Русский анекдот: текст и речевой жанр

9. СИСТЕМНЫЕ СВЯЗИ И СТРУКТУРА АНЕКДОТА

Лингвистический анализ русского анекдота не может быть полон без рассмотрения его системных связей.

Д. Н. Шмелев [1973] предложил выделять наряду с парадигматическими и синтагматическими связями третий вид системных связей языковых единиц: эпидигматические, или ассоциативно-деривационные. Если парадигматические связи определяются местом единицы на оси выбора, а синтагматические – возможностью ее совместного появления с другими единицами того же рода, то эпидигматические связаны с генезисом (деривационной историей) и деривационными возможностями единицы.

Как и другие типы языковых единиц, анекдот может входить сразу в несколько разных парадигматических классов (ср., например, тематические группировки, такие как, скажем, «Анекдоты о поручике Ржевском», и варианты анекдота с меной персонажей, когда, скажем, вместо поручика Ржевского в анекдоте фигурирует «хохол»). Синтагматические связи анекдота определяются тем, что в русском обществе принято рассказывать анекдоты не изолированно, а в последовательности, один за другим (это даже получило в русском языке идиоматическое название – «травить анекдоты»). При этом часто друг за другом следуют тематически связанные анекдоты, анекдоты со сходным набором персонажей. Тем самым мы видим, что некоторые типы парадигматических связей могут создавать и синтагматические.

К эпидигматическим связи анекдота можно отнести случаи расширения анекдота, когда один анекдот полностью включается в состав другого. Так, например, в первоначальной версии известного анекдота о том, как в разных странах писались книги о слонах, фигурировали только немцы, американцы (факультативно еще и французы) и русские (советские). Согласно этой версии, немцы издали пять толстых томов под названием «Краткое введение в слоноведение», американцы – книжку карманного формата «Все, что вы хотите знать о слонах» (факультативным могло быть дополнение, согласно которому французы издали иллюстрированную книгу «Любовь в мире слонов»), а в Советском Союзе вышел трехтомник: первый том – «Россия – родина слонов», второй том – «Классики марксизма-ленинизма о слонах», третий том – «Слоны в свете решений двадцать…ого съезда» (номер съезда выбирался непосредственно предшествующий по времени рассказывания анекдота). В более поздней версии этого анекдота (а фактически – в новом анекдоте, возникшем на базе первого) вслед за советским трехтомником вышел и четырехтомник в Болгарии. Первые три тома представляли собою перепечатку советского издания, а четвертый том назывался: «Болгарский слон – младший брат советского слона». Другой, более поздний пример того же рода. В разделе 4.2 мы привели следующий пример, построенный на особом значении, которое глагол развести/разводить получил в криминальном жаргоне:

• Врезается «Запорожец» в «Мерседес». Оттуда выходят такие накачанные братки в малиновых пиджаках, с голдами, подходят к «Запорожцу», вытаскивают оттуда деда в ватнике и говорят: «Да, дед, ты попал на бабки. Бампер помят, фара разбита… Да бабок у тебя, ясно, нет, сейчас поедем твою квартиру посмотрим, придется продать, может, что в доме есть, тоже…» Дед спрашивает: «А сколько денег-то надо?» Они говорят: «Ну, тыщ десять баксов». Дед открывает старенький мешок, там лежат толстые пачки зеленых, говорит: «Ребят, берите сколько надо, а то я спешу». Братки обалдевают, спрашивают: «Дед, а откуда у тебя столько денег?» – «Да я кроликов развожу». – «Ну а у кроликов-то откуда деньги, они кого разводят?»

А в конце 90-х годов этот анекдот получает продолжение.

На недоуменные вопросы братков дед отвечает: «Хотите, поехали со мной, я вам покажу». Они едут по пустынной проселочной дороге, заезжают в густой лес, дед открывает железные ворота и кричит: «Толян, Колян, выходите, я вам кроликов привез!»

