РЯВанш!

- Куда? В Вэйхайвэй? И там интернируют? Тот же плен!

- За вами могут прислать транспорты из Владивостока. Мы их пропустим, если они будут под флагом Красного креста. Но вы не должны препятствовать эвакуации отсюда наших людей! И не должны преднамеренно портить свои корабли. Это будет нарушением статуса нейтралитета

-Так вам нужны наши корабли?! - рявкнул Бахирев, заставив замолчать японца и быстро переводящего за ним Остроградского. - Никакого соглашения не будет! Вы сдались нам на милость и отправитесь вместе с нами во Владивосток, когда сюда придет русский флот! К сожалению, не могу предоставить каюту, соответствующую вашему рангу. Возвращайтесь к себе на корабль и обеспечьте там порядок и дисциплину. Точно выполняйте все распоряжения офицеров, которых я к вам пошлю. Свои просьбы ко мне передавайте через них. Не смею более вас задерживать!

Несмотря на отказ русского адмирала Кантаро Сузуки не потерял расположение духа. Да, когда он вернулся на "Сетцу", вместо Восходящего Солнца на мачте развевался синий косой крест. У орудийных башен и боевых погребов стояли вооруженные матросы с надписью "Рюрик" на лентах бескозырок, а в корабельных рубках расположились вражеские офицеры. Эта комедия будет длиться недолго. Дисциплинированные японские моряки демонстрировали русским полное послушание, но в нужный момент им хватит нескольких минут, чтобы вернуть корабли под свой контроль. Вид на море заслоняла мрачная громада "Измаила", который по-прежнему не отводил от "Сетцу" жерла своих орудий. Однако когда появятся "Нагато" и броненосцы резервной эскадры, русскому сверхдредноуту придется разворачивать башни в другую сторону. Будем надеяться, что Бахиреву хватит благоразумия сдаться. Даже если нет, его "Измаил" затонет на мелком месте. После первой войны с Россией японские верфи доказали, что могут восстанавливать поднятые со дна трофейные корабли. Возможно, удастся как-то использовать даже обрубок второго русского линкора. После потери пяти дредноутов два корабля такого класса будут для Японии совсем не лишними. А ведь есть еще и крейсера.

В дальних отсеках "Сетцу" успели спрятать не только большую часть ручного оружия, но и одну из радиостанций. Самим отправлять радиограммы было опасно - русские тут же обнаружили бы близкий передатчик. Но вот слушать эфир конспирация не препятствовала. Сузуки приказал не ослаблять внимание ни на минуту, чтобы быть готовым к приходу своих. Когда на северо-западе обозначилось встающее на горизонте дымное облако, сердце японского адмирала затрепетало. Помощь из Гензана? Ведь 5-я эскадра должна прийти с юга... разве что сделали крюк. Но радисты фиксировали работу только русских радиостанций. Через полчаса и сам Сузуки разглядел в бинокль силуэты обходивших Такэсиму с запада кораблей - легкий крейсер типа "Светлана" и шесть эсминцев-"новиков". Если они и смогут защитить "Измаил", то разве что от миноносцев. "Нагато" разгонит их, как мух. Наверное, русских прислали свои эсминцы, чтобы успеть провести эвакуацию до прихода тяжелых японских кораблей. Смогут ли они вывести всех своих людей? И не прихватят ли некоторых японцев? Адмирал Сузуки не собирался отправляться во Владивосток. Если Бахирев попытается снять его с "Сетцу", придется дать сигнал к выступлению, захватить корабль и отбиваться, пока не подойдет "Нагато". Скорей всего, они все погибнут, но их смерть будет отомщена.

Однако русский легкий крейсер и эсминцы прошли, не задерживаясь, мимо островов - дальше на юг. Сузуки донесли сведения, подслушанные из разговоров между собой вражеских офицеров, находившихся на "Сетцу". Оказывается, на легком крейсере был сам адмирал Колчак. То, что их командующий не пристал к острову, один из офицеров связывал с его неприязнью к адмиралу Бахиреву. Другой офицер, впрочем, утверждал, что Колчак предлагал выслать за Бахиревым эсминец, но тот отказался, предпочитая оставаться со своими людьми. Сузуки мысленно отдал должное благородству русского адмирала. Но куда направлялся Колчак? Хорошо бы ему наткнуться в море на идущую к Такэсиме японскую эскадру. От "Нагато" русскому крейсеру не уйти.

Русские предложили свести на берег самых тяжелых раненых в устроенный на восточном островке полевой госпиталь. Сузуки вежливо отказался. От адмирала Бахирева прислали записку: не нуждаются ли японцы в медикаментах, пресной воде или продовольствии? Сузуки ответил, что благодарен за предложение, но просит только разрешить кремировать на берегу тела своих погибших моряков. Сожжение у японцев считалось гораздо почетней, чем погребение в море. Бахирев дал согласие, и скоро на скальных площадках началась подготовка к ритуалу огненных похорон. Готовилось сразу не менее двух десятков костров. Деревьев на Такэсиме не было, поэтому вместе с трупами везли уголь и канистры с нефтью. Русские разрешили забирать уголь и из бункеров разбитого снарядами "Муравьева-Амурского". Сузуки надеялся, что мертвые герои послужат родине еще раз. Дым их погребальных костров сможет стать ориентиром для 5-й эскадры. В разгар подготовки кремации вдали мимо Такэсимы прошел на юг еще один русский отряд. Сузуки разглядывал корабли в бинокль и узнал легкие крейсера "Трапезунд" и "Спиридов", с которыми его 3-й флот сражался вчера и последней ночью. Крейсера сопровождали два "новика". Куда так спешат русские? У них хватило бы кораблей вывезти с островов почти всех своих людей. Неужели они хотят остановить резервную эскадру? Но трем легким крейсерам с двумя дивизионами эсминцев не справиться с одним "Нагато". Не справиться, пожалуй, даже со старыми броненосцами!

День клонился к вечеру, а 5-я эскадра всё не приходила. Вместо нее появился третий русский отряд. Сузуки в это время был на Такэсиме, провожая на небо погибших. Глаза слезились от дыма погребальных костров, но, тем не менее, адмирал различил встающие из-за горизонта далекие черные столбы приближающихся кораблей. Сузуки проделал нелегкий путь на продуваемую ветром вершину западной скалы. Отсюда открывался превосходный вид на море. Корабли были уже близко, и не оставалось сомнений, что на этот раз они идут прямо к островам. Очевидно, спасательная экспедиция для эвакуации своих людей. Не успеете! Вот-вот здесь будет 5-я эскадра. Теперь она получит дополнительные трофеи.

Сузуки заметил, что снизу по узкой тропинке к нему пробирается его адъютант. Наверное, Бахирев узнал о приближении японского флота и передает согласие признать Такэсиму нейтральным районом. Поздно, голубчик, только капитуляция!

Вскарабкавшийся на вершину скалы адъютант был таким бледным, что Сузуки испугался, что у того раскрылась рана.

- Ваше превосходительство! Радиограмма из Фузана!

Адъютант задыхался, у него не хватало дыхания продолжить

- Ну, что передают из Фузана? Пятая эскадра задерживается? Милейший Мацуканэ Цучия заблудился в море?

- Адмирал Мацуканэ погиб. Пятая эскадра уничтожена у Цусимы. Потоплены "Асахи", "Хидзен" и "Ивами". "Микаса" и "Нагато" выбросились на берег.

- Как?!!

- У русских было три больших дредноута. Большие линейные крейсера.

Сузуки схватился за голову. "Измаилы"! Это могли быть только "измаилы". Выходит, после вчерашнего тяжелого боя, в котором практически погиб японский Соединенный флот, русские сохранили три самых сильных своих корабля. Сохранили полностью боеспособными, иначе "измаилы" не пошли бы так далеко на юг. А зачем они пошли туда? Хотят обстрелять Сасебо? И адмирал Колчак направляется туда же. Куда? Они ведь могут перебазироваться на побережье Китая, китайцы теперь союзники русских. А их китайских портов "измаилы" смогут свободно действовать на коммуникациях Японии. Три быстроходных вражеских супердредноута! И еще три легких крейсера, которые прошли следом! Что осталось для защиты своих конвоев у японского флота? Только старые крейсера, которым всем вместе не одолеть и одного "измаила". Это уже не проигрыш сражения, это - проигрыш войны. Японские войска, отрезанные от метрополии, обречены. Будет потеряно всё, что Япония приобрела за четверть века!

Сузуки вновь бросил взгляд на море. Русская эскадра была уже совсем близко. Сердце японского адмирала неприятно заныло. Он узнавал четырехтрубный силуэт передового корабля. Всего несколько лет назад Сузуки командовал им. Учебный крейсер "Сойя". Бывший русский "Варяг", поднятый со дна бухты Чемульпо, а затем проданный русским обратно. Старый корабль, плавучий памятник прошлой войны. Русский флот возвращался туда, где его сокрушили пятнадцать лет назад. Возвращался как победитель.

На фоне разразившейся катастрофы Сузуки мало волновала его собственная судьба. Но постепенно мысли возвращались к его дальнейшей участи. Притворная сдача "Сетцу", "Касимы" и "Катори" в ожидании подхода 5-й эскадры обернулась настоящей капитуляцией. Теперь ничто не помешает русским вывезти с Такэсимы во Владивосток всех пленных. И, в первую очередь, самого Сузуки. Но он даст русским насладиться его двойным позором!

Кантаро Сузуки сбежал вниз по склону к берегу и уже через несколько минут забирался по трапу на "Сетцу". Он прошел по накренившейся палубе в свою каюту, достал из тайника револьвер, приложил к виску и спустил курок.

Довольно уже поздним утром контр-адмирал Старк вежливо постучался в каюту, предоставленную на флагманском броненосном крейсере "Россия" вице-адмиралу Бахиреву. Накануне тот перенес в корабельном лазарете операцию на сломанной в бою руке и нуждался в отдыхе. Бахирев, впрочем, уже встал и предложил гостю выпить с ним коньяка. Старк дипломатично отказался, заявив, что предпочитает по утрам чай. Бахирев попросил рассказать, что произошло за время, пока он спал мертвым сном.

Старк, прежде всего, порадовал новостями, полученными по дальней радиосвязи. Все мировые телеграфные агентства сообщили о прибытии в Шанхай русской эскадры адмирала Колчака в составе трех дредноутов, трех легких крейсеров и восьми эсминцев. Как передавали, сосредоточенный в устье Янцзы китайский флот, предполагая, что прибывшая мощная эскадра могла быть только японской, готов был уже самозатопиться на речном фарватере. Когда же выяснилось, что это союзники, адмирал Са Чжэньбин выразил готовность предоставить адмиралу Колчаку любую гавань Поднебесной империи.

- Надо же! - усмехнулся Бахирев. - Что, Александра Васильвевича, наверное, как победителя уже чествуют?

- Китайский император уже наградил его орденом Двойного дракона. Ждут соответствующей награды и от государя-императора. Петроградское телеграфное агентство объявило уже о полном уничтожении японского флота. Рейтер отдает должное военному гению Колчака, но называет, впрочем, его победу пирровой. По мнению англичан, наш и японский флот фактически уничтожили друг друга. Ну, а американцы, как всегда, острят: Русский флот, дескать, смертельно ранил своего тюремщика, но и сам истекает кровью. Но траур в Японии уже официально объявили.

- Как, кстати, этот японский адмирал? Как его, Сузуки... Умер?

- Нет, выжил. Пуля, как оказалось, вдоль черепа пошла. Я думаю, надо его японцам отдать с остальными их тяжелоранеными. А, вы не знаете... Санитарный транспорт японский пришел. "Мансё-мару"

- Это "Маньчжурия" что ли наша, из артурской эскадры? Вот наглецы! Вернуть бы назад, да нельзя, раз под флагом Красного Креста... Ну, что же, пусть тяжелых раненых своих забирают. Наших-то уже погрузили?

- Да, все кто с серьезными ранениями уже на "Свири". Японцев пленных грузим на "Томск". С разбитых кораблей часть разберем по крейсерам, часть возьмут "Байкал" и "Охотск".

- На "Петропавловске" надо часть команды оставить.

- Так точно! Каперанг Беренс, Михаил который, уже отобрал охотников.

- Как с "Измаилом"?

- Мастеровые с "Шилки" заканчивают неотложный ремонт. Пойдет во Владивосток своим ходом вместе с "Россией" и "Аскольдом". В случая чего, возьмем на буксир. На "Адмирале Лазареве" тоже вчерне повреждения исправили, вполне на одной турбине до Владивостока доберется. В общем, планирую завтра отправляться назад. Здесь, у Лианкура, пока не выясним, что с "Петропавловском" можно сделать, предлагаю оставить "Громобой" с "Варягом". Ну и "Шилку" для ремонта "Петропавловска" и трофеев.

- А если японцы появятся? У них еще из старых броненосцев "Сикисима" остался, "Фудзи", "Суво", который "Победа" бывший наш, да и старых броненосных крейсеров восемь штук. Против них "Громобою" с "Аскольдом" не выстоять...

- Во-первых, Михаил Коронатович, японцы теперь навряд ли куда сунутся. Перехватят их в море "Бородино", "Кинбурн" и "Наварин", и не останется у японцев последних капитальных кораблей. Ну, а, во-вторых, если всё же сунутся, против них будет три башни главного калибра "Петропавловска". Да еще, мастеровые с "Шилки" обещали несколько башен на "Сетцу" отремонтировать. Перетащим японский линкор так, чтобы он с нашим подходы на всех румбах перекрывал. Можно и береговые батареи устроить с легкими орудиями. С "Рюрика" тоже можно что-то снять.

- Так это у вас настоящая крепость получается!

- Да, я думаю, что нам надо, как советовал Сайрес Смит из жюльверновского "Таинственного острова", считать себя не потерпевшими крушение, а теми, кто прибыл осваивать остров. Пока над ним Андреевский флаг - это наша земля!

- Насколько я помню, говорил так не Сайрес Смит, а Пенкроф. Но идею вашу горячо поддерживаю. Будем отныне считать Лианкур передовой морской твердыней России!

- Хорошо было бы постоянно держать здесь авиаматку и базу подводных лодок. Ну и дивизион эсминцев. Вот еще бы островки были хоть чуть побольше...

- Ну, извините, Георгий Карлович, к чему пристал, к тому пристал, - захохотал Бахирев, одновременно морщась от боли в раненой руке. - Знал бы заранее, добирался бы до Дажелета. Большого гарнизона здесь не удержать, но для японцев и Лианкур может стать хорошей занозой.

В дверь каюты, постучавшись, протиснулся какой-то молодой лейтенант, впустив царивший снаружи тошнотворный горелый запах - японцы продолжали сжигать своих покойников. В дрожащих руках лейтенант сжимал листок бумаги. Козырнув с порога, он и растерянно оглядывался, очевидно, не зная, к какому из двух адмиралу обращаться...

- Ваше... Ваше превосходительство, радиограмма... Срочная!

- Георгий Карлович, посмотрите! - дипломатично уступил Бахирев младшему по званию.

Старк забрал у лейтенанта листок и стал разбирать написанные торопливым почерком строки, всё более по мере чтения сдвигая брови.

- Беда, Михаил Коронатович!

- Что случилось? Японцы кого потопили?

- Да нет, наши, чёрт бы их подрал... Адмирал Тимирев сообщает. Во Владивостоке революционеры мятеж подняли. И на наших линкорах, что к Владивостоку идут, беспорядки среди матросов. Вот уж беда, откуда не ждали!

- Вот что, Георгий Карлович, мне надо срочно во Владивосток. С матросами, извините, у меня получше выйдет разобраться!

Пятничный совет в резиденции приморского военного губернатора проходил в умиротворяющей спокойной обстановке. А ведь не далее как вчера тут всерьез обсуждали, как оборонять город от японского флота и десанта, если адмирал Колчак потерпит поражение. Вообще-то Владивосток объявляли сильнейшей в мире морской крепостью. Его защищали несокрушимые железобетонные укрепления с полуторасотней только крупнокалиберных орудий, гарнизон составляли более восьмидесяти тысяч штыков. На деле же кадровые гарнизонные части с началом войны перебросили на фронт, а спешно набранные запасные батальоны сейчас доделывали батареи и форты, строительство которых было заморожено в 1916 году. Так что при появлении крупных сил японцев Владивостоку было чего опасаться. К счастью, теперь были все основания говорить - прибытия вражеского флота и десанта Владивостоку можно было уже не бояться.

На совещании присутствовали военный губернатор Приморской области генерал-лейтенант Владимир Александрович Толмачев, командующий 5-м Сибирским армейским корпусом генерал-лейтенант Александр Федорович Турбин, командующий военным портом контр-адмирал Сергей Николаевич Тимирёв (одновременно - комендант крепости) и другие, меньшие чины. Все благодушно шутили, пока слово вдруг не попросил начальник владивостокской жандармской крепостной команды ротмистр Николай Васильевич Голявин.

- Ваше превосходительство! - жандарм так крутил головой, что было непонятно, к кому он конкретно обращается. - Положение наше отнюдь не так блестяще, как кажется. В ближайшие часы следует опасаться беспорядков или даже мятежа...

- Полно, Николай Васильевич! - губернатор в парадной форме наказного атамана Уссурийского казачьего войска лениво отмахнулся рукой. - Кто там у нас взбунтуется? Японцы все выселены. Китайцы? Корейцы? Их одна моя конвойная сотня разгонит, если попробуют. Да и с чего могут быть беспорядки?

Хотя в череде должностей, которые прошел нынешний губернатор за время продолжительной служебной карьеры, было и руководство Отдельным жандармским корпусом (недолгое и малоуспешное), ротмистра Голявина генерал Толмачев не жаловал, возможно потому, что тот подчинялся не губернатору, а коменданту крепости.

- Ваше превосходительство! Владивосток бурлит. Вчера в газетах только и сказали, что морское сражение состоялось, и оба флота понесли тяжелые потери. Но публика вспоминает, что точно также и о Цусиме писали в первые дни. А сегодня пришли "Самсон" и "Сокол". Всего два эсминца из всей эскадры. Сами побитые, обгорелые, на палубах матросы с затонувших кораблей, стоят плечом к плечу, ступить негде. Надо было бы адмиралу Коломейцеву сразу перед народом выступить, разъяснить...

- Николай Николаевич срочно отбыл курьерским в Петроград докладывать государю, - пояснил контр-адмирал Тимирев. - Да и не разъяснил бы он ничего, ибо находился, увы, в полном аффекте...

- Нельзя всё равно было медлить! - нетерпеливо продолжил Голявин. - Известить следовало население о тяжелой, но полной нашей победе. Парад устроить! Фейерверки! Молебны благодарственные отслужить! А что вместо этого? В "Саду Италия" сегодня неизвестные студенты заставили замолчать духовой оркестр. Начали с того, что попросили почтить погибших русских моряков, а кончили вот чем.

Голявин достал из кармана сложенную бумажку, развернул и стал читать вслух:

"Это не только военное поражение, а полный военных крах, смертный приговор царскому правительству! Революция приведет этот приговор в исполнение! Долой самодержавие!"

- Безобразие! - вскричал губернатор. - Куда смотрит полицейское управление?!

- На нашу полицию, ваше превосходительство, я бы не полагался! - криво усмехнулся Голявин. - Как я уже имел честь докладывать, владивостокский полицмейстер полковник Баринов и начальник сыскной полиции Мажников практически открыто покровительствуют торговле опиумом. Во Владивостоке набирают к себе в полицию отъявленных рецидивистов, бывших каторжан, так что население боится городовых больше открытых грабителей. Установлена связь Баринова и Мажникова с китайскими преступными сообществами. В том числе - с пресловутым "Гунвэй Туан". Это "Общество нерушимой охраны" сотрудничало еще с германцами, устраивало нам диверсии на КВЖД и в Сибири. А сейчас "Туан" кормят японцы. Так что шпионов еле успеваем ловить. И все с отличными документами от нашей полиции. Ну а с революционным подпольем у господ Баринова и Мажникова вообще самые теплые финансовые отношения. Но там уже английские и североамериканские деньги, хотя Британская корона и Соединенные Штаты, вроде, нам как бы пока союзники...

- Владимир Александрович! - обратился к губернатору генерал Турбин. - Простите великодушно, но ведь гнать надо этого Баринова. Я тоже о нем много чего наслышан.

- Поверьте, не могу, Александр Федорович! - развел руками генерал Толмачев. - Это креатура приамурского генерал-губернатора. Жаловался я не раз в Хабаровск, требовал отставки полицмейстера, но всё без толку. А в Петроград обращаться, так там у Гондатти куда больше покровителей, чем у меня.

- Мда... - Турбин задумчиво посмотрел на Голявина. - Но, всё же, с полицией у нас в России такие проблемы повсеместны, а бунтов особо не наблюдается. Не преувеличиваете ли вы опасность, ротмистр?

- Ваше превосходительство! Здесь ситуация особая. Город наш в прошлую, германскую войну единственный оставался свободным для ввоза на всю страну. Заграничные грузы только через нас в Россию шли. Владивостоку из этого кое-что перепадало, попривыкли к сытой жизни. А сейчас ровно наоборот. Порт в блокаде, да и железная дорога для военных нужд. Подвоза нет, вывоза нет, значит, заводы встают один за другим. Безработица, дороговизна. Продовольствия мало, карточки. Что еще нужно для подрывной агитации? Сейчас чуть ли не у половины обывателей революция в мозгах, а среди рабочих, считай, поголовно! В городе у эсеров и эсдеков с анархистами не только подпольные кружки, а несколько тысяч боевиков в дружинах, и вооружены они не одними револьверами и бомбами-самоделками. Сюда в мировую войну столько оружия завезли, что Бог знает, сколько со складов по рукам разошлось. И, дай Бог, если только карабины, а не пушки с пулеметами. У нас на Каторжанке и бронепоезд при желании спрятать можно...

- И всё же, ротмистр, - прервал Турбин. - Против нескольких тысяч революционеров у нас здесь целый армейский корпус. Это не считая четырех крепостных артиллерийских полков, морской бригады, казаков... Разве господа большевики и максималисты самоубийцы?

- Боюсь, ваше превосходительство, армейские части неблагонадежны. Основная масса солдат - недавние местные призывники. Портовые рабочие, сучанские шахтеры, деклассированные элементы. Крестьян мало, да и то, что есть - нельзя назвать верноподданным. Старожильческое население отсутствует, а в переселенческих деревнях - одни бунтари. К тому же солдаты сейчас заняты на фортификации, на тяжелых земляных работах. Много недовольных. Революционерам достаточно лишь придать этому недовольству организованную форму. По моим сведениям, практически во всех частях действуют тайные антиправительственные группы. Есть, разумеется, и центральная военная организация... Возможно, в ней участвуют и офицеры...

- Бросьте, ротмистр, это уже паранойя, - крикнул с места молодцеватый подполковник Луцкий, начальник контрразведки 5-го Сибирского корпуса. - Будь ваша воля, вы бы всех отправили под арест!

- Попрошу без оскорблений! - огрызнулся Голявин. - Опасность мятежа мною никоим образом не преувеличена! Насколько я могу судить по агентурным, весьма, к сожалению, скупым данным, господа революционеры готовят выступление в подходящий для них момент. И это время как раз сейчас, пока общество обескуражено слухами о якобы наших военных неудачах. Если революционеры хотя бы чуть промедлят, они опоздают, упустят свой момент...

- Ну, и слава Богу! - перекрестился Луцкий.

- Однако несколько следующих часов мы будем находиться в крайней опасности. Если революционеры и ударят, то сейчас, до того, как известие о победе русского флота распространится по Владивостоку. До того, как все поверят в нашу победу!

- Хорошо! - губернатор Толмачёв начал подниматься из кресла, чтобы подытожить совещание. - Вот завтра с утра этим и займемся. Совместим, так сказать, приятное с полезным. И народу сообщим о торжестве русского оружия, и заговорщикам отобьем охоту бунтовать. Надо еще обдумать, как флот наш встречать... Жаль, что Александра Васильевича не будет. Кого прикажите как триумфатора чествовать? Порембского? Кедрова? Вас, Сергей Николаевич?

- Увольте, Владимир Александрович! - вымученно улыбнулся контр-адмирал Тимирев. - Не надо бы особых чествований. Эскадра возвращается в таком состоянии, что вид ее едва ли вызовет радостные чувства у обывателей.

- Может тогда задержать прибытие эскадры? - задумчиво проговорил Луцкий. - Подержать ее в какой-нибудь бухте по соседству. Пока у нас тут всё не уляжется. А то ведь на кораблях тоже революционеры, как бы они с нашими, городскими, не столковались...

- Бог с вами! - Тимирёв с укоризной посмотрел на Луцкого. - Может, матросики наши раньше к революционерам и прислушивались, но теперь, после того, как они японцев побили, товарищей столько потеряли. От безделья матросы бунтуют, а не от труда и не от подвига ратного!

- Так-то это так, да ведь чужая душа потемки! - Луцкий явно не намерен был отступать. - Николай Васильевич подтвердит, сколько было донесений о революционных группах среди моряков. Да Вы сами говорили о тяжелом состоянии эскадры. Придет завтра во Владивосток половина кораблей, да и те с тяжелыми повреждениями. Это может вызвать сомнения у обывателей, что мы действительно японцев победили. Пусть лучше отремонтируются, приведут себя в порядок. А там, будем надеяться, и другие, отставшие корабли успеют подойти. Может, сам адмирал Колчак вернется. Тогда уже можно будет флот торжественно встречать...

- Так-то это так, но ремонтировать корабли лучше во Владивостоке! - Тимирёв явно не желал откладывать возвращение флота.

- Ели мы задержим прибытие кораблей в порт, это может озлобить команды, - поддержал коменданта Галявин. - Матросы ждут не дождутся, когда их отпустят на берег. А вы после всех тягот кровавого боевого похода отправляете их вместо портового города на какой-то дикий берег. Тут и святые взбунтуются!

- Выходит, они у вас всё же бунтовать готовы?! - немедленно отреагировал Луцкий.

Губернатор был явно недоволен, что военный совет затянулся. Но, прежде чем он предложил перенести обсуждение на следующий день, в дискуссию вмешался генерал Турбин. Ему-то, собственно, не было дела, вернется ли эскадра завтра или нет. Генералу просто не нравился контр-адмирал Тимирев. По давней традиции должность коменданта Владивостокской крепости занимал командующий армейским корпусом. Но адмирал Колчак, явившись перед войной во Владивосток с дредноутным флотом, заставил Турбина уступить пост коменданта начальнику военного порта Тимиреву. Получалось, что генерал-лейтенант Турбин должен был подчиняться младшему по званию контр-адмиралу. Скандально известному мужу колчаковской любовницы! Пока во Владивостоке всем распоряжался Колчак, Турбин терпел. Но теперь, при отсутствии знаменитого флотоводц, генерал решил встать на сторону начальника своей контрразведки, лишь бы щелкнуть по носу портового командира.

- Думаю, прибытие эскадры следует отложить! Направить пока корабли, например, в Славянскую бухту.

- Лучше в Америку, ваше превосходительство! - встрял Луцкий.

Турбин понял, что подразумевается один из здешних заливов.

- Славянская опасно близка с корейской границе, - разъяснил Луцкий. -Америка для эскадры и поближе будет. К тому же, при необходимости, прямо там можно грузить уголь с ближайших сучанских приисков.

- Решительно возражаю! - нахмурился Тимирёв.

Почти минуту в комнате царило напряженное молчание.

- Сергей Николаевич! - заговорил, наконец, Толмачёв. - Думаю, Александр Федорович прав. С прибытием эскадры надо подождать. Пусть пока постоит в Америке. Порт там, конечно, своеобразный, но гавань удобная.

Губернатор знал, что прошедший огонь и кровь мировой войны генерал Турбин относится к нему, прослужившему всю жизнь на административных должностях, без должного уважения. Толмачев тоже не испытывал к командиру корпуса особых симпатий. Но в данный момент должна была сработать солидарность сухопутных военачальников против этого адмирала, пролезшего в коменданты крепости.

Тимиреву оставалось, скрепя сердце, согласиться. Адмирал Колчак, наверное, не побоялся бы выступить против двух генералов, но Тимирёв, увы, был не таким. Может быть, слишком долго он командовал придворными яхтами, где главным было искусство уступать. К тому же, возможно, Турбин не так уж и не прав. Японцев разбили, значит и флот теперь особенно во Владивостоке не нужен. А без него действительно как-то поспокойней...

Выйдя из резиденции губернатора, подполковник Луцкий вежливо отказался от предложения генерала Турбина подвезти его на своем автомобиле и пошел пешком. Вечерний маршрут начальника контрразведки не мог вызвать никакого подозрения. Подполковник прошел по переполненным гуляющей публикой тротуарам Светланской до Алеутской и скрылся в ресторане "Золотой Рог". Там в отдельном кабинете его уже ждали два молодых офицера и штатский в дорогом пиджаке. Штатский - недавно прибывший из Соединенных Штатов Абрахам Тобинсон - был председателем рабочих союзов Владивостока; офицеры - штабс-капитан Лазо и поручик Сибирцев - возглавляли военных организаций эсеров и эсдеков. Вместе они составляли чрезвычайный военно-революционный комитет, в который входил и подполковник Луцкий. Обменявшись рукопожатиями со ждавшими его революционерами, Луцкий немедленно взял слово:

- Медлить нельзя! Восстание начинаем завтра. Действуем по разработанному плану. Берем город и провозглашаем Дальневосточную Республику. Даже если по России нас сразу не поддержат, при имеющихся в крепости запасах сможем продержаться хоть полгода. А за это время вся страна запылает...

- Постой, Алексей! - вмешался Лазо. - Почему именно завтра?

- Потому, Сергей, что если завтра утром не случится восстания, то вечером весь город зайдется в верноподданническом восторге, приветствуя победу царских флотоводцев. Патриотическая волна загасит революционный подъем...

- Вы не на митинге, товарищ Луцкий! - оборвал подполковника штатский, блеснув очками в тонкой золотой оправе. - Вы понимаете, чем мы рискуем, начиная выступление...

- Так точно, товарищ Тобельсон!

- Краснощеков! Краснощеков Александр Михайлович, прошу запомнить!

- Виноват, товарищ Краснощеков! Риск есть, но, если не начнем сейчас, то потом точно проиграем. Другого шанса у нас не будет. Нам и так сильно повезло, что власти придержали на день новости о разгроме японцев.

- Да, подвели нас японцы. На флоте, наверное, вся пропагандистская работа теперь пойдет насмарку.

- Может, и нет. Эскадра вместо Владивостока направлена в залив Америка. Матросы после боя ждут увольнительных на берег, гулянки в портовых кабаках, а их везут в захолустье. Думаю, товарищи из флотской организации сумеют поднять массы. Для поддержки предлагаю направить к эскадре товарища Никифорова. Человек надежный, бывший матрос, политкаторжанин. Участник кронштадтского восстания шестого года...

- Короче! - Луцкий развернул на столе карту города. - Распределим окончательно задачи. Товарищ Лазо поднимает военные части на севере, товарищ Сибирцев - на востоке. За мной - центр. Товарищ Краснощеков координирует действие командиров дружин. Товарищу Бородавкину с рабочими железнодорожных мастерских выделяется северный сектор, товарищу Авраменко с рабочими порта - восточный, товарищам Гульбинович и Башидзе с рабочими судоремонтного завода - центральный. Главное - обеспечить одновременность выступления во всех секторах, в первую очередь захватить командные центры, арсеналы, транспорт и связь.

Уточнив последние детали, Лазо и Сибирцев по очереди покинули кабинет. Краснощеков задержал уже собиравшегося выходить следом Луцкого.

- Товарищ Луцкий, насчет нашего флота.

- Внимательно слушаю.

- На случай, если у товарища Никифорова не получится... Допустим, дредноуты не присоединятся к восстанию. Нельзя, чтобы хотя бы один из них остался в руках контрреволюционеров. Они ведь сюда его приведут. Что могут натворить - страшно представить! Поэтому... У вас есть прямой выход на японцев? Могу и я сам, через американских товарищей, но это займет время, а нужно срочно. Необходимо буквально в течение ближайших двух часов передать японцам сведения о том, что русская эскадра будет в заливе Америка. Ведь какие-то ведь морские силы у японцев остались. Катера там торпедные или подводные лодки... Пусть идут к Америке. Там заграждений нет, охрана слабая. Пусть топят все корабли, если на них не будет красного флага!

- Но, товарищ Краснощеков, зачем же так? Это же наши корабли, наши люди! Сегодня не восстали, завтра восстанут.

Нам для революции не линкоры в море нужны, а матросы на суше. А как еще лучше их из теплых кубриков для революционной борьбы вытрясти? Выплывут, берег близко! У офицеров потери больше будут, станут в благородство играть, не уходить с кораблей до последнего. И еще... Надо японцев как-то поддержать, чтобы они, не дай бог, мира не попросили. Тогда все военные части с фронта сюда, против нас двинут. Поэтому, товарищ Луцкий, связывайтесь с японцами! Лучше с резидентом морской разведкой. Их армейская может флот и не предупредить.

Субботние номера владивостокских газет ожидались с подробными статьями о победе русского оружия в морском сражении. Однако забастовка типографских рабочих оставила город без свежей прессы. Зато за ночь в типографиях отпечатали огромное количество листовок, расклеенных к утру по городу: "Русский флот погублен царскими адмиралами! Спасение Владивостока возлагает на себя исполнительный комитет совета рабочих, солдатских и матросских депутатов!" Утренний рёв гудков ознаменовал начало всеобщей забастовки. Прекратились работы в порту и на судоремонтном заводе. Встали паровозы Уссурийской железной дороги и трамваи городских линий. Остались закрытыми магазины, рынки, кафе. Несмотря на субботний день улицы Владивостока оставались пустынными, пока ближе к полдню на них не хлынули толпы демонстрантов.

Несмотря на приказ военного командования оставить солдат в казармах, многие всё же получили в субботний день увольнительные либо покинули казармы самовольно. К ним обращались выступавшие на митингах ораторы:

- Товарищи! Вас все время держат в неволе! Не позволяют курить на улицах и в общественных местах! Не пускают в рестораны и сады! Запрещают съезжать на берег! Заставляют надрываться на тяжелой, никому не нужной работе! Кормят негодной пищей! Поминутно бьют, всячески унижают ваше человеческое достоинство! И это будет продолжаться, пока существует проклятое самодержавие! Чего вы смотрите? Чего ждете? Только свергнув царя, вы добьетесь равноправия, откроете путь к социализму, равенству, братству и свободе! Долой самодержавие! Долой офицеров! Только в борьбе обретете вы право свое!

Солдаты возвращались в казармы, где шло глухое бурление разговоров, что скоро всё переменится.

В три часа дня к воротам штаба 3-й Сибирской стрелковой дивизии подъехал начальник контрразведки штаба корпуса подполковник Луцкий. Он попросил офицеров "собраться на десять минут" для сообщения о сложившейся в городе ситуации. В это время в ближайших Шефнеровских казармах солдаты из эсеровских и эсдековских групп, проникнув в оружейные, разбирали винтовки. Вооружившись, они взяли в кольцо здание штаба и ворвались на офицерское собрание. Торжествующему Луцкому осталось объявить:

- Господа офицеры! Вы арестованы! Да здравствует революция!

Командир дивизии генерал-майор Круглевский пытался убедить офицеров оказать сопротивление мятежу и был убит на месте. Офицеров обезоружили и отправили на гауптвахту.

На сторону восставших перешел располагавшийся в Шефнеровских казармах 12-й Сибирский стрелковый полк Его Императорского Высочества наследника цесаревича Алексея Николаевича, впрочем, не целиком. Многие солдаты отказывались присоединяться к восставшим и оставались в казармах либо уходили в город. На стороне революционеров оказалось и некоторое количество офицеров, в основном из местных, производства военного времени. Неожиданно о своей решимости бороться с самодержавием заявил начальник штаба дивизии генерал-майор Балтийский. Луцкой тут же решил сделать его формальным главой "Дальневосточной республики", о создании которой известили консульства иностранных держав.

В городе между тем разгорались уличные бои. Полиции и гражданских властей не было видно, а военные первое время пребывали в полной растерянности. Телефонная связь не действовала, посланных вестовых перехватывали по дороге. Контакты с внешним миром поддерживали только через радиостанцию на Русском острове, с которым наладили эстафетную сигнальную связь.

Губернатор Толмачев, объявив город на осадном положении, спешно покинул свой особняк, вскоре обложенный революционерами. Губернаторский дом обороняли уссурийские казаки конвойной полусотни и жандармы крепостной команды. После жестокого боя они были вынуждены сдаться. Ожесточенные сопротивлением дружинники расстреляли их во дворе резиденции. В числе погибших был ротмистр Голявин. Восставшими были заняты Морское собрание, военно-окружной суд, полицейское управление. Между тем губернатор Толмачев сумел прорваться на вокзал, взятый под охрану железнодорожным батальоном. Губернатор заявил, что отбывает в Никольск, чтобы откуда продолжать в спокойной обстановке управлять областью, состоявшей, разумеется, не из одного Владивостока. Однако поезда уже не ходили. Тогда Толмачев потребовал предоставить ему эсминец. Для эвакуации губернатора и семей высших чинов был выделен старый миноносец "Тревожный". В его крошечной кают-компании неожиданно оказались бок о бок Софья Федоровна Колчак и Анна Васильевна Тимирева, вынужденные терпеть совместное, к счастью недолгое путешествие.

На тот же миноносец поднялся и генерал-лейтенант Турбин. Теперь он был даже рад, что не исполняет должности коменданта крепости, а только командующего 5-м Сибирским корпусом. Поскольку две из трех дивизий корпуса находились вне Владивостока, охраняя побережье залива Петра Великого, а с 3-й Сибирской дивизией происходило что-то непонятное, то Турбину, естественно, надлежало выехать туда, где он смог бы наладить управление оставшимися у него войсками. Затем, как объяснил Турбин штабным офицерам, 1-я и 2-я дивизия двинутся усмирять мятежников с севера - от Раздольной и Шкотова через полуостров Муравьева. "Тревожный" переправил обоих генералов вместе с остальными беженцами через Амурский залив в Славянскую бухту, откуда они отправились на автомобилях в Никольск.

Во Владивостоке командование всеми правительственными силами перешло таким образом к коменданту крепости контр-адмиралу Тимиреву. У него, при штабе крепости, было под рукой всего две дежурные полуроты 12-го Сибирского полка, рота морских стрелков, конвойная сотня уссурийских казаков и солдаты железнодорожного батальона. Однако по-настоящему Тимирев мог рассчитывать только на матросов военной флотилии. Еще недавно бухты Владивостока были переполнены кораблями, но сейчас здесь остались лишь слабовооруженные суда минно-тральных отрядов, буксиры, катера, несколько транспортов, да дивизион подлодок АГ. Самыми сильными кораблями были два 1200-тонных эсминца, которые первыми вернулись из боя - "Сокол" и "Самсон".

Сил у Тимирева было немного, но он всё же решил перейти к наступательным действиям. Его войска медленно, но упорно продвигались от штаба крепости по Светланской и Пушкинским улицам, а также по набережной Золотого Рога. Революционеры пытались задержать это наступление, перегораживая улицы баррикадами. И тут по восставшим ударили морские пушки. Эсминцы "Сокол" и "Самсон", а также несколько старых миноносцев поддержали правительственные войска артиллерийским огнем. Корабли ходили малым ходом по акватории бухты и по указаниям, передаваемым с берега сигнальной связью, гвоздили орудий по опорным пунктам восставших. Кроме миноносцев в обстреле приняли участие и две подлодки АГ, но огонь их 47-мм пушек был малоэффективен, тогда как 4-х и 3-дюймовые снаряды эсминцев разбивали в щепки баррикады, а шрапнель выбивали искры из брусчатки и дырявила кровли домов. Обыватели, до того просто державшиеся в дальних от улиц комнатах, поспешили теперь укрыться по погребам и подвалам. Революционеров удалось оттеснить почти до самой Экипажной слободы

Если в центре города успех в уличных боях постепенно склонялся в сторону правительственных войск, то совсем по-другому складывались дела на северных и восточных окраинах. На севере Владивостока, в районе Первой речки дружинники и солдаты-социалисты легко захватили казармы 11-го Сибирского стрелкового полка, 1-го и 4-го полков крепостной артиллерии. Эти казармы располагались в гуще рабочих слободок железнодорожных мастерских, керосинового, кирпичного и винокуренного заводов, мыловаренной и кофетно-макаронной фабрик. Самым же большим успехом штабс-капитана Лазо, командовавшего революционными силами на севере, был захват Седьмого форта, официально именовавшегося фортом Наследника Цесаревича Алексея. Этот единственный полностью достроенный укрепленный пункт новой северной крепостной линии держал под огнем артиллерии и пулеметов железную дорогу и шоссе, связывавшие город с внешним миром. Пока практически неприступный форт Цесаревича был в руках у восставших, правительственные войска не могли получить подкрепление по суше.

Сходным образом развивались события и на востоке - в Гнилом углу, в рабочих слободах судоремонтных мастерских и портовых докеров. Здесь восставшие также без проблем заняли казармы 10-го Сибирского стрелкового полка, арестовав офицеров и перетянув на свою сторону большинство солдат. Правда затем революционерам здесь пришлось сражаться на два фронта - и против наступавшего с запада Тимирёва, и против появившегося на северо-востоке 9-го Сибирского полка, единственного полка 3-й Сибирской стрелковой дивизии, оставшегося верным присяге. Солдаты там были заняты на работах на недостроенных фортах северной линии и их в меньшей степени задело революционной агитацией. Получив переданные через радиостанцию Русского острова сведения о восстании, командир 9-го полка полковник Крежиминский поставил свои части под ружье и двинулся походным маршем в сторону города. Он дошел до старых фортов Суворова и Линевича, уже занятых восставшими, и даже отбил их назад, пока революционеры там не успели укрепиться, но далее, встреченный плотным обстрелом из Красных казарм, наступать уже не мог.

Луцкий и Башидзе, теснимые Тимиревым в центре города, запросил помощь от северный и восточных дружин. Ситуация в городе вновь стала меняться. Наступление правительственных войск в приморской части города было остановлена, а с севера, с фланг войскам продвигались по Алеутской и Китайской улицам дружинники и революционные солдаты. Их поддерживали пулеметным огнем наскоро забронированные железными листами и мешками с пешком грузовые автомобили и даже трамваи.

Миноносцы продолжали вести прицельный огонь по замеченным группам восставших. Внезапно среди кораблей встали шипящие водяные столбы. С противоположного, южного берега бухты заговорили 6-дюймовые пушки батареи на мысе Чуркина. Южные портовые слободы перешли под контроль дружинников Гульбновича и солдат саперного батальона. Они-то и раздобыли боеприпасы к стоящим на Чуркинской батареи нескольким старым, но, как оказалось, всё еще боеспособных орудий. Их снаряды ложились неточно, некоторые даже разрывались в саду Морского собрания. Однако для легких миноносцев оказаться под обстрелом береговой артиллерии было слишком опасно. "Сокол" и "Самсон" развернулись и полным ходом устремились к выходу из бухты. Туда же потянулись и старые миноносцы "Беспощадный", "Точный" "Твердый", "Скорый", "Сердитый", "Смелый". Подлодки АГ-25 и АГ-26 быстро погрузились под воду. Но "Статный", "Инженер механик Анастасов" и "Лейтенант Малеев" отделились от флотилии и направились вглубь бухты, к Гнилому углу. На их мачтах трепетали красные флажки. Красный флаг появился и над военным транспортом "Печенга", миноносцы напротив, отошли вглубь бухты, к Гнилому углу и подняли на мачтах красные флаги.

К шести часам вечера северные и восточные колонны восставших соединились и продолжили свое наступление к Вокзальной площади. Тимирев запросил поддержки у артиллеристов береговых батарей, которые могли развернуть орудия и стрелять в сторону города. Адмирал до последнего оттягивал ввод в действие береговой артиллерии, но медлить было нельзя - пули уже залетали в окна верхних этажей штаба крепости. Оставалось надеяться, что крупнокалиберные орудия образумят мятежников. Но надеждам этим не суждено было сбыться.

Первыми, получив приказ по радио, начали стрельбу дальние батареи на берегу Уссурийского залива. С оглушительным грохотом стреляли 11-дюймовые мортиры из бухты Горностай и только что построенная башенная 12-дюймовая батарея в Тихой бухте. Они вели огонь по рабочим районам Первой речки. Из-за сопок встало несколько дымных столбов. Однако ближайшие к штабу крепости батареи на побережье Амурского залива молчали, не отвечая на передаваемые сигнальной связью приказы.

Неожиданно на флагштоке над Тигровой горой, возвышавшейся над центром города, пополз вниз крепостной гюйс, а вместо него взмыло однотонно-красное полотнище. Следом за батареей Тигровой горы к восстанию присоединились соседняя Безымянная батарея, а потом Иннокентьевская, Саперная и Токаревская на полуострове Шкота. Красный флаг появился и на мысе Голдобина у входа в Золотой Рог. Древние тяжелые мортиры береговых батарей стреляли в сторону Уссурийского залива. От близких выстрелов тяжелых орудий зазвенели стекла в штабе крепости. 9-дюймовые и 12-дюймовые бомбы пролетали над городом и разрывались где-то в долине речки Объяснений, на позициях правительственных войск. Несколько попаданий было отмечено вблизи фортов Суворова и Линевича, что заставило солдат там отступить в бетонированные укрытия. Похожая на раскаты грома канонада заглушила винтовочную трескотню, к которой во Владивостоке успели привыкнуть. Владивостокцы в своих подвалах с ужасом прислушивались к звуку проносящихся над ними в разные стороны "чемоданов".

Правительственные войска были прижаты к вокзальной площади. Попытки Тимирева отбить назад хотя бы ближайшие береговые батареи кончились неудачей. Стрелковые цепи, наступавшие вверх по склонам Тигровой горы, попав под обстрел, отошли назад. Между тем охваченное паникой население Владивостока спешило как можно быстрее покинуть город. Горожане вместе с семьями уходили в сопки. В штаб крепости прибыла депутация городской думы, призвавшая Тимирева не допустить разрушения города. Ради спасения имущества и жизни мирных граждан адмирал был вынужден вступить в переговоры с восставшими - мертвенно-бледным растерянным генералом Бальтийским и оживленно-хищными Луцким, Лазо и Сибирцевым. Единственное, что мог выторговать себе Тимирев - свободный пропуск всех, кто того пожелает, на корабли и уход их из города. Солдаты разбежались, бросив оружие. Небольшая группа офицеров и матросов промаршировали между стоявших на тротуарах толп революционеров до Адмиральской пристани, где поднялись на борт эсминцев и катеров. Под дулами пушек с батарей полуострова Шкота и мыса Голдобина маленькая флотилия покинула Золотой Рог.

Тимирев был предупрежден, что при попытке пристать к Русскому острову его суда будут потоплены. Из отделяющего остров пролива Восточный Босфор корабли повернули на запад, в Амурский залив. Однако затем, вместо того чтобы идти в Посьет или в Славянскую гавань, Тимирев приказал следовать в бухту Рында на западном берегу Русского острова. К счастью для адмирала, у офицеров размещенных на острове 2-го и 3-го полков крепостной артиллерии оказалось достаточно времени, чтобы нейтрализовать революционных агитаторов. Артиллеристы оказалась верны присяге, поэтому у Тимирева оставались шансы удержать хотя бы южный, островной отдел Владивостокской крепости. Немедленно были приняты меры, чтобы предотвратить высадку на остров мятежников. Восставшие действительно уже готовили десант на Русский, заняв перед этим бухты Диомида и Улисса. В их руки попали.

Когда первые катера и лодки с дружинниками и восставшими солдатами стали переправляться на Русский через Босфор Восточный, офицеры на островных Поспеловской и Ларионовской батареях сумели выкатить в противодесантные капониры у берега несколько 3-дюймовых полевых орудий. Несколько их выстрелов отразили первый приступ. Но потом заговорили Назимовская и Петропавловские береговые батареи из бухты Улисса, метавшая через пролив 9- и 11-дюймовые бомбы. Солдаты на Поспеловской и Ларионовской батареях подняли белые, а затем и красные флаги, позволив, впрочем, своим офицерам бежать. Революционеры переправились на остров, но смогли занять лишь северную его часть до разрезавший Русский длинной бухты Новик, где попали под обстрел с форта Иоанна Грозного на господствующей над островом высоте. Батареи форта могли держать огнем всю площадь острова, а бетонные укрепления выдерживали попадание даже 16-дюймового снаряда.

Полный бурных событий день клонился к закату. Во Владивостокском восстании наступило равновесие сил. Провозглашенная революционерами Дальневосточная республика простиралась от реки Седанки на севере до Русского острова на юге. Она охватывала целиком город Владивосток и его ближайшие окраины. Правительственные силы удерживались только в крепостных укреплениях на юге - острове Русском и на востоке - у побережья Уссурийского залива. Уже в сумерках Луцкий, Лазо и Сибирцев хотели, было, развивая успех, захватить крайне важные Басаргинскую и Назимовскую батареи в бухте Патрокл, прикрывающие проход из Уссурийского залива в Босфор Восточный. Однако в сумерках по наступающим цепями революционерам внезапно ударили в упор скрытые башенные орудия батареи с бухты Тихой. Две башни, снятые с взорвавшегося в Севастополе линкора "Императрица Мария", по три длинноствольных 12-дюймовок в каждой, стреляли холостыми залпами - одними пороховыми зарядами, без снарядов. Тем не менее, шквал огня, хлестнувший из орудийных стволов, и мощная ударная волна настолько деморализовали восставших, что они полностью потеряли боевой дух. Стрельбу одними зарядами использовала и вторая башенная батарея - на острове Русском, не дав революционерам пройти по перешейку мимо бухты Новик.

Боевые действия затихли, лишь изредка обменивались снарядами батареи враждующих сторон. Тимирев понимал, что он может разрушить Владивосток огнем береговых орудий, но освободить город от мятежников сил его не хватит. Оставалось надеяться на помощь извне. Новости между тем были неутешительные. Генерал Турбин сообщал по радио, что, прежде чем идти на Владивосток, ему следует разобраться с собственными войсками. 3-й и 4-й Сибирские стрелковые полки в Шкотово замитинговали, были опасения, что они присоединятся к восстанию. Вызывал сомнения и 6-й Сибирский полк в Раздольном. Возможно, придется перебрасывать надежные казачьи части с фронта, а это означало приостановку наступления на японцев. Еще более тревожные сообщения приходили о положении на Тихоокеанской эскадре.

Ночь с четверга на пятницу на бредущих по Японскому морю дредноутах "Николай I", "Александр III", "Севастополь", "Гангут" и "Афон" прошла в тревожном ожидании минных атак. Корабли в нынешнем своем состоянии едва ли смогли бы отразить нападение большого числа миноносцев, а собственных эсминцев для прикрытия, после ухода контр-адмирала Порембского в рейд к Гензану, оставалось всего четыре. Ночь, однако, прошла спокойно, а днем медленно идущую колонну нагнал Порембский. Четыре эсминца-"новика" дивизиона капитана Белли вновь шли рядом с дивизионом капитана Вилькицкого, а гидрокрейсер "Нестеров" под флагом контр-адмирала Дудоров присоединился к авиаматке "Энгельс".

Но вот из трех легких крейсеров, ушедших с Порембским к Гензану, вернулось всего два - "Корнилов" и "Грейг". Третий, "Истомин" упокоился на дне морском у корейских берегов вместе с авиатранспортом "Нестеров". Зато и японцы потеряли все свои эсминцы, если не потопленными, то поврежденными. Атак вражеских минных флотилий можно было уже не бояться. Соединение эскадры, новости о разгроме вражеских легких сил и, главное, близость родных берегов, заметно подняли упавший было дух команд. Все надеялись скоро встать на якорь во Владивостоке.

В ночь на субботу эскадра прошла 42-ю широту и была уже практически на входе в залив Петра Великого. Внезапно пришла радиограмма от начальника порта контр-адмирала Тимирева - следовать в залив Америка. На "Корнилове" поднятый с койки контр-адмирал Порембский с недоумением изучал приказ. Почему Владовосток не хочет принимать у себя победоносный флот, отсылая в какой-то медвежий угол! Однако медлить было нельзя. Корабли в ночной темноте осторожно меняли курс с норда на вест-норд-вест. Большинство офицеров узнали новость только за завтраком, и сдерженно ворчали сквозь зубы. Матросы... Матросов никто не ставил в известность. Они продолжали думать, что идут во Владивосток, жадно вглядываясь в проглядывавшую сквозь плотный утренний туман полоску земли, показавшуюся на горизонте.

Амурский и Уссурийский залив регулярно чистили от мин дивизионы тральщиков, поэтому ночные действия на подходах к Владивостоку японских заградителей (с базой в Расине) не представляли серьезной угрозы для судоходства. Японцы сами лишились на русских минах заградителя "Кацурики", а "Асидзаки" "Куросаки" были потоплены патрульными русскими кораблями прежде, чем поставили мины. Еще менее успешно действовали вражеские подводные заградители, полученные Японией как контрибуция из Германии, но так и не освоенные японскими экипажами. Из трех лодок-заградителей две, малого тоннажа, вообще не смогли дойти до российских вод, а единственная дошедшая субмарина океанского класса U-125 сбилась с курса, пройдя мимо Владивостока и, в завершении, потеряв ход из-за поломки двигателей, была уничтожена русскими миноносцами "Сердитым" и "Скорым". Тем не менее, до этого U-125 всё же выставила свои 60 мин у русского побережья, правда, не там, где следовало. Не у Владивостока, а в ста милях восточней - у залива Америка.

Несколькими днями ранее у входа в бухту подорвался и затонул пароход "Эльдорадо", трижды в неделю курсировавший между Владивостоком и Америкой. Поскольку сложно было представить, что японцы выставили минное заграждение у такого малозначительного пункта, причиной гибели парохода сочли придрейфовавшую издалека сорванную мину. Поскольку больше пароходов, ходивших в Америку не было, минное заграждение так и осталось необнаруженным.

Линейный крейсер "Афон" в колонне дредноутов шел первым. Эта случайность оказалась для русских счастливой. Немецкие судостроители наделили свой корабль достаточно эффективной системой подводной защиты. Взорвись японская мина не под бывшим "Гебеном", а под одним из линкоров отечественной постройки, дело могло бы кончиться совсем плохо.

"Афон" шел 10-узловым ходом, когда вдруг сильный удар в днище подбросил огромный корабль вверх. У правого борта против башни море лопнуло грозно рокочущим пузырем, выбросив наружу облако желтоватого дыма. Дредноут покачнулся, заваливаясь на левый борт. На залитой водой палубе раздались испуганные крики, но паники не было. Сыграли водяную тревогу, трюмные расчеты кинулись искать пробоину. Повреждения оказались не очень серьезными, несколько бортовых отсеков было затоплено, но защитная противоторпедная перегородка выдержала удар. Инженер-механик торопливо распоряжался контрзатоплением левобортных отсеков, выправляя крен. Артиллеристы, решив, что линейный крейсер атаковала подлодка, расчехлили орудия, наведя их на гладь моря. Командир корабля капитан 1-го ранга Кетлинский, впрочем, уже определил по низкой высоте взметнувшейся при взрыве воды, что "Афон" попал на мину. Кетлинский немедленно приказал дать стоп машинам и известить о минах идущие следом корабли. Те отчаянно тормозили, пустив винты на обратный ход. Под водой вокруг было замечено еще несколько зловещих черных шаров, но либо русским отчаянно везло не задеть больше ни одной мины, либо старые немецкие мины не срабатывали. Подрывов больше не было.

Порембский радировал во Владивосток, чтобы выслали тральщики, но внятного ответа оттуда получено не было - в городе уже разгоралось восстание, и было не до того. Отчаявшись дождаться тралящий караван, эскадра взялась тралить собственными силами, благо три сопровождавших авиаматки старых миноносца Сибирской флотилии - "Грозный", "Бравый" и "Бойкий" - имели траловое оборудование. Наконец по расчищенному фарватеру эскадра стала медленно втягиваться на рейд обширного залива Америка. Линкоры и транспорты встали на якоря ближе к берегу. Дредноут "Севостополь", лишившийся в бою и носовых, и кормовых клюзов, встал на импровизированные якоря из связанных стволов разбитых противоминных орудий. С моря большие корабли на всякий случай прикрывали крейсера и эсминцы. Матросы с палуб разочаровано оглядывали открывшееся перед ними вместо большого города пустынное побережье, замкнутое высокими сопками. На огромном пространстве располагалось три или четыре хутора. Возле отгороженной мысом от залива бухты Находка стояла деревня побольше - Американка, с парой улиц бревенчатых изб, окруженной огородами, и со строениями таможенного поста по соседству. Там же виднелся маленький рыбоконсервный заводик. На другом конце залива, в устье Сучана, был маленький порт с пакгаузами и зданием пароходства. Вот и всё! Особенно не повеселишься...

Местные жители столпились кучками на берегу, разглядывая заполнившие бухту огромные корабли. Контр-адмирал Порембский съехал на катере и попытался связаться по телеграфу и телефону с начальником Владивостокского порта. Однако связь отсутствовала из-за забастовки телеграфных служащих. Сами они, впрочем, уже известили военно-революционный комитет Владивостока о появлении эскадры. В заливе Америка действовал и собственный революционный совет, который составляли сельский староста Быконя, представитель из Владивостока Никифоров, прибывший накануне из на катере с рабочей дружиной, и командир отряда сучанских шахтеров Аллилуев. Всего набралась пара сотен стволов, но эти силы эти казались ничтожными в виду стоящих в заливе дредноутов. Поэтому Никифоров, как наиболее опытный, распорядился убрать оружие подальше и сосредоточиться на пропаганде. Любыми способами революционеры должны были попасть на линкоры и поднять матросов на восстание. Агитаторы получили пачки листовок, пахнущих свежей краской, и, в качестве вспомогательного средства для установления контакта с моряками, бутыли самогона, выставленного запасливым Быконей.

Еще в море командиры дредноутов стали докладывать о нехватке угля - в ходе сражения многие бункера были повреждены и затоплены. В заливе Америка имелся значительный угольный запас, который доставили по шоссе и речными баржами по Сучану, но не успели вывезти во Владивосток. Командовавший сводной бригадой линкоров контр-адмирал Кедров дал приказ заняться угольной погрузкой. Эта тяжелая и грязная работа стала еще более трудной, так как большинство грузовых стрел на кораблях было разбито, а шахты для ссыпки угля исковерканы. Мешки с углем приходилось поднимать на борт с подходивших от берега кунгасов вручную, а потом тащить через весь корабль через лабиринт руин отсеков. Матросы, получившие после кровавого боевого похода не отдых на берегу, а работу грузчиками, были озлоблены до крайности. Особенно негодовали экипажи с потопленных эсминцев. На новых миноносцах давно уже перешли на нефтяное отопление и забыли уже о таком тягостном деле, как угольные погрузки. Но теперь размещенные на дредноутах матросы с "Автоила", "Керчи" и "Гаджибея" вместе с остальными горбатились под четырехпудовыми мешками и задыхались в угольной пыли.

Вместе с матросами уголь грузили сбросившие кителя немногочисленные офицеры, но их сторонились, советуя "вашблагородиям" держаться подальше, а то "случаем зашибут". Гораздо охотней матросы перебрасывались шуточками с подъезжавшими на кунгасах местными грузчикам. Когда настало время обеда, они вместе рассаживались перекусить, благо рабочие с берега охотно делились принесенными собой в узелках сальцем, зеленым луком, угощали махоркой, а украдкой доставали и бутыли самогона, завернутые в бумаги с прокламациями. Бутыли пускали по кругу, одновременно читая листовки и обсуждая матросское бесправие. От местных матросы узнали, что во Владивостоке восстание, начальство, генералов с офицерами там погнали, и народу теперь будет воля, если только флот не поведут город громить.

На эскадре тем временем удалось наконец связаться по радио со штабом Владивостокской крепости и прояснить ситуацию. Комендант контр-адмирал Тимирев сообщил о мятеже, охватившем и часть гарнизона, включая береговую артиллерию, и настоятельно просил о поддержке. Хоть какой-нибудь, но немедленно. Контр-адмирал Поремский запросил командиров кораблей о готовности к выходу во Владивосток. Как доложил контр-адмирал Кедров, его линкоры смогут поднять якоря лишь через несколько часов, закончив приемку угля и самый неотложный ремонт. Впрочем, Кедров высказал сомнения в способностях кораблей в их нынешнем состоянии выдержать дуэль с крепостными батареями. Как говаривал Нельсон, пушка на берегу стоит целого корабля в море...

Исходя из состояния кораблей, Порембский отдал приказ быть готовыми идти во Владивосток легким крейсерам "Адмирал Корнилов" (флагман) и "Адмирал Грейг", авиаматке "Энгельс" и эсминцы "Левкас", "Занте", "Цериго", "Капитан Конон-Зотов", миноносцы-тральщики "Бравый" и "Бойкий". Остальные корабли должны были продолжать возможно скоро ремонт, чтобы в ближайшее время вернуть себе боеготовность. Уже под вечер "Корнилов", "Грейг" в сопровождении "Энгельса" и четырех эсминцев взяли курс на Уссурийский залив. Около семи часов флотилия была уже к востоку от острова Русский, где укрепились верные войска. К отряду присоединились эсминцы "Самсон", "Сокол", миноносцы "Беспощадный", "Точный" "Твердый", "Скорый", "Сердитый" и "Смелый".

Тимирев, прибыв на катере на борт "Корнилова", обсудил с Порембским совместные действия. Атаковать легкими кораблями береговые батареи мятежников или, тем более, пытаться прорваться во внутреннюю бухту Золотой Рог - было сочтено абсолютно невозможным. Адмиралы пришли к выводу, что с имеющимися силами наилучшим было бы поддержать наступающие на Владивосток правительственные войска. Для этого отряд вновь разделили. "Грейг", "Энгельс", эсминцы "Капитан Конон-Зотов", "Самсон" и "Сокол" отправились на север Уссурийского залива - к Шкотово. О срочном направлении туда боевых кораблей особенно настаивал командующий 5-м Сибирским корпусом генерал-лейтенант Турбин. Дислоцированные в Шкотово 3-й и 4-й Сибирские полки под воздействием революционной агитации начали митинговать, но появление поблизости хотя бы нескольких эсминцев могло качнуть настроение солдат в другую сторону.

"Адмирал Корнилов", эсминцы "Левкас", "Занте" и "Цериго" пошли на север Амурского залива, где продвигался вдоль железной дороги от Раздольной 6-й Сибирский полк. Проходя полным ходом мимо Владивостока, Порембский не отказал себе в удовольствии сделать огневой налет на береговые укрепления, над которыми вились красные флаги. Батареи на побережье Амурского залива были устаревшего открытого типа. Дальнобойности 5-дюймовых и 4-дюймовых орудий "Корнилова" и эсминцев-новиков хватало, чтобы достать до батарей на таком расстоянии, на которых их тяжелые нескорострельные орудия не могли попасть по быстроходным целям, а легкие 57-мм противодесантные пушки были неэффективны. Когда на открытых позициях батарей стали густо рваться снаряды, расчетам оставалось лишь поспешно покинуть свои орудия и укрыться в бетонированных казематах. Таким образом, по мере прохождения правительственной флотилии последовательно подавлялись Токаревская, Иннокентьевская, Саперная, Тигровая, Безымянная, Лагерная батареи. Ущерб, причиненный обстрелом, был невелик - от фугасов среднего калибра старые тяжелые орудия получили лишь несколько осколочных царапин. Но произведенный моральный эффект был велик. Стало ясно, что даже несколько легких кораблей смогут загнать в казематы обслугу мощных береговых орудий.

В ночь на воскресенье в бухту Золотого Рога вошли в надводном положении субмарины АГ-25 и АГ-26 и торпедировали присоединившиеся к восстанию миноносцы "Статный", "Инженер механик Анастасов" и "Лейтенант Малеев". Потопив их, подлодки спокойно ушли обратно в бухту Рында. Новость об уничтожении своей флотилии сильно обеспокоила членов ВРК. Сами по себе старые миноносцы-тральщики не имели большого военного значения, но в случае неудачи восстания его руководители собирались покинуть город именно на миноносцах. Теперь были даны указания подготовить на всякий случай несколько китайских джонок в Семеновском ковше, однако шанс ускользнуть на них из Владивостока был не велик - с утра Амурский залив начали бороздить эсминцы под Андреевскими флагами. Да и попасть к Семеновскому ковшу стало затруднительно.

Ночью во Владивостоке, как в любом городе, охваченном революционной стихией, начались погромы. Если на русских обеспеченных улицах экспроприации происходили практически беспрепятственно, лишь изредка встречая сопротивление отдельных озлобленных эксплуататоров, то в многолюдном китайском квартале Миллионка, что располагался как раз поблизости от Семеновского ковша, революционеры после нескольких успешных погромов лавок встретили жесткий и организованный отпор. Поддерживавшие порядок на Миллионке триады быстро сообразили, что имеют дело не с законным, а самовольным насилием, борьба с которым никоем образом не будет поставлена в вину после наведения порядка. Вооруженные холодным и огнестрельным оружием китайцы уничтожили несколько небольших групп, проникших в лабиринт их ночлежек и опиумокурилен, а от крупных отрядов успешно отбивались на границах своего квартала, простиравшегося от скотобоен на севере до Светланской улицы на юге и Алеутской на востоке. Таким образом и без того небольшая территория "Дальневосточной республики" сократилась на изрядный кусок северо-западной части Владивостока

Подавить внутренний мятеж китайских "миллионщиков" у революционеров не было никакой возможности. Все имевшиеся силы были брошены на борьбу с контрреволюцией на внешних фронтах. Командир 5-го Сибирского стрелкового корпуса генерал-лейтенант Турбин начал наконец наступление на Владивосток. 1-я бригада 1-й Сибирской стрелковой дивизии (1-й и 2-й Сибирские полки), усиленная 6-м Сибирским полком 1-й Сибирской дивизии, казачьими частями и броневым отрядом, наступала от Раздольного вдоль железной дороги. Разведывательные конные отряды подавляли отдельные очаги сопротивления, за ними шли уже военные эшелоны правительственных войск. После занятия станций Тигровая, Узловая и Океанская 1-я бригада установила связь по шоссе со Шкотово, где действовала 2-я бригада 1-й Сибирской дивизии (3-й и 4-й Сибирские полки). Командир дивизии генерал-лейтенант Подгурский доложил командующему корпусом о том, что фронт протянулся от Амурского до Уссурийского залива, полностью замкнув мятежников на полуострове Муравьева. По мере продвижения к Владивостоку сопротивление революционеров усиливалось. Им удалось, собрав все силы, остановить правительственные войска на реке Седанке, где позиции прикрывал форт цесаревича Алексея. Форт и прилегающая местность усиленно обстреливался корабельной артиллерией, было сделано и несколько налетов гидропланов с "Энгельса", но мощным железобетонным укреплениям были нипочем и 130-мм и 104-мм снаряды, и 10-кг авиабомбы. Тогда генерал Погурский направил в обход седанковских позиций свои подвижные части. Автомобильные, мотоциклетные и самокатные роты части вместе со всей кавалерией ускоренным маршем прошли по приморскому шоссе вдоль побережья Уссурийского залива, где соединились с 9-м Сибирским полком полковника Крежиминского.

Получив подкрепление, правительственные войска при поддержке огня береговых батарей и корабельной артиллерии возобновили наступление на Владивосток. Спустившись от фортов Линевича и Суворова в долину реки Объяснений, солдаты взяли штурмом Красные казармы и прорвались к Гнилому углу, отрезав южные рабочие слободки. Вновь завязались бои на улицах городских предместий. Восставшие, особенно из рабочих дружин, отчаянно сопротивлялись, но не могли противостоять многочисленным войскам, которых, к тому же, поддерживало несколько бронеавтомобилей.

В схватке за баррикады на Теребиловке был убит один из руководителей восстания Гульбинович. Генерал Подгурский развивал успех. Войска продвигались, зачищая узлы обороны, через к Матросскую слободу к центру Владивостока. На южной стороне бухты Золотой Рог жарко горели деревянные причалы на мысе Чуркина. Шли бои за Уссурийскую батареи у бухты Улисса. На очереди была бухта Диомида и батареи на мысе Голдобина. С потерей их мятежники были бы замкнуты в нескольких внутренних районах Владивостока. На срочном совещании Военно-революционного комитета Краснощеков, Луцкой, Лазо и Сибирцев пришли к общему мнению, что лишь немедленное выступление экипажей Тихоокеанской эскадры может спасти восстание. Каким-то чудом революционные телеграфисты поддерживали связь с заливом Америка. Туда удалось послать телеграмму Никифорову с категорическим требованием срочно захватить линкоры и вести их к Владивостоку.

Никифоров в Американке и без телеграммы принимал все меры, чтобы поднять матросов на восстание. Ему удалось установить контакты с судовыми революционными организациями и вместе с ними широко развернуть агитацию на борту кораблей и среди расквартированных на берегу. Авральные работы окончательно вымотали моряков, и было достаточно малейшего повода, чтобы грянул взрыв. Таким поводом стала история с лейтенантом Федором Ильиным (товарищем Раскольниковым). Его с экипажем потопленного "Автроила" приняли на линкор "Император Николай I". Матросы с эсминца успели рассказать о том, как молодой офицер взял на себя в ходе боя командование "Авторилом" и торпедировал дредноут "Хиэй". Это подняло авторитет Ильина среди "николаевской" команды, чем лейтенант, один из руководителей флотских революционеров, умело воспользовался, активно ведя агитацию.

Ильин-Раскольников убеждал, что "командиры-изменники" специально отослали непонятно куда "храброго адмирала Колчака", чтобы наверняка погубить оставшиеся русские корабли. На флоте были наслышаны о разгоравшемся в Польше антирусском восстании и к офицерам-полякам стали относиться с некоторым недоверием, как раньше к немцам. Зная об этом, Раскольников упирал на польское происхождение Казимира Порембского и приводил в качестве доказательств измены потопление по приказу контр-адмирала трех русских эсминцев, а также привод эскадры в залив Америка, где она едва не погибла целиком на минах.

Командир "Императора Николая I" капитан 1-го ранга Дмитриев, узнав об агитации, проводимой на его корабле молодым лейтенантом с "Авторила", предположил у того нервический приступ и приказал доставить силой в лазарет. Однако, когда санитары в сопровождении конвойных повели Ильина для врачебного освидетельствования, среди матросов прокатилась весть, что "враги героев вяжут!" Палуба наполнилась моряками, которые подступали к мостику, требуя освободить Ильина. Дмитриев счел за лучшее выпустить задержанного из лазарета, выдав ему лавровишневых капель. Матросы приветствовали освобожденного лейтенанта дружными криками. Воспользовавшись моментом, Раскольников со своими единомышленниками тут же организовал на полубаке митинг с выборами судового комитета, а затем от его имени выдвинул требования отстранить от командования и взять под арест "изменников-поляков".

Державший флаг на "Императоре Николае" контр-адмирал Михаил Александрович Кедров перед лицом разгорающегося мятежа проявил полную растерянность. Как и пять лет назад, во время волнений на линкоре "Гангут", где Кедров был тогда командиром, он, по существу, самоустранился от участия в событиях, закрывшись в своей каюте. Что касается капитана 1-го ранга Дмитриева, то тот вместо решительных действий вступил в переговоры с Раскольниковым, убеждая того успокоиться и отдохнуть от перенесенных в сражении потрясений. При нерешительности командования революционеры в скорое время захватили корабль. На мачте был поднят красный флаг, а сигнальщики передали весть о восстании остальной эскадре.

Следом за "Императором Николаем" беспорядки вспыхнули на "Афоне", приняв там кровавый характер. Командир линейного крейсера капитан 1-го ранга Кетлинский был особо ненавистен революционерам. В 1916 году по приказу Кетлинского, тогда командовавшим крейсером "Аскольд" на Средиземном море, в Тулоне было казнено несколько матросов, которых обвиняли в подготовке диверсии. За это объединенная центральная флотская организация РСДРП(б) и ПСР(л) во главе с Дыбенко заочно приговорила Кетлинского к смерти. После сообщений, переданных с "Императора Николая", на палубу "Афона" высыпали матросы, крича: "Бей поляков!" и "Верните адмирала Колчака!" Кетлинский смело двинулся с мостика в самую гущу толпы, требуя выдать зачинщиков, но был поражен насмерть двумя револьверными выстрелами. Погибло и несколько других офицеров, подвернувшихся под горячую руку, а остальных разоружили и закрыли по отсекам.

Через короткое время революционеры приступили к захвату линкоров "Императора Александра III", "Севастополя", "Гангута" и гидрокрейсера "Штабс-капитан Нестеров". Красные флаги взвились и на эсминцах "Капитан Керн", "Капитан Кроун", "Капитан Белли", "Корфу" и старом "Грозном". Офицеры, в большинстве своем занятые поодиночке среди матросов на ремонтных работах, не могли оказать никакого сопротивления. Только на "Севатополе" командир линкора Владиславлев с несколькими офицерами отстреливался, отступив к радиорубке, а потом, когда радиограмма о мятеже была отправлена, пробились к борту и бросились в воду, пытаясь вплавь добраться до берега. Раненый Владиславлев утонул, а те из офицеров, кто всё же доплыл, были схвачены на берегу дружинниками. Их отряды тоже уже выступили открыто, заняв таможенный пост и администрацию порта, где устроили импровизированную тюрьму для свозимых с кораблей офицеров, которые в подавляющем большинстве отказались присоединиться к восстанию. Избежать ареста удалось лишь раненым офицерам на госпитальном судне "Уссури", в том числе - начальнику воздушных сил контр-адмиралу Дудорову. Лейтенант Ильин-Раскольников объявил себя "командующим флотом", но вынужден был подчиняться приказам Никифорова, представившему мандат ЦК РСДРП(б). Судовые комитеты получили распоряжение немедленно готовить корабли к переходу во Владивосток. Те линкоры, которые не могли идти своим ходом, решено было везти на буксире.

Узнав из радиограммы Владиславлева о восстании на эскадре, контр-адмирал Порембский немедленно собрал свой отряд у острова Русский. Контр-адмирал Тимирев и командование сухопутных войск предлагали не пороть горячку. К заливу Америки уже двигался по шоссе снятый с владивостокского фронта 4-й Сибирский полк вместе с двумя дивизионами 1-й Сибирской артиллерийской бригады. А если мятежники всё же попробуют сами подойти к Владивостоку, их будут ждать батареи на побережье Уссурийского залива, в том числе две новейшие, башенные, с шестью 305-мм орудиями на каждой. По сравнению с ними 130-мм орудия "Адмирала Корнилова" и "Адмирала Грейга" казались детскими игрушками, идти с которыми на захваченных мятежниками бронированных гигантов казалось чистым безумием. Не могли помочь крейсерам и эсминцы со своими пустыми торпедными аппаратами. Перезарядить их было невозможно - минно-торпедная станция в бухте Диомида была еще в руках у восставших. Но Казимир Порембский не собирался затягивать с ликвидацией мятежа, который лег темным позорным пятном на славу победоносного флота. Мятеж должен был подавлен немедленно, будто его и не было! В понедельник два легких крейсера, шесть эсминцев и авиаматка двинулись на зюйд-ост. Они прошли мимо Аскольда и скоро уже были уже на траверзе Поворотного мыса, встав на пути готовых выйти в море дредноутов.

Капитан 2-го ранга Такаги Такео внимательно рассматривал в перископ русские боевые корабли. Вчерашней ночью его лодка получила радиограмму - вражеский флот находится в заливе Америка. Это открывало хорошие возможности для японских подводников. Проникнуть в залив Америки было гораздо легче, чем в хорошо защищенный Владивосток. Всего в растянувшейся у русских берегов завесе находилось девять крейсерских подлодок (включая два трофейные немецкие), однако более-менее боеспособной из них оказалась только две лодки освоенного уже на японском флоте французского типа: S-14 и S-15 капитана Такео. Остальные, полученные перед самой войной, хорошо если просто сумели вернуться из похода на базу. Но экипаж S-15 рассчитывал на большее.

Лодка проскользнула под водой у мыса Среднего и встала на позиции рядом с островом Лисий. Перед ней, как на ладони, лежал вход в залив Америка. Такаги Такео задумчиво почесал заросший щетиной подбородок. Слева по борту, у выхода из бухты стояли два легких крейсера и шесть эсминцев под бело-синими Андреевскими флагами. Справа, из глубины залива навстречу им медленно шла колонна линкоров. На их мачтах трепетали большие красные знамена. В телеграмме сообщалось, что у русских начались политические волнения, и красный флаг означает, что корабль перешел на сторону восставших. Что ж, нарушение присяги своему императору, конечно, отвратительно, но раз это происходит на вражеских кораблях, то тем хуже для русских!

Командование предписывало топить корабли под правительственными, бело-синими флагами, и не трогать мятежников под красными. Однако у Такаги Такео было всего восемь торпед (четыре в аппаратах, четыре запасные), поэтому тратить их надо было очень разборчиво. А дредноут в качестве цели был во много раз предпочтительнее легкого крейсера или эсминца. И в конце концов, под каким бы флагом дредноут не шел, он всё равно оставался русским! Совсем недавно эти линкоры стреляли по кораблям Соединенного флота, так неужели их стоит сейчас щадить из-за поднятой на мачте красной тряпки. S-15, загудев моторами, двинулась под перископом наперерез головному пятибашенному линейному крейсеру и, приблизившись на пять кабельтовых дала залп из обоих носовых аппаратов.

Многострадальный "Афон" вздрогнул от сильного взрыва. На корабле успели заметить потянувшиеся к нему из-под воды два торпедных следа, но уклониться от них едва державший ход дредноут никак не мог. К счастью, из двух торпед попала только одна, и была она 18-дюймовая, не слишком опасная для хорошо защищенного линейного крейсера. Тем не менее, "Афон" сильно накренился на пораженный левый борт, в трюмных отсеках погасло электричество. Без арестованных офицеров на дредноуте началась паника, матросы терялись, не зная, как спасать корабль. В уверенности, что "Афон" атаковала правительственная субмарина, все слали проклятья "изменнику" Порембскому. Орудийные расчеты попытались развернуть свои орудия на "Корнилова" и "Грейга", но выполнить это в обесточенных башнях вручную было нелегким делом. Наконец "Афон" стал разворачиваться, чтобы идти к берегу - к ближайшей бухте Врангеля. Этим он перекрывал путь остальным дредноутам, которые и без сложных маневров с трудом держали строй. Линкоры задним ходом уползали обратно. Раскольников дал команду с "Императора Николая I" эсминцам выдвинуться вперед! "Белли", "Керн", "Кроун", "Корфу" стали огибать длинные туши линкоров. Команды решили не открывать огня, надеясь, что моряки на правительственных кораблях тоже не станут стрелять по своим и, напротив, примкнут к восстанию. Однако когда, проходя остров Лисий, эсминцы заметили маневрирующую на малой глубине подлодку (Такаги Такео разворачивался, чтобы дать залп из кормовых аппаратов), то сразу ринулись в атаку. Форштевень "Керна" снес S-15 верх рубки, после чего гибнущая субмарина стала бурно извергать пузыри и обломки. Воздушным потоком наверх выбросили и несколько человек, которых подобрали на "Кроун" и "Корф".

- Японцы! Японцы! - что есть силы орали моряки с эсминцев. - Японская лодка!

Новость, что атаковавшая "Афон" субмарина была японская, прокатилась по эскадре. Внешний враг, о котором успели забыть, вновь напомнил о себе. А если где-то рядом, в морской глубине, скрываются японские подлодки, как идти против своих, с которыми только что сражался бок о бок против тех же японцев? Революционный порыв стал быстро угасать. Эсминцы просто спустили красные флаги и вместе с эсминцами Порембского занялись поисками других вражеских лодок. Вместе летали и гидросамолеты с "Энгельса" и "Нестерова". Две торпеды, которые успела выпустить S-15 по "Афону", поразили не дредноут, они разрушили идею восстания. В бухте Врангеля торпедированный "Афон" поднял сигнал с просьбой о помощи. К нему сразу подошел катер с "Адмирала Корнилова". Порембский, поднявшись на мостик линейного крейсера, взял на себя руководство спасательными работами. Никто даже и не заметил, как пополз вниз с мачты революционный флаг.

Раскольников всё же не растерялся и дал сигнал об отходе. Четыре оставшихся дредноута забились в бухту Находку. На палубах закипели митинги. Революционеры стращали матросов карами за восстание, предлагали вновь попытаться выйти в море, а, если не получится, прорываться во Владивосток по суше. "Кому сдаваться хотите? - раскатисто кричал Раскольников с башни "Императора Николая". - Адмиралу Порембскому? Поляку? Вот сейчас другой поляк, генерал Подгурский, жжет рабочие слободы во Владивостоке! Не щадит ни женщин, ни детей! Зачем им, полякам, русских людей щадить! Думаете, ваш Порембский лучше Подгурского будет?" Кое-как революционерам удалось поднять боевой дух матросов. Они, вроде бы, готовы были защищаться, если правительственные корабли попытаются войти в бухту.

Контр-адмирал Порембский в это время был занят спасением "Афона", выравнивая опасный крен контрзатоплениями отсеков. Теперь дредноут глубоко ушел в воду, но держался на ровном киле. После атаки японской подводной лодки были приняты срочные меры по наблюдению за морем. Из Владивостока срочно вызвали сетевые заградители (слава Богу, что они не примкнули к мятежу), которые огородили широкий проход в залив. Крейсера "Корнилов" и "Грейг" встали на якоре в бухте Врангеля, рядом с "Афоном". Видя, что четырех восставших линкоров отказались от выхода в море, Порембский решил не предпринимать пока против них активных действий, чтобы революционеры, не дай бог, не вздумали затопить корабли. Ведь хватит у них на это ума со страху!

Уже в сумерках заметили подходившие с моря корабли. На эскадре пробили тревогу, вдруг японцы! Но высланные навстречу эсминцы отсигналили - идут свои. По протраленному фарватеру к заливу Америка подходили исковерканный вражескими снарядами "Измаил", старые крейсера "Россия" и "Аскольд". Над темным морем и скалистыми берегами прокатилось дружное раскатистое "ура!"

Вице-адмирал Бахирев, не слушая возражений Порембского, сразу отправился на катере в Находку. Сам, один, всего лишь на пару с флаг-офицером. Когда подошедший к борту "Императора Николая" катер осветили, и с палубы узнали в человеке с забинтованными головой и рукой любимого среди матросов адмирала, на мятежных кораблях тоже стали кричать "ура!" Немедленно самостийно собрали новый митинг, куда явились моряки и с других линкоров. Раскольникова и членов судовых комитетов отодвинули на задний план.

Бахирев поднялся на крышу носовой башни, обозрел исподлобья собравшуюся внизу толпу и гулко рявкнул

- Ну, чего взбунтовались? Чего хотите?

Матросы загудели. Потом один, самый смелый крикнул:

- Начальникам своим мы не верим! Михаил Коронатович! Давайте мы вас своим начальником выберем!

- А вы мне доверяете?

- Доверяем! Доверяем! - прокатилось от борта до борта

- А я вам не доверяю! До чего довели, адмирал Колчак от вас отрекся, с моей бригадой в Шанхай ушел...

Бахирев спустился вниз, прошел через раздавшуюся перед ним толпу на корму, в адмиральскую каюту, где строго выговорил лежавшему на диване с компрессом на голове контр-адмиралу Кедрову. У дверей адмиральского салона уже ждала делегация матросов. Команды, посудачив, решили вновь просить Бахирева заступиться за них перед государем императором, выражая готовность делом искупить вину.

Поняв, что дело проиграно, Раскольников и другие революционеры поспешно съехали на берег. Утром над линкорами были подняты, как обычно, Андреевские флаги. Тем временем к Американке подошли, проделав долгий марш, правительственные войска. Дружинники, не успевшие отойти в сопки, отстреливались, засев в избах и в здание таможенного поста. Дредноуты открыли огонь по берегу из вспомогательной артиллерии, мгновенно превратив деревню в груду развалин. Никифоров и Раскольников успели скрыться с отступившем вверх по Сучану шахтерским отрядом Алексея Аллилуева. Главного местного активиста Афанасия Быконю, плененного с оружием в руках, расстреляли на руинах его деревни по приговору военно-полевого суда.

Во Владивостоке три дня "Дальневосточной республики" привели к полному расстройству городской жизни. Магазины всё это время оставались закрытыми, запасы продовольствия у обывателей подходили к концу, многие дома были разрушены, повсюду орудовали мародеры. Революционным силам было не до поддержания порядка, все их усилия сосредотачивались на обороне от правительственных войск. В воскресенье Военно-революционный комитет сумел перегруппировать свои отряды и вытеснить самокатчиков 1-й Сибирской стрелковой дивизии из восточных пригородов. Сергей Лазо во главе отборных боевиков-добровольцев нанес внезапный удар через сопки в верховьях Первой речки, выйдя во фланг ударной группы генерала Подгурского. Упорные бои разгорелись за недостроенный Третий форт на горе Попова. Если бы восставшие закрепили бы свой успех взятием еще Второго и Первого фортов, вся восточная группировка правительственных войск была бы отрезана и прижата к морю. Однако генерал Подгурский срочно перебросил через Уссурийский залив резервы и перешел к контрнаступление. Понеся большие потери, боевики Лазо откатились к городским окраинам. Понедельник прошел в вялых перестрелках, агитация революционеров среди солдат уже не встречала прежней поддержки. Стали глухо роптать и рабочие, которым надоели жалобы их голодных семей.

Во вторник, когда над Амурским заливом стал рассеиваться утренний туман, в вершины горы Торопова, на которой располагался Седьмой форт, обнаружили стоящий в море у острова Скребцова, более известного среди местных жителей как Коврижка, огромный четырехбашенный корабль. На приземистом сером силуэте вдруг вспыхнули огоньки, сразу окутывавшиеся коричневатой дымкой. А через полминуты с нарастающим воем на берег упали первые 14-дюймовые снаряды "Измаила". Теоретически бетонные казематы форта Цесаревича Алексея могли выдержать разовое попадание и 17-дюймового калибра, но защитники революционной крепости решили не испытывать судьбу, и уже на десятой минуте обстрела подняли белые флаги. "Измаил" перенес огонь на укрепленные линии вдоль Седанки и Второй речки. Огромные фонтаны выброшенного грунта разом разрушали и засыпали землей десятки метров окопов. Под чудовищной мощью обстрела артиллерией сверхдредноута восставшие бросали позиции и разбегались кто куда. Северный фронт "Дальневосточной республики" рухнул.

Правительственные войска быстро продвигались вперед вдоль железной дороги. Мятежные солдаты сотнями бросали оружие, рабочие дружинники срывали с одежды красные ленточки и прятались по домам. "Измаил", "Адмирал Корнилов" и "Адмирал Грейг" поддерживали наступление средним калибром, подавив из 130-мм орудий береговые батареи на мысе Фирсова. Сопротивление восставших перестало быть организованным. К полудню 1-й Сибирский стрелковый полк был уже в северных предместьях Владивостока. С моря на брошенные позиции береговых батарей высаживались десанты моряков, по железной дороге катил бронепоезд, весело свистя паровозным гудком, по брусчатке улиц грохотали колеса бронеавтомобилей.

Формальный глава "Дальневосточной республики" генерал-майор Балтийский понял, что пришла пора действовать. Обещав полную амнистию охранявшему его конвою из роты солдат 12-го Сибирского полка, Балтийский повел их к зданию ресторана "Золотой Рог", где располагался военно-революционный комитет. Захватив после короткого боя руководящий центр восстания, Балтийский немедленно приказал расстрелять Луцкого, Лазо и Сибирцева, которые могли бы рассказать лишнее о роли генерала в событиях последних дней. Краснощекову, впрочем, удалось ускользнуть и тайно покинуть Владивосток. В трем часам дня восстание было окончательно подавлено. Военные части возвращались в казармы. Делегации рабочих обещали, что начнут работу уже со следующего дня. Обыватели встречали марширующие правительственные войска цветами и хлебом с солью. В городе убирали трупы с улиц, начинали разбирать завалы. Над поверхностью бухты Золотой Рог торчали мачты потопленных кораблей.

Контр-адмирал сэр Уолтер Коуэн вглядывался в окружающую темноту, раздраженно потирая руки. Заметив нервность своего командующего, офицеры на мостике "Виндиктива" осторожно жались поодаль, боясь вызвать очередную вспышку бешенного гнева, которыми славился этот маленький сухонький человек, готовый придраться к любой мелочи.

Три года прошло, как окончилась Великая война, а корабли Королевского флота по-прежнему несли боевую службу по всему миру, защищая интересы величайшей в истории Империи. Здесь, на краю мира, было, пожалуй, труднее всего. В дальневосточных водах британское военно-морское присутствие обычно было очень скромным. Это казалось нормальным - за поддержанием порядка тут следили младшие союзники японцы. Но те не оправдали доверия, позволив русским разгромить себя. Японские линкоры и крейсера отправились на дно или в длительный ремонт. Нельзя сказать, чтобы англичане были особенно этим расстроены. Япония давно была себе на уме, стремясь в альянсе с британским львом лишь к собственной выгоде. В прошлой мировой войне японцы ограничились захватом ближайших немецких колоний, но и не думали отправлять свои войска и флот в Европу. А ведь окажись у адмирала Битти в Ютландском сражении лучшие на тот момент японские дредноуты, мировая война могла пойти совсем по-другому. И закончиться победой Британской, а не Российской империи.

Так что поделом японцам, поделом! Вот только исправлять ситуацию должны были теперь сами англичане. В дополнение к 5-я эскадре легких крейсеров вице-адмирала Даффа, постоянно базирующейся в китайских портах, Адмиралтейство срочно направило на Дальний Восток мощное соединение вице-адмирала Кейса. Его составляли: 1-я эскадра линейных крейсеров, 1-я и 6-я легкие крейсерские эскадры, 4-я и 13-я флотилии эсминцев. Официально их целью было обеспечение прав британских подданных и свободы торговли. Фактически же британские корабли должны были взять на себя защиту морских коммуникаций побитого союзника, и, по возможности, сковывать действия русских сил.

Легким крейсерам и эсминцам с их небольшой дальностью и посредственной мореходностью было поручено прикрывать японские военные перевозки в Желтом море. До поры до времени, получалось неплохо. Русские пытались блокировать морское сообщение своими эсминцами типа "Новик" и легкими крейсерами типа "Светлана". Однако новейшие британские эсминцы типов V и W были посильнее русских "новиков" (уступая им, разве что, в числе торпедных труб, что в данных условиях было не самым важным), а крейсера типа С и D английских эскадр были не слабее куда более крупных "светлан". Пять или шесть 152-мм орудий английского крейсера могли достойно ответить на восемь 130-мм бортового залпа "светланы" при преимуществе в скорости у британца. Так что, если бы с русскими дошло бы до настоящего дела, а не обычных демонстраций, то игра пошла бы не в их пользу! А, кроме того, у англичан был новейший быстроходный "Хокинс" со 190-мм орудиями, который недавно произвел такое сильное впечатление во время визита в Японию. "Хокинс" мог догнать и уничтожить любой легкий корабль русского флота. Конечно, чудовищный русский "Измаил" потопил бы "Хокинс" парой залпов, но за тройкой "измаилов" Колчака постоянно ходили тенями четыре линейных крейсера сэра Роджера Кейса, да и появляться русские исполины предпочитали не в мелководном, небезопасном в отношении мин Желтом море, а на океанских коммуникациях к югу и юго-востоку от Японии.

Однако потом русские устроили на Лианкуре, крохотных островках в Японском море недалеко от Цусимского пролива, передовой порт для своей авиации и подводных лодок. Сделать что-то против этой базы под самым носом у японцев было невозможно. После июльского сражения на тамошние скалы выбросилось несколько поврежденных линкоров, и русские смогли сохранить боеспособность части их крупнокалиберной артиллерии. Такие своеобразные береговые батареи обеспечивали несокрушимую оборону от любого нападения с моря. Потеряв десяток еще остававшихся у них миноносцев, японцы прекратили свои атаки на Лианкур, предоставив русским полную свободу рук. Отныне никакое судно, идущее в западные японские порты, не могло чувствовать себя в безопасности от рыскавших повсюду субмарин. Русские аэропланы научились наводить их на военные конвои, а сами охотились даже за рыбачьими джонками. Ситуация стала совсем безнадежной, когда к русским подошла их Вторая Тихоокеанская эскадра из устаревших линкоров. Эти бронированные калоши ходили по Японскому и Желтому морю, как у себя дома, - из Владивостока в Порт-Артур и обратно, пользуясь Лианкуром как промежуточной маневровой базой.

В районе Цусимского пролива действовали крейсера 6-й легкой эскадры контр-адмирала Александера-Синклера, которые поддерживали хотя бы тоненький ручеек сообщения между Японией и континентом. Прямо нападать на британские корабли, сопровождавшие транспорты под британским торговым флагом, русские пока не решались. Тем не менее, транспорты то и дело подрывались на минах, их торпедировали подводные лодки. Потери были и среди военных кораблей и самая серьезная среди них - гибель "Кассандры", оправдавшей свое пророчески- зловещее имя. Этот крейсер подорвался на русской, а, может, и японской мине при подходе к Фузану. "Кассандра" после подрыва стала стремительно уходить под воду, но к нему бросился эсминец "Вендетта" и стал забирать моряков с палубы тонущего корабля, хотя корабли сильно бились бортами. Когда переполненная спасенными "Вендетта" отошла, у борта "Кассандры" ее тут же сменил "Вестминстер", продолжая принимать моряков. Всего через 20 минут крейсер пошел на дно, но 440 членов его экипажа были спасены. Погибло только 17 человек. Позднее также подорвался на мине и затонул эсминец "Верулам". Два британских эсминца получили серьезные повреждения, столкнувшись друг с другом, а крейсер "Калипсо" налетел на затонувший у Цусимы японский броненосец и разорвал себе днище.

У Александера-Синклера осталось три крейсера из пяти, экипажи были предельно вымотаны непрерывными боевыми вахтами, поэтому было решено заменить 6-ю эскадру легких крейсеров на свежую 1-ю, которой командовал сэр Уолтер Коуэн. Он отнесся к новому назначению, как к должному. История повторялась. Четыре года назад, в Ютландском сражении Коуэн, тогда командир линейного крейсера "Принцесса Ройял", пришел на помощь Александеру-Синклеру, который первым вступил в бой, командуя той же 6-й эскадрой крейсеров. Дебют 1-й легкой эскадры в Цусимском проливе оказался не очень удачным. Флагман Коуэна крейсер "Кюросао" подорвался на мине и, хотя удержался на плаву, потерял винты и руль, и был с трудом отбуксирован до Нагасаки. После этого инцидента Коуэн убедился, что прежняя оборонительная тактика не имеет смысла. Надо было нанести по русским решительный и уничтожающий удар. Прямо по их опорному пункту здесь - по Лианкуру! Но как сделать это без поддержки дредноутов сэра Роджер Кейса? Вице-адмирал прислал категорический отказ, заявив, что его линейные крейсера не могут отвлекаться от сопровождения "измаилов" в период, когда в любой момент может начаться настоящая война с Россией. Если упустить три этих лучших русских дредноута, то позорная для Королевского флота история с "Гебеном", ускользнувшим от английских линейных крейсеров на Средиземном море , на этом фоне покажется старой доброй шуткой! Вице-адмирал Кейс предложил провести против Лианкура диверсионный рейд, как он планировал в мировую войну против Остенде, - послать специальный брандер с командой добровольцев.

Сэр Коуэн обдумывал такой вариант и признал его нереализуемым. Но упоминание о старой операции против Остенде неожиданно подтолкнуло мысль в нужном направлении! Остенде должен был заблокировать брандер, переоборудованный из старого крейсера "Виндиктив". Но в эскадре сэра Кейса был новый корабль с таким же названием. И он отлично подходил для задуманной сэром Коуэном операции против русской базы на Лианкуре. Новейший крейсер был заложен в конце мировой войны по тому же проекту, что и "Хокинс" и должен был носить имя "Кавендиш". Однако, уже после спуска на воду, его решили перестроить по-новому, дав ему новое имя - "Виндиктив". Он получил особое оружие - не мощную артиллерию и не многочисленные торпедные аппараты, а отряд боевых самолетов, причем не гидросамолетов, которыми уже оснащались медлительные авиатендеры, а колесных аэропланов, способных взлетать прямо во время движения быстроходного корабля.

"Виндиктив" обзавелся двумя открытыми просторными палубами - носовой, для взлета аэропланов, и кормовой - для посадки. Из семи 190-мм орудий на корабле осталось четыре, что вполне хватало отбить атаку эсминца и даже легкого крейсера, а от более серьезного противника "Виндиктив" мог оторваться, благодаря своей скорости. В его ангарах находилась дюжина крылатых машин, способных обрушить с неба настоящий бомбовый дождь. Однако грозным аэропланам в будущей акции против Лианкура отводилась вспомогательная роль. Первую скрипку в разрушительном оркестре для русской базы должны будут сыграть другое оружие британской короны - быстроходные торпедные катера! "Виндиктив" служил носителем для восьми таких катеров 55-футового типа, способных разгоняться до 42-х узлов и нести две 18-дюймоые торпеды.

Путь крейсера-авианосца-катероносца до Цусимы оказался не прост. При подходе к Мозампо "Виндиктив" сел на мель и для его снятия потребовалась целая неделя. Обшивка корпуса получила повреждение, команда вымоталась на работах по снятию с мели, когда для облегчения корабля с него сняли, а потом снова погрузили более двух тысяч тонн грузов, боеприпасов, демонтировали и монтировали назад орудия. Командир крейсера-носителя говорил, что нужно возвращаться для ремонта и отдыха экипажа, но контр-адмирал Коуэн настоял на продолжении операции. С наступлением темноты "Виндиктив" в сопровождении легких крейсеров "Дели", "Даная", "Драгон", "Даунтлесс"и нескольких эсминцев на огромной скорости устремился в Японское море, чтобы, описав огромную петлю, подойти к Лианкуру с севера. Первыми с легшего в дрейф корабля были спущены при помощи кранов маленькие торпедные катера. Им потребуется несколько часов, чтобы дойти до Лианкура и атаковать в предутренних сумерках. Чуть раньше с воздуха, на русскую базу нападут взлетевшие чуть позже, но опередившие катера самолеты.

Экипажи торпедных катеров составили японские добровольцы и британские инструктора под общим командованием коммодора Добсона. Коуэн не рискнул полностью доверить новый тип судов союзникам. Оставляя за собой белые буруны, катера растаяли в ночи. На "Виндиктиве" приступили к подготовке аэропланов. Их по одному поднимали краном из ангара и устанавливали на палубу. На плоскостях аппаратов были нанесены вместо трехцветных британских эмблем японские красные круги. В пилотских кабинах также сидели японские летчики, готовившиеся для службы на недостроенном авианосце "Хошо". Первыми взлетели семь маленьких "Сопвичей-страттеров", каждый из которых нес по четыре 65-фунтовые бомбы (ок. 30 кг). Потом - были подняты более крупные "Сопвичи-гриффины", которым перед запуском нужно было раскладывать сложенные в ангаре крылья. Каждый "Гриффин" был загружен четырьмя 112-футовыми (51 кг) бомбами.

Воздушный налет стал для Лианкура полной неожиданностью. Аэропланы с японских береговых аэродромов до острова не долетали, а авиаматок с гидропланами у японцев, как полагали, не осталось вовсе. Зенитки на кораблях открыли огонь с большим опозданием, когда первые группы самолетов успели уже благополучно отбомбиться по сооруженному на островах временному порту. Взрывы бомб вызвали пожар на портовых складах, загорелся и пораженный прямым попаданием танкер "Татьяна". После разрыва за кормой стоявшего в дозоре эсминца "Левкас" от гидравлического удара вышли из строя все три кормовых орудия. Это был единственный военный корабль, ставший жертвой воздушной бомбардировки. Авиабомбой еще были разбиты баржа и трап у борта плавбазы подводных лодок "Двина", но судьбу этого судна решила не авиация. Повреждения осколками разорвавшихся рядом бомб получили еще один транспорт, буксир, плавучий кран и катер. На берегу сгорело несколько построек, 11 человек было убито, 12 ранено. Нападавшие на Лианкур самолеты дерзко спускались, едва не задевая корабельный рангоут. Этим летчики надеялись отвлечь внимание от подходивших у Лианкуру катерам. Огнем с земли удалось сбить лишь один "страттер", упавший в воду недалеко от острова. Остальные самолеты повернули назад, где их поджидал "Виндиктив".

Посадка на кормовую палубу из-за воздушных вихрей, создаваемых дымовыми трубами, была практически невозможно. Собственно, наилучшим образом для операции по нанесению воздушного удара подходил бы авианосец "Аргус" со сплошной палубой. "Аргус" доставил в Сингапур часть авиагруппы для "Виндиктива" и мог бы отправиться в поход вместо него, но Кейс и Коуэн решили, что быстроходный, хотя и малопригодный для приема самолетов в море "Виндиктив" подходит для рискованного рейда в Японское море лучше, чем тихоходный "утюг" "Аргус". Вернувшимся после налета на Лианкур самолетам предстояло садиться на воду. Специальные гуттаперчевые воздушные мешки в фюзеляжах позволяли аппаратам некоторое время продержаться на поверхности. За это время аэропланы должны были отбуксировать к кораблю-матке и поднять деррик-кранами. Сначала всё шло, как и задумывалось. "Виндиктив" лег в дрейф, а вокруг него в море стали опускаться, ложась крыльями на воду, белые птицы самолетов. Однако поднять их на палубу авианесущего крейсера спокойно не получилось.

При налете на Лианкур британцы просмотрели самую важную для себя цель - базу русской гидроавиации. Русские летчики не успели взлететь во время бомбардировки, но вскоре после ее окончания в воздух поднялись четыре "аиста" и две "чайки". Проведя поиск в направлении, в котором удалились вражеские самолеты, русские гидропланы довольно быстро обнаружили английскую эскадру и устремились на авиаматку. "Виндиктив" сразу дал ход, бросив свои приводнившиеся самолеты и стал маневрировать, уходя от воздушных атак. Со спардека вели беглый огонь шрапнелью четыре зенитных 3-дюймовых орудия, строчили четыре пулемета. С палубы взлетели два последних остававшихся на борту крейсера аэроплана - истребители "Сопвич-Пап". Они закружили в карусели боя с "чайками", но необычные характеристики легких русских гидроистребителей не дали возможности английским асам продемонстрировать свое мастерство. "Аисты" же продолжали атаки на "Виндиктив". Из двадцати сброшенных авиабомб русские добились двух или трех попаданий. Для защищенного толстой броневой палубой крейсера небольшие бомбы, переделанные из 3-дюймовых снарядов не представляли серьезной угрозы, однако всё же часть настила летной палубы оказалась повреждена, а на корме возник пожар. Главное же, Коуэну пришлось бросить свои приводнившиеся самолеты и на максимальной скорости уходить, пока русские гидропланы не навели на его эскадру подводные лодки. Поднимать из воды летчиков остались лишь два эсминца - "Уэссекс" и "Виктория", которые также должны были встречать в условленном районе вернувшиеся из рейда торпедные катера. Однако из восьми отправившихся катеров в точку рандеву прибыла только половина...

Катера подходили к Лианкуру с севера. Их задачей было проникнуть за линию выставленных русскими вокруг островов боновых и сетевых ограждений и, оказавшись в мертвой зоне стоявших у берега линкоров, уничтожить их торпедами. Другой целью катеров были русские подводные лодки, которые следовало атаковать у их плавбазы. В ту ночь с севера подходы к Лианкуру охранял старый крейсер "Олег". Команда корабля, прибывшего на Дальний Восток вместе со 2-й Тихоокеанской эскадрой, еще не имела должного боевого опыта, а предыдущие спокойные недели усыпили бдительность. Головной катер номер 86, заметив "Олег", сумел подобраться к нему на малом ходу незамеченным, а потом резко форсировал ход, выпустил с близкого расстояния торпеду, и сразу же отвернул прочь от крейсера. На "Олеге" заметили уходящий катер и пробили тревогу. По 86-му, принятому за рубку подводной лодки, немедленно открыли огонь из 130-мм орудий и пулеметов, но катер, двигаясь зигзагами, избежал прямых попаданий. Потом по левому борту крейсера прогремел мощный взрыв, вскинувший вверх огромный водяной пузырь с огненной начинкой. Получив пробоину в котельное отделение, "Олег" сразу стал крениться. Люки в переборках из-за летней жары оставались открытыми, и отсеки быстро затапливались один за другим. Видя безнадежное состояние корабля, была дана команда спасаться по способностям. Через 12 минут после подрыва крейсер лег левым бортом на воду и затонул. Торпедировавший "Олег" 86-й всё же получил при отходе несколько осколочных попаданий, из-за чего у него вскоре заглохли оба мотора.

"Олег" успел передать сообщение о своем подрыве, но указал в нем, что был торпедирован удалившейся подводной лодкой, поэтому на Лианкуре оставались в неведении о приближении катеров. Звук их двигателей маскировался гулом моторов круживших над островами аэропланов, а малые размеры и темнота затрудняли зрительное обнаружение двигавшихся в кильватерной колонне катеров. Подойдя к заградительному периметру катера номер 79 и 31 (флагманский) притопили сети, после того, как остальные прошли через заграждения, они тоже двинулись вперед. Экипажи катеров ориентировались на фотоснимки, полученные в результате съемки с японского дирижабля SS-33. Каждый катер должен был атаковать предназначавшийся ему корабль. Катер номер 88 шел к линкору "Петропавловск", когда попал под пулеметный огонь с противодесантной батареи. Командир катера был убит у штурвала, но второй офицер успел перехватить управление и дал сигнал выпустить торпеды. Из-за неточности наведения они прошли мимо "Петропавловска" и взорвались при ударе о рифы, на катера, впрочем, были убеждены, что цель поражена. Катер номер 24 атаковал эсминец "Левкас", стоявший в охранении в проходе вдоль берега, но также промахнулся двумя торпедами. Эсминец, на котором в этот момент действовало лишь одно носовое орудие, сумел потопить 24-й первым же выстрелом. Одновременно "Левкас" стрелял из зенитного орудия и пулеметов по продолжавшим бомбежку аэропланам.

Катер номер 72, который должен был поразить "Касиму", обнаружил неисправность в торпедных аппаратах, что делало невозможным пуск торпед. Катер ограничился пулеметным обстрелом броненосца, после чего вышел за пределы заградительного периметра. Катер номер 79 удачно выпустил торпеды по плавбазе подводных лодок "Двина" (бывший старый броненосный крейсер "Память Азова"). Обе торпеды попали в цель, "Двина" затонула с сильным креном на левый борт. Впрочем, целью атаки была не столько старое судно обеспечения, сколько стоявшие у его борта подводные лодки, но субмарины с началом авианалета были переведены во внутреннюю гавань и не пострадали. При отходе 79-й столкнулся с катером номер 62, идущим в атаку на "Сетцу". 79-й получил пробоину и затонул. Серьезно поврежден был и 62-й, на который перешла команда погибшего катера. 62-й шел медленным ходом, когда был атакован подоспевшим эсминцем "Левкас". С катера по эсминцу открыли пулеметный огонь и успели выпустить свои торпеды, но промахнулись. Русские стреляли более метко, и скоро 62-й затонул, разбитый прямым попаданием из носовой 4-дюймовки эсминца.