Русский анекдот: текст и речевой жанр

3. «ИНОРОДЦЫ» В РУССКОМ АНЕКДОТЕ

Жанр рассказов об этнических меньшинствах или о народах-соседях существует в фольклоре самых разных народов. Французы и голландцы рассказывают анекдоты о бельгийцах, испанцы о португальцах, шведы – о норвежцах, а финны – о шведах. Это вполне естественно. Ведь представления о «человеке вообще» люди, как правило, формируют на основе наблюдений над собственным этносом, отличительные особенности которого, таким образом, принимаются за норму. Соответственно, черты, свойственные иным этносам, воспринимаются как отклонение от стандарта. Это касается как характерных черт поведения, так и речевых особенностей, причем к последним можно отнести как нарушения собственно языковых норм (акцент, несвойственные языку рассказчика синтаксические конструкции), так и пристрастия к речевым стратегиям, не характерным для языка рассказчика. Поскольку стереотипы поведения разных народов обычно не совпадают, специфические черты поведения, свойственные иным этносам (как правило, представленные в преувеличенном виде), часто воспринимаются как смешные, глупые, не соответствующие собственной, «правильной» норме поведения. Тем более смешными кажутся нарушения носителями других языков речевых стереотипов родного языка рассказчика. В России с ее огромной территорией и многонациональным населением русские постоянно сталкиваются с различными типами «неправильного» с русской точки зрения поведения и «неправильной» русской речью.

В данном разделе рассматриваются бытующие в русской языковой среде представления о национальном характере и речевых особенностях народов-соседей, так наз. этностерео-типы [Крысин 1991: 13]. Эти представления отражены в художественной литературе, в которой при передаче русской речи нерусских, как правило, изображаются какие-то специфические «неправильности», а также в так наз. «анекдотах об инородцах» (жанре чрезвычайно распространенном в современном городском фольклоре). При этом существует целая традиция вторичного отражения особенностей русской речи нерусских.

К наиболее часто имитируемым в анекдотах особенностям русской речи инородцев, конечно, относится акцент. Так, грузины в анекдотах опознаются по произношению [а] в безударных слогах на месте редуцированных, мягкому произношению шипящих, неразличению твердых и мягких согласных. Произношение чукчей имитируется посредством произнесения свистящих на месте соответствующих шипящих. Для речи украинцев характерна реализация фонемы «г» как [у], для речи евреев – реализация «р» как заднеязычного [R]. Сюда же относятся типичные грамматические ошибки, допускаемые инородцами. Имитация такого рода представляет собою своего рода речевую маску и не является семантически и прагматически нагруженной. Она сама по себе может порождать комическую ситуацию и быть объектом насмешки, как в анекдоте про грузинскую школу, в котором учитель задает детям вопрос: «Как называется большой [балшой] полосатый мух [- муха]?» – «Ос!» – отвечают дети [имеется в виду оса]. «Неправильно [нэправилна], – говорит учитель, – большой полосатый мух – это шмель [шмэл], а ос – это палка, вокруг которой вертится земля» [имеется в виду ось].

Также речевая характеристика инородцев в анекдотах часто включает в себя склонность к использованию определенных прагматически насыщенных частиц. Для грузин это произносимое с особою интонацией вопросительное Да Р, для чукчей – слово однако, для евреев частица таки. Склонность к чрезмерному (с точки зрения русских речевых стереотипов) использованию соответствующих языковых средств также может играть решающую роль в создании комической ситуации, как в анекдоте о грузинской и еврейской кошке. Мяу, да? – говорит грузинская кошка, и еврейская отвечает: Таки мяу! Однако еще больший интерес, как кажется, представляют случаи, когда использование той или иной единицы определенным образом коррелирует с какими-то чертами характера, приписываемыми в анекдотах соответствующему этническому и языковому меньшинству.