Упомянем также другие случаи «продолжения» уже известных аудитории анекдотов. Так, в разделе 1.2.1 мы говорили о том, что жанр напоминания анекдота сам стал объектом пародирования в анекдотах, и приводили следующий анекдот:

• В компании все анекдоты были уже всем известны, так что никому не удавалось рассказать новый анекдот. Договорились занумеровать анекдоты и напоминать их, просто называя номера. Вот кто-нибудь говорит: «Двадцать пятый», – а все смеются. Другой говорит: «Сорок шестой», – все снова смеются.

У этого анекдота есть разнообразные продолжения, например:

Некто [иногда указывается, что это поручик Ржевский] говорит: «Пятьдесят седьмой». Все в ужасе: «Как можно такое рассказывать при дамах?!»

Некто говорит: «Тридцать шестой». Никто не смеется. Рассказчик удивляется: «Это же такой смешной анекдот». Ему говорят: «Но надо же уметь рассказать!»

Собрались за столом много гостей, выпили как следует и давай стандартные анекдоты рассказывать весь народ уже анекдоты пронумеровал и по номерам говорит: «32-й – ха-ха-ха, 54-й – ха-ха-ха», один сидит и не смеется. Его, значит, народ спрашивает: «Ты чего не смеешься-то?» – «Да я, – говорит, – уже сто раз слышал их, не смешно уже». Ну народ дальше продолжает: «123-й», – все молчат, а этот чувак заливается от хохота. Его спрашивают: «Ты чего?» – «А я, – говорит, – первый раз его слышу!»

Как проявление эпидигматических связей анекдота можно также рассматривать случаи, когда рассказывание анекдота предполагает непременное знакомство аудитории с некоторым другим анекдотом, или «протоанекдотом». Такие случаи, когда один из двух анекдотов предполагает знание другого, «играет» только на его фоне, следует отличать от варьирования. Так, известен старый еврейский анекдот:

• Умирает старый слепой еврей.

– Где Сарочка? – спрашивает он.

– Мамочка стоит рядом с тобой, – говорит старший сын.

– Это ты, Абраша? А где Исаак?

– Исаак стоит рядом со мной!

– А где моя доченька Фаня?

– Тут, папочка, тут!

– Кто же тогда остался в лавке у кассы?

В книге [Столович 1996] приводится этот анекдот и сразу же указывается, что существует новый вариант с последней фразой:

– Кто же остался у синхрофазотрона?

Ясно, что «соль» последней фразы состоит в эффекте обманутых ожиданий слушателей, знакомых с первоначальным вариантом анекдота. В этой же книге приведен еще один анекдот, также очевидным образом рассчитанный на слушателей, знакомых с исходным анекдотом:

• Умирает старый слепой русский.

– Где мой сын Ваня? – спрашивает он.

– Он, папа, стоит у твоего изголовья.

– А где Петя и Вася?

– Мы здесь, папочка!

– А где Настя?

– Я тоже здесь, папочка.

– Кто же тогда остался в России?

То, что предполагается знакомство с исходным анекдотом, видно уже из начальной фразы. Дело в том, что старый слепой русский (в отличие от обозначения старый слепой еврей) не является подходящей дескрипцией для героя анекдота (и вообще русским персонаж русского анекдота может быть назван только в том случае, если в анекдоте фигурируют и какие-то «нерусские» персонажи); поэтому она заставляет задуматься, какая дескрипция той же формы звучала бы более естественно, и тем самым вспомнить исходный анекдот. Далее данный анекдот полностью, включая последнюю фразу, повторяет структуру исходного, и слушатели, невольно вспоминая исходный анекдот, оказываются в состоянии оценить перекличку. Случаи такого рода можно отнести к внутрижанровым интертекстуальным связям анекдота.

В следующей паре анекдотов второй также «играет» только на фоне первого:

• Играют в карты медведь, заяц, волк и лиса. Медведь говорит:

– Предупреждаю, кто будет жульничать – того будем бить по наглой, рыжей морде.

