С добрым утром, Ярушка!

НЕОБИТАЕМЫЙ ОСТРОВ

С добрым утром, моя Ярушка!

Сегодня я путешествовала по карте Чехословакии, отыскивая твой лагерь. По моим подсчётам, ты там уже восьмой день. Как хорошо, что лагерь в горах возле большого озера. Чехословакия — очень красивая страна, но особенно я люблю ваши горы, покрытые зелёными лесами, тёмно-синие спокойные озёра. Помнишь, как мы с тобой катались по Махову озеру? Наверное, теперь ты уже научилась грести?

Эх, Ярушка, знаешь, я иногда жалею, что стала взрослой. Поехала бы сейчас с ребятами в лагерь, посидела бы вечерком у костра!.. У меня за всю жизнь не было лучшего отдыха, чем в лагере, хотя последние годы я была вожатой, а у вожатых, сама знаешь, и утро и вечер — сплошные волнения. С вожатых всегда самый строгий спрос. Ведь комсомол доверяет им воспитание пионеров.

О лагере у меня остались хорошие воспоминания. Особенно о том, как мы жили на необитаемом острове. Представь себе, совсем недалеко от нашего лагеря.

А может быть, рассказать тебе об этом? Глядишь, и тебя потянет открывать неизведанные места. Ведь пионер — это, в сущности, разведчик, смелый открыватель. Да, да, не удивляйся, Ярка, на земле ещё много тайн. Уж как, казалось бы, изучена каждая страна, а в газетах то и дело сообщения: найден уголь, открыта нефть…

Наш остров правда открыл нам необычайную тайну. Мы не думали, что нам удастся разгадать её. Но ведь недаром говорят: «Кто ищет, тот всегда найдёт»…

О тайне острова я написала очерк для наших, советских ребят. Я описала всё, как было. А для тебя сейчас перевела его на чешский язык. Это была для меня не лёгкая работа, но я стараюсь не забыть чешский язык. Ты мне напиши, если найдёшь ошибки.

…Было раннее свежее утро. Солнце ещё не вставало. Над рекой плыли клочья ночного тумана. Лагерь спал. На дощатых мостках, провожая нас, стояли начальник лагеря Константин Васильевич и дежурный вожатый Коля Соколов.

— Ну, поехали!

Мы отвязали лодку, столкнули её с мокрого песка. Лодка кормой вперёд вышла из маленькой бухты, развернулась и быстро пошла по течению. Следом за ней устремилась лёгкая белая байдарка.

— Счастливо-о! — донёсся до нас Колин голос.

Лагерь быстро удалялся. Вот уже исчезли за песчаной косой деревянные мостки, слились в зелёное пятно берёзы на горе, растаяла в светлом небе высокая, тонкая мачта.

Гребцы налегали на вёсла. Вася, глядя вперёд, командовал рулевому:

— Лево руля! Ещё лево! Право!

Речка была мелкая, извилистая, то и дело просвечивали песчаные отмели. Байдарка легко проходила над ними, но, чтобы наша тяжёлая плоскодонка не села на мель, приходилось лавировать.

Мы плыли на необитаемый остров. Есть ещё такие острова на свете, и один из них, может быть самый маленький, находился неподалёку от лагеря на большом пустынном озере.

С той минуты, как стало известно про этот необитаемый остров, ребята потеряли покой. Ведь само слово «необитаемый» дышит таинственностью.

Никто из ребят даже мысли не допускал, что остров останется неисследованным. И, когда начальник лагеря решил послать экспедицию, восторгам не было конца. Одно только было затруднение: как из трёхсот ребят выбрать семерых. Это было нешуточное дело: тут можно нанести сразу двести девяносто три обиды.

Наш совет лагеря поступил просто: он предложил каждому отряду, кроме самых младших, выделить по одному человеку. Два места были даны обществу разведчиков природы, и одно — нашему спортколлективу «Маяк».

Отряды взялись за дело горячо. Они заставляли своих кандидатов состязаться в плавании, гребле. Помню я багряное зарево над берегом — это третий отряд развёл сразу двадцать пять костров (кто скорее). Помню длинную очередь у гладкоствольной сосны — на неё должен был взобраться каждый, кто хотел попасть на остров. Помню рассказы юных следопытов о следах и приметах на лесной тропе.

И вот в один прекрасный день на линейке выстроились семь человек — экипаж экспедиции, — и ребята дружно приветствовали их. Выбор сделан честно, обиженных не было.

