Русский анекдот: текст и речевой жанр

8. ПРОБЛЕМЫ ВАРИАТИВНОСТИ И ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНЫХ СВЯЗЕЙ АНЕКДОТА

Мы уже видели, как содержательно одна и та же история может рассказываться и в качестве анекдота, и в качестве какого-то смежного жанра (байки, истории «из жизни» и т. п.). При этом текст определенным образом модифицируется, чтобы удовлетворить требованиям соответствующего жанра. Соответствующее явление можно назвать межжанровой вариативностью.

Приведем еще пример формальной адаптации к требованиям жанра при межжанровой вариативности, когда некоторая история, которая могла бы быть рассказана как анекдот:

• Знаете анекдот [метатекстовый ввод]? Мать спрашивает сына: «Почему ты с утра выпиваешь стакан водки, а не пьешь кофе с булочкой?!» Сын отвечает: «Мама, ну кто же натощак осилит кофе с булочкой?!», – была опубликована И. Губерманом в качестве «случая из жизни» [Губерман 1995] в следующем виде:

• Один мой товарищ из Ташкента рассказывал мне, что рядом с ним на окраине жила такая еврейская семья – в общем, ее Бабель должен был бы описывать. Отец – огромный, как ломовой извозчик, мужик, и три сына, таких же огромных. Они работали на мясной фабрике. Жили по очень жесткому расписанию: вставали в 4 утра, выпивали по стакану водки и шли на забой скота. Один из его сыновей женился, и маленькая жена, обожавшая своего мужа, из такой интеллигентной семьи, однажды спросила – даже не мужа, его она побоялась спросить, нравы были очень патриархальные – она спросила у своей свекрови: «Мама, а почему Боря с утра выпивает стакан водки, а не чашку кофе с булочкой?» Мать очень обрадовалась, ей это просто не приходило в голову, и сказала: «Борух, а чего ты, действительно, как я не знаю кто, с утра пьешь стакан водки, а не выпиваешь кофе с булочкой?!» Сын ей ответил: «Мама, ну кто же натощак осилит кофе с булочкой?!»

От межжанровой вариативности следует отличать межжанровые интертекстуальные связи анекдотов, которые могут относиться к одному из двух типов.

Во-первых, анекдот может опираться на знание слушателями некоторого текста, принадлежащего иному жанру. Например, в целом ряде анекдотов используются библейские мотивы. Приведем примеры анекдотов, которые предполагают, что слушатели имеют хотя бы приблизительное представление о десяти заповедях:

• Моисей спускается с горы к народу и говорит: «У меня для вас две новости: хорошая и плохая. Хорошая – сторговались на десяти. Плохая – прелюбодеяние вошло».

• Приходит раввин к священнику и говорит: «Вот, типа, такое дело – у меня велосипед сперли. Причем сделал это кто-то из моей общины! Вот ты, типа, тоже направляешь своих прихожан на путь истинный. Вот дай совет – как найти вора среди своих?» «Это просто, – отвечает священник, – надо всех собрать и зачесть перед ними 10 заповедей. Вот когда дойдешь до не укради, внимательно смотри людям в глаза, и кто глаза потупит, тот и вор». Через день приходит снова раввин к нему с букетом цветов. «Ну что, мой совет помог?» – интересуется священник. «Ну не совсем, в общем, но идея сработала». – «Не, ну так как все получилось?» – «Да не, неважно». – «Ну все-таки?» – настаивает священник. «Ну понимаешь как, вот созвал общину, начал зачитывать заповеди, а когда дошел до не прелюбодействуй, то вспомнил, где забыл велосипед…»

Как правило, такого рода анекдоты понятны только слушателям, способным установить необходимые интертекстуальные связи, например опознать цитату. Так, следующий анекдот предполагает, что слушатели знакомы с православной молитвой перед принятием пищи («Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении…»):

• Встречает пустынник голодного льва. Бежать некуда, а съеденным быть не хочется, и взмолился пустынник: «Господи, пошли этому льву христианские чувства…» И случилось чудо – лев человеческим голосом говорит: «Очи всех на Тя, Господи, уповают…»

Другой тип интертекстуальных связей имеет место, когда анекдоты или цитаты из анекдотов воспроизводятся в составе других речевых жанров. Так, очень многие анекдоты могут быть использованы в составе тостов, достаточно лишь добавить фразу, указывающую, за что говорящий предлагает выпить. Многочисленные примеры такого рода можно найти в сборнике тостов [Косулин 1998]), например:

• В ресторане посетитель спрашивает официанта:

– Скажите, пожалуйста, у вас есть в меню дикая утка?

