

– Доброе утро, – поздоровался он. У Розалинды Голдер были сомнения в этом утверждении, поэтому она промолчала.

Майкл Фэйссобер велел конвоирам снять с подозреваемой наручники и оставить их вдвоём.

– Садитесь, – он указал Розалинде на второй стул, стоящий с другой стороны металлического стола.

Замешкавшись на мгновение в попытке просчитать варианты побега, Розалинда опустилась на стул. Ей показалось, что с агентом Фэйссобером можно найти общий язык и договориться по-хорошему. Да, и сбежать отсюда вряд ли удастся. Пока её вели на допрос, Розалинда Голдер успела осмотреться и оценить уровень системы безопасности.

Розалинда молчала и ждала, из-под опущенных век наблюдая за агентом, рассматривавшим её.

– Миссис Голдер, вы готовы сотрудничать с нами? – Наконец, спросил он.

Она ответила не сразу, тянула время, оценивая риски и выгоду. Наконец, подняла глаза и встретила его взгляд. Прищурилась:

– Вы предлагаете сделку?

– Если вы всё откровенно мне расскажите, и ваша информация поможет в поимке Джека Трумэна, вас ждёт значительное послабление.

Фэбээровец смотрел прямо и искренне, и Розалинда, доверившись своему чутью, решила, что можно ему поверить.

– Мы с Джеком были любовниками, там, в Ираке. Знатно развлекались, – усмехнулась она. – Потом у него поехала крыша, и его списали. Два месяца назад он меня нашёл и попросил помочь. Поскольку у меня есть свои причины ненавидеть русских, я согласилась. Джек убедил меня, что всё предусмотрел. Так и было, всё шло по плану. И полетело ко всем чертям, когда вмешалась эта проклятая русская девчонка. Что делать, – она пожала плечами, – вам повезло, мне – нет.

– Как вы отбирали жертв? – Спросил агент Фэйссобер.

– Это было легко, я ведь ежедневно вижу их на работе. Я выбирала тех, кто читал литературу на русском языке, в основном классиков, чтобы не ошибиться. Потом подавала сигнал Трумэну, и всё. Дальше он действовал сам.

– Где он скрывается?

– Я не знаю.

Агент Фэйссобер испытующе смотрел на Розалинду, она отвечала ему таким же пристальным взглядом.

– Напишите все подробности: что он делал, что говорил, ваши собственные наблюдения и выводы. – Он протянул Розалинде несколько листов бумаги и карандаш. – Не упустите ни одной детали.

Он кивнул Розалинде и вышел из комнаты, а женщина, немного поразмыслив, принялась писать.

Временный офис ФБР в Нью-Йорке.

9.06

Я стояла за зеркальным стеклом и смотрела, как сообщница Русофоба записывает историю своих злодеяний. Майкл куда-то ушёл, а мне хотелось поделиться с ним своими мыслями насчёт Розалинды Голдер. Мне кажется, агент Фэйссобер был слишком снисходителен. Она этого не заслуживала.

Если пожалеть преступника и помочь ему избежать заслуженного наказания, потом всю жизнь будет преследовать чувство несправедливости и обиды. Я это точно знала, потому что видела, как страдала моя мать от принятого когда-то давно неправильного решения. Внезапно я почувствовала желание позвонить маме и сказать, что люблю её. Такое случалось нечасто, потому что после того случая мы как-то незаметно отдалились друг от друга, переживая каждый по-своему.

Мой отец был лучшим во всём, за что бы ни брался. У него всё получалось. И когда не решалась задачка по математике, и я, и Гошка, мой младший брат, предпочитали идти за помощью к папе. Хотя всей семьёй присутствовали на церемонии награждении нашей мамы почётным званием «Лучший учитель года». И машину отец водил всегда уверенно и осторожно, предпочитая не рисковать, особенно если в салоне был кто-то из семьи. Папа любил маму и нас с братом. В этом невозможно было сомневаться.