Вот кто сидел в нашей лодке: Вася Куртышёв, спокойный и рассудительный мальчик, самый старший, он считался у нас капитаном; Слава Романов, розовощёкий, застенчивый, увлекающийся геологией; две девочки — Надя и Оля. Оля была грозным нападающим нашей волейбольной команды. У неё были сильные жёсткие ладони, вечно исцарапанные коленки. Рядом с хрупкой, тоненькой Наденькой она казалась особенно широкоплечей и крепкой.

— Давай я погребу, — предлагала она Пете Суслову, нашему художнику, сидевшему на вёслах.

— Как условились. До первого озера, — отвечал Петя.

На ящике с картошкой вертелся самый младший член нашей экспедиции Вова Пешкин, черноглазый, живой мальчишка, страстный коллекционер жуков. Он всё время вертелся, потому что хотел видеть сразу правый и левый берег.

Впереди нас на байдарке плыл Толя Кузнецов, отличный пловец и хороший разведчик.

В лодке всё говорило о доброй заботе наших друзей: и бамбуковые удилища — лучшие рыболовы отдали экспедиции свои снасти, и сачки из жёлтой и голубой марли — их сделали девочки, и красный флажок, который бодро развевался на носу, — его подарили ребята младшего отряда. А сама лодка, тёмно-зелёная, с белой надписью «Остров», блистала свежей краской — мальчики из баскетбольной команды заново просмолили и выкрасили её.

Озёр в этом краю было много. Они связаны между собой, и когда-то по ним ходили пароходы. Но, с тех пор как неподалёку проложили канал, озёра опустели. Мы проплыли одно пустынное озеро, второе и вошли в третье — здесь и находился наш остров.

Озеро было огромное. Мелкая рябь пробегала порой по его светлой глади. У берега, в прозрачной глубине, почти до самого дна были видны красные и жёлтые стебли кувшинок. Листья их, распластанные на воде, поднимались от ветра, как гребешки. Плотной, густой стеной тянулись бледно-зелёные, словно выцветшие на солнце, прибрежные камыши.

Толя поплыл на байдарке вперёд, чтобы найти среди камышей протоку для нашей плоскодонки.

Странное чувство охватило нас. Где-то здесь, совсем рядом, был необитаемый остров, и от этого тишина на озере казалась таинственной.

Мы прислушивались к каждому звуку. Вот всплеснула рыба, закуковала кукушка. Да полно, кукушка ли это?

Вдруг над озером, заставив нас вздрогнуть, раздался громкий крик.

— Земля! — кричал Толя Кузнецов.

Тотчас все оживились, застучали уключины, лодка вошла в камыши.

— Как в лесу, — сказала Наденька, дотрагиваясь рукой до шуршащего камыша. — И, глядите, вода зелёная.

Неожиданно прямо из коридора камышей к нам приблизился жёлтый обрывистый берег. По нему, словно змеи, извивались обнажённые корни деревьев.

— Земля! Ура! — закричали все разом.

Гребцы налегли на вёсла, чтобы с ходу врезаться в узкий песчаный мысок у берега. Но тут раздался треск, нас сильно качнуло, и лодка в трёх метрах от берега села на мель.

— А делается в таких случаях вот что! — сказал Витя.

Он поднял шест, лежавший в лодке (мы захватили его с собой, чтобы при ветре поставить парус), упёрся в дно и перескочил на мысок. Лодка сразу всплыла. Но теперь уже всем хотелось прыгать. Прыгнул Слава, прыгнула Оля. И Надя встала на нос лодки, взяла шест в руки:

— Ой, страшно!

— Ладно, сиди! — закричали мальчишки. — Мы сейчас подтянем лодку.

— Прыгай! — кричала Оля. — Честное слово, прыгнешь. Ну!

И Надя вдруг очутилась на берегу. Она и сама не поняла, как это шест перенёс её через воду.

— Я ещё никогда не прыгала с шестом, — смеялась она, невольно измеряя глазами расстояние от лодки до берега.

Мы поднялись на берег. Внизу, у жёлтого обрыва, на солнце играла вода, шуршал камыш, а здесь было тихо и сумрачно. Под высокими соснами во мху краснели веточки брусники. Они были похожи на маленькие яблони, усыпанные розовыми наливными яблочками. На кустах можжевельника темнели сизые тугие ягоды. По земле тянулись мохнатые ярко-зелёные стебли плауна с поднятыми вверх острыми колосками.

