На службе у московского царя

В ноябре-декабре 1557 года князь Д.И. Вишневецкий прибыл к московскому царю Ивану IV Васильевичу, который его «… пожаловал великим своим жалованием и дал ему отчину город Белев со всеми волостьми и селы, да и в иных городех села подлетные государь ему подавал и великими жаловании устроил». Наиболее подробно размер и содержание царского пожалования князю Дмитрию Вишневецкому становится нам известны дипломатической переписке между московским и краковским дворами, причем щедрость русского царя в отношении князя расценивалась польско-литовской аристократией как ловкий пропагандистский шаг, направленный на переманивание наиболее способных к военным и государственным делам литовских феодалов на русскую службу.

Направляя зимой 1558 года к королю Сигизмунду II Августу посольство дворянина Романа Васильевича Олферьева, из Посольского приказа тому была дана 20 февраля память (наставление) о том, что и в каких случаях говорить. В отношении князя Дмитрия инструкция дословно была такова: «А нечто спросятъ про Вишневецкого, которымъ обычаемъ приехалъ ко царю и великому князю, и чемъ его князь велики пожаловалъ, и где он ныне? И Роману говорити: присылалъ он бити челом къ государю, чтобъ государь нашъ взялъ его къ себе, и государь нашъ его къ себе взялъ и пожаловалъ великимъ своимъ жалованиемъ, денгами и платьемъ, дал ему на приездъ с десят тысячъ рублевъ да пожаловалъ его далъ ему в вотчину городъ Белевъ съ всемъ, что было за Белевскими князьми; да к тому же дал ему многие села подъ Москвою…»[197]. Князь Вишневецкий, в свою очередь, «…государю целовал крест животворящий на том: служити царю и великому князю вовеки и добра хотете всем и его землям»[198].

В результате в иерархии феодально-вотчинной аристократии Московского царства Д.И. Вишневецкий занял положение служилого князя, получив в пожизненное, но не наследственное (по причине отсутствия наследника) владение достаточно крупный торгово-ремесленный город с обжитым и освоенный уездом, за несколько лет до этого конфискованным в государственную казну у прежнего его владельца, последнего князя Белевского — Ивана Ивановича. Как известно, согласно феодальной традиции, служилый князь должен был самостоятельно содержать свой вооруженный отряд и защищать находящиеся в его владении земли, что для Московского государства было чрезвычайно важно и выгодно, ибо, обороняя свои порубежные владения, князь тем самым одновременно охранял и русские окраинные земли в среднем течении Оки, составлявшие ядро «верховской Украины» Московского государства.

Одновременно мы не можем согласиться с мнением С.Б. Веселовского о том, что белевские владения Д.И. Вишневецкого являлись «одним из последних уделов Северо-Восточной Руси»[199]. Данное утверждение противоречит приведенным выше материалам дипломатических отношений Московского государства с Речью Посполитой и сведениям Никоновской и Лебедевской летописей, составленных, как известно, во второй половине XVI столетия, т. е. в одну хронологическую эпоху с деятельностью князя Вишневецкого (что само по себе исключает возможность ошибки летописца или переписчика), в которых сообщается, что Белев и его окрестности были пожалованы князю в вотчину, а никак не в удел, а поэтому никакой административно-политическим суверенитетом он не обладал, да и в условиях Московской Руси того времени обладать не мог. Д.И. Вишневецкий был просто инкорпорирован в состав княжеско-боярской аристократии Московского царства.

Переход на московскую службу существенно изменил социально-имущественный статус князя Д.И. Вишневецкого, хотя внешне это и не проявилось. Как и в Речи Посполитой он стал руководителем одной из административно-территориальных единиц в порубежье страны, однако он являлся им не по должности, как в Великом княжестве Литовском, а в силу права феодальной собственности на эти земли. Иными словами, объем, характер и содержание его военно-административных функций принципиально не изменились, он по-прежнему был обязан возглавлять оборону порубежных с Диким полем территорий, но на этот раз — Московского государства. Кардинально изменился характер государственного вознаграждения за эти ратные труды: если в Речи Посполитой основой его материального благополучия являлся денежный оброк, косвенные налоги и натуральные сборы с оседлого и полукочевого населения административно подчиненных территорий, а также ничем не прикрытое мздоимство, о чем мы писали выше, то в Московском государстве он получил в свою безраздельную собственность (естественно, с некоторыми правовыми ограничениями в ее использовании) развитый в хозяйственном отношении город с уездом, численность населения и площадь территории которого в несколько раз превосходили его прежние владения.

Вопрос о численности дружины, которую Д.И. Вишневецкий привел с собой на службу Московскому государству, до сих пор остается открытым, так как имеющиеся в нашем распоряжении источники не позволяют дать на него однозначного и исчерпывающего ответа. Известно, что в Белеве на правом берегу Оки, в низине — «на подоле», во второй половине XVI — первой половине XVII вв. существовала Вишневецкая, впоследствии Пушкарская, слобода, описание которой мы находим в писцовой книге Белевского уезда 1627–1628 гг. (более ранние источники не сохранились), она насчитывала около 150 дворов[200], хотя переносить это число на более раннюю эпоху вряд ли корректно, поскольку неизвестно влияние на ее жизнь, например, тех же событий Смутного времени.

Кроме того, согласно дошедшим до наших дней выписям из писцовой книги Белевского уезда 1568/69 года мы узнаем о существовании в Благовещенском стане четырех деревень, изначально записанных за князем Вишневецким, но к тому времени уже переданных в ведение игумена Новопечерского Свято-Успенского Свенского мужского монастыря, с приписанными к ним 228 четвертями пашни, 32 четвертями пашенного леса, сенокосными угодьями на 885 копен[201], которые согласно Уложению о службе 1550 года могли стать материальной основой верстания для, как минимум, 5 служилых людей князя. За тем же монастырем в Друцком стане Белевского уезда в 1563 году были записаны еще сельцо Студенниково и шесть деревень, из числа ранее пожалованных князю[202], земли которых могли стать основой для испомещения там не менее 12–15 служилых людей.

В том же году в ведение игумена Белевского Спасо-Преображенского мужского монастыря о. Михаила были переданы на условиях льготы на четыре года пустоши на месте ранее существовавших трех деревень служилых людей князя Дмитрия («а запустели те деревни отъ Вишневецкого людей»), наименования которых по прошествии пяти лет даже не сохранились, в которых значилось 15 дворов крестьянских («огнили и розволились»), 240 четвертей пашни в поле («земля добре худа»), пашенного 60 десятин и строевого леса половина квадратной версты, луговые сенокосные угодья в 40 десятин, обеспечивающие заготовку 470 копен[203], которые вполне могли стать основой для верстания еще 5–6 служилых людей.

Несмотря на фрагментарный и частный характер имеющихся в нашем распоряжении сведений, мы можем оценивать численность служилых людей и казаков князя Вишневецкого, пришедших с ним на службу к московскому царю, не менее чем в 250–300 человек. Сам факт передачи Д.И. Вишневецкому «для прокорма» своих людей целого уезда, бывшего раньше самостоятельным удельным княжеством, свидетельствует о значительной численности его отряда, а также о заинтересованности Московского государства в привлечении его на свою службу.

В летописном свидетельстве и информации русских дипломатических источников о жаловании князю Вишневецкому при его поступлении на службу к московскому царю особый интерес вызывает упоминание о селах, отведенных ему и его людям «в иных городех», помимо Белева. Еще одним уездом Тульского края, где были размещены люди князя, являлся Дедиловский, оформившийся в самостоятельную административно-территориальную единицу Московского государства в 1553–1554 гг. и к тому времени еще как следует не заселенный. Об этом косвенно свидетельствует писцовая книга Дедиловского уезда 1588–1589 гг., содержащая информацию о земельных раздачах сподвижникам Д.И. Вишневецкого в его военных по-ходах[204]. Таким образом, привлечение на русскую службу отрядов князя Дмитрия имело для царя Ивана IV Васильевича двоякую пользу: во-первых, защищая свои владения в порубежных землях в районе Куликова поля (Белев — на юго-западе и Дедилов — на севере), князь был вынужден также оборонять значительных участок приграничной полосы со степью, причем на самом опасном направлении — по водоразделу Дона и Оки, вдоль Муравского шляха; во-вторых, передача в его ведение Дедиловского уезда с мизерным количеством освоенных земель решала для московской власти вопрос об их хозяйственном освоении, которое теперь целиком возлагалось на людей Вишневецкого.

Переход князя на русскую службу и предшествовавшие этому события летней кампании 1557 года стали фактором внешней политики Московского государства в его отношениях с Крымским ханством. Как отмечает в связи с этим А.В. Виноградов, «существенным результатом предшествующего периода явилось стремление Девлет-Гирея I к поискам взаимоприемлемых решений. Хан явно был озабочен усилившимся военно-политическим давлением Москвы в Закавказье и на Днепре, а также планами поднять против него ногаев»[205]. В декабре 1557 года в Москву прибыли отпущенный из Крыма русский служилый татарин С. Тулусупов вместе с ханским гонцом Т. Черкашениным, который привез царю Ивану IV Васильевичу предложение Девлет-Гирея I о восстановлении дипломатических отношений, прерванных после присоединения Казанского ханства к Московскому государству. И хотя все предложения бахчисарайского двора о восстановлении мирных отношений впоследствии были отвергнуты, сам факт инициирования подобных переговоров Девлет-Гиреем I свидетельствует о том, верховная власть Крымского ханства вполне адекватно понимало, оружие какой силы получил в свои руки царь Иван IV Васильевич с переходом князя Д.И. Вишневецкого и его людей к нему на службу.

1558 год стал важной вехой в истории Московского государства: в январе началась Ливонская война, которая привела к длительному конфликту между Польшей и союзным ей Крымским ханством, с одной стороны, и Московским государством, с другой. В этих условиях, по мнению Ш. Лемерсье-Келькеже, «…пока русские войска воевали в Прибалтике с рыцарями Ливонского ордена, царь хотел поручить защиту южных границ Московского государства литовскому кондотьеру. В то время, когда царские армии брали Нарву и Дерпт в Ливонии, Вишневецкий совершил набег на Крым»[206]. Подобная точка зрения, на наш взгляд, не совсем справедлива: называя Д.И. Вишневецкого кондотьером, французский археограф тем самым предполагает наличие у него наемной армии ландскнехтов, служащей и подчинявшейся только своему командиру. Реальность же была иной: князь возглавлял уже, как мы это увидим ниже, не свою частную феодальную дружину (как это было за два-три года до этого), а совокупность отрядов русских служилых людей, являясь, по сути, одним из старших военачальников Московского государства (к тому же, ранее он был инкорпорирован в состав высшей феодальной знати Московии).

Действительно, в январе 1558 года царь Иван IV Васильевич, еще не успевший стать «Грозным», направил князя Д.И. Вишневецкого разорять кочевья крымских татар. Разрядная книга говорит, что «того же лета генваря (1558 года — О.К.) царь и великий князь послал на Днепр, на Хортицу князя Дмитрея Вешневецкого, а с ним послал Игнатья Ушакова сына Заболотцкого да Ширяя Васильева сына Кобякова, да голов Данила Чюлкова, Дьяка Ржевского, Андрея Щепотева, да Василья Тетерина, Михаила Ескова, Михаила Андреева сына Павлова, Онофрея Лашинского, Петра Таптыкова, Микита Сущева, Нечая Ртищева»[207] (здесь очень интересно упоминание имени Михаила Есковича (Ескова) — сподвижника князя по Хортицкому замку, что свидетельствует о включении его людей — не только шляхты, но и казаков — в состав военно-служилого сословия Московского государства).

Летописные источники конкретизирует состав войска князя Вишневецкого: «Со князем Дмитрием же Государь отпустил Игнатия Заболоцкого з жилцы да Ширяя Кобякова с детми боярскими да Даниила Чюлкова да Юрья Булгакова и иных атаманов с казаки да сотских с стрелцы»[208], т. е. дворянские полки под командой воевод, а также стрелецкие и казачьи отряды под началом их корпоративных командиров из числа дворянской аристократии. Подбор «начальных людей» говорит о масштабности сил, вверенных руководству князя, — его подчиненные были опытными военачальниками, героями порубежной войны с отрядами крымских татар: достаточно сказать, что Ю.М. Булгаков, М.И. Ржевский и Д.И. Чулков в 1556 году самостоятельно руководили успешными экспедициями в земли Крымского ханства[209].

Общая численность подчиненных в тот год князю Д.И. Вишневецкому отрядов в русских делопроизводственных и летописных источниках не указывается, поэтому нам приходится оперировать сведениями, полученными из литературного труда современника тех событий, объективность и критичность которого лично у нас не вызывает сомнения. Речь идет об «Истории о великом князе Московском» князя Андрея Михайловича Курбского, который пишет, что царь Иван IV Васильевич послал «на перекопскую орду всего войска пять тысяч»[210], чего, по его мнению, было явно недостаточно для нанесения генерального поражения Крымскому ханству. Несмотря на все политические разногласия с московским царем князь А.М. Курбский, будучи для своего времени военным профессионалом высочайшего класса, вряд ли мог ошибаться в оценке численности той или иной группировки русского поместного войска, и в этом «техническом» вопросе его сведениям можно вполне доверять.

Кроме указанных сил русских служилых людей, как свидетельствует документы из истории российской дипломатии, московский царь «с ним велел сниматися нагайским мирзам многим со многими людми, да черкасским князем Пятигорским, Ташбузруку з братьею, и со всеми черкасы, и снився, велел над крымским (ханом — О.К.) промышляти, сколко им Бог помочи подаст»[211]. Отряды из числа народностей предгорий Северного Кавказа представляли собой вспомогательные силы, выполнявшие функции тактической разведки, флангового и тылового охранения основной группировки поместного войска Московского царства, подчиненной Д.И. Вишневецкому.

Фактически, под свою руку князь получил все категории русских служилых людей, а также вспомогательные отряды из числа недавно присоединенных к Московскому государству северо-кавказских племен, что свидетельствует о его высоком статусе в иерархии военачальников Московского государства: он был назначен так называемым «большим воеводой», на которого была возложена обязанность оборонять южные рубежи Московского царства. По сути, он стал командующим всеми силами Московского царства, действующими в тот год в Диком поле.

Князю Вишневецкому предписывалось построить на реке Псле суда и на них спуститься вниз по Днепру, где совершать поиски кочевий и препятствовать продвижению отрядов татар к русским землям — «…беречи своего дела над крымским царем, сколько ему богъ поможет»[212]. В апреле 1558 года князь донес царю Ивану IV, что поход был успешным: его отряду удалось подойти даже к самому Перекопу. Источники подробно описывают действия отрядов Вишневецкого в землях Крымского ханства: «…и сторожей побил за шесть верст от Перекопи. А люди Крымские ему встречею не бывали ни один человек, а стоял и ночевал и назавтрея до половины дня за десять верст от Перекопи. И пошел ко Днепру на Тованский перевоз мимо Ислам-Кермени за полтретьятцати верст и на перевозе стоял три дни. А крымцы к нему не были и не явливалися, а сказывают, царь крымской со всеми людьми в осаде был»[213]. 12 июня князь Д.И. Вишневецкий из Ислам-Керменя, который он, видимо, разорил в очередной раз, прислал в Москву под конвоем отряда князя А.З. Вяземского пленного татарина, который рассказал, что «…царь крымской со всеми людьми готов в Перекопи, а к турскому просить людей послал же; а как турской царь людей на помочь ему пришлет, и тогды де царь крымской хочет быти на великого князя украины…»[214].

Однако этого не произошло, так как отряды Д.И. Вишневецкого продолжали активно действовать в низовьях Днепра. В начале лета князь вновь занял Хортицкий остров и возобновил там укрепления, но, скорее всего, сезонного типа: «…пришол на Хортицкой остров, дай Бог, со всеми людми здорово…». Там он дождался, видимо, второго эшелона своих войск под началом дьяка М.И. Ржевского, который сопровождал боеприпасы и провиант. Встреча произошла приблизительно в 15 верстах выше Днепровских порогов на Монастырском острове, где была организована база снабжения для поддержания военного присутствия русских служилых людей в степях Северного Причерноморья: «…кош (т. е. укрепленный лагерь — О.К.) с запасы оставил…». Затем князь произвел смотр своих войск: «А детей боярских перебравъ, которые потомилися, отпустил к царю и великому князю с Онофрием Лашитцким, а у соби оставил немногих детей боярских да казаков и стрелцов». Со свежими силами Д.И. Вишневецкий «…пошол летовати на Ыслам-Кирмен и приходити на крымские улусы за Перекоп и Козлёв (т. е. современный Берислав — О.К.), а на Днепре улусов не застал, потому что король (Сигизмунд II Август — О.К.) послал ко царю в Крым весть, что царь и великий князь послалъ радъ (рать? — О.К.) на его улусы. И царь крымской улусы все забил за Перекоп и сам в осаде был»[215].

Этому летописному свидетельству следует уделить особое внимание: впервые в истории военного противостояния Московской Руси и Крымского ханства русскими была достигнута победа, имевшая огромное стратегическое и моральное значение. Действительно, хан Девлет-Гирей летом 1558 года оказался не в состоянии противопоставить что-либо активным наступательным действиям русских служилых людей в землях, подконтрольных Крыму вне пределов полуострова. Царские войска под командованием князя Д.И. Вишневецкого заставили крымских татар перейти к позиционной обороне, отказавшись от организации военных походов на русские окраины, оперативно-тактическая инициатива полностью перешла в руки «начальных людей» отрядов, подчиненных князю, а ханству был нанесен огромный хозяйственный ущерб, на несколько лет подорвавший потенциал его агрессии на север. Более того, князь Вишневецкий не только успешно атаковал и захватил пограничную крепость Крымского ханства (с Ислам-Керменом ранее он проделывал это не раз), но и в течение лета удерживал ее, безнаказанно хозяйничая на значительной территории, которая признавалась всеми государствами Восточной Европы как исконные земли ханства. Фактически, впервые в своей истории крымские татары пережили опустошительный поход русских, которые до этого постоянно сами являлись жертвами подобных действий со стороны своих агрессивных южных соседей.

Награды не заставили себя ждать: «…царь и великий князь послал ко князю Дмитрею Ивановичю Никиту Алексеева сына Карпова и к головам Игнатию Заболоцкому и Ширяю Кобякову, Диаку Ржевскому, Ондрею Щепотеву со своим жалованием з золотыми» (как известно, под «золотыми» подразумевались особые знаки отличия в виде специально отчеканенных монет, которыми было приято украшать одежду или ножны парадного оружия — О.К.). Дворянин Н.А. Карпов привез также приказ царя Ивана IV князю прибыть в Москву, оставив на Днепре «детей боярских немного да стрелцов» под командой их корпоративных начальников во главе с Н.А. Карповым[216].

Советский украинский историк В.А. Голубуцкий рассматривал отзыв князя Дмитрия Вишневецкого с низовьев Днепра в Москву и передачу им командования оставшимися на том театре военных действий отрядами Н. А. Карпову как проявление недоверия верховной московской власти к деятельности князя, ожидавшей от него более существенных результатов[217]. Мы не можем согласиться в этой точкой зрения по, как минимум, двум причинам.

Во-первых, днепровский поход князя на татарские владения в Северном Причерноморье вплоть до самого Перекопа полностью выполнил изначально поставленную перед ним задачу: отряды кочевников оказались заблокированы непосредственно в географических пределах Крымского полуострова, а поэтому не могли развернуться для организации сколько-нибудь существенного набега на южные окраины Московского царства, что было весьма существенно в условиях начавшейся в Прибалтике Ливонской войны. Угроза с юга была полностью ликвидирована, равно как и перспектива войны на два фронта в летнюю кампанию 1558 года, а поэтому надобность в пребывании князя Дмитрия непосредственно на театре военных действий отпала.

Во-вторых, с переходом на русскую службу, Д.И. Вишневецкий остался без всякого недвижимого имущества, свою новую вотчину — Белев — в период с ноября 1557 по март 1558 года он вряд ли мог посетить, поскольку все это время был объективно занят сбором, боевым слаживанием и организацией снабжения подчиненных ему отрядов в рамках подготовки к предстоящему крупномасштабному походу. И как только необходимость пребывания в Поле его лично и пришедших вместе с ним на московскую службу людей отпала, они направились в Белевский уезд, обосновываться на новом месте жительства. В пользу нашего умозаключения свидетельствует и летописное свидетельство о том, что под началом Н.А. Карпова на Монастырском острове на Днепре остались отряды детей боярских и стрельцов, тогда как все казаки вместе с князем Вишневецким возвратились «на Москву», т. е. из Поднепровья выводились не отдельные люди, а воинские корпорации.

В связи с этим следует сделать одно, на наш взгляд, важное замечание: среди награжденных царскими золотыми за поход 1558 года мы не встречаем упоминания о корпорации людей князя Д.И. Вишневецкого (перечисляются лишь жильцы И. Заболоцкого, дети боярские Ш. Кобякова и М.И. Ржевского, стрельцы А. Щепотева), для которых наградой стало, как представляется, верстание землей с крестьянами в Белевском и Дедиловском уездах, вступить в право владения которыми можно было лишь прибыв на место и получив соответствующую ввозную грамоту у уездного писца. К сожалению, В.А. Голубуцкий, исследуя социально-политические аспекты формирования украинского казачества и этногенеза украинского этноса, совершенно упустил из внимания хозяйственную и правовую составляющие этого процесса, необоснованно полагая, что в условиях превалирования средневекового натурального хозяйства они не могли оказывать определяющего влияния на формирование сословно-корпоративного самосознания.

После похода 1558 года имя князя Д.И. Вишневецкого стало аргументом дипломатии Московского государства на переговорах с польско-литовской короной о мире и военном союзе против Крыма — «вечным миром миритца и против крымского заодин стояти», которые вел боярин Р.В. Олферьев. Во время переговоров русский посол, в частности, заявил, что «…царь и великий князь для хрестьянства с царем мира не похотел и посла своего не послал, а послал Вишневецкого на Днепр со своими людьми: с казаки и со стрелцы, крымскому недружбу делати и мстити за кровь крестьянскую (т. е. христианскую — О.К.)»[218]. Это летописное свидетельство заслуживает особого внимания: князь Д.И. Вишневецкий, как представляется, приобрел репутацию одного из немногих, если не единственного из восточноевропейских полководцев середины XVI столетия, которые способны достойно противостоять перманентной агрессии степных кочевников. События января 1559 года лишний раз подтвердили это.

Действительно, зимой 1558–1559 года сын крымского хана Мухаммед-Гирей (или Магмет-Гирей в русской летописной традиции) попытался совершить поход на приграничные русские земли всеми имеющимися у его отца силами в 100 тысяч всадников, включая вассальные ширинские и ногайские племена. Дойдя до реки Красивая Меча, он узнал от захваченных местных жителей-рыболовов, что царь Иван IV Васильевич находился в Москве, а князь Д.И. Вишневецкий — «на Туле», и отказался от своих агрессивных намерений: как отмечает летописец, от этих вестей «…приде на них страх и трепет, вскоре воротяся назад на бегство устремишася…». Крымский царевич «…шел наспех, и на сокме (сакме, т. е. пути — О.К.) его неколко тысящ лошадей и верблюдов пометано, и нужю себе сотворили великую». В причерноморских степях значительный урон бежавшим с порубежья из района Куликова поля татарам нанесли русские служилые люди, оставленные князем Дмитрием Вишневецким на Днепре, в укрепленном лагере на Монастырском острове под началом дьяка М.И. Ржевского[219], сменившего на этом посту Н.А. Карпова. Данный факт лишний раз подтверждает правильность высказанного нами ранее тезиса о том, что летом 1558 года князь Вишневецкий и его люди возвратились не в Москву на какой-либо смотр, а к новым местам жительства на южные окраины Московского государства, где составили главную военную силу. Летописное упоминание о том, что сам князь Дмитрий по зиме находился не при царском дворе, а «на Туле» вполне может свидетельствовать о том, что он в это время выполнял привычные для него обязанности организатора и руководителя порубежной службы.

Военная кампания 1558 года имела принципиальное значение для формирования новой тактики (и, возможно, даже стратегии) действий русских служилых людей при отражении степной агрессии. Во-первых, князь Д.И. Вишневецкий отказался от пассивной обороны южного порубежья Московского государства с Диким полем по рубежу Оки и ее притоков или по Засечной черте, что постоянно практиковалось до его перехода на службу к царю Ивану IV, и, полагая лучшим средством защиты нападение, перешел к нанесению массированных превентивных ударов по кочевьям и городкам крымских татар, не давая тем самым им сконцентрировать силы и ресурсы для организации очередного набега на южно-московские окраины. Во-вторых, он первым среди русских военачальников ставил целью вооруженной борьбы со степняками не нанесение им поражения в открытом столкновении (хотя успешно громил их отряды, как только те предоставляли ему такую возможность), а, в первую очередь, стремился нанести максимальный ущерб экономике Крымского ханства, основанной, как известно, на кочевом скотоводстве и работорговле.

Именно этим обстоятельством, думается, может быть объяснено якобы бесцельное «летование» отрядов князя в уже захваченном и разграбленном ими Ислам-Кермене: тем самым он контролировал татарские пастбищные угодья, не давая им подготовить конский состав к зимнему походу, и ушел он в Московию только в середине осени, когда трава уже потеряла свои кормовые свойства (массовый падеж верховых и вьючных животных при отступлении Магмет-Гирея от Красивой Мечи отчасти явился следствием этих действий). Видимо, по этой же причине крымский хан для зимнего похода своего сына призвал под его бунчуки ногайские и ширинские племена, кочевавшие между Доном и Волгой и в верховьях Кубани, которые не пострадали от фуражного дефицита, как это случилось в Крыму в результате действий Д.И. Вишневецкого.

Провал зимнего похода крымских татар на тульские земли показал действенность методов борьбы, избранных князем для организации отпора степной агрессии. Уничтожив в Перекопском походе 1558 года военно-хозяйственную инфраструктуру Крымского ханства в низовьях Днепра, в Северной Таврии, он на некоторое время обеспечил безопасность правого фланга обороны русского порубежья. Настало время обезопасить левый фланг границы Московского государства с Диким полем, для чего было необходимо таким же образом разорить владения Крымского ханства и его сюзерена — Оттоманской империи в нижнем течении Дона, центром которых являлась крепость Азак (ныне Азов).

В феврале 1559 года князь Д.И. Вишневецкий был направлен на реку Донец, где ему надлежало соорудить суда и на них совершить нападение на Азов, Керчь и другие места: «…приходити на Крымские улусы, суда поделав, от Азова под Керчь и под иные улусы»[220]. Другой «экспедиционный корпус» поместного войска общим числом около 4 тысяч человек (по турецким сведениям) под командованием воеводы Д. Ф. Адашева был направлен на Днепр, чтобы атаковать кочевья и городки крымчаков, если они станут их восстанавливать после погрома, учиненного Вишневецким.

К сожалению, официальные по своему происхождению русские средневековые источники ничего не говорят о численности и составе войска князя Вишневецкого, выступившего с ним в Азовский поход 1559 года, не называют они и имен командиров отрядов, входивших в его состав. Поэтому остается только предполагать, что с князем Дмитрием Ивановичем в причерноморские степи отправились силы, количественно и качественно мало чем отличающиеся от тех, с которыми он воевал под Перекопом в предыдущем году. Косвенно это подтверждается материалами оттоманских архивов, которые называют людей князя Вишневецкого «русские» («Rus») и даже «московские» («Moscof»). Следует отметить, что именно так турецкие официальные источники именовали русских служилых людей, тогда как иные противники Блистательной Порты имели собственные названия, например, «злодеи» (запорожские и донские казаки) или «предатели» (астраханские татары, ногайцы, черкесы, воевавшие на стороне русских). Летом 1559 года бей Кафы определял численность группировки сил Д.И. Вишневецкого в 10 тысяч человек. На наш взгляд, это вполне адекватная оценка сил, которые реально могли находиться под командованием князя в то время.

Новость о концентрации русских войск и строительстве кораблей на днепровских притоках — реках Псла и Ворскла стала известна крымским татарам от лазутчиков, посланных ханом в Московское государство, о чем он не замедлил сообщить турецкому султану. Понимая опасность своего положения, хан просил помощи оттоманского флота. В своем ответе, датированном июнем 1559 года, султан сообщим Девлет-Гирею об отправке в самое ближайшее время эскадры «для защиты мусульманского государства от угроз русских». Одновременно султанский диван получил сообщение о военных приготовлениях русских вблизи границ Крымского ханства и из другого источника — от Сулеймана, бея Вульчитрина (бейлика, т. е. турецкой провинции, расположенной в междуречье Днестра и Дуная — О.К.), который сообщал, что войск акынджи (легкой кавалерии, размещавшейся на границах Блистательной Порты и предназначенных для наступательных действий — О.К.), находившихся под его командованием, будет недостаточно для отражения «неверных»[221]. Все эти сообщения, опубликованные Ш. Лемерсье-Келькеже, свидетельствуют об усиленной подготовке Крымского ханства к отражению похода войска князя Д.И. Вишневецкого в надежде избежать повторения прошлогоднего разгрома.

В апреле князь Вишневецкий известил царя Ивана IV Васильевича о том, что он «…побил Крымцов на Яндаре блиско Азова. Было их полтретьиста (т. е. 250 — О.К.) человек, а хотели ити под Казанские места войною». Татары были разбиты наголову, а 26 из них — взяты в плен, из которых 14 князь прислал в Москву, а 12 оставил у себя в качестве хозяйственной прислуги при обозе[222]. Других сообщений, касающихся каких-либо еще боевых действий отрядов князя весной-летом 1559 года, известные исследователю отечественные летописные источники не содержат. Однако опубликованные материалы турецких архивов позволяют проследить ход дальнейших событий этой военной кампании.

Ранее 2 июля 1559 года (26 Рамазана 966 по мусульманскому летоисчислению) отряды князя Вишневецкого атаковали Азов, причем это нападение было с большим трудом отбито турками. Гарнизон, в состав которого входил отряд из 200 янычар, был недостаточен для отражения штурма, и он было отбит лишь благодаря помощи, оказанной ногайскими племенами, кочевавшими в то время в окрестностях Азова, и поддержке османской эскадры, состоявшей из шести больших 25-весельных (kadyrga) и незначительного числа малых (kalita) галер. Несмотря на то, что нападение отбили, тревога была велика: впервые Азов, военный форпост Блистательной Порты в степях Северного Причерноморья, подвергся серьезной опасности.

Следует добавить, что атака Азова и опустошение отрядом князя Вишневецкого его окрестностей вызвали продовольственный кризис не только в этой крепости, где вспыхнул голод, но и в Большой Ногайской орде и даже в Стамбуле, ибо султанская столица в значительной степени зависела от поставок зерна, сухих овощей, растительного масла из Северного Причерноморья. Еще хуже дела оказались у ногайцев: их голодающие племена прошли через причерноморские степи с востока на запад, опустошая все на своем пути, в том числе и кочевья крымских татар, и в начале зимы дошли до османских владений в землях Молдавии и Валахии, где и оставались вплоть до мая 1560 года, нанеся этим вассалам Блистательной Порты огромные убытки (в стамбульском архиве Ш. Лемерсье-Келькеже нашла минимум 4 султанских указа «о переселении голодающих ногайских племен на оттоманские земли Буджака», касающихся организации размещения и питания ногайцев в Молдавии, которые «…покидая свой опустошенный район… разместились на оттоманских землях вплоть до границ Молдавии, грабя все на своем пути»[223]).

Турецкие источники датируют первое нападение отрядов князя Вишневецкого на Азов маем 1559 года. Несмотря на неудачный штурм, он не отступил от крепости и приступил к ее планомерной осаде и был вынужден ее прекратить только в конце августа по прибытии к Азову османского черноморского флота под командованием адмирала Али Реиса, который 2 сентября (27 Зилка'да 966 по мусульманскому летоисчислению) донес султану, что по его прибытии крепость была деблокирована, а «Дмитрашка» — так называли Д.И. Вишневецкого в официальной турецкой делопроизводственной переписке — отступил на север вверх по Дону.

Отступив от Азова, князь со своими отрядами опустошил турецкие и ногайские земли на северном побережье Азовского моря в нижнем течении Дона и вышел на Таманский полуостров, верно оперируя своими отрядами по правобережью Кубани. Не позднее 10 сентября 1559 года (7 Зильхиджджа 966 по мусульманскому летоисчислению) русские, предводительствуемые «Дмитрашкой», по сообщению Синана, бея Кафы, в адрес турецкого султана, погрузившись на большие лодки (традиционные казачьи «чайки»), совершили нападение на Керчь (по-турецки Kerc) и ее окрестности, но эта атака была отбита турецкой эскадрой, пришедшей туда со всем корабельным составом, артиллерийским огнем с моря. Затем, как свидетельствуют все те же турецкие источники, князь Дмитрий Вишневецкий поднялся вверх по Дону, где построил малые крепостицы, «подготавливаясь тем самым к новому наступлению в следующую весну»[224].

Одновременно князь, видя слабость своих сил для овладения Азовом (он не знал, что царь Иван IV послал «…на Дон постельничего и воеводу Игнатья Михайловича Вешнякова, а велено ему сходится на Дону со князем Дмитреем Вешневецким»[225]), стал искать союзников из числа местного населения Тамани, боровшегося за свою независимость от турецкого владычества на полуострове, и нашел их в лице «пятигорских черкасов», современных черкесов, ведущую роль среди которых имел род Жане (по-турецки Żanoglu). Эмиссары князя спровоцировали их восстание и нападение на Кафу, причем турецкий гарнизон смог отразить эту атаку только благодаря помощи крымских татар, пришедших к нему на выручку. Девлет-Гирей писал Большому султанскому совету, что он захватил главных черкесских военачальников прежде, чем им удалось укрыться на Кавказе или в Московии[226]. В результате этого поражения Кансук, сын главы черкесского племени Жанэ, и один из его братьев были убиты, а их головы, как и головы многих московских начальных людей были присланы в Стамбул как доказательство победы[227].

Как утверждает Ш. Лемерсье-Келькеже, в 1559 году Д.И. Вишневецкий, согласно турецким источникам, совершил три похода против турецких владений в Северном Причерноморье: первое — весной (апрель-май), второе — летом (июль-август), а третье, дата которого им не уточнена, — осенью, совместно с черкесами во главе с Кансуком, сыном старейшины племени Жане[228]. Однако это утверждение противоречит действительности, выступление черкесов не было сказано с непосредственной деятельностью Д.И. Вишневецкого, который после неудачной попытки нападения с моря на Керчь, решил возвратиться в земли Московского государства для отдыха и пополнения войск.

Установив военный союз с черкесскими родами и, видимо, считая этот факт главным достижением кампании под Азовом и на Тамани, князь решил вернуться в пределы Московского государства, тем более что он предварительно обеспечил базу для боевых действий на будущий год в виде укреплений по нижнему течению Дона, сооруженных при отступлении от Азова и в лице новых союзников, которыми стали «пятигорские черкасы». В сентябре 1559 года Д.И. Вишневецкий вернулся из своего Азовского похода, «с Дону», который имел для Московского государства, как мы уже сказали выше, важные военно-политические и дипломатические последствия: «…с ним прислали Черкасы и Чюрука-мирзу Черкасского: все Черкасы бьют челом, чтобы их Государь пожаловал, дал бы им воеводу своего в Черкасы и велел бы их всех крестити»[229]. Упоминавшиеся выше мнение турецких источников о якобы руководстве князя мятежом черкесов осенью 1559 года, как видно, не имеет под собой оснований, оно вызвано тем, что в конце 50-х годов XVI столетия в Османской империи и у ее вассалов было принято связывать все враждебные выступления против них с именем «Дмитрашки» — князя Вишневецкого.

Успех похода 1559 года под Азов и на Таманский полуостров повлек за собой значительное увеличение размеров поместий сподвижников князя в Дедиловском уезде в 20-ти верстах юго-восточнее Тулы. Как свидетельствует писцовая книга этого уезда 1588–1589 гг., там появилось несколько «деревень… придаточных, что им придано за озовскую и за черкасскую службу»[230]. Дополнительное земельное жалование за военные отличия получили 44 человека, причем размер прирезков колебался очень существенно — от 5 до 40 четвертей земли, главным образом, целины (т. е. от 8 до 65 га — О.К.), при этом размер землевладений увеличивался на 25–60 процентов. Всего же для дополнительного поместного верстания в уезде было выделено 555 четвертей или 910 га земли[231]. Таким образом, наряду с предоставлением отличий Московское государство одновременно решало вопрос хозяйственного освоения пригодных к сельскохозяйственному использованию земель (как известно, именно размер поместья являлся основой для налогообложения в Московии после 1550 года). Одновременно с испомещением людей Д.И. Вишневецкого статус князя резко понизился, — он, сохраняя положение служилого князя, фактически был низведен до уровня простого воеводы, назначаемого из числа бояр или дворянской аристократии. Потеря социального статуса впоследствии, похоже, явилась одной из звеньев в цепи причин возвращения князя в 1561 году на польско-литовскую службу.

В феврале 1560 года царь Иван IV «отпустил. Вишневецково на государьство в Черкасы», причем, в связи с этим князь первый и единственный раз в летописной традиции назван воеводой[232]. Что может означать термин «государьство» в русской средневековой традиции, сказать сегодня достаточно сложно (возможно, это была своеобразная компенсация московским царем фактической утраты Д.И. Вишневецким социального статуса формально полусамостоятельного служилого князя), но, как показывает ход последующих событий, уже летом царь фактически отказался от своего сюзеренитета над князем, направив к начальнику турецкого гарнизона Кафы (Феодосии — О.К.) своих гонцов, сообщивших османам план военной кампании 1560 года в Причерноморье, ибо за действия Вишневецкого московское правительство «не хотело нести ответственности» (об этом демарше царя Ивана IV Васильевича мы узнаем из указа Сенана-паши бея Кафа от 23 рамазана в 967 года хиждры (16 июня в 1560 г.), опубликованного французским историографом Ш. Лемерсье-Келькеже)[233].

Видимо, царь Иван IV не хотел включать напрямую в состав Московского государства черкесские земли, слишком удаленные от его южных рубежей, речь, как представляется, могла идти лишь о протекторате Москвы над пятигорскими черкесами (современными адыгами). Также вполне вероятно, что он не мог этого сделать, поскольку московское государство в то время вело самые активные боевые действия в Прибалтике и современной Белоруссии в рамках Ливонской войны, а поэтому изыскать дополнительные силы для организации военной экспансии на южном направлении в то время объективно было крайне затруднительно. Возможно и другое объяснение действиям царя Ивана IV: отправляя князя на Северный Кавказ, он предоставил ему там всю полноту действий по руководству союзниками и тем самым формально удалив его со своей службы, как это некогда сделал и Сигизмунд II Август, назначив его «стражником на Днепре». Поэтому, передав туркам планы военной кампании 1560 года против Крыма со стороны Таманского полуострова, царь «как бы» не совершал предательства, стремясь к установлению мира в Северном Причерноморье, что было ему чрезвычайно важно, т. к. вести войну на два фронта — против Речи Посполитой и Крымского ханства, поддержанного ее сюзереном — Оттоманской Портой — Московское государство в то время объективно не могло.

Однако при этом царь в долгосрочной перспективе не отказывался от установления своей гегемонии на Северном Кавказе, но уже не военным, а политико-религиозным путем: вместе с князем Дмитрием Вишневецким и посланцами черкесского народа на Северный Кавказ «…попов крестьянских отпустил, а велел ихъ (т. е. черкесов — О.К.) крестити по их обещанию и по их челобитью и промышляти над Крымским царем»[234] Вишневецкий успешно справился с этой новой для себя миссией: черкесы приняли (правда, на некоторое время и с определенными оговорками) Православие, а на дочери одного из князей Черкасских — Марии (до крещения — Кученей) Темрюковне впоследствии вторым браком был женат сам царь. В результате предки адыгов оказались связаны с Московским государством не только общими военно-стратегическими интересами, но еще и религиозными и династическими связями, что еще более усилило градус напряженности и противостояния на Северном Кавказе в то время.

Царь Иван IV Васильевич напрямую увязывал вопрос о перспективной возможности включения земель Западной Черкессии в состав Московского царства с решением проблемы окончательного распространения своей власти на земли Большой (или астраханской) ногайской орды, предводителем которой в том время был князь Исмаил (именно для обеспечения его лояльности московскому престолу направлялся в 1559 году воевода и постельничий И.М. Вишняков)[235]. Такая позиция русского монарха была вполне объяснима: без установления военного господства в Предкавказье, — в долинах Кубани, Лабы, Терека и на Таманском полуострове, т. е. местах традиционного кочевания ногаев, невозможно было говорить о какой бы то ни было военно-политической экспансии на Северном Кавказе. По сути, Д.И. Вишневецкому предлагалось на свой страх и риск создать в Западной Черкессии протогосударство в форме союза местных племен, идеологической основой которого бы стала борьба христианского и мусульманского мира за господство на современной Кубани.

Ногайский князь Исмаил считался союзником Москвы, а поэтому царь Иван IV Васильевич через своего посланника сына боярского П.Г. Совина сообщил ему план военной кампании против Крыма на 1560 год, в котором князю Вишневецкому был определен самостоятельный театр военных действий: «А въ Черкассы естьми въ Пятигорские земли послалъ князя Дмитрея Вишневецкого, да Черкаскихъ князеи Амияка да Сибока зъ братею. Да многихъ своих людей с ними послалъ. А велелъ есми им въ Черкасскую сторону со всеми черкасы крымскому недружбу делати и надъ Крымом промышляти сколько мочно»[236]. Упоминание в данном документе «многих людей» московского царя свидетельствует об ошибочности умозаключения Ш. Лемерсье-Келькеже, считавшей на основании материалов только одних турецких архивов, что «начиная с лета 1560 года в распоряжении Вишневецкого находилась лишь его собственная армия, завербованная из числа украинских казаков, к которым, вероятно, присоединились донские казаки и черкесы племени Жане»[237].

Даже если предположить, что в составе отряда князя были исключительно «украинские казаки», пришедшие вместе с ним на русскую службу, как считает Ш. Лемерсье-Келькеже, то после своего испомещения они автоматически превратились в московских служилых людей, от князя уже независящих и ландскнехтами в западноевропейской традиции не являющихся. Об этом же свидетельствуют упоминавшиеся выше раздача земель в награду «за озовскую и черкаскую службу», которая имела место в Дедиловском уезде, что говорит в пользу нашего тезиса о том, что летом 1560 года в междуречье Дона и Кубани действовали не только отряды местных инсургентов, но и непосредственно отряды московских служилых людей. Поэтому мы можем с полной уверенностью говорить, что наблюдаем у французского археографа явный перенос представлений о социальном характере личного состава отрядов князя Д.И. Вишневецкого, свойственного им несколько лет назад, на принципиально иные сословные реалии, вызванные к жизни его переходом на русскую службу.

О боевых действиях отрядов князя Д.И. Вишневецкого в Северном Причерноморье в 1560 году мы знаем исключительно из турецких источников, в то время как русские хранят о них полное молчание. Для отражения его нападений была мобилизована практически вся военная мощь Оттоманской Порты в Юго-Восточной Европе. Достаточно сказать, что для этого пехота набиралась в 9 бейликах (провинциях Оттоманской Порты — О.К.) черноморского побережья Балканского полуострова, командование над которой в мае 1560 года получил бей Силистрии. В подчинение к нему были также отданы отряды воевод Молдавии и Валахии, а также все военные силы Крымского ханства, которые были подкреплены подразделением турецкой береговой артиллерией, предназначенным для обороны низовьев Днепра. Кроме того, из Стамбула в Азов была направлена дополнительная эскадра из 7 кораблей, перебросившая туда отряд янычар и запасы продовольствия.

Столь крупномасштабные приготовления в полной мере соответствовали фантастическим слухам о численности сил князя Д. И. Вишневецкого, которые изначально оценивались османскими военачальниками в 70 и даже 80 тысяч человек. Лишь в начале июня эти цифры были уменьшены до соответствующей здравому смыслу величины: за авангардом в количестве 400 воинов следовали главные силы армии, насчитывавшей до 5 тысяч человек. Как считает Ш. Лемерсье-Келькеже, опирающаяся на материалы турецких архивов, «начиная с лета 1560 года в распоряжении Вишневецкого находилась лишь его собственная армия, завербованная из числа украинских казаков, к которым, вероятно, присоединились донские казаки и черкесы племени Жане».

Именно с этими силами князь Д.И. Вишневецкий предпринял свою последнюю серьезную операцию против Крыма и владений Оттоманской Порты в Северном Причерноморье. В июле 1560 года он начал наступление на Азов, из Западной Черкессии, но в связи с прибытием османской эскадры, возглавляемой беем Кафы, потерпел неудачу. Тогда князь Дмитрий и черкесы попытались форсировать Керченский пролив и, проникнув на территорию Крыма, атаковать Кафу, однако турецкие власти были предупреждены об их намерениях либо московскими гонцами, либо шпионами, посланными крымским ханом в черкесские земли. Поэтому другая эскадра наблюдала за переправой и отразила вторжение[238].

Как развивались дальнейшие события этой военной кампании, не известно, однако русские летописи свидетельствуют, что в ноябре 1560 года «…приехал ко царю и великому князю з Днепра воевода князь Дмитреи Ивановичъ Вишневетцской, а был государьскою посылкой на Днепре и Крымские улусы воевал, которые кочевали блиско Днепра»[239]. Это свидетельство, как представляется, можно трактовать двояко: или летописец перепутал реки Дон и Днепр, «направив» князя в привычный для него театр военных действий, или, действительно, после неудачной попытки вторжения в Крым через Керченский пролив князь Д.И. Вишневецкий со своими людьми совершил поход от Таманского полуострова до Днепра, в очередной раз разграбив земли ногайцев и крымских татар.

Второе предположение находит косвенные подтверждения в документах дипломатической переписки между западноевропейскими послами при стамбульском дворе со своими монархами. Как следует из донесений французского посланника де Петремоля королю Карлу IX, всю зиму 1560–1561 гг. турки в Трапезунде держали в боевой готовности мощную для того времени группировку сухопутных войск для морского десанта: «15 галер и 8 галлиотов с часа на час ожидают отправления в Кафу с тем, чтобы узнать намерения московитов в это время года, которые более похожи на набеги, чем на настоящую войну, ибо ее неудобно вести в это время года, так как реки, которые имеются здесь в большом изобилии покрыты льдом, и поэтому флот необходимо перетаскивать волоком по снегу, между тем как по весне все корабли уходят с Дона в свои страны. Говорят, что московиты для того, чтобы соединиться с черкесами, главой которых провозглашен Дмитрашка, направляются в Мегрелию. Если это так, то это прибавит забот хану»[240].

Данный документ весьма интересен нам с двух точек зрения. С одной стороны, он дает реальные представления о военных усилиях, прилагаемых Оттоманской Портой для организации противодействия походам и набегам отрядов князя Д.И. Вишневецкого, и о масштабах той угрозы, которую он представлял для османов и их союзников в Северном Причерноморье. Походы князя на Азов и Таманский полуостров, не принесшие Московскому государству серьезных военных успехов, выдвинули его в первый ряд военачальников Восточной Европы того времени, способных своими действиями влиять на геополитический расклад сил в этой части Старого Света. Во-вторых, князь Дмитрий, которого французский дипломат без обиняков называет главой черкесов, пусть и ненадолго, но завоевал себе мечом царство в Западной Черкессии, точнее — он стал харизматическим лидером местного родоплеменного союза этой части Северного Кавказа. Вполне возможно, что именно этим объясняется свидетельство Никоновской летописи от февраля 1560 года о том, что «отпустилъ Государь Вишневецкого на государьство въ Черкассы»[241].

Тот факт, что в современной Западной Черкессии в 1560–1561 гг. существовало некое государственное образование (пусть даже в форме протогосударства или какого-то родоплеменного объединения), признаваемого иностранными монархами согласно феодальной правовой традиции в качестве домениального «владения» князя Д.И. Вишневецкого, косвенно свидетельствует следующий сюжет из отечественной медиевистики. Как известно, 7 августа 1560 года умерла Анастасия Романовна Захарьина-Юрьева, а спустя девять дней, 16 августа, вдовый царь Иван IV Васильевич принял решение о посылке гонцов для сватовства «в ыных землях». Это решение требует небольшого комментария: покойная царица происходила из московского боярского рода, брак с ней был заключен до его венчания на царство, но принципиально новый — «королевский» — статус русского монарха в интересах внешней политики и международного авторитета Московского царства как «полноценного» европейского государства (особенно в условиях войны за «европейскую» Ливонию) требовал своего подтверждения не морганатическим, а уже династическим браком с «принцессой крови» в соответствии с европейской традицией.

С этой целью в августе-сентябре 1560 года были отправлены три посольства: Ф.И. Сукина — в Речь Посполитую, Ф.Г. Беклемишева — в Швецию и Ф.В. Вокшерина — в Черкессию, первые два из которых окончились неудачей. Последнее обстоятельство явно указывает на то, что земли адыгов рассматривались Московским царством как самостоятельный субъект международных отношений того времени, о чем свидетельствуют и характер, и ранг дипломатической миссии. Повторно это было подтверждено в феврале 1561 года, когда «за царской невестой» к «пятигорским черкасам» отправился окольничий Б.И. Сукин[242]. Таким образом, деятельность Д.И. Вишневецкого на Северном Кавказе носила не только военный, но и политический характер, а ее результатом стало создание на несколько лет полусамостоятельного-полузависимого от Московского царства черкесско-адыгского государства (или протогосударства). По крайней мере, именно он хронологически имел все возможности принять посольство Ф.В. Вокшерина и обеспечить его переговоры с местными князьями о кандидатуре для царской женитьбы.

Как долго предводительствовал князь Д.И. Вишневецкий черкесскими племенами, и в чем это конкретно заключалось, сегодня без специальных исследований сказать сложно. Учитывая уровень социального развития, к тому времени едва прошедших стадию третьего разделения труда и живших в условиях родоплеменной или трайбовой системы организации общественной жизни, вполне возможно предполагать, что князь завоевал симпатии черкесов еще в 1559 году, когда организовал и привез от них в Москву депутацию с просьбой о принятии в подданство, крещении и назначении к ним самого князя Дмитрия в качестве царского наместника. Учитывая тот факт, что выборные люди из числа черкесской аристократии прибыли в Москву в сентябре 1559 года, а сам их путь из Тамани занял не менее месяца, вполне достоверно можно рассчитать, что князь встал во главе их движение сопротивления турецко-татарской экспансии не позднее лета.

Во второй половине июля 1559 года он с выборными депутатами отбыл в Москву в надежде получить помощь людьми и материальными средствами от царя, а поэтому неудачный набег черкесов против Азова, организованный уже осенью Кансуком, сыном старейшими рода Жанэ, проходил без его участия, и, следовательно, полученное поражение не могло подорвать авторитета князя среди черкесов. Наоборот, оно только подчеркнуло значимость для них его личности, поскольку в его отсутствие победа оказалась недостижимой. Формально свое лидерство среди населения Западной Черкессии он укрепил в конце февраля 1560 года, когда оно присягнуло на верность московскому царю. Окончание же «государьства» князя Вишневецкого в черкесских землях можно датировать началом осени 1560 года, когда он после серии неудачных попыток формировать Керченский пролив со стороны Таманского полуострова, скорее всего, совершил свой очередной опустошительный поход по владениям ногаев и крымских татар в Северном Причерноморье до Днепра, и оттуда вернулся в пределы Московского царства.

Однако вполне обоснованным может представляться и иной вариант развития событий: зимой 1560–1561 гг. князь Д.И. Вишневецкий вновь побывал на Кавказе, о чем свидетельствует донесение французского посла де Петромоля при султанском дворе, который доносил в январе 1561 года своему королю Карлу IX об отправке в Кафу (современную Феодосию) морем отряда янычар из Трапезунда в ответ на набег русских и черкесов на Азов. Данное сообщение находит подтверждение в документах, связанных с возвращением князя Дмитрия в польско-литовское государство осенью 1561 года: в частности, и послании (листе) от Сигизмунда II Августа двоюродному брату героя нашего повествования князю Михаилу Александровичу, выступавшему посредником на переговорах об отъезде Д.И. Вишневецкому со службы у московского царя, от 5 сентября 1561 года говориться, о том, что князь Дмитрий «…пришолъ зъ земли Пятигорское на Днепръ…»[243], т. е. к границам Речи Посполитой он прибыл непосредственно с Северного Кавказа или Таманского полуострова, не заходя в пределы Московского государства. Таким образом, мы можем вполне резонно предполагать, что временем окончание «государьства» князя Д.И. Вишневецкого в Западной Черкессии (впрочем, как и всего периода московской службы) стали апрель-май 1561 года.

14 апреля он со своим отрядом — «каневскими черкасами» (т. е. с теми людьми, кто пришел вместе с ним на русскую службу в 1557 году) — был направлен вновь на Днепр «…недружбу делати царю Крымскому и королю Литовскому»[244]. Фактически, это означало, что ему предписывалось вести боевые действия в бывших владениях — Черкасском и Каневском поветах Великого княжества Литовского, чего он, естественно, сделать не смог. Это распоряжение, видимо, переполнило чашу терпения князя (не следует забывать факта предательства царя Ивана IV, передавшего туркам план войны в Северном Причерноморье за год до этого), и он решил прекратить службу Московскому государству и лично Ивану IV Васильевичу, бросив также на произвол судьбы свое «государьство в Черкассы».

Как свидетельствуют Лебедевская летопись, 31 июля 1561 года «…приехали ко царю и великому князю всеа Русии в Можаескъ (Можайск — О.К.) с Поля з Днепра. казаки Михалко Кириллов да Ромашка Ворыпаев и сказали, что князь Дмиреи Вишневецкой царю и великому князю изменил, отъехал с Поля з Днепра в Литву к Полскому королю со всеми своими людми, которые с ним были на Поле, а людеи его было триста человекъ. А приезжал до него на Днепр ис Киева брат его князь Михайло Вишневецкой да князь Дмитреи же Вишневецкой…»[245]. Сторонники князя «…взяли с собой в Литву казацкого московского атамана Водопьяна с его прибором, с польскими казаки, а казаков с ним было полтораста человек»[246].

Как мы видим, Д.И. Вишневецкий возвратился в Речь Посполитую не с пустыми руками: в условиях войны он увел от противника достаточно крупный по меркам того времени отряд в 400–500 человек, безусловно, пополнивших ряды войск польско-литовского государства. Тем самым он не только сорвал Московскому государству проведение военной кампании в среднем течении Днепра в 1561 году, но и на несколько лет полностью дезорганизавал весь его южный театр военных действий от предгорий Северного Кавказа до Днепра включительно. По крайней мере, никаких упоминаний о крупных военных усилиях со стороны Москвы в Среднем Поднепровье на протяжении первого периода Ливонской войны 1558–1583 гг. в известных нам письменных источниках мы не встречаем. Поэтому мы с полной уверенностью можем говорить, что уход князя Д.И. Вишневецкого с царской службы в 1561 году (а не 1562, как это утверждают некоторые исследователи[247]) явился не только дипломатическим, но и военно-стратегическим успехом польско-литовского государства в его вооруженной борьбе против Московского царства в те годы.

Причины ухода князя Д.И. Вишневецкого со службы московскому царю и возвращения в польско-литовское государство российские медиевисты трактуют по-разному: Е.Н. Кушева считала его «результатом польских усилий»[248], А.В. Виноградов расширяет их перечень, добавляя в их число «конфликты и противоречия с черкесскими князьями», которые привели к отказу родоплеменной аристократии адыгов и черкесов от «московской ориентации»; утрату Москвой влияния в ногайской Большой орде; обострение вооруженного противостояния между Речью Посполитой и Московским царством из-за Ливонии, что «исключало антикрымские действия со стороны Днепра»[249] (по сути, он намекает, хотя и не говорит прямо о том, князь с его приверженностью тактике «наступательной партизанской войны» в 1561 году в Московии оказался не у дел).

Мы же, солидаризируясь с мнением указанных выше авторов, считаем необходимым несколько расширить перечень причин, побудивших князя Д.И. Вишневецкого дезертировать в 1561 году с царской службы.

Во-первых, отправка князя на «государьство» в Западную Черкессию обернулась для него если не прекращением оказания Московским государством материальной и военно-технической помощи, то отказом царя от направления к нему отрядов русских служилых людей — военных профессионалов, являвшихся ядром объединенных с черкесами и ногаями сил, которые должны были «недружбу делать Крымскому царю», а воевать с кочевниками силами все тех же кочевников иной этнической принадлежности он не мог, да и не умел.

Во-вторых, несмотря на то, что жители современных князю Черкасс были потомками уроженцев Северного Кавказа, переселившимися в среднее Поднепровье в 40-е гг. XIV века, культурные традиции и менталитет представителей этих двух ветвей, имевший общий этнический корень, оказались настолько различными, что преодолеть этот психологический антагонизм им объективно не удалось, а поэтому мотивы сохранения автохтонтной идентичности для адыго-чересской аристократии в ее соперничестве за власть и влияние с князем Дмитрием были чрезвычайно актуальны.

В-третьих, нельзя сбрасывать со счетов и субъективного фактора личности самого князя Д.И. Вишневецкого: будучи харизматичным лидером, он, оставшись без поддержки московских властей и родоплеменной знати Западной Черкессии, оказался неспособен адаптироваться к окружающей его реальности, стать политиком и администратором среди чуждых ему по духу людей, забыть о лаврах полководца. Поэтому, когда к нему через двоюродных братьев князей Михаила и Константина Александровичей поступило предложение вернуться в Речь Посполитую, князь Дмитрий принял его в надежде хоть где-то вернуть себе почести и славу.

Однако главной причиной прекращения «государьства в Черкасах», а с ним и всей московской службы князя Д.И. Вишневецкого стала личная позиция царя Ивана IV Васильевича в отношении «южного направления» московской внешней политики в то время. В связи с расширением масштабов Ливонской войны был вынужден свернуть военную активность в Северном Причерноморье и предгорьях Северного Кавказа. Именно этим объясняется и факт информирования царскими гонцами коменданта гарнизона турецкой крепости Кафа (Феодосия) о военных планах князя Дмитрия в 1560 году, и прекращение направления к нему служилых людей из числа жильцов, детей боярских и стрельцов, ограничиваясь отправкой немногочисленных отрядов казаков, мало чем отличавшихся по боевых качествам и морали от своих противников — кочевников-степняков. Квинтэссенцию отношения русского монарха к действиям князя Вишневецкого на Тамани и Северном Кавказе должен был высказать московский посол в Крыму А.Ф. Нагой, отправленный туда в апреле 1563 года, которому предписывалось сообщить хану Девлет-Гирею I о уже состоявшемся его «выводе из Черкас» за то, что он «учал жити в черкасах не по наказу»[250], т. е. вступил в противоречие с царскими инструкциями о свертывании военной активности в регионе, за что и был назначен на днепровский театр военных действий.


Загрузка...