И в аварии был виноват не он, а та женщина, что приходила к маме, рыдала на нашей кухне и умоляла простить её. Потому что в её машине тоже был ребёнок, её сын, который теперь находился в реанимации между жизнью и смертью. И эта женщина, по вине которой моя мать разом потеряла мужа и сына, имела наглость убеждать её, что отцу и Гошке уже всё равно, а её мальчик ещё жив и может отправиться в детский дом, если её, лихачку, превысившую скорость на новой спортивной машине, посадят в тюрьму. Совесть её совершенно не беспокоила. Я, тогда тринадцатилетняя наивная правдолюбка, подслушивавшая у двери в кухню не выдержала и, выскочив из-за двери, бросила женщине в лицо:

– Как вам не стыдно?! Вы убили моего отца и брата!

– Уйди! – Мать вытолкала меня из кухни и закрыла дверь.

Женщина уговорила её молчать за большое вознаграждение, а в милиции, за ещё большее вознаграждение установили, что виновником аварии был мой отец.

Я так и не смогла простить этого своей матери, и сама она тоже себя не простила. Даже не знаю, на что она потратила те деньги и потратила ли вообще.

На похоронах мама не плакала. И я тоже, злилась на неё. Людей было немного, едва ли набралось двадцать человек. Отца ведь считали виновником аварии, севшего пьяным за руль и сгубившим себя и сына. Папин друг детства, дядя Вася, раздавал тонкие восковые свечи. Ветер веселился и заставлял осунувшегося мужчину снова и снова зажигать их. Отпевание проводил молодой круглощёкий батюшка, ветер задирал его епитрахиль и переворачивал страницы Евангелия. Священник пел высоким ломким голосом, немилосердно фальшивя. Всё это было таким нереальным, что мне казалось, отец с Гошкой вот-вот выскочат из своих гробов с диким криком и будут хохотать над нашим испугом. Когда батюшка предложил попрощаться с ушедшими, кто-то подтолкнул меня к гробу и настойчиво зашептал в ухо: «Поцелуй отца! Попрощаться надо!». Я прижала губы к ледяному отцовскому лбу и вдохнула чужой вязкий запах. Это был уже не мой отец. Только в этот момент я поняла, что всё по-настоящему.

После похорон мы с матерью закрылись каждая в своей эмоциональной раковине. Она знала, что я виню её, и боялась навязываться. А я так и не смогла простить и сделать шаг навстречу. Она пожалела преступницу, совершив ошибку, которая изменила нас обоих. Я не могу позволить, чтобы Майкл совершил ту же ошибку.

Москва, Смоленская – Сенная площадь

17.15 (9.15 по нью-йоркскому времени)

– У меня плохое предчувствие, Гриша, – Константин Петрович нервничал, поэтому стучал по столешнице ногтем среднего пальца.

– С чего оно у тебя? – Григорий Сергеевич Иванов, хозяин сто третьего кабинета, за закрытыми дверьми которого происходил этот разговор, глубоко затянулся сигаретой и выдохнул в сторону горьковатый сизый дым.

– Боюсь я за неё, понимаешь? Ни опыта, ни спец подготовки…

– Ты про Берегову? Так ведь справляется она, – удивился Иванов, – и без подготовки, и без опыта. Про аэропорт она догадалась? Она. Цыганку она вычислила? Тоже она. А то, что Русофоб сбежать сумел, не её вина. Нерасторопные американские коллеги проморгали.

– И всё равно, муторно мне. Может отзовём? – Ефимцев с надеждой посмотрел на начальника и, по совместительству, старинного друга.

– Я те отзову! – Прикрикнул Григорий Сергеевич. – Ты про это, Костя, и думать забудь. Если тебе должность надоела, то мне ещё нет. Берегова справится, я в неё верю.

– Может, хоть человечка приставим? Я, когда утром не дозвонился, думал, поседею в конец. Дисциплина у неё хромает.