Всё здесь дышало покоем и тишиной. Таким мы и ожидали увидеть наш остров!

Под соснами росло множество грибов. Были тут молодые, крепкие грибки со стрелками хвои, приставшей к шляпкам, а были и большие, уже старые грибы, на хилых ножках. Видно, никто не собирал их. Ствол длинного дерева лежал на земле, весь покрытый мохом. Древесина у него была мягкая и рассыпалась жёлтой пылью.

С высокой ветки выглянула рыжая белка, с интересом посмотрела на ребят. Так любопытные соседи глядят на нового жильца, въезжающего в дом.

Звеня, пролетел какой-то жучок и тоже как будто покосился на нас: что за народ? А жаба, сидевшая под кустом, отпрыгнула в сторону и сердито зашлёпала в чащу. Она, видно, не любила заводить новые знакомства.

— Идёмте, идёмте скорей! — возбуждённо звал Вова. Ему не терпелось проникнуть в глубь острова.

— Ну, а лодки? Так и бросим всё? — спросил Вася. — Надо сначала лодки убрать.

Решили так: Толя, я и Оля пойдём отыскивать место для стоянки, Вася и Слава разгрузят лодки, а Вова, Петя и Наденька разожгут костёр и сварят обед, первый обед на острове.

Мы пошли.

Обычно в походах наш путь пересекали лесные тропинки или просёлочные дороги; до нас доносились гудки автомобилей и поездов; мы знали, что за лесом покажется на пригорке деревня, встретятся люди… А здесь мы шли, шли — и нигде не было ни тропинки, ни следа жилья.

Толя озабоченно делал засечки на деревьях и связывал пучками траву, чтобы не заблудиться. Он влезал на высокие сосны, осматривая местность.

Место для стоянки мы нашли отличное: на опушке леса, у прозрачного ручья с белыми камешками на дне.

На обратном пути мы находили вешки, сделанные Толей, «верстовые столбы», как называла их Оля.

— Давайте придумаем название острову, — предложил Толя.

Мы задумались, но, должно быть, ещё слишком мало знали остров, чтобы найти для него настоящее, хорошее название.

— Знаете что, ребята, — предложила я, — давайте пока никак не называть. Назовём в последний день, когда будем уезжать.

Так и решили…

Ребята на берегу уже ждали нас. Удивительно, как много открытий было сделано, пока мы были в разведке.

Слава видел блёстки слюды на крутом обрыве; в озере водятся щуки и сазаны; в коробке с сахаром оказались кем-то положенные конфеты; Вовка нашёл под деревом чью-то нору, а Надя — травы с тягучим и белым, как молоко, соком. Может быть, в нём содержится каучук?

— Стоп! — смеясь, сказала я. — А есть ли на нашем острове пшённая каша?

— Есть! — захлопотала Наденька возле котелков.

Какой у нас был обед! Самый лучший повар не придумает такого. Соль в белой раковине — солонке. Не хочешь, а потянешься к ней; корочка у каши запеклась, хрустит; на зелёных лопухах-тарелках горкой лежит розовая брусника, кружочки колбасы; банка со сливочным маслом обёрнута мокрой тряпкой — масло холодное, крепкое. В золе видны печёные яйца с жёлтой от огня скорлупой. А на деревянных палочках жарятся три маленькие рыбёшки — первый Васин улов.

— Завтра будет уха, — говорит Вася, поворачивая палочки над огнём.

Вова подсаживается ко мне.

— Нина, какие здесь жуки! — шепчет он.

Карманы его оттопыриваются от коробок. В них что-то звенит, жужжит, тикает, как часы.

После обеда мы разметали костёр, залили водой головешки и, взвалив на плечи наш груз, отправились к ручью, к месту нашей стоянки.

Ещё задолго до наступления сумерек вырос маленький городок: три палатки и шалаш — склад продуктов. Устали за день мы так, что даже ужина не варили. Поели холодного мяса и улеглись спать.

Я осталась у костра: нести первую вахту.

Когда, казалось, все уже уснули, я услышала за спиной сонный Надин голос:

— Нина, который час?

Я подвинулась к огню и посмотрела на часы. Было четверть одиннадцатого.

— А почему ты не спишь? — спросила я девочку.

Надя лежала, высунувшись из палатки, и глядела вверх, в тёмное, звёздное небо.

— Я гляжу на звёзды.

— А спать?