– Нет, но для вас мы можем разозлить домашнюю. Выпьем же за находчивость!

• Кто такой образцовый муж?

Тот, который войдя в спальню к жене и увидев ее с любовником, скажет:

– Ну вы, ребята, тут продолжайте, а я пойду сварю кофе. А кто такой образцовый любовник?

Тот, кто сумеет после этого продолжать. Так выпьем же за образцовых мужчин!

• Мать спрашивает сына:

– Что-то я не вижу твоего школьного дневника.

– А у меня его Валька взял, чтобы родителей попугать. Так выпьем за взаимовыручку!

• Кто как ходит в гости:

Англичанин – с чувством собственного достоинства.

Француз – с блондинкой.

Еврей – с тортом.

Русский – с бутылкой.

Кто как уходит из гостей:

Англичанин – с чувством собственного достоинства.

Француз – с брюнеткой.

Еврей – с тортом.

Русский – с синяком.

Кто о чем думает:

Англичанин: «А не потерял ли я чувство собственного достоинства?»

Француз: «Надо же было перепутать хозяйку с дочерью!»

Еврей: «Нужно было взять апельсинов для тети Песи…»

Русский: «Ничего, в следующий раз я ему не так навешаю…»

Так выпьем за многообразие характеров!

При этом существенно, что в отсутствие последней фразы (выделенной курсивом) текст может функционировать в составе речевого жанра анекдота, а добавление ее создает иной речевой жанр – тост. Иначе обстоит дело в следующем примере (из той же книги), который лишь формально сходен с предыдущими:

• Экскаваторщица Маша рыла котлован и откопала гробницу египетского фараона. Крышка саркофага сдвинулась, и Маша увидела молодого красивого принца. Он был как живой. Маша не выдержала и поцеловала принца. И свершилось чудо – принц ожил.

– Как отблагодарить тебя, Маша? – спросил молодой фараон. – Хочешь, я исполню семь твоих желаний?

– Не надо мне семь желаний, – сказала Маша, – лучше одно желание, но семь раз…

Фараон согласился, но на пятом заходе скончался. Так выпьем за экскаваторщицу Машу, что не дала возродиться рабовладельческому строю!

Здесь вся «соль» рассказа заключается именно в последней фразе, без которой вся история теряет всякий смысл и не доставляет достаточного материала для устного рассказа. С другой стороны, этот рассказ едва ли может функционировать как подлинный тост (в самом деле, с какой стати участникам застолья пить за какую-то лично неизвестную им экскаваторщицу Машу?). Поэтому эта история принадлежит особому жанру – анекдоту, замаскированному под тост, или анекдоту в форме тоста.

Иногда использование тоста в составе анекдота может обеспечиваться особой интродуктивной фразой, например Грузин произносит тост. Ср. такие примеры:

• Грузинский тост:

– Я хочу предложить тост за нашего дорогого Гиви не потому, что у него две квартиры на проспекте Руставели – мы тоже не в шалашах живем; я хочу выпить за нашего дорогого Гиви не потому, что у него две черных «Волги» и одна белая – мы тоже не на трамвае ездим; я хочу выпить за нашего дорогого Гиви не потому, что у него жена и две любовницы – мы тоже не одни спим; я хочу выпить за нашего дорогого Гиви потому, что он настоящий партийный коммунист!

• Горец произносит тост:

– Я предлагаю выпить за память Владимира Ильича Ленина не потому, что он вождь мирового пролетариата, не потому, что его портреты висят по всей стране и повсюду ему воздвигнуты памятники, не потому, что его тело лежит в мавзолее… – Но как он отомстил за брата!

Заметим, что в постсоветское время наблюдается «экспансия» анекдота в другие жанры. Тексты анекдотов, набор анекдотических персонажей, их речевые и поведенческие характеристики рассматриваются носителями русского языка как общеизвестный фонд знаний, который служит источником цитат как в устной, так и в письменной речи. Так, например, анекдоты или отдельные фразы из известных анекдотов часто используются в качестве газетных заголовков (приведем некоторые газетные заголовки из нашей картотеки: «Тенденция, однако», «Вернулся муж из командировки», «Ту ти ту ту ту»). Анекдоты постоянно цитируются в речи известных политиков, спортсменов и телевизионных ведущих, что позволяет говорить об активизации интертекстуальных связей анекдотов.

Под внутрижанровой вариативностью анекдота можно понимать различные способы рассказать «один и тот же» анекдот, т. е. случаи, когда, несмотря на варьирование способа рассказывания, мы воспринимаем рассказываемое как варианты одно и того же анекдота. Внутрижанровая вариативность анекдота может быть одного из двух типов: свободное варьирование или культурная адаптация. В первом случае она бывает связана со свободным выбором рассказчика, во втором – обусловлена необходимостью приспособить манеру рассказывания анекдота к инокультурной аудитории.

Свободное варьирование может быть едва заметным и быть обусловлено общей культурой речи рассказчика, его актерским мастерством, выбранными им «режиссерскими решениями». Например, один и тот же анекдот может начинаться и Приходит муж домой с работы…, и Пришел муж домой с работы… И, разумеется, приведенный выше анекдот о раввине, у которого пропал велосипед, мог бы быть рассказан в иной манере (в частности, без «паразитических» словечек вот, типа). Такое варьирование часто остается незамеченным слушателями или получает импрессионистическое описание («такой-то хорошо рассказывает анекдоты»).

Возможно и более существенное варьирование, например – когда некоторую функцию в анекдоте могут исполнять в разных вариантах разные персонажи. Разумеется, в этом случае часто приходится соответствующим образом видоизменять аранжировку анекдота, речевые характеристики персонажей и т. п. В этом случае вариативность анекдота осознается говорящими, и они могут даже настаивать на том, что верной является та, а не другая версия. Приведем два варианта анекдота, в одном из которых фигурируют Василий Иванович и Петька, а в другом – Рабинович (отметим, что замена Василия Ивановича на Рабиновича влечет за собою смену речевых характеристик персонажа – ср., например, характерное для еврейских персонажей самообозначение «бедный еврей»):

• Приходит Петька к Василию Ивановичу и видит: тот сидит без штанов, но в галстуке. «Василий Иванович, почему вы без штанов?» – «Так никого же нет». «Тогда почему в галстуке?» – «А вдруг кто-нибудь зайдет».

• – Рабинович, почему вы дома сидите в галстуке? – Ну, знаете, а вдруг кто-нибудь придет?… – Почему же вы тогда сидите в одном галстуке? – Ай, ну кто придет к бедному еврею?…

Когда этот анекдот во второй («еврейской») версии был рассказан президентом России Путиным на открытии еврейского центра в Марьиной роще осенью 2000 г., в газете «1ностранец» появился следующий комментарий: «Путин… зачем-то рассказал всем старый анекдот про Чапаева, заменив Чапаева на еврея». В то же время в статье [Жолковский 1996] данный анекдот приводится и анализируется в «еврейской версии», так что очевидно, что А. К. Жолковский именно ее считает «правильной».

Варьирование может быть и более значительным. Так, после избрания К. У. Черненко Генеральным секретарем ЦК КПСС, появился такой анекдот:

• Однажды чукча захотел стать генсеком ЦК КПСС. И стал…

А во время президентских выборов 2000 г. рассказывали следующий анекдот (из серии «анекдоты о Вовочке»):

• Захотел Вовочка стать президентом России. И стал…

В такого рода случаях уже трудно сказать, идет ли речь о вариантах одного и того же анекдота или о двух разных, хотя и однотипных анекдотах. По-видимому, строгие критерии здесь невозможны, и решающую роль играют восприятие участников коммуникативной ситуации, отражаемое, в частности, в метатекстовом вводе («А был еще похожий анекдот» или «А я знаю этот анекдот в другом варианте»). Ср. также следующие два анекдота, напечатанных в одном и том же сборнике [Харковер 1993: 42, 45]:

• – Товарищ прапорщик! К тебе жена пришла!

– Не к «тебе», а к «вам»!

– Не-е, к нам она вчера приходила.

[32. Автор пишет: «Тут все, как в анекдоте вообще и в типовом еврейском анекдоте в частности: нелепость и автоирония; неожиданный поворот к демонстрации голого тела; еврейская фамилия и призвук акцента ("Ай, ну…")».]

• – Товарищ лейтенант, тебе пакет.

– Не «тебе», а «вам»!

– А зачем он нам?

Особый случай вариативности имеет место при варьировании персонажей анекдота. Как правило, такое варьирование должно сопровождаться соответствующими сюжетными и языковыми изменениями: речь и характер персонажей должны соответствовать сложившемуся в универсуме русского анекдота образу данного персонажа. Сказанное можно иллюстрировать посредством следующей пары анекдотов (или вариантов одного анекдота):

• В поезде поручик Ржевский снял носки и повесил на сеточку. Его спрашивают:

– Поручик, вы носки меняете?

– Только на водку.

• Хохол несколько дней едет в поезде, ни разу за это время не переодевшись. Сосед по купе спрашивает его:

– Вы не собираетесь поменять носки?

– Ни, тильки на сало.

В некоторых случаях варьирование сводится к изменению речевой маски. Так, иногда рассказывается следующий анекдот:

• Муж, вернувшись домой из гостей, рассказывает, что в доме, в котором он был, унитаз из золота. Жена идет туда, чтобы посмотреть на такое чудо, а хозяева говорят:

– Это жена того идиота, который нам нагадил в саксофон.

В такой версии персонажи анекдота – это просто муж, жена, их знакомые. Но существует и «еврейская» версия этого анекдота:

• Абрам приходит домой поздно и говорит жене:

– Сара, я не могу спать, я не могу есть, я не могу жить, я сегодня был у Изи, я не могу жить, у Изи золотой унитаз!

И говорит так ей всю ночь. Наутро Сара не выдерживает и идет к Изе. Дверь открывает жена Изи. Сара говорит:

– Простите, но мне мой муж сказал, что у вас таки совершенно золотой унитаз, он не может жить, я тоже не могу жить, наши дети не могут жить уже давно, жить в этой стране вообще невозможно, у вас есть золотой унитаз или что вы тут мне говорите, можно я на него таки погляжу?

Жена Изи оборачивается и кричит вглубь квартиры:

– Изя, иди скорее сюда, это пришла жена того идиота, который тебе вчера наделал в саксофон!

То, что персонажи – евреи, ярко проявляется в их речи и было бы очевидно для любого слушателя, даже если бы им не были даны (типичные для еврейских персонажей русских анекдотов) имена Абрам и Сара.

Далеко не всегда варьирование персонажей происходит безболезненно. Бывает, что сюжет анекдота полностью противоречит характеру персонажа, так что какая бы то ни было адаптация сюжета и речевых характеристик к новому персонажу оказывается невозможной. Это часто имеет место, например, при попытках заменить в серии «анекдотов о богачах» грузинов на «новых русских». Так, следующие два анекдота из книги «Анекдоты о новых русских» [Ничипорович 1998] очевидным образом являются (не слишком удачной) модификацией известных анекдотов, в которых главные действующие лица – грузины:

• Девушка обращается к служителю зоопарка:

– Скажите, пожалуйста, эта обезьяна – мужчина или женщина?

Рядом стоящий новый русский:

– Девушка, это самец. Мужчина тот, у кого деньги есть.

• Сидят в ресторане два новых русских. Первый подзывает официанта и расплачивается, но при этом роняет 10 долларов под стол. Полез искать, а там темно.

– Слышь, не волнуйся, я тебе посвечу, – говорит второй и зажигает стодолларовую купюру. – Ищи свой червонец.

Завело это первого. На выходе он дает полтинник гардеробщику на чай. Второй увидел это, дает сотку и говорит:

– Пальто не надо.

Наряду со свободным варьированием, может иметь место варьирование, связанное с переносом анекдота в иную культурную среду. Дело в том, что в разных культурных общностях анекдоты рассказываются несколько по-разному, в них встречается различный набор персонажей, обладающих разными характеристиками. Так, финские анекдоты о шведах могут рассказываться в русской среде как анекдоты о милиционерах или же предваряться специальным метатекстовым пояснением, из которого следовало бы, что в финских анекдотах шведы играют роль глупцов33.

Иногда при переносе анекдота в иную культурную среду оказывается желательным изменить состав действующих лиц. Приведем в качестве примера следующий анекдот о Василии Ивановиче и Петьке:

• – Петька, почему ты перед боем надеваешь красную рубашку?

– А это, Василий Иванович, чтобы враги моей крови не увидели!

На следующий день Василий Иванович надевает перед боем коричневые штаны.

Этот анекдот представляет собою модификацию бытующей в среде англоязычных народов истории о старом морском волке:

• Long ago, when sailing ships ruled the waves, a Captain and his crew were in danger of being boarded by a pirate ship. As the crew became frantic, the Captain bellowed to his First Mate, "Bring me my red shirt!" The First Mate quickly retrieved the Captain's red shirt, which the Captain put on and lead the crew to battle the pirate boarding party. Although some casualties occurred among the crew, the pirates were repelled.

Later that day, the lookout screamed that there were two pirate vessels sending boarding parties. The crew cowered in fear, but the Captain, calm as ever, bellowed, "Bring me my red shirt!" The battle was on, and once again the Captain and his crew repelled both boarding parties, although this time more casualties occurred.

Weary from the battles, the men sat around on deck that night recounting the day's occurrences when an ensign looked to the Captain and asked, "Sir, why did you call for your red shirt before the battle?". The Captain, giving the ensign a look that only a captain can give, exhorted, "If I am wounded in battle, the red shirt does not show the wound and thus, you men will continue to fight unafraid." The men sat in silence marveling at the courage of such a man. As dawn came the next morning, the lookout screamed that there were pirate ships, 10 of them, all with boarding parties on their way. The men became silent and looked to their Captain for his usual command.

The Captain, calm as ever, bellowed, "Bring me my brown pants!"

[33. Ср., например, такой анекдот: Знаете, почему шведы не едят соленых огурцов? – Голова в банку не пролезает.]

Моряки и пираты совсем не актуальны в качестве героев русских анекдотов, и от замены их на всем знакомых Петьку и Василия Ивановича анекдот только выигрывает.

В тех случаях, когда культурная адаптация анекдота невозможна, шансов того, что анекдот будет укоренен на новой почве, чрезвычайно мало. Так, анекдоты западного происхождения, в которых фигурируют муж и жена, заполняют многочисленные сборники анекдотов, но в русской среде практически не рассказываются. Это связано с тем, что взаимоотношения мужа и жены в русских и в западноевропейских анекдотах совершенно различны. В западноевропейских анекдотах муж работает и зарабатывает деньги, а жена норовит их потратить на наряды и украшения. Муж ворчит по этому поводу, стремится воспрепятствовать нерациональным тратам жены. В русских анекдотах муж приносит заработанные деньги жене, норовя что-то заначить, а иногда пропивает получку. Жена ругает его за это.

Иногда достаточным оказывается метатекстовый ввод, указывающий на инокультурное происхождение анекдота. Например, следующий финский анекдот, рассказанный по-русски, вполне понятен русским слушателям, однако его необходимо предварить указанием на то, что анекдот финский, иначе набор персонажей (немец, француз и финн) будет вызывать удивление (и может быть вопрос: «А где же русский?»):

• Сидят в окопе немец, француз и финн. Вдруг видят: идет слон.

Немец думает:

– Вот слон, такое большое животное, хорошо бы его приспособить к военному делу.

Француз думает:

– Вот слон, такое большое животное, интересно, как у слонов обстоит дело с любовью.

Финн думает:

– Вот слон, такое большое животное, интересно, что слоны думают о финнах.

Финские анекдоты о шведах также понятны русским слушателям, но должны предваряться необходимым пояснением, раскрывающим образ шведа в финских анекдотах. Приведем еще пример финского анекдота о шведе:

• Швед звонит в пожарную охрану:

– У меня пожар, срочно приезжайте! Ему говорят:

– Сейчас же выезжаем, расскажите, как к вам ехать.

– Как, как… у вас же есть такие красные машины с сиренами – вот на них и поезжайте.

Особенно показательны случаи, когда анекдот рассказывается в различных культурных общностях и подвергается в каждой из них соответствующей адаптации. Так, в русской среде еще в советское время бытовал анекдот, содержащий два слова, которые никак нельзя было отнести к общеизвестным: бармицва и «хонда». При этом для того чтобы анекдот мог быть воспринят аудиторией, необходимо было перед рассказыванием анекдота неназойливо пояснить, что такое бармицва, например сказать: Знаете анекдот про бармицва? – и в ответ на вопрос: А что такое бармицва? – непринужденно сказать: Ну, это празднование тринадцатилетия еврейского мальчика. После этого можно рассказывать анекдот:

• Еврей спрашивает сына:

– Что тебе подарить на бармицва?

– Подари мне «хонду».

А что такое «хонда» – неизвестно. Идет еврей к раввину: – Ребе, сын попросил подарить ему на бармицва «хонду», а что такое «хонда» – я не знаю.

– Я тоже не знаю, что такое «хонда», сходи к такому-то раввину, он очень ученый, первостепенный знаток Талмуда, он, наверно, тебе поможет.

Идет еврей к этому раввину, спрашивает его, раввин пытается найти ответ, заглядывает в один талмудический трактат, в другой – не находит ответа.

– Ты знаешь, – говорит, – я не могу тебе помочь, попробуй сходи к ребе Иосифу, он все знает, он, может быть, тебе поможет.

Идет еврей к ребе Иосифу. Приходит, видит, сидит молодой раввин, в джинсах, слушает музыку – но, правда, с бородой, с пейсами, в ермолке, как положено.

– Ребе, сын попросил ему подарить на бармицва «хонду», а я не знаю, что такое «хонда», и никто не знает.

– Ну, «хонда», – говорит раввин, – это японский велосипед, а что такое бармицва?

Этот анекдот продолжает бытовать и в настоящее время, хотя современная российская городская среда несколько хуже приспособлена к его восприятию, поскольку существуют значительные шансы, что многие слушатели прекрасно знают слово «хонда» (скорее, в качестве марки японских автомобилей или мотоциклов).

Приведем теперь (в русском переводе) отчасти сходный американский анекдот, который, будучи рассказываем в американской еврейской среде, обычно предваряется пояснением слова «брохэ» (еврейское молитвенное благословение):

• Еврей купил елочку на Рождество и пошел к ортодоксальному раввину просить его прочесть над елочкой брохэ. Естественно, раввин замахал руками и велел выбросить елку.

Тогда еврей пошел к консервативному раввину. Тот говорит: "Конечно, мы с вами современные люди, без предрассудков, у меня у самого стоит елочка в задней комнате – пусть детишки радуются, но брохэ прочесть я над ней не могу – все-таки это совмещение несовместимого".

Тогда еврей пошел к реформистскому раввину. Тот говорит: "Елочка на Рождество – это очень хорошо, дети радуются. Конечно, я охотно прочту вам над ней брохэ – только, пожалуйста, объясните сначала, что такое брохэ".

Понимание этого анекдота предполагает некоторое представление о различиях между ортодоксальным, консервативным и реформистским иудаизмом, которое обычно имеется даже у секуляризованных американских евреев, а также ощущение того, что елка на Рождество противоречит еврейству (у советских евреев такого ощущения в отношении новогодней елки, как правило, не было).

Мы видим, что выбор варианта, в котором рассказывается анекдот, зависит не только от вкусовых пристрастий рассказчика, но и от фоновых знаний аудитории.