– Зато твоей дисциплинированности на всю Смоленскую хватает, – усмехнулся Иванов. – Ладно, человечка приставим. Попрошу Добровольского, прямо сегодня и поговорю. Наверняка у нас в Нью-Йорке есть кто-нибудь подходящий.

– Спасибо, Гриша. Старый становлюсь, наверное, вот и размягчал.

– Это точно, никто из нас не молодеет, – Иванов сделал последнюю затяжку и затушил окурок в пепельнице.

Нью-Йорк, 31-я улица

10.00

Джек опоздал, он злился на себя и на копов, которые, казалось, были повсюду, натыкаясь на него. Лишь чудом его никто не узнал, ведь своей фотографией Джек теперь мог любоваться в каждом выпуске новостей. Ему понравилось, как его прозвали. Русофоб. Это было звучное прозвище. Конечно, популярность затрудняла передвижения по городу, приходилось отращивать щетину, постоянно носить бейсболку и грязную вонючую куртку с капюшоном, которую Джек вытащил из мусорного бака. Но сержант Трумэн, верный солдат армии Соединённых Штатов Америки, твёрдо знал, что страдает за свою страну, поэтому стойко переносил тяготы. У него была миссия. И эту миссию он готов был исполнить, во что бы то ни стало.

Джек пристроился на противоположной стороне улицы в узком переулочке между двумя зданиями. Он положил на горячий асфальт картонную коробку из-под широкого плоского телевизора, который наверняка сейчас транслировал спортивный канал новому владельцу. Здесь в закутке было смрадно и душно, но Джек терпел, не решаясь снять куртку и скрывающий лицо капюшон. В Ираке бывало и жарче.

Устроившись в засаде, Джек отрешился от всех беспокоящих и отвлекающих внимание звуков и запахов, он сосредоточился на том, что сейчас имело значение. Эта русская рано или поздно вернётся в отель. И Джек будет её здесь ждать.

Рузвельт хоспитал

11.58

Мы с Майклом поругались. Впервые за долгую и плодотворную историю нашего сотрудничества мы обменялись взаимными упрёками. Агент Фэйссобер не согласился с моей критикой по поводу слишком мягкого отношения к Розалинде Голдер. А я обиделась, что с моим мнением никто не считается, хотя формально мы являемся напарниками, пусть и временно. В общем, слово за слово, мы разругались и теперь не разговаривали, дуясь друг на друга. Каждый залез в свою раковину и сердито фыркал при приближении другого.

Именно этот момент выбрала Наталья Свиридова, чтобы проснуться. Майклу следовало её допросить, а мне нужно было поехать с ним. Поэтому градус горячего недовольства в машине со сломанным кондиционером измерялся по шкале Фаренгейта. Ещё проклятые пробки, жара и неудобная блузка, которая шилась скорее на инопланетянку, чем на человеческую женщину. Потому что давила во всех возможных местах, а там, где должна была красиво облегать фигуру – наоборот, топорщилась, как балахон на пугале. Другая чистая одежда у меня закончилась, нужно срочно искать химчистку. Говорят, в Нью-Йорке они должны быть на каждом углу.

Не знаю, было ли удобно Майклу в джинсах и лёгкой хлопчатобумажной рубашке, но всю дорогу он ёрзал и на меня старался не смотреть. Кажется, американец меня боялся.

В общем, в больницу Рузвельта мы прибыли не в самом радужном настроении, стараясь держаться поодаль друг от друга.

Когда мы поднимались в лифте у Майкла зазвонил телефон. При взгляде на дисплей у агента Фэйссобера мгновенно испортилось настроение. На этаже он сделал мне знак идти вперёд, а сам немного приотстал. Я старалась не вслушиваться, но его слова всё равно до меня долетали.

– Здравствуй, Кэрол, – голос Майкла неуловимым образом изменился. Ни со мной, ни с кем-то из нашей группы он так не разговаривал. Кто же ему звонит? Неужели агент Фэйссобер женат? У меня резко испортилось настроение.

– Да, я помню про завтра. Нет, я не забыл. – Дальше последовала длительная пауза, и мне было очень любопытно, что ему говорят с другого конца провода.

– Да, я знаю. Я сделаю всё возможное, чтобы найти для неё время, – мне показалось, что это не слишком похоже на разговор двух любящих супругов, хотя у меня и не слишком богатый опыт в этой области. Я постаралась незаметно обернуться, чтобы посмотреть на выражение его лица, и увидела, что он смотрит прямо на меня. Я повернулась обратно и ускорила шаг. Вот, блин! Теперь он знает, что я подслушивала его личный разговор.

– Кэрол, ты же знаешь, что это от меня не зависит, – Майкл начинал раздражаться. Даже я это заметила. Похоже, у моего напарника семейные проблемы. Так ему и надо, мог бы и сказать мне, что у него есть жена.

– Я заеду за ней утром. Хорошо. Пока. – Я не могла видеть выражение его лица, но почему-то представилось, что он скрежещет зубами. Может и не жена это вовсе?

Я пошла медленнее, чтобы Майкл смог нагнать меня. И у самых дверей в отделение интенсивной терапии не выдержала и остановилась, обернувшись к нему:

– Какие-то проблемы?

– У дочери завтра день рождения.

Не знаю, чего я ждала, и почему для меня это имеет такое значение, но после этой фразы моё настроение испортилось окончательно.

– Это звонила ваша жена? – Мой голос был тонким и срывался на фальцет.

– Кэрол – моя бывшая жена.

– Вот как… – Я старалась казаться незаинтересованной. Надеюсь, он не заметил, как быстро отчаяние в моём голосе сменилось надеждой.

– Я обещал отвести нашу дочь в зоопарк и уже несколько раз обманывал её ожидания. Полин рассчитывает, что завтра я исполню своё обещание, а Кэрол грозится, что в противном случае сделает мою жизнь невыносимой.

– Ух ты. – Да уж и правда семейные проблемы.

– Да, – невесело усмехнулся Майкл, открывая и придерживая для меня дверь в отделение, – и поверьте это она сможет устроить.

Зато, похоже, мы с агентом Фэйссобером помирились.

Артём Свиридов уже сидел в холле и ждал. Увидев нас, Артём вскочил с места и на ходу начал меня по-русски умолять, чтобы я помогла ему увидеться с Наташей. К жене его не пускали. Майкл только предостерегающе посмотрел на меня, но ничего не спросил. Наверное, и так понял, чего хочет любящий супруг. А может, для него это и не имело значения.

– Подождите здесь, – остановила я молодого человека и вслед за Майклом и доктором зашла в палату.

Наталья Свиридова выглядела неплохо. Для очередной жертвы Русофоба. Правда была бледной и слабой, но это и неудивительно, учитывая, сколько крови она потеряла, и что вообще ей пришлось пережить.

– Где Артём? – Спросила она у Майкла. Вопрос задала по-английски, значит, осознаёт, где находится.

– Артём – это ваш муж? – Уточнил агент Фэйссобер. – Он находится здесь, как только вы ответите на наши вопросы, сможете его увидеть. Меня зовут Майкл Фэйссобер, я специальный агент федерального бюро расследований. А это, – он указал на меня, – Лилиа Берегов’а – временный консультант, она оказывает нам содействие в поисках преступника.

– Берегова? – Наталья перевела взгляд на меня. – Вы русская?

– Да, меня прислали на помощь американским партнёрам, – я улыбнулась девушке, стараясь её ободрить.

– Я хочу увидеть Артёма, – попросила она меня по-русски. Её умоляющий взгляд не мог оставить меня равнодушной. А вдруг у них настоящая любовь? Та самая, что одна на миллион.