— Мы сговорились с Леночкой Семёновой смотреть вместе на одну звезду, — ответила Надя. — Она будет в лагере смотреть и думать обо мне, а я буду думать о ней. Мы подруги.

И Наденька долго не спала. В тишине слышно было, как журчит тёмный ручей, как постукивают, перекатываясь, мелкие камешки, чуть поскрипывая, мерно покачиваются высокие сосны, а звезда всё не всходила… И вдруг Наденька уснула. Она, наверное, и не заметила, как это случилось.

Лена в лагере, должно быть, ещё не спала. Ведь там, на материке, был самый обычный день. Ребята пили чай с булочками, играли в волейбол, спали в тихий час. Едва стемнело — там зажглось электричество, в спальнях ребят ждали мягкие постели. А попробовала бы эта Леночка, Надина подруга, и грести, и прыгать с шестом, и разводить костёр, и собирать хворост, и тащить тяжёлый рюкзак через лес, и стругать колышки для палаток, и натягивать брезент, как это делали сегодня наши ребята, пожалуй, и она тоже не дождалась бы восхода поздней звезды.

Шёл четвёртый день нашей жизни на острове. Вечером мы отправились на озеро купаться. Вдруг из лесу услышали громкий крик Толи:

— Стойте! Стойте! Стойте!

Мы остановились. Толя мчался к нам.

— Я нашёл пень, — сказал он подбегая.

Мы недоуменно переглянулись.

— Как вы не понимаете? — в свою очередь, удивился Толя. — Здесь были люди. Идёмте, посмотрите. Дерево срублено.

Так, на четвёртый день, накануне отъезда, начались наши волнения.

До этого жизнь шла спокойно. Было сделано много больших и малых открытий. У нас уже были образцы известкового туфа, слюды, синей юрской глины. Были собраны травы-красители и лекарственные — ромашка, валериана, колоски плауна, толокнянка. В Вовиной коллекции были представлены чуть ли не все жуки, населяющие остров. Петя составил топографическую карту.

Отчётливо пролегла тропинка от озера к ручью. Стол и две скамейки появились у сосны. У ручья, окружённого белыми камешками, уже который раз менялся наш «альбом следов». Мы поливали водой илистый кусочек берега, и Петя срисовывал следы птиц, прилетавших сюда напиться.

Вася заканчивал описание озера. Он вёл наблюдение над «озёрным барометром» — так он называл кувшинку (перед непогодой лепестки её закрывались), — над тёмными ёлочками элодеи, среди которых жило много водяных насекомых, и над удивительными водорослями, лежавшими на воде, как тонкие светлые лучи.

У Васи была тетрадка с надписью: «В непогожий день». Она начиналась с рассказа о комарах: как они появились из личинок, когда по озеру ходила большая волна, и как маленьких, слабых комариков захлестнуло и весь выводок погиб.

Уже была заполнена общая тетрадь — дневник экспедиции. В дневнике были описаны разные случаи из нашей жизни, вроде истории с Вовкой. Вовка поймал однажды крота и, чтобы крот не убежал, накрыл его котелком. Но, подняв котелок, увидел только кучку рыхлой земли. Крот исчез. По этому поводу была нарисована картинка: толстый самодовольный крот весело рассказывает маленьким кротятам историю своего спасения. Были там и другие истории. Остались только две последние страницы — для торжественного описания нашего отъезда.

Остров был исхожен вдоль и поперёк. Казалось, он не таит от нас никаких тайн. И вдруг этот пенёк…

Мы пошли за Толей. Пенёк стоял на краю поляны в окружении молодых ёлочек, маленький, неприметный. Гладкая его лысинка была не похожа на острые верхушки тех взъерошенных пеньков, которые оставались от деревьев, поваленных ветром.

— Вот тебе и необитаемый! — протянул Вовка.

Петя вздохнул. Дневник у него начинался торжественно: «Стук топора впервые нарушил тишину острова…»

А я подумала о том, что это интересная находка, и сказала:

— Вот говорят, по оторванной пуговице можно многое узнать. Давайте посмотрим, что нам расскажет пень.

— Как — расскажет? — удивился Вовка.

— Очень просто. Ведь рассказал же он Толе, что дерево не само упало, а его срубили. Ну вот как, по-вашему: куда делось срубленное дерево?

Тут уж все ребята с любопытством посмотрели на меня.

— Наверное, сожгли, — подумав, ответил Вася.

— Но тогда остался бы след костра, — быстро подхватил Толя.