Следует подчеркнуть, что русская речь украинцев, грузин или чукчей из анекдотов не идентична реальной русской речи носителей этих языков. Рассказчик обычно не ставит себе задачи фотографически точно воспроизвести «неисконную» русскую речь. Как и в рассмотренных в книге Д. Н. Шмелева «Слово и образ» [1964] примерах показа социальной принадлежности персонажа через его речевые характеристики, речь скорее идет об использовании своеобразных условных сигналов, создающих соответствующий речевой образ. Имитация русской речи нерусских в анекдотах отражает стереотипы восприятия особенностей речевого поведения «инородцев», сложившиеся у носителей русского языка. Представляется, однако, что эти стереотипы заслуживают внимания исследователей – как сами по себе, так и в качестве отражения реально существующих особенностей имитируемого речевого поведения.

Любопытен уже сам выбор «героев» анекдотов об инородцах. Выбор персонажей русских анекдотов об этнических меньшинствах весьма ограничен. Из более чем сотни народов, населявших территорию Российской империи, а затем – территорию Советского Союза, лишь о единицах рассказываются анекдоты. При этом выбор героев для анекдотов изменился с течением времени. Если в начале XX в. героями анекдотов часто были цыгане или армяне, то в современном фольклоре (70-90-х гг.) анекдотов про цыган почти нет, анекдоты про армян трансформировались в серию анекдотов об армянском радио, которые по жанру не принадлежат к разряду анекдотов об инородцах (правда, отдельные анекдоты с героями-армянами еще встречаются). Наиболее частые герои русских анекдотов об этнических меньшинствах в современном фольклоре – это грузины, чукчи, украинцы («хохлы») и евреи (отметим, что анекдоты о малороссах и еврейские анекдоты имеют давнюю историю, а анекдоты о грузинах и тем более о чукчах стали активно рассказываться в советское время). Конечно, существуют отдельные анекдоты и о других народах, но в них, как правило, отражена какая-то одна выразительная черта характера народа: эстонская сдержанность или белорусская покорность.

Как мы знаем, такая ограниченность набора персонажей анекдотов не случайна. Она связана со спецификой анекдота как речевого жанра и с необходимостью узнаваемости персонажей.

[16. В настоящее время, если исходить из формальных государственных границ, украинцы, грузины, эстонцы, белорусы могли бы характеризоваться как «иностранцы». Тем не менее в пространстве русского анекдота они сохраняют признаки «инородцев» – народов, живущих бок о бок с русскими, но не вполне владеющих русским языком и отличающихся от русских определенными чертами характера и бытового поведения. Точно так же финны как герои анекдота по многим признакам ближе в пространстве русского анекдота к «инородцам», чем к «иностранцам» (не очень многочисленные анекдоты о финнах генетически восходят к бытовавшим еще в Российской империи рассказам о чухонцах; правда, большая часть этих историй трансформировалась в анекдоты об эстонцах).

Кстати, можно отметить, что число анекдотов об эстонцах выросло с момента обретения Эстонией национальной независимости. Дело в том, что рассказывание анекдотов такого рода получило особенное распространение среди русских, живущих в Эстонии, откуда эти анекдоты и приходят в Россию.]

Каждый из типичных персонажей «анекдотов про инородцев» характеризуется особыми характерными чертами. Например, как мы можем описать грузина – героя русских анекдотов? Это человек заметный, шумный, пестро, часто безвкусно, но всегда «богато» одетый. Больше всего на свете грузин озабочен тем, чтобы другие не подумали, что у него чего-то нет, он очень любит прихвастнуть, показать свое реальное или мнимое богатство. Ср., например, следующие анекдоты:

• Грузин купил «Запорожец», наутро просыпается – «Запорожца» нет. Он купил еще один «Запорожец» – снова украли! Ну, он купил еще один «Запорожец» и прикрепил к ветровому стеклу записку: «Хочешь кататься – катайся, но потом машину верни!» Аег спать, просыпается, видит – «Запорожца» нет, на его месте стоит «Мерседес», на стекле записка: «Хочешь кататься – катайся, но нацию не позорь!»

• Москва, центр, полдень, 32 по Цельсию в тени. По раскаленному проспекту едет черная Волга с наглухо закрытыми тонированными стеклами. В машине – четыре грузина в дубленках и меховых шапках. Наконец один из них не выдерживает и жалобно просит: «Давайте хотя бы окна откроем!!!» На что получает дружный ответ: «Нат! Пусть думают, что у нас кандыционар!»

Грузины в русских анекдотах – люди гостеприимные, любящие компанию, застолье, тосты; щедрые, иногда даже слишком щедрые. Это, в частности, следует из анекдота, в котором грузины, хвастаясь друг перед другом, увеличивают чаевые гардеробщику и побеждает тот, который говорит: Тысяча долларов и палъта [палта] не надо. Грузины преувеличено мужественны, но при этом отношение к женщине у них «восточное», как к низшему существу (ср. известную фразу из анекдота о том, как грузин расточал многочисленные комплименты некоей даме, беседуя с ее спутником, однако, когда она попыталась принять участие в разговоре, ей было сказано: Молчи, женщина, когда джигиты разговаривают). Среди грузин много долгожителей, хотя они любят выпить, вкусно поесть и поухаживать за женщинами.

Поскольку мы рассматриваем анекдоты, появившиеся в советское время, одной из обязательных тем анекдотов о любом народе является тема взаимоотношений героев анекдотов и советской власти. Конечно, представители всех народов в русских анекдотах советскую власть не любят, она мешает всем, но всем по-разному. Так, грузинам советская власть мешает наслаждаться жизнью (ср. анекдот про то, как грузина принимают в партию и говорят, что теперь он не должен пить вино, зарабатывать слишком много денег, ухаживать за женщинами. Он вынужден со всем согласиться, но затем на вопрос: Готов ли он отдать жизнь за идеалы коммунизма? – отвечает: Конечно, готов, зачем мне такая жизнь!).

В то же время как средство имитация русской речи инородцев (и, в частности, грузин) в анекдотах используются также особые прагматические маркеры. Независимо от того, в какой степени они характерны для реальной русской речи представителей соответствующих языковых меньшинств, их рассмотрение позволяет добавить некоторые штрихи к нарисованной выше картине.

Так, русское да? может иметь различные прагматические функции в зависимости от интонации и типа дискурса. В составе рассуждения да? может указывать на стремление говорящего проверить, понимают ли его слушающие (ср. «преподавательское» да?) или согласны ли они с проводимым рассуждением. Если же обсуждаются планы на будущее, да? выражает неуверенную надежду на то, что собеседник согласится со сделанным предложением. Именно этому последнему типу да? близко использование да? в качестве речевой характеристики грузина в анекдотах, когда оно может сопровождать императив (употребление, противоречащее русской литературной норме): Позвони, да?; Выпей, да? Несколько иную функцию несет да? в таких конструкциях, как Обидно, да?, когда оно выражает сочувствие или, наоборот, просьбу о сочувствии. Можно заметить, что во всех случаях использование да? в анекдоте выражает установку грузина на контакт и взаимопонимание с собеседником.

Эта же установка подчеркивается и тем, что грузины в анекдотах всегда используют обращение на ты – даже в разговоре с незнакомым человеком. Обращение на вы является слишком формальным и разрушало бы стереотипный образ грузина. Грузинам в анекдотах свойственно употребление побудительных предложений и риторических вопросов; обычные сообщения в форме повествовательных предложений встречаются относительно редко. Просто сухая передача информации не столь существенна для грузина, как установление и поддержание контакта с собеседником. Обратиться с просьбой, дать совет, пригласить вместе подумать над каким-либо вопросом для грузина в анекдотах значительно важнее, нежели просто сообщить что-то. Не случайно и широкое использование обращений в речи грузина – героя анекдотов (в частности, «национально окрашенного» обращения кацо).

[17. Обращение на ты вообще свойственно многим персонажам анекдотов; но именно в применении к грузинам оно практически не знает исключений.]

Совсем иной характер у других постоянных героев анекдотов последнего двадцати-тридцатилетия – у чукчей. Чукча – это природный, естественный человек Руссо, попавший в чужую для него городскую технократическую цивилизацию. Чукча кажется очень глупым лишь потому, что он в городе продолжает жить по законам тайги (охотится на старушку или на дельтаплан, не умеет пользоваться телефоном и т. п.), а по-своему чукча хитер и умен. Особенно ярко это проявляется в анекдотах о том, как чукча воспринимает действительно бредовые советские лозунги и реалии – например, анекдот о том, что все у нас в стране делается во благо человека и чукча знает этого человека, или о том, как чукча отстоял очередь в магазин, а продавец умер (анекдот про мавзолей Ленина); ср. также анекдот, в котором фигурирует типичное для советской городской топонимики, хотя и достаточно абсурдное название улицы – улица Восьмого марта:

• Едет чукча в трамвае. Водитель: «Следующая остановка "8-го Марта"…» Чукча: «Ой, а раньше никак нельзя?!…»

Стандартной речевой характеристикой чукчи в анекдотах является, как уже говорилось, слово однако. Его функции в языке состоят в том, чтобы указывать на несоответствие тому, что можно было бы ожидать. В значении союза однако семантически близко союзу но; наряду с этим однако «употребляется для выражения удивления, недоумения, возмущения и т. п.» [Евгеньева 1982], т. е. также служит реакцией на несоответствие ожидаемому. Такое употребление однако соответствует общему внутреннему состоянию чукчи в анекдотах – пассивному изумлению перед окружающим миром и недоумению человека, столкнувшегося с непривычной для него цивилизацией. Этой же цели служит и свойственное чукче в анекдотах обозначение себя в третьем лице: он как бы глядит на себя со стороны, удивляясь своему месту в приоткрывающемся ему мире.

Словарный запас чукчи в анекдотах беден, он ограничивается словарем-минимумом, состоящим из самых простых и употребительных слов; при этом он чаще всего употребляет слова и формы, уместные в разговорах с детьми (Телефона, телефона, чукча [ц'укц'а] кушать хочет). Выход за пределы такого словарного запаса воспринимается как маркированный и создает добавочный комический эффект, как в высказывании Тенденция, однако, заимствованным из следующего анекдота (и ставшего «крылатым словом»в современной русской речи):

• Сидит чукча на берегу моря и курит трубку. К нему подбегают, говорят: «У тебя олень в море упал!» Чукча невозмутимо курит трубку. Через некоторое время к нему снова подбегают, говорят: «У тебя еще один олень в море упал!» Чукча сидит, курит трубку. Через некоторое время к нему опять подбегают, говорят: «У тебя третий олень в море упал!» Чукча по-прежнему сидит, курит трубку. Наконец к нему побегают, кричат: «У тебя все олени в море попадали!» Чукча вынимает трубку изо рта и говорит: «Тенденция, однако».

Сходный эффект имеет место в тех случаях, когда собеседники пытаются приноровиться к понятиям и словарному запасу чукчи, но выясняется, что его система представлений и словарный запас мало чем отличаются от представлений и лексикона его собеседников:

• Испытывают наши новую баллистическую ракету СС-50. А у нее блок наведения отказал и улетела она куда-то в тундру. Ну, послали за ней поисковую группу. Идут они по тундре, а навстречу чукча. Те у него спрашивают: «Скажи, чукча, тут 5 дней назад летела большая огненная палка. Ты ее не видел?» «Нет, – говорит, – однако не видел. Самолета – летела, вертолета – летела, СС-50 – летела, а большая огненная палка – не летела».

Чукчи в анекдотах, как и грузины, чаще всего обращаются к собеседнику на ты, однако для них функция такого способа обращения несколько иная: это как бы речь ребенка или человека, почти не затронутого цивилизацией и условностями этикета.

Прежде чем переходить к анализу «еврейского анекдота» в современной русской речи, необходимо сделать одну оговорку. Грузины и чукчи в анекдотах на русском языке всегда функционируют именно как персонажи русского анекдота. В то же время анекдоты о евреях нередко представляют собою возникшие в еврейской среде анекдоты, которые могут рассказываться на русском языке, а могут и на любом другом (так, многие из анекдотов, вошедших в известные книги Лео Ростена, рассказываются и по-русски). Строго говоря, можно считать, Что в таких анекдотах мы имеем дело не с образом еврея в русском анекдоте, а с образным строем еврейского анекдота (который был рассказан на русском языке).

Впрочем, не следует преувеличивать возникающие в этой связи трудности. Под русским анекдотом о евреях можно понимать любой анекдот с персонажами-евреями, имеющий достаточно широкое хождение в русской среде. Независимо от генезиса таких анекдотов, с синхронной точки зрения они все попадают в один класс, и анекдот, родившийся в еврейском местечке начала века, но активно рассказываемый в современном русском городском обществе, функционально ничем не отличается от анекдота о евреях, который и возник, и рассказывается в русской городской среде.

Евреи в анекдотах характеризуются свойствами, в корне отличными от грузин и чукчей, и это подчеркивается их речевыми характеристикам. Для еврея как героя анекдота характерна частица таки, служащая показателем установки, во многом противоположной той установке, которая лежит в основе использования однако: оно указывает на соответствие ожидаемому, на то, что сомнения были напрасны ('при всем при том, несмотря на это', – поясняет значение данной частицы В. И. Даль [1980]). Использование таки хорошо отвечает установке человека, все знающего наперед и любящего (иногда с некоторым занудством) подчеркнуть, что его предвидения оправдались, несмотря на возможные сомнения. Именно такая установка характерна для еврея как героя анекдота, и не случайно именно таки (особенно в сочетании таки да) служит одним их самых характерных признаков еврея в анекдотах.

Евреи в анекдотах во многом следуют особому «речевому этикету», придающему их речи специфический «национальный колорит»: отвечают вопросом на вопрос (ср. анекдот: Почему вы все время отвечаете вопросом на вопрос? – А как надо?), ценят выражение сочувствия выше, чем комплименты собеседнику («еврейский комплимент»: Как вы сегодня плохо выглядите), сами, отвечая на комплимент, начинают возражать собеседнику, при упоминании любого лица считают необходимым дать ему оценку, обычно в форме пожелания (Пусть она будет счастлива; Чтоб у него было столько болячек, сколько у меня долгов; Чтоб он так жил… и т. п.). Характерна также манера начинать вопрос с союза и. Типичные примеры:

• Вы выходите на следующей? – Да. – А женщина перед вами выходит? – Да-да. – А вы ее спрашивали? – Да, конечно. – И что она ответила?

[18. Недоверие к полученному ответу, желание его перепроверить не случайно и хорошо укладывается в общую систему речевых стратегий, используемых евреями в анекдотах. Приведем характерный пример: У Мойши ввонит телефон. «Мойша слушает», – говорит Мойша. «Алло, это ты. Мойша?» – спрашивает голос. «Да. это Мойша, а кто это?» – интересуется Мойша. «Что-то не похоже на Мойшу», – сомневается голос. «Да это же я, Мойша», – утверждает Мойша. «Мойша, ты уверен, что это ты?» – повторяет голос. «Уверен я, уверен. Это я, Мойша!» – раздражается Мойша. «Да нет, я хочу поговорить с Мойшей. Мойшу Каца, пожалуйста». – «Да это я, идиот, я! Я Мойша! /» – орет Мойша. «Да-а? Это правда Мойша?????» – «Дааааааааааааааааааа!!!!!!!!!!!! I!!!!!!!!!» – «Ну хорошо, Мойша. Это Абрам. Помнишь, ты обещал мне одолжить 100 долларов?» – «А-а… Ну таки я напомню Мойше, когда он придет…».]

• Два еврея смотрят по телевидению футбольный матч. Комментатор сообщает: «Гол забил Гершкович». Один еврей поворачивается к другому и говорит: «И вы думаете, они этот гол засчитают?»

• Контролер в поезде обращается к еврею: «У вас билет до Херсона, а поезд идет в Конотоп». – «И часто ваши машинисты так ошибаются?»

При этом указанные речевые особенности подчеркивают те или иные черты образа еврея в анекдоте. Например, склонность отвечать вопросом на вопрос определенным образом соотносится с такими чертами, как прижимистость и покладистость. Ср. следующие анекдоты:

• Рабинович, сколько денег ты положил в конверт к молодоженам? – А разве конверт уже ничего не стоит? (прижимистость).

• Извините, сколько сейчас времени? – А сколько вам надо? (покладистость).

Но чаще всего можно говорить об особом соединении прижимистости и покладистости в сочетании со своеобразною хитростью, как в следующем анекдоте, в котором обыг-рывается энантиосемия русского глагола одолжить:

• Рабинович, вы не могли бы одолжить 100 рублей? – Хорошо, а у кого?

Многие характеристики евреев в русских анекдотах мало изменились за более чем столетнюю историю существования этой серии. Евреи – умные, хитрые, жадные. Часто богатые, но (в отличие от других персонажей русских анекдотов про богачей: загулявших купцов, грузин и новых русских) не демонстрируют свое богатство, а стараются скрыть его. Имеют большие способности к бизнесу (часто нечестному). Евреи за свою долгую, полную гонений историю научились приспосабливаться ко всему, поэтому евреи могут приспособиться и к советской власти и даже обмануть ее представителей (милицию, таможенников и др.). Евреи – физически слабые, хотя благодаря своей хитрости иногда побеждают более сильного противника.

Доминирующая черта евреев во многих анекдотах- осторожность, подчас граничащая с трусостью: в политике, в бизнесе (поэтому евреи и не афишируют свое богатство) и просто в жизни. Ср. следующий характерный пример:

• Хаим с Натаном возвращаются домой поздно вечером и вдруг замечают вдалеке двух подозрительного вида субъектов. Хаим говорит Натану: «Знаешь что, давай перейдем на другую сторону, их таки двое, а мы одни».

Впрочем, здесь следует отметить, что после Шестидневной войны эта характеристика была несколько скорректирована. В русском фольклоре появилось много анекдотов о победоносных израильских солдатах. В этих анекдотах израильские солдаты побеждают не числом, а умением, хотя в большинстве из них все же не столько силою и храбростью, сколько хитростью. Способность немногочисленных израильских солдат побеждать во много раз превосходящие силы противника просто поражает воображение. Приведем два анекдота из этой серии:

• Стоит израильский солдат на посту. Египтяне посылают взвод солдат, чтобы убрать его. Перестрелка. Все египтяне убиты, солдат стоит. Посылают роту. Перестрелка, все египтяне убиты, солдат стоит. Посылают батальон. Перестрелка, все египтяне убиты, солдат стоит. Посылают полк. Долгая перестрелка, наконец возвращается один раненый египетский солдат и говорит: «Это все еврейские штучки, там в засаде второй сидит!»

• Президент Джонсон обратился к Израилю за помощью во вьетнамской войне. Израильское правительство приняло решение послать на помощь пять солдат. «Вы бы хоть десять послали», – говорит Джонсон. «Вы что, с Китаем воевать собираетесь?» – удивляются израильтяне.

Впрочем, речь израильтян в анекдотах, как правило, лишена «национально-специфических» характеристик, и в этом смысле не столь интересна для лингвиста, исследующего речевые особенности персонажей русских анекдотов.

Еврей в русском анекдоте – хороший семьянин, для него очень важна его жена, дети и вообще все многочисленные родственники. Приверженность семейным связям подчеркивается средствами, при помощи которых еврей осуществляет референцию к своим родственникам, в частности к жене: моя Сарочка вместо моя жена или Сара. Если выбор обозначения моя жена или использования имени существенным образом зависел бы от степени знания адресата о семейной жизни говорящего (например, использование имени нежелательно, в случае когда адресат речи не знаком с референтом имени), то обозначение типа моя Сарочка оказывается универсальным, будучи одновременно достаточно информативным (подобно выражению моя жена) и достаточно интимным, чтобы выразить теплые чувства говорящего по отношению к жене.

Если грузины и чукчи в анекдотах обращаются к незнакомому собеседнику на ты, то евреи используют более формальное обращение на вы. Это, разумеется, не случайно. Евреям в анекдотах не свойственна ни панибратская манера грузин, ни первобытная незатронутость цивилизацией, свойственная чукчам. Однако, как и грузинам, евреям в анекдотах свойственна установка на контакт с собеседником, что подчеркивается постоянной апелляцией к слушателю (…вы думаете, что…), однако ценен для еврея не контакт сам по себе, а возникающая при этом «задушевность»: контакт ценится, поскольку дает возможность выразить сочувствие и самому оказаться объектом сочувствия. Поэтому еврей в анекдоте может не только осуществлять референцию к самому себе при помощи местоимения первого лица, но и, как чукча, называть себя в третьем лице – бедный еврей (ср. Как вам нужно, так Ленин вечно живой, а как нужно бедному еврею, так он умер!). Однако понятно, что функция такого самообозначения совсем иная, нежели в случае с чукчами. Если чукча сам удивленно глядит на себя со стороны, то еврей приглашает собеседника или домысливаемого наблюдателя посмотреть на него и «посочувствовать».

Существенно отметить, что в анекдотах начала XX в. речь евреев была отмечена значительно более яркими «национальными» характеристиками. Ср. анекдот, опубликованный в одном из сборников 30-х гт. [Карачевцев 1978]:

• – Я пригласил вас, господин профессор, по очень важному делу.

– Чем могу служить, господин Мизрох?

– Видите, я должен вам, во-первых, сказать, что я имею дочка, настоящий брилянт. Она по-французскому разговаривает, танцует, на фортепьяно играет и, кроме того, вже год как она выходила замуж…

– Что же она нездорова?

– Пожвольте. Вже по порядку надо рассказать. Она вже давно, шлава Богу, в интересном положении и, как сказал наш доктор, она должна разрешиться, и, как вы такого известность, так я вас пригласил.

– Можно посмотреть больную?

– Жделайте милость, пожалуйте в спальня. Через несколько времени профессор выходит.

– Ну что, как вы находите больную?

– О, будьте совершенно спокойны: все кончится благополучно и, как кажется, очень скоро.

– Скоро? Господин профессор, садитесь пожалуйста. Сели, поговорили. Из спальни раздается стон: «Ой, топ Dieu».

– Господин профессор, слышите, вже пора.

– Не беспокойтесь! Еще ничего нет.

Опять через несколько минут раздается стон: «Ой, Mein Gott!»

– Профессор, ей-Богу, вже теперь пора.

– Да не беспокойтесь! Еще не время. Вдруг из спальни раздается крик:

– Ой, мама, тэта, гвалт! Караул!

– Вот теперь пойдемте, пора.

Кроме того, в двадцатые-тридцатые годы было живо представление о том, что евреи читают «справа налево». Ср. анекдот двадцатых годов:

• Кто как расшифровывает ВСНХ:

Коммунисты – «всем скверно, нам хорошо». Нэпманы – «воруй смело, нет хозяина». А евреи – «холера на советскую власть».

Современный слушатель понимает этот анекдот с некоторым напряжением: во-первых, потому что уже может не помнить подлинной расшифровки указанной аббревиатуры (Высший совет народного хозяйства), а во-вторых – потому, что ему требуется усилие, чтобы понять, что расшифровка «холера на советскую власть» является расшифровкой ВСНХ, прочитанного справа налево.

Итак, евреи в анекдотах легко узнаваемы благодаря специфическим особенностям речи. Однако к «узнаваемости» дело не сводится. Особенности речи оказываются одним из важнейших средств, позволяющих выпукло представить систему внутренних установок персонажа. Образ еврея в русском анекдоте с высокой степенью надежности может быть реконструирован на основе наблюдений над особенностями речи соответствующих персонажей.

Как это ни парадоксально, наиболее «злые» русские анекдоты – это анекдоты об украинцах, хотя украинцы наиболее близки русским по культуре, истории и языку. По-видимому, именно эта близость языков и является одним из причин этого: кажется, что украинцы издеваются, нарочно говорят на каком-то «испорченном» русском языке. Вероятно, этим же испанцев раздражают португальцы, говорящие на близкородственном языке, а, скажем, французов – «неправильно» выговаривающие французские слова бельгийцы. Украинцы и глупые, и жадные, и неопрятные, едят сплошь сало, причем любовь к салу может вытеснять все прочие привязанности. Ср. в этой связи анекдот об украинце, который несколько дней едет в поезде, ни разу за это время не переодевшись, и на вопрос соседа по купе, не собирается ли он поменять носки, отвечает: Ни, тильки [= 'только'] на сало (здесь обыгрывается неоднозначность глагола поменять). Характерен также следующий анекдот: в Собравшимся в зале (вероятно, на научной конференции, посвященной этническим стереотипам) представителям разных народов задают вопросы: «Какой народ самый глупый?» Единодушный ответ: «Чукчи!» – «А какой народ самый ленивый?» – «Русские!» – «А какой народ самый жадный?» – «Евреи!» – «А какой народ соединяет в себе все эти три качества?» Молчание, а затем голос из зала: Затэ мы спиваемо гарно! [уарнъ] (т. е. 'зато мы хорошо поем').

Украинцы прямо не называется, но имитация украинской речи не оставляет сомнений в том, кто имеется в виду. Это очередная иллюстрация того, как имитация речевых особенностей позволяет, не указывая эксплицитно на то или иное этническое и языковое меньшинство, обозначить его недвусмысленно и понятно для слушателей.

Если грузины, чукчи и евреи в анекдотах говорят по-русски, а этноязыковая принадлежность персонажа подчеркивается при помощи специальных вкраплений, то украинцы в анекдотах говорят по-украински – в той мере, в какой рассказчик в состоянии имитировать украинскую речь. Иными словами, речь грузина, чукчи или еврея в анекдоте – это русская речь с теми или иными отклонениями от нормы, причем наличие отклонений обусловлено установкой рассказчика на имитацию русской речи с отклонениями; а речь украинца – это украинская речь с отклонениями, причем отклонения обусловлены тем, что рассказчик, как правило, не владеет украинским языком в достаточной мере. Украинский язык в анекдотах воспринимается как нарочитое искажение русского языка, и желание пользоваться им вызывается в первую очередь злонамеренностью украинцев (как в анекдоте: Москали г? – Немае ['Русские есть? – Нет']. – Тогда будем говорить по-русски). Таким образом, сам факт использования украинского языка добавляет дополнительный элемент в набор отрицательных характеристик украинца.

Итак, будучи лишь косвенным свидетельством относительно особенностей русской речи представителей различных этнических меньшинств, «анекдоты об инородцах» служат прямым свидетельством относительно бытующих в русской среде стереотипных представлений об этих меньшинствах. При этом можно высказать предположение, что указанные стереотипы имеют, по крайней мере отчасти, «лингвистическое» происхождение. Дело в том, что речевая характеристика «инородца» как героя анекдота определенным образом коррелирует с реальными особенностями русской речи представителей соответствующих народов. Обращая внимание на эти особенности, их подсознательно связывают с чертами характера, о которых использование таких средств свидетельствовало бы в речи носителя русского языка как родного. Таким образом делается вывод об особенностях национального характера.

В то же время необходимо подчеркнуть, что образ представителя того или иного этнического меньшинства как героя анекдота может не полностью совпадать с соответствующим этностереотипом. В некоторых случаях подлинный этносте-реотип вообще отсутствует (едва ли у русских есть какое бы то ни было устойчивое представление о чукчах, сформированное помимо анекдотов), в других он не сводится к схематичному анекдотическому образу. Однако определенная соотнесенность все же имеется; и в любом случае изучение «образов инородцев в анекдотах» представляет самостоятельный интерес.