– Майкл, – я тоже добавила в голос умоляющих ноток, – она очень хочет увидеться с мужем и после этого сразу же начнёт отвечать на вопросы.

Агент Фэйссобер засомневался, видимо, какая-то инструкция требовала сначала допросить пострадавшую.

– В нашем присутствии, разумеется, – быстро добавила я, заметив, что он колеблется.

– Хорошо, – сдался американец, – позовите Артёма.

Меня не нужно было просить дважды. Я помчалась за Свиридовым. И потом, глядя, как он осторожно её обнимает, как они радуются, что снова вместе, я почувствовала, что на душе у меня светлеет. То, что пятая жертва нью-йоркского Русофоба осталась жива, я считала нашей общей маленькой победой. Совсем скоро мы его поймаем и посадим в тюрьму. Теперь всё будет хорошо. Я в этом абсолютно уверена. И завтра Майкл, наконец, отведёт свою дочку в зоопарк.

49-я улица

14.00

Квартира была нежилой, это сразу бросалось в глаза. Когда Кэтрин Джонс позвонила условным сигналом – два коротких звонка, один длинный, ей открыла пожилая женщина. Хотя это определение ей не слишком подходило, кроме того, что она была женщиной и пожилого возраста. Не было ни согбенности, ни усталости с осознанием бренности бытия в глазах. Её тело было тренированным, сильным и быстрым. Это отмечалось в осанке, движениях, мышцах, не скрываемых лёгкой блузкой и короткими брючками. Возраст выдавало лицо, и только. Если подумать, физическое состояние незнакомки было ничуть не хуже, чем у Кэтрин, хотя она была явно моложе лет на пятнадцать-двадцать.

– Я ждала вас намного раньше, – сказала женщина. Кэтрин промолчала, ожидая условленного вопроса.

Женщина усмехнулась:

– На улице неплохая погода, не правда ли, милая?

– На мой взгляд, слишком жарко для этого времени года, тётушка, – ответила Кэтрин.

Женщина посторонилась, пропуская её в квартиру. То, что здесь никто не живёт, Кэтрин поняла в первые же мгновения. Несмотря на то, что внутри пытались воссоздать лёгкий беспорядок, и женщина старалась выглядеть современной домохозяйкой, это была всего лишь иллюзия жизни, а не сама жизнь. И эта иллюзия была частью их профессии, и Кэтрин, и этой женщины. На профессиональном языке это называлось – легенда.

Когда Кэтрин зашла в квартиру, женщина закрыла за ней дверь на два замка и цепочку и только после этого сказала:

– Меня зовут Джудит.

Теперь Кэтрин была племянницей этой женщины. Она приехала в Нью-Йорк погостить у любимой тётушки и попытать счастья в глянцевых журналах. Ведь Кэтрин была профессиональным фотографом, жаждущим попасть в модную индустрию. Кэтрин Джонс было тридцать два года, она родилась и выросла в самом зелёном городе штата Орегон. Такова была её новая легенда. Саму же суть задания Кэтрин только предстояло выяснить, и для этого она вскрыла толстый жёлтый конверт, протянутый ей новоявленной родственницей.

Через полчаса тётушка зашла в комнату, предоставленную Кэтрин.

– Кэти, дорогая, пойдём обедать.

Инструкция предписывала не выходить из образа даже, когда они оставались наедине и были абсолютно уверены, что никто не может их услышать.

– Да, тётя Джудит, уже иду, только дочитаю этот документ, – Кэтрин взмахнула исписанным с обеих сторон листом бумаги.

Суть была понятна. У Кэтрин возник только один вопрос: почему её не вызвали раньше. Если бы с самого начала расследованием руководила она, скорее всего дело было бы уже закрыто. Возможно, её бы даже премировали поездкой домой. Хотя вряд ли, слишком глубоко она проникла, никто не позволил бы ей так рисковать. О доме Кэтрин запретила себе вспоминать, даже думать старалась по-английски, чтобы не выдать себя ненароком.

Закончив изучать документы, она аккуратно сложила бумаги обратно в конверт, не заботясь о том, чтобы его спрятать. Кэтрин знала, что в случае опасности тётушка уничтожит все улики. Именно для этого многие тётушки Джудит, сменяя друг друга, делали вид, что живут в этой квартире.

Временный офис ФБР в Нью-Йорке

14.38

Из аэропорта прислали новые диски с видеозаписями, коробки с которыми небоскрёбами выстроились на моём столе. Да, мне выделили стол, как временному консультанту, приносящему федеральному бюро расследований немалую пользу. Правда, последнее я добавила уже от себя.

Майкл затребовал записи с первого июня, потому что Розалинда Голдер сообщила, что они с Джеком начали отбирать потенциальных жертв в начале лета. Точную дату сообщница Русофоба не запомнила, а по-моему, просто не захотела сказать. Поэтому придётся пересматривать всё подряд. За два с половиной месяца. Конечно, мы все понимаем, что это слишком масштабная работа. Но Майкл предложил попробовать установить личности выбранных людей и предупредить их. В таком случае у Трумэна не будет намеченных жертв. А распознать российских граждан из миллионов людей, шагающих по Манхэттену, ему не под силу.

Теперь моя задача и ещё трёх человек из рабочей группы – отмечать, кого выбрала Розалинда Голдер. Специалисты ФБР максимально улучшат качество, а я передам фотографии российским спецслужбам. По-моему, отличный план. Вот только людей у нас слишком мало для такого объёма информации. Но если Майкл сказал, что больше выделить не может, значит, действительно у него нет такой возможности. В этом я ему беспрекословно доверяла.

Я задумалась об американце и моём отношении к нему. Странно, но за эти несколько дней он стал мне очень близок. Наверное, я бы даже доверила ему свою жизнь. Осознав, что отвлеклась и совсем не замечаю того, что происходит на мониторе компьютера, я начала смотреть запись с самого начала. И всё же Майкл слишком много для меня значит. Может быть, я даже начала влюбляться в него? Так, я опять начала отвлекаться. Я постаралась взять себя в руки, сосредоточиться и выбросить из головы все лишние мысли.

49-я улица

16.40

За обедом Кэтрин и тётушка Джудит обсудили все детали задания, специальные слова, знаки, пути отхода в случае провала.

Сейчас, когда они сидели за столом и беседовали, случайный наблюдатель, который мог бы подглядывать за женщинами из окна стоящего напротив здания, принял бы их за близких родственниц, так они были похожи. У обеих одинаково развитые, тренированные тела, волосы чуть выше основания шеи, различающиеся только цветом и формой причёски, внимательный цепкий взгляд, не упускающий ни одной детали.

Готовила и накрывала на стол Джудит, сообразуясь с легендой домохозяйки. Зато Кэтрин после обеда мыла посуду, чтобы помочь тётушке.

Затем Кэтрин ушла в свою комнату, ещё раз пересмотрела бумаги и фотографии главных действующих лиц её нового задания. Заучила наизусть схему передвижений и адреса местонахождений объекта. После чего сложила всё обратно в конверт и спрятала его в верхнем ящике стола. Решив, что уже готова приступать, Кэтрин Джонс открыла дверцы шкафа, чтобы выбрать себе костюм. Одежда должна соответствовать образу, не сковывать движений и не привлекать излишнего внимания. Кэтрин остановилась на коротком сарафане и лёгких матерчатых туфлях. Захватив с собой сумку с фотоаппаратом и двумя сменными объективами, Кэтрин вышла из комнаты.

– Тётушка, – позвала она, – я немного прогуляюсь по городу.

– Не задерживайся, Кэти, – Джудит вышла из кухни, чтобы проводить племянницу.

– Обещаю, вернуться не слишком поздно, – улыбнулась девушка.

– Будь осторожна, – тётушка Джудит захлопнула за ней дверь и закрыла на оба замка.

Отель «Уолкотт»

21.45

У меня было такое чувство, будто в глаза насыпали песка, а мозг распух и перестал помещаться в черепной коробке. Я снова весь день провела за просмотром видеозаписей. Когда видела, что Розалинда выделяет кого-то из очереди, делала скрин и сохраняла фото с пометкой времени и даты. Сначала я загорелась мыслью обыграть Русофоба, но постепенно монотонная работа выпила все эмоции, оставив лишь опустошение. Когда за мной пришёл агент Мэйсон и сказал, что пора ехать в гостиницу, я даже не обрадовалась, на это просто не было сил.

Я приняла душ и по старой привычке решила отобрать одежду на завтра. Но вдруг вспомнила, что все вещи, которые взяла с собой, уже надевала. Совсем забыла об этом, а ведь собиралась попросить служащих отеля помочь мне с химчисткой. Только этого мне и не хватало! И что теперь делать? Проснуться пораньше и отправиться искать прачечную? Или рискнуть и пойти сейчас? Агент Мэйсон сказал, что на ночь отпустил охрану и просил никуда не выходить. Я ему клятвенно пообещала. Но выходить на ночь глядя из гостиницы я не собиралась вовсе не из-за обещания. Ведь где-то там, в темноте, скрывался ОН. Тот, которого я боялась до ужаса, до дрожи в коленях. Что ему мешает поджидать меня за дверью отеля? Конечно, я понимала, что, скорее всего, просто накручиваю себя. Но страх перед темнотой, свойственный мне с детства, с возрастом не отступил, напротив, затаился, ожидая моментов перенапряжения или сильного душевного потрясения, как сейчас, например. И тогда мой страх, довольный, напитавшийся эмоциями, выбирался наружу, заставляя меня спать при включённом свете. Вот и сейчас, последние несколько ночей, я начала оставлять ночник, только перенесла его подальше от кровати, чтобы свет не так бил в глаза.

Ещё раз перебрав все варианты, я выбрала платье, ткань которого точно не деформируется от стирки водой, и отправилась с ним в ванную. Вспомню студенческую жизнь, подбадривала я себя, пока терла платье мылом и полоскала его в маленькой раковине. Да уж, тот, кто изобрёл химчистку, достоин пожизненных восхвалений от женского мирового сообщества. Я, как и многие другие мои соотечественницы, вряд ли стала бы покупать дорогую одежду, зная, что после стирки она скособочится и уменьшится на несколько размеров. Наверное, американки тоже не в восторге от одноразовой одежды, раз этот сервис здесь так популярен, что встречается на каждом углу.

Понадеявшись, что к утру платье высохнет, я оставила его на вешалке в ванной. А завтра встану пораньше и всё-таки найду химчистку.

Ой, ещё же нужно позвонить Ефимцеву. Совсем забыла. Я посмотрела на часы, в Москве чуть больше шести утра – самое время рассказать начальству новости.

– Лиля, доброе утро, – голос Константина Петровича звучал до противного бодро, – как у тебя дела?

– Всё в порядке, – я пересказала Ефимцеву последние новости, и про Наталью Свиридову, и про нашу идею найти всех возможных жертв раньше маньяка.

– Послушай, Берегова, – он посерьёзнел, – если у тебя что-то стрясётся, с чем сама не справишься, позвонишь по этому телефону. Поняла? – Константин Петрович продиктовал мне несколько цифр. – Повтори.

Я повторила, но неправильно, чем вызвала его раздражение и отрицательную оценку моего интеллектуального уровня. Ефимцев снова назвал номер. На этот раз я угадала. Но он заставил меня повторить несколько раз, не доверяя девичьей памяти. Уже засыпая, я вспомнила, что так и не спросила, чей это номер.