— А может быть, они делали шалаш? — задумчиво проговорила Оля.

— На этом дереве, наверное, уплыли, — высказался Вовка. — Я читал в одной книге…

— Дерево росло далеко от берега, — перебил Толя. — Они срубили бы на берегу. Да и приплыли же они сюда на чём-то.

Мы задумались. Стоя над пеньком, мы как будто ждали, что он сейчас заговорит и расскажет нам, как тут всё было. Но ведь это только в сказках деревья разговаривают и смеются. Наш пенёк молчал.

Стемнело. Мы вернулись в лагерь, но весь вечер разговор неизменно возвращался к пеньку на поляне. Все строили свои догадки.

Когда я заикнулась об отъезде, ребята встревожились:

— Неужели мы завтра уедем? Константин Васильевич (начальник лагеря) сказал, что, если будет что-нибудь очень важное, мы можем задержаться до воскресенья. А сегодня только пятница.

Я согласилась:

— Ладно. Остаёмся.

Едва поднялось солнце, все уже были на ногах. После завтрака Толя отправился обследовать овраг, Вася и Коля — ручей, Слава — брусничную поляну, Оля и Вовка должны были прочесать лес, примыкавший к поляне, на которой был пенёк.

Я считала, что важным местом в поисках может оказаться овраг. Весенним половодьем туда могло снести щепки, бумажки или ещё что-нибудь, рассказывающее о людях, побывавших на нашем острове. Я помогала по хозяйству Наде, дежурившей в этот день. Мы с ней потом вместе пошли к оврагу.

На краю обрыва мы увидели Толю. Он что-то сосредоточенно разглядывал.

— Нина! Смотрите, что я нашёл!

Он держал в руках ржавую, закопчённую консервную банку. По краям в ней были пробиты две дырки, заменявшие, должно быть, ушки для ручки.

— Может быть, здесь ещё что-нибудь найдётся, — сказал Толя.

Мы стали искать. Овраг был длинный, узкий. Узкой дорожкой на дне лежали белые камешки. Склоны густо заросли кустами и травой. Раздвигая их, мы внимательно осматривали землю. Но, кроме обломанных веток и сухих листьев, ничего не увидели. Я решила наведаться к ручью, узнать, как там идут дела. В это время Толя раздвинул рукой пышные ветки куста, и нашим глазам открылся тёмный след костра. Три головешки лежали одна на другой.

Это открытие поразило нас. Мы безмолвно смотрели на чёрные головешки. Костёр в овраге… Почему именно в овраге, в этом глухом месте?

Понизив голос, Толя сказал:

— Они скрывались…

И тотчас нам представилась тёмная ночь и люди, освещённые неярким светом костра. Он был, должно быть, небольшой, этот костёр: люди боялись выдать себя. Кто они были? От кого скрывались?

— Может быть, партизаны?..

Да, это могло быть. Здесь шли бои.

Вот что значит искать. Мы сотни раз проходили вдоль ручья. Сотни раз видели тяжёлый серый камень, разделявший ручей на две струи. Он был в трёх шагах от нашего «альбома следов». Но только теперь ребята обнаружили за камнем своеобразную кладовую — в ней собиралось всё, что приносила вода. Ребята осторожно сдвинули камень. Быстрым потоком понеслись ветки, щепки, камешки, скопившиеся за ним. В прозрачной воде мелькнуло что-то тонкое, гибкое, похожее на маленькую змейку. Вася схватил эту змейку.

— Провод! — воскликнул он.

Скрученный из тонких проволочек, провод походил на кусок антенны. Значит, на острове когда-то были связисты?

На другой день к нашим трофеям прибавился ещё один. Толя нашёл на берегу палку. На гладком стволе её виднелись плоские круглые бугорки, похожие на мозоли: кто-то острым ножом срезал все ветки. Толя стал рассматривать палку. Нижний конец был обтрёпан. Значит, кто-то ходил, тяжело опираясь на неё. Должно быть, высокий человек — палка доходила Толе до груди. Кто это был… раненый, больной?

Постепенно мы представили себе историю людей, живших до нас на острове. Были они здесь несколько лет назад, осенью или поздним летом. Жили, очевидно, недолго, но и не один день. Скрывались. Кто-то из них был ранен или болен… Должно быть, у них было плохо с продуктами. На дне оврага, недалеко от костра, валялась куча желудей. Может быть, жёлуди были собраны для еды.

— Интересно, как они сюда перебрались? — спрашивