К моему удивлению, провожать нас утром к автобусу приехал Гюрге.
— Александр, не держи зла, — пожал он мне руку и всучил огромный пакет.
— Здесь покушать, вино, коньяк, здоровье поправить, — хмыкнул он. — Извинения. Ты, конечно, был в своём праве, защищал жену. Я этим… — изобразил неопределённый жест Гюрге. — Уже пояснил, как они плохо гостя приняли.
По нашей экскурсионной группе новость о вечерней драке уже разошлась. Ромка всем заинтересованным лицам успел рассказать, как «мы дядей милиционеров били». Нужно будет потом с ним отдельно побеседовать на эту тему, чтобы всем подряд не рассказывал. Насколько это у меня получится, не знаю, но дети быстро переключаются на другие события, забывая предыдущие.
На самом деле на тех идиотов я уже не злился. Дураков везде хватает, независимо от национального признака. Кавказ сейчас гостеприимное место. Я это на себе испытал в прошлой реальности. Жаль, нашей экскурсией не предусматривалась поездка к реке Сулак и Сулакскому каньону. Он, между прочим, глубже Большого каньона в США на несколько десятков метров. Когда плывёшь по водохранилищу, а вокруг всё выше и выше поднимаются скалы, то ощущения весьма волнительные. В мои прошлые студенческие годы доводилось бывать в тех местах. В высокогорном селении, где мы проходили практику, пленэр, экзотика была ещё та. Первое впечатление, правда, было ошеломляющее.
Никто из нашего курса в подобных поселениях ранее не бывал. Почти все были городскими жителями европейской части страны. А тут вдруг нас привезли в место, где глинобитные дома, отсутствует водопровод, ходят женщины, закутанные в национальные платки, и в кувшинах воду носят. Плюс минарет, мулла и население поголовно мусульманское. Не только мне, но и всем нашим студентам показалось, что мы оказались в прошлом лет на сто назад, а то и на все двести. Ага, попаданцы, блин. Хотя тогда такого слова не знали.
Провожатый провёл нас по всему селу Гимры, чтобы познакомить с жителями и показать где и что. Прошли мы мимо местного кладбища, аксакалов, словно сошедших с экрана фильма «Белое солнце пустыни», и вывернули на небольшую площадку с магазином. И тут — о-па! Надпись на торце дома — «Слава КПСС!» Во как! Сразу настроение поднялось. Дошла и сюда цивилизация.
Жители оказались действительно дружелюбными. Закармливали нас фруктами и очень обижались, если не съедали вынесенный тазик с персиками или абрикосами. О гостеприимстве жителей Кавказа я продолжил рассказывать Сашке.
Наша экскурсионная поездка завершилась в столице Дагестана Махачкале. Супруге город и Каспий не понравились.
— Волн нет, медузы мелкие, — пожаловалась она на море.
— Волны на Каспии бывают, но мы попали в такую погоду, — заверил её.
Про медуз я вообще не понял. Мне самому только художественный музей не приглянулся. Но больше всего напрягла гостиница, где мы остановились. Одна из девиц нашей группы не иначе позавидовала Сашкиной популярности и согласилась на интимное свидание с одним из местных парней.
Поясню, что такое гостиница советских времён. Это самое настоящее режимное заведение. Любые гости могут находиться в номере до одиннадцати вечера. А уж если гость противоположного пола, то администратор будет особенно бдить.
В первый же вечер в Махачкале мы стали свидетелями некрасивой сцены, когда в 23.00 администратор удаляла гостя из номера напротив. Вначале она долго и громко стучала. Затем воспользовалась своим ключом, пригласив мужчин с повязками ДНД на рукавах, что в очередной раз меня удивило. Никак администратору мало заплатили или вообще не дали «на лапу», что она такое рвение проявила.
— Как не стыдно, посторонний мужчина в номере! Я вам на работу напишу! — орала она на весь коридор так, что разбудила Ромку.
Предполагаю, что дама из номера хотела урегулировать вопрос денежно, но предложила не ту сумму.
— А полотенце! Что вы с ним делали? Это что за пятна? — продолжала песочить незадачливую туристку администратор.
Насчёт пятен и полотенец я уже был в курсе. Сашка показала, что здешний паркет, покрытый особой мастикой, окрасил наши подошвы в жёлтый цвет. Упавшее на пол полотенце приобретало тот же оттенок. И судя по услышанному, это являлось дополнительным источником дохода сотрудников гостиницы. На всякий случай я повесил все полотенца повыше.
Администратор наконец разобралась с туристской и её кавалером, и мы смогли спокойно уснуть. С утра, правда, была проведена тщательная проверка номеров и тех самых полотенец. На одном из наших обнаружилось жёлтое пятно и дама попыталась что-то сказать. В ответ я продемонстрировал вначале жёлтые подошвы ног свои и сына, а затем удостоверение. Это чтобы и мысли не возникло требовать у меня компенсацию за их сомнительные услуги.
Ромка же устал от путешествия в целом и мало на что реагировал, забрасывая вопросами, когда к дедушке домой поедем. Я ему пообещал, что вскоре вернёмся.
Москва встретила прохладным дождиком. Сашке я сразу сказал, что у меня дела и командировка.
— Давай меня и Рому в Валентиновку, — согласилась она. — Там Никулины обещали в июле подъехать.
Отцу на июль я оформил место в санаторий Крыма, но жена заверила, что справится на даче сама. Да и тёща обещала навестить. Мы ещё чемоданы не разобрали, как приехали родственники со стороны жены. Ромку затискали, поохали, разглядывая сувениры, и в целом остались довольны тем, как я о семье забочусь.
— Мама, я теперь разбираюсь в том, как можно по повязанному платку определить национальность женщины, — делилась Саша впечатлениями. — Если вот так, то это чеченка. Если по-другому перекинут край, то это аварская женщина. О! Я тебе кулон унцукульский купила.
Отцу я приобрёл солидную трость, выполненную теми же мастерами из Унцукуля и украшенную мельхиоровой насечкой. Вообще-то сувениров купили много. Сашке захотелось, а я не возражал. Ромка хотел было рассказать про плохих милиционеров, но я его прервал, отвлекая на историю катания по канатной дороге.
Владимиру Петровичу я отчитался о нашей поездке и заметил, что в конце девяностых той жизни, что я помнил, всё случилось бы иначе. Понятие «кавказский пленник» вскоре станет не пустым звуком.
— Хорошо, что у нас нет этих кавказских джигитов, — пробормотала Саша, упаковывая вещи в багажник авто.
Конечно, в Москве выходцев из кавказских республик проживало много, но не в таком количестве, как это будет лет через двадцать. Они ещё не наглеют, торгуют на рынке и хотя задаривают симпатичных женщин комплиментами, агрессивности в их действиях нет.
Отправив жену и сына на дачу, я возвратился снова на юг в Кисловодск. Багажа в этот раз имел не в пример больше. Здесь и этюдник, и сумка с дополнительными художественными материалами, и два больших подрамника с холстами, ну и чемодан с личными вещами. Во мне уже издали можно было увидеть творческую личность.
— Это нам художника-оформителя прислали? — радостно воскликнул на проходной охранник.
— Угу, — невнятно ответил я и, прислонив к стеночке холсты, выудил свои документы с направлением.
Подразумевалось, что договариваться с Машеровым на портрет я буду сам. Дядя Вова и так сделал всё что мог. Попасть в это элитное место даже в качестве сотрудника необычайно сложно. То, что я комитетский, роли не играло. Некий ответственный товарищ, занимавшийся моим размещением, так и сказал. Мол, чтобы меня здесь не было видно и слышно, а за пределы территории лучше не выходить.
Возражать я не стал. У меня в сумке полно грунтованных картонок. Посижу попишу цветочки-кустики разные. Но так, чтобы главный корпус госдачи был виден. Вообще-то в Кисловодске много чего интересного можно было изобразить, но я же не за этим сюда приехал, чтобы лермонтовскими местами или Провалом любоваться.
О том, что с Машеровым написание портрета не было согласовано, я местной обслуге намеренно не сказал. Зато от начальника охраны потребовал сопровождения вечером двадцать шестого числа к Машерову.
— Пётр Миронович, нам с вами нужно договориться о графике написания портрета, — сразу озадачил я его после короткого представления. — Пусть ваш помощник выдаст мне список процедур, я вставлю в него свои сеансы.
Далее толкнул краткую речь о портретах ветеранов, которые готовлю в преддверии знаменательной даты.
— Лёня, согласуй тут с товарищем часы, — не стал отказываться и возражать Машеров, перекинув все обязательства на своего подручного.
Особо довольным от перспектив написания портрета он не выглядел, но знал такое слово, как «надо», а уж если партия сказала, то… Петру Мироновичу и в голову не пришло, что в этом элитном месте может находиться кто-то без распоряжения сверху.
— У вас обаятельная улыбка, — заметил я на первом сеансе позирования уже на следующий день. — Давайте попробуем отобразить не сурового партизана, а душевного человека.
— Вы художник, вам и решать, — не стал возражать Пётр Миронович.
В этот день я привычно просвещал человека, далёкого от художества, о том, что делаю, для чего, используя много специфических терминов. Попутно прихвастнул, что мною был написан первый портрет Гагарина. И вообще я весь из себя молодец и талант, решивший по какой-то причине служить в КГБ.
Рекламная акция удалась на славу. Машеров заметно расслабился, похоже решил, что рисовать портреты таких людей как он поручают исключительно тем, кто связан с системой и проверен по всем каналам.
— Майор? — уточнил он. — Неплохо вы со своим художеством в звании поднялись, — снисходительно отметил Машеров.
И снова я заливался соловьём, теперь уже рассказывая, как мне позировал Андропов, ещё более успокаивая Петра Мироновича. Поскольку портрет был ветерана войны (пусть и не парадный), то вскоре мы перешли на обсуждение тех годов.
— «Дубняк» — такая у меня была боевая кличка среди партизан. Или, как принято говорить, позывной, — рассказывал Машеров те сведения, которые давно не являлись секретной информацией.
Ненавязчиво я поинтересовался, сколько бывших партизан сейчас поддерживают первого секретаря, и получил в ответ назидательную лекцию о боевом братстве. В этот день ничего такого, что планировал, я не говорил. Основной разговор был запланирован через день. Потому послушал о том, как в столице Белоруссии открыли метро и вообще уровень благосостояния народа повышается. Голос у Машерова был приятный, с лёгким акцентом на шипящих звуках.
— С чем это вы смешиваете свои краски? — принюхивался Машеров во время следующей встречи. — Скипидар?
— Я их смешиваю с моими мозгами, Пётр Миронович. Разрешите представиться — лучший аналитик отдела анализа и обработки информации на Лубянке.
Машеров на меня покосился, но позу не поменял, видимо решил, что это я снова хвастаюсь.
— Товарищи, поручившие мне встречу с вами, хотят донести некую информацию, — продолжил я. — С уверенностью в 99 % в марте 1985 года скончается Черненко. Кандидатов на роль главы государства не так много, и вы один из них.
— Александр Дмитриевич, мне не нравятся те разговоры, что вы затеяли, — прервал меня Машеров. — Это, знаете ли, каким-то заговором попахивает.
— Чистые факты и аналитика, — возразил я. — От вас ничего не требуется. Никаких бумаг и документов я не буду передавать. Всё, что вы услышите, можете забыть.
— Так зачем ломать комедию?! — начал уже злиться Машеров. — Я свою охрану позову.
— И всё же… — попытался я смягчить ситуацию. — Сейчас я изложу выводы наших аналитиков по делу, совсем вас не касающемуся. В скором времени вы сможете убедиться, что они верные, и возможно поменяете своё мнение.
Пётр Миронович повёл плечом, намекая, что я могу трындеть всё что угодно, и ему это безразлично.
— В Индии по приказу Индиры Ганди была проведена операция по ликвидации сикхских экстремистов. Это приведёт к тому, что на саму Индиру Ганди будет совершено покушение не позднее октября этого года, — сделав небольшую паузу, я продолжил: — К концу осени этого года ЦК коммунистической партии Китая одобрит программу экономических реформ. Ещё… с вероятностью в 70 % министр обороны Устинов скончается в декабре.
На этой фразе Машеров повернулся всем корпусом ко мне, позабыв, что вообще-то позирует.
— Позвольте, как это вы можете прогнозировать?
— Здоровье, стрессы, ответственная работа. Всё в сумме скажется.
— У КГБ в отделе аналитики господь Бог числится на полставки? — не поверил мне Пётр Миронович и сделал попытку встать, чтобы уйти.
— У вас будет возможность всё это проверить и узнать, — поспешил вставить я, судорожно вспоминая, что происходило летом 1984 года.
Как нарочно, ничего больше не припоминал. Многое я отмечал, когда событие уже происходило и изменить было нельзя. Повезло перед началом отпуска засечь информацию о том, что в Москву приехал из Венгрии некий Роберт Стейн. Встречался он с Алексеем Пажитновым на предмет договора о лицензии на игру «Тетрис».
В другой реальности Пажитнов просто-напросто подарил созданную им игру. Сейчас это ему не позволили сделать компетентные органы. Лицензия была оформлена по всем правилам права на собственность. Никто в СССР заниматься какими-то электронными игрушками не собирался, но аналитику я оформил и даже добавил, что американцы и британская Microsoft не упустят такую возможность заработать. Опять же, повторюсь, эти сведения на данный момент никого не заинтересовали.
Чтобы заполнить паузу, я и пересказал эту историю Машерову, добавив, какие перспективы по развитию игровой индустрии видит наш отдел. Незаметно увлёкся. Да и Пётр Миронович слушал уже заинтересованно. От политики я удалился в такие области фантастики, которой считалось сейчас все, что было связано с компьютерами, что и сам не заметил, как пролетело время. И только напоминание охранника, что товарищу Машерову пора на полдник, вернуло меня в реальность.
— Вы неплохой собеседник, — приподнялся с плетёного кресла мой натурщик, разминая рукой затёкшую шею. — Когда мы там с вами продолжаем рисоваться?
Кажется, я поступил правильно, не став сразу напирать и вываливать информацию по членам Политбюро и прочим закулисным играм в ЦК.
К нашей следующей встрече Машеров много обдумал и явно решил, что иметь в услужении аналитиков КГБ, через которых проходит много разной информации, не так уж и плохо. К тому же я не стремился передать какие-то компрометирующие фото или документы.
Пётр Миронович сам стал задавать те же вопросы, что мы обсуждали на встрече с Семичастным. Почему тот, а не иной кандидат? Пришлось пояснять, отчего мы пришли к определённым выводам.
— У меня, знаете ли, тоже здоровье не очень. Одна почка удалена, — напомнил Машеров.
— И тем не менее лет десять активной работы наши аналитики вам дают, — оптимистично заявил я то, в чём совсем не был уверен. — На настоящий момент в Политбюро нет ни одного человека, кто мог бы похвастаться отличной формой. Почти все прошли через войну и это сказалось на здоровье.
Всего у нас получилось пять сеансов написания портрета. Свою задачу по налаживанию связи с Петром Мироновичем я выполнил. И он, похоже, начал уже прикидывать, как будет набирать свою команду.
— Александр, а когда у вас следующее звание? Майор всё же не та величина, чтобы мог присмотреть вам место в своих запасах.
— В сентябре получаю подполковника, — заверил я, мысленно ликуя, что у Машерова появились подобные мысли.
В Москве мой отчёт полностью удовлетворил Владимира Петровича. Он за это время успел подобрать ещё нескольких ветеранов для моей портретной галереи. Честно говоря, я думал, что это будут некие товарищи из КГБ. Но генералу удалось уговорить ни много ни мало, а маршала, первого заместителя Министра обороны Сергея Леонидовича Соколова.
— Чего мне это стоило, и не спрашивай, — просветил дядя Вова. — Задачу ты знаешь: произвести хорошее впечатление. Так чтобы запомнился. Никакой аналитики и предсказаний ему не даёшь.
На самом деле мы не были уверены, что именно Соколов станет следующим Министром обороны после смерти Устинова. Какие-то изменения с моим появлением уже произошли. Исторический процесс, может, уже отклонился. Рассуждая логически, другого человека, кроме первого зама, поставить не могли, но всякое может случиться.
Каких-то особых симпатий к Соколову я не испытал. Пусть не он принимал решения, но именно Соколов возглавлял оперативную группу по вводу советских войск в Афганистан. За Афганистан кто-то получил свинцовый гроб, а Соколов звание маршала.
С первой же нашей встречи у него в кабинете я понял, что это ещё тот волчара. Написание портрета в «домашней обстановке» Соколов сразу отмёл.
— Я работаю с документами, вы в это время рисуете, — поставил он задачу.
— Очень неплохо, — засиял я радостной улыбкой. — На заднем плане обстановка кабинета. Часть стола и вы, поглощённый работой.
Что-то маршалу в моём предложении не понравилось и он потребовал «маленькую картинку». Несколько вариантов эскизов я предоставил через час. Соколов выбрал один и назначил следующий день для встречи.
— В среду после совещания с одиннадцати до половины первого. Затем у меня приём и не до ваших глупостей.
Что я лишний, видел и сам. Человек занят, а тут вместо нормальной работы приходилось терпеть не только постороннего в кабинете, но и сопутствующий запах.
Правда, человек существо тщеславное. А дослужившись до таких погон, Соколов приобрёл такую слабость. То, что стало вырисовываться на полотне, ему определённо приглянулось. Обстановку кабинета я писал вечером после восьми часов под пристальным вниманием адъютанта. Освещение было немного не то, но я надеялся поправить его на последних сеансах.
Чтобы уже совсем сократить время, попросил адъютанта попозировать. Погоны на кителе я поменяю, но мне нужен был натурщик на том месте, где сидел министр.
— Петров-Увахин, а вы известный художник, — выдал мне на третьем сеансе Сергей Леонидович.
В этот день он не столько занимался своими делами, как забрасывал меня вопросами, да ещё заковыристыми такими.
Через какое-то время я с удивлением понял, что как аналитик Соколов очень неплох. Напрямую он ни о чем не спросил, но определённые выводы сделал.
— К Дмитрию Фёдоровичу комитетские не смогли пробиться? — усмехнулся он, подразумевая, что написать портрет Устинова у меня не получилось.
— Да как бы и не рвался я, — заметил осторожно.
— И почему? — внимательный взгляд.
— Команды не было, — ушёл я от прямого ответа.
В общем, написание портрета этого хищника далось мне нелегко. Соколов точно понял, что с ним ведут какую-то игру. Меня подвели, но для чего, он не знал, поскольку не хватало фактов. Надеюсь, что с приходом к власти Машерова мы окажемся в одной лодке.
А у меня следующий на очереди в портретной галерее Ивашутин Пётр Иванович — начальник Главного разведывательного управления СССР.