• Сели играть в карты Ельцин, Черномырдин и Чубайс. Ельцин говорит:

– Предупреждаю, кто будет жульничать – того будем бить по наглой, рыжей морде.

В частности, существенно, что во втором анекдоте в заключительной фразе повторяется референциальная игра, используемая в заключительной фразе первого анекдота: определенная референция маскируется под неопределенную не-специфицированную.

Иногда анекдот совсем непонятен тем, кто незнаком с исходным анекдотом. Ср.:

• По сообщению ИТАР-ТАСС, Анатолию Быкову дали десять лет с конфискацией. Конфисковали дачу, БМВ, миллион баксов и три барабана Страдивари.

Что имеется в виду под «барабанами Страдивари», понятно, только если знать исходный анекдот о «новых русских», уже приводившийся выше в главе 4:

• Купил новый русский другу за 100 тысяч баксов барабан от Страдивари, а ученые друганы ему говорят: «Слушай, тебя кинули, как лоха, Страдивари скрипки делал, а не барабаны!» Разозлился новый русский, взял с собой два джипа с братками, поехал к хозяину магазина разбираться. Приезжает довольный, говорит: «Не, ребят, все путем, этот Страдивари для лохов скрипки делал, а для братвы – барабаны!»

Но бывает, что производный анекдот понятен и сам по себе, а знание исходного анекдота лишь обогащает его дополнительными штрихами. Ср. следующий анекдот о Брежневе на выставке картин:

• Брежнев приходит на выставку. Его ведут по залам. Подводят к картине Ге. Экскурсовод: «А это, Леонид Ильич, Ге!» Брежнев: «Сам знаю, что Ге, а мне все равно нравится!» Идут дальше. Экскурсовод: «А это, Леонид Ильич, Врубель». Брежнев: «Хорошая картина и не дорого!» Следующий зал. Брежнев: «А это что за жопа с бровями?» Экскурсовод: «А это, Леонид Ильич, зеркало…» Брежнев: «А, Тарковский, слышал… слышал…»

Последний минидиалог особым образом «играет» для тех, кто знаком с анекдотом о посещении Хрущевым выставки современного искусства (анекдот возник после знаменитого посещения Хрущевым выставки в Манеже в 1963 г.) 34:

[34. Приводим этот анекдот в том виде, в каком он опубликован в сборнике [Телесин-1001].]

• Хрущев осматривает выставку картин в манеже:

– Что это за дурацкий квадрат и красные точки вокруг?

– Это советский завод со спешащими на работу трудящимися!

– А это что за дерюга, измазанная зеленым и желтым?

– Это колхоз, в котором созревает кукуруза!

– А это что за синяя уродина?

– Это «Обнаженная» Фалька.

– Обнаженная Валька? Да кто ж на такую Вальку захочет залезть? А это что за жопа с ушами?

– Это… Это… Это зеркало, Никита Сергеевич!

Особый тип внутрижанровых интертекстуальных связей имеет место в тех случаях, когда к некоторому анекдоту, предположительно известному аудитории, присоединяется дополнительная концовка. Так, к анекдоту:

• Если есть где, есть чем, но некого – это трагедия. Если есть чем, есть кого, но негде – это трагикомедия. Если есть кого, есть где, но нечем – это комедия. Если есть где, есть чем, есть кого, но зачем? – это трагедия русской интеллигенции, – иногда добавляется новая концовка:

Если есть где, есть чем, есть кого, есть зачем, но глючит компьютер – это трагедия современной русской интеллигенции.

Впрочем, интертекстуальные связи такого рода могут стираться, и анекдот с продолжением начинает функционировать сам по себе, не предполагая непременного знакомства аудитории с исходным анекдотом. Приведем пример (фраза, отсутствовавшая в первоначальном варианте анекдота, выделена курсивом)35:

[35. Несколько иной вариант этого анекдота – или, если угодно, другой, похожий анекдот – был приведен в разделе 5.2.]

• Что говорят женщины разных национальностей, проведя ночь со своим поклонником? Немка: «Когда мы поженимся?» Француженка: «А Пьер был лучше». Русская: «А душу мою, Федя, ты так и не понял». Еврейка: «Тут болит, там болит».

В следующем анекдоте первоначально было три первых пункта (говорилось о Ленине, Сталине и Хрущеве). Затем, с каждым новым правителем (за исключением Андропова и Черненко), анекдот получал продолжение:

• Ехал поезд и вдруг остановился. Впереди отсутствовала железная дорога. 1. ЛЕНИН попросил всех пассажиров выйти, хорошенько поработать часиков 200 подряд, пока что-нибудь да не придумают. 2. СТАЛИН приказал расстрелять всех пассажиров первого вагона, а потом и остальных, если к утру поезд не двинется. 3. ХРУЩЕВ распорядился, чтобы шпалы сзади перенесли вперед. 4. БРЕЖНЕВ приказал закрыть все окна и расшатывать состав создавая таким образом впечатление движения. 5. ГОРБАЧЕВ решил не делать ничего, но разрешил всем выйти наружу и громко орать: «У нас нету рельсов и даже еды нету в вагоне-ресторане!» 6. ЕЛЬЦИН быстренько приказал атаковать российский парламент в надежде, что все скоро забудут об этом дурацком железнодорожном инциденте.

Последнее продолжение (выделено курсивом в следующем анекдоте, представляющем несколько иную версию реакции некоторых правителей) возникло совсем недавно, но есть все основания полагать, что это еще не конец:

• Едет поезд. Вдруг неожиданно обнаруживается, что впереди отсутствует небольшой участок железнодорожного полотна. Как поступили бы в такой ситуации при разных руководителях советского и постсоветского периода? При Ленине: согнали бы всех пассажиров на субботник и восстановили дорогу. При Сталине: расстреляли бы стрелочника. При Хрущеве: сняли бы рельсы сзади и поставили спереди. При Брежневе: стали бы раскачивать вагоны и делать вид, что все едут. При Горбачеве: все кричали бы «нет рельсов!!!» При Ельцине: продолжили бы растаскивание железнодорожного полотна, предварительно взяв кредит у МВФ на его ремонт. При Путине: чиновники наперебой стали бы заявлять, что это «чеченский след».

Наконец, можно отметить случаи, когда добавление к анекдоту новой концовки предполагает некоторую, на первый взгляд незаметную модификацию исходного текста. Приведем следующий пример, обнаруженный в Интернете:

• Новая версия старого анекдота. Программист приехал на юг отдыхать. Лежит на пляже, недалеко от него загорает обалденная фотомодель. К ней регулярно подходят с предложениями провести вечер разные мужики с золотыми цепями, но она всех отшивает. Программист озадаченно спрашивает девушку: «Девушка, странно, почему вы такая неприступная?» Девушка: «Вот ты, например, кем работаешь?» Программист: «Ну, программистом». Девушка: «Вот представь, приезжаешь ты отдыхать, приходишь на пляж, а вокруг компьютеры, компьютеры…» Программист, глотая слюну, мечтательно: «Да ну! Кла-а-сс!»

Метатекстовый ввод отсылает к известному более короткому анекдоту, в котором вместо программиста фигурировал рабочий:

• Рабочий приехал на юг отдыхать. Лежит на пляже, недалеко от него загорает девица. К ней регулярно подходят с предложениями провести вечер разные мужики, но она всех отшивает. Рабочий озадаченно спрашивает девушку: «Девушка, почему вы такая неприступная?» Девушка: «Вот ты, например, кем работаешь?» Рабочий: «Ну, рабочим». Девушка: «Вот представь, приезжаешь ты отдыхать, приходишь на пляж, а вокруг станки,станки…»

Итак (хотя, как говорилось выше, при рассказывании анекдота его текст не порождается заново, а воспроизводится), не только вариант, в котором рассказывается анекдот, но и предваряющий его метатекстовый ввод выбираются рассказчиком.

Анекдот – это текст с жестко заданной структурой. Это квазинарративный монологический текст (формально текст анекдота часто является диалогом, но это мнимый диалог: вопрос, задаваемый в начале анекдота слушателю, не требует от него ответа, рассказчик анекдота сам отвечает на него) с двучастной структурой: более длинный зачин, затем короткий и неожиданный конец, заставляющий слушателя переинтерпретировать начало анекдота. В несоответствии начала и конца анекдота – его соль. Слушатель проходит две стадии: понимание несоответствия и нахождение скрытого смысла – переинтерпретация текста. Вторая стадия не является обязательной для всех анекдотов, несоответствие само по себе смешно. Заметим, что умение понимать анекдоты требует некоторых усилий, сходных с усилиями по решению математических задач, недаром дети постепенно учатся понимать анекдоты (см. [Lefort 1992]), а человек, который после долгих усилий наконец понял анекдот, радостно сообщает: «Дошло!»

Таким образом, анекдот имеет очень любопытную композицию: в норме он состоит из начала и конца (в нем нет «середины»), а его сутью является несоответствие начала и конца, комический эффект, создаваемый обманутыми ожиданиями слушающего. Анекдот – это ловушка, искушенный слушатель ждет подвоха, но все равно попадается в ловушку. Для того чтобы удивить искушенного слушателя, хорошо знающего обычные приемы построения анекдотов, появляются анекдоты, в которых персонажи действуют или говорят не в соответствии со своим обычным характером или не в соответствии со своей языковой маской; например, чукча – необразованный человек из тайги – начинает употреблять несвойственные ему иностранные слова или сложные конструкции (Тенденция, однако).

Обманутые ожидания могут быть связаны и с тем, что, пока анекдот рассказывается, слушателю кажется, что он его уже знает. Однако в конце появляется неожиданное продолжение (как в вышеприведенном примере Толян, Колян, выходите, я вам кроликов привез!).

Начало анекдота может быть очень коротким, состоящим из одного предложения (ср., например, появившийся 26 марта 2000 г. анекдот: Захотел Вовочка стать президентом России. И стал), а может быть довольно длинным. Длинное начало усыпляет бдительность слушающего и делает конец анекдота еще более неожиданным:

• Приходит мадам Рабинович в туристическое бюро в Нью-Йорке и говорит: «Я хочу съездить в Индию». Ей говорят: «Мадам Рабинович, ну зачем Вам ехать в Индию, на свете так много красивых мест, поезжайте лучше во Францию или в Италию. А в Индии ужасный климат, грязь, некомфортабельные условия». – «Нет, – говорит мадам Рабинович, – я хочу поехать только в Индию». Ну, приезжает мадам Рабинович в Индию, а там пыль, грязь, через весь город течет река Ганг, а в ней стоит огромная очередь к Великому Гуру. «Я хочу попасть на прием к Великому Гуру», – говорит мадам Рабинович. «Вы что, с ума сошли, – говорят ей все окружающие, – к Великому Гуру надо стоять в очереди несколько дней под палящим солнцем, в реке, по которой плывут трупы и прочие гадости». «Что делать, -говорит мадам Рабинович, – я постою». Ну, стоит она в очереди несколько дней, вот уже скоро подойдет ее очередь, и тут служители Великого Гуру ей говорят: «Учтите, мадам Рабинович, Вы можете сказать Великому Гуру только три слова». «Хорошо, – говорит мадам Рабинович, – я скажу только три слова». И вот подходит мадам Рабинович к Великому Гуру, наклоняется к нему и говорит: «Нема, поехали домой!»

Конец анекдота – всегда короткий, что усиливает эффект неожиданности, но, как это ни странно, существуют и стереотипные концы анекдотов. Так, очень часто серии анекдотов строятся по одной схеме, например анекдоты про Штирлица, оканчивающиеся переинтерпретацией слова, или анекдоты про Вовочку и учительницу Марью Иванну, заканчивающиеся фразой Но ход ваших мыслей мне нравится. Клишированным в более широком смысле этого слова является обыгрывание одного и того же свойства персонажа, например того, что новые русские плохо понимают русский язык. Существуют даже анекдоты с совсем разным началом и одинаковым концом:

• Грузин купался и стал тонуть. Увидел прохожего, хочет позвать на помощь, но вот беда – забыл как это сказать по-русски. А прохожий идет мимо. Тогда грузин набрался сил и кричит: «Последний раз купаюсь, обидно, да?» (произносится с грузинским акцентом).

• Бедный студент купил на последний рубль несколько грецких орехов. Разбил один – а он пустой, одна скорлупа. Разбил другой – а он тоже пустой, одна скорлупа. Разбил третий – то же самое. Разбил он последний орех, а оттуда вылезает червяк в большой кепке и говорит: «Обидно, да?» (естественно, червяк произносит эту фразу с грузинским акцентом).

Возможны некоторые модификации описанной жесткой двучастной схемы анекдота. Так, существуют анекдоты как бы без конца, только с зачином. В этом случае слушающий часто не понимает, в чем соль анекдота, и ждет продолжения. В этом случае рассказчику приходится говорить: «Все» (Мерседес остановился на красный свет. – Ну и что? – Все).

Интересны также анекдоты с «кольцевой структурой», когда концовка анекдота отсылает к самому началу. Такие анекдоты должны быть достаточно длинными, чтобы могло возникнуть «кольцо», например:

• Москва. Зима. Снег. Мальчик играет в футбол. Вдруг звон разбитого стекла. Выбегает дворник, суровый русский дворник с метлой, и гонится за мальчиком. Мальчик бежит и думает: «Зачем, зачем все это? Зачем весь этот имидж уличного мальчишки, весь этот футбол, все эти друзья? Зачем??? Я уже сделал все уроки, почему я не сижу дома на диване и не читаю книжки своего любимого писателя Эрнеста Хемингуэя?» Гавана. Эрнест Хемингуэй дописывает очередной роман и думает: «Зачем, зачем все это? Как все надоело, вся эта Куба, эти бананы, этот тростник, эта жара, эти кубинцы!!! Почему я не в Париже, не сижу со своим другом Андре Моруа в обществе прекрасных куртизанок, попивая утренний аперитив и беседуя о смысле жизни?» Париж. Андре Моруа, поглаживая бедро прекрасной куртизанки и попивая утренний аперитив думает: «Зачем, зачем все это? Как надоел этот Париж, эти грубые французы, грязные марокканцы, эти тупые куртизанки, эта Эйфелева башня, с которой тебе плюют на голову! Почему я не в Москве, где холод, снег, не сижу со своим лучшим другом Андреем Платоновым и не беседую о смысле жизни?» Москва. Холод. Снег. Андрей Платонов. В ушанке. С метлой. Гонится за мальчиком и думает: «Бля, до-гоню, убью!…»

Итак, анекдот – это особый жанр русской устной речи, текст анекдота жестко структурирован: определенным образом заданное, часто стереотипное начало, ограниченный набор персонажей, которые характеризуются определенными языковыми масками и клишированными деталями одежды, аксессуарами и пр., и, наконец, получаемый по определенным правилам и тем не менее неожиданный конец. Суть анекдота остается в подтексте, это то, что составляет соль анекдота. Внутри жесткой схемы анекдота – неисчерпаемое разнообразие текстов. Сами отступления от жесткой схемы текста анекдота тоже создают комический эффект.

В разделе 1.2.1 мы отмечали, что текст анекдота не может рассматриваться как языковое клише в подлинном смысле слова, поскольку клише характеризуются не только воспроизводимостью, но и тем, что при использовании в речевой коммуникации предполагаются известными ее участникам.

Анекдот отсылает к известной легенде о том, что Андрей Платонов работал дворником.

В то же время для анекдотов характерно и использование формул, весьма напоминающих языковые клише. К ним могут быть отнесены: стандартные зачины, элементы языковых масок и, наконец, клишированные детали. Использование указанных формул для многих анекдотов играет текстообра-зующую роль. Ниже мы рассмотрим основные разновидности клише, используемых при рассказывании анекдота и закономерности их функционирования.

Жестко структурированная структура анекдота приводит к частому использованию в целом ряде разных текстов одинаковых зачинов. Использование одинаковых зачинов, вообще говоря, характерно не только для анекдотов (ср. серию частушек со стандартным зачином Как на Киевском вокзале…). Но именно анекдоты наиболее естественным образом организуются в серии в соответствии со стандартным для всей серии зачином, например: Приходит муж домой… или Врезается «Запор(ожец)» в «Мерс(едес)»… Это осознается носителями языка, поэтому часто анекдоты начинают рассказывать так: Ну, как обычно, врезается Запор в Мерс, из Мерса, ясное дело, вылезают братки…

Иногда стандартный зачин допускает наличие переменной в клишированной формуле, например На необитаемом острове оказались X, Y и русский. Сюда же относится уже упоминавшаяся нами (в разделе 7.1) международная серия анекдотов, начинающихся с вопроса: Сколько Х-ов нужно, чтобы вкрутить лампочку? Например:

• Сколько надо физиков-теоретиков, чтобы ввернуть лампочку? – Минимум трое: один пишет теорию ввинчивания лампочек, другой пишет разгромную рецензию на теорию ввинчивания лампочек, а третий ищет лаборанта, который ввернул бы лампочку…

• Вопрос: Сколько требуется извращенцев, чтобы ввернуть лампочку? Ответ: Всего один, но зато потом требуются три доктора, чтобы ее достать.

Языковая маска героя анекдота должна включать в себя использование клишированных формул, условных сигналов, делающих героя узнаваемым. Скажем, в анекдотах про чукчей или про грузин не всегда эксплицитно сообщается то, что герой анекдота – представитель данного этнического меньшинства, часто это становится понятно только из специальных условных сигналов в речи персонажа. Так, мы отмечали, что в грузинских анекдотах герой часто использует вопросительное да? – в том числе в конце побудительных предложений, что противоречит нормам русского литературного языка (Скажи, да?; Принеси, да?). Вопросительное да? входит в состав клишированной формулы обидно, да?, которая используется в составе речи персонажа-грузина в целом ряде анекдотов и произносится со специфическим грузинским акцентом.

Примечательно, что прагматика использования этой формулы персонажем может быть в разных анекдотах полностью различной, и случается так, что именно разнообразие прагматических функций повторяемой формулы производит комический эффект и составляет point повествования. Так, мы уже приводили пару анекдотов, в которых, соответственно, тонущий грузин и вылезший из грецкого ореха червяк в кепке произносят с грузинским акцентом фразу Обидно, да?

Постоянное и не соответствующее стандартам русского языкового употребления использования слова однако является в анекдотах неотъемлемой языковой маской чукчи. Поэтому такое употребление иногда используется в других речевых жанрах как средство имплицитной отсылки к анекдотам про чукчу – иногда в видах чистого балагурства (как, например, в стандартных фразах, начинающих и заканчивающих передачу Михаила Леонтьева, которая так и называется «Однако»: Однако здравствуйте и Однако время), а иногда – в качестве инструмента острословия, как, например, в заголовках газетных статей, посвященных избранию Романа Абрамовича депутатом Государственной Думы от Чукотки (о различии балагурства и острословия см. [Земская, Китайгородская, Розанова 1983]).

Однако встречаются и менее универсальные формулы, которые зато, подобно формуле обидно, да? в речи персонажа-грузина, характеризуются прагматическим разнообразием, которое может обыгрываться в анекдоте. Рассмотрим с этой точки зрения используемое в ряде анекдотов про чукчу клишированное высказывание Твоя плохой охотник. Легко видеть, что в следующих двух анекдотах прагматика этой формулы различна и даже в каком-то смысле противоположна – правда, речь здесь идет не об интенциях персонажа, а об оценке этих интенций рассказчиком и слушателями анекдота:

• Пошли русский и чукча на охоту. Увидели медведя. Чукча бросил в него палку. Медведь погнался.за ними. Чукча с русским убегают, наконец русский обернулся, выстрелил и застрелил медведя. Чукча говорит ему: «Твоя плохой охотник, теперь придется его самим к чуму тащить».

• Приехал чукча в Москву, поехал на такси. Вдруг дорогу перебегает старушка. Таксист хочет ее объехать, а старушка заметалась; таксист налево – и старушка туда же, таксист берет правее – и старушка туда же. И, как ни старался таксист, все же задел ее. Расстроился, обхватил голову руками, а чукча говорит ему: «Твоя плохой охотник, если бы я дверцу не открыл, ушла бы».

Существуют серии анекдотов, в которых использование определенного клишированного выражения является необходимой приметой персонажа, без которой он не может быть идентифицирован. Так, например, в анекдотах о Шерлоке Холмсе герой каждый раз предваряет свое заключительное высказывание, содержащее разгадку тайны, мучившей доктора Ватсона и одновременно составляющее «соль» анекдота, словами Элементарно, Ватсон. Как и другие клишированные формулы, данное выражение может приобретать новую прагматическую нагрузку, создавая неожиданный эффект:

• «Холмс, как вам удается так долго обходиться без женщин?» – «Элементарно (после небольшой паузы, рассказчик делает указательный жест в сторону) – Ватсон!»

Существуют и другие анекдоты, построенные на неожиданном употреблении узнаваемой языковой маски. Так, к числу клишированных выражений, свойственных «новым русским», в анекдотах относятся обращение братан, выражения в натуре, ну ты чё? На этом построен следующий анекдот:

• Корреспондент спрашивает мэра Петербурга: «Правда, что Санкт-Петербург стал криминальной столицей России?» – «Ну, ты чё, братан, в натуре, наезжаешь!» [- отвечает мэр].

В анекдотах помимо языковой маски используются и другие клишированные детали: внешность, одежда и прочие аксессуары, например, красный пиджак, золотая цепь (голда) и мобильный телефон (мобила) являются непременными атрибутами нового русского, а в более старых анекдотах в качестве атрибута интеллигента указывались очки и шляпа. Но из всех головных уборов наиболее существенным в русских анекдотах, по-видимому, является кепка. Кепка наряду с картавостью, обращением батенька и образованием сложных слов с приставкой архи- является в анекдотах признаком, позволяющим идентифицировать Ленина. Поэтому, если в анекдоте говорится: И тут подходит к нему невысокий человек в кепке и говорит: «Здгаствуйте, батенька», русский слушатель сразу же понимает, что речь идет о вожде мирового пролетариата.

Большая кепка-«аэродром» является типичным головным убором грузина, недаром червяк в цитированном нами выше анекдоте носит кепку. Собственно, только кепка наряду с формулой Обидно, да? (произносимой, как уже говорилось с грузинским акцентом) и позволяет идентифицировать этого червяка как грузина.

Заслуживает внимания и то, что в последнее время появились анекдоты о Лужкове, в которых почти непременной деталью его внешности является также кепка. Приведем анекдот, специально обыгрывающий эту деталь:

• Почему Лужков даже зимой ходит в кепке? – Да на нем шапка горит.

Итак, наличие клише только и делает возможным функционирование анекдота в определенной культурной и языковой среде. Анекдот понятен слушателям потому, что им знакомы языковые и внешние характеристики персонажей и клишированные модели построения анекдота. Поэтому так часто анекдоты непонятны детям, еще не овладевшим условными клише, характерными для анекдотов, и носителям другой культуры, даже если они хорошо знают язык, на котором рассказывается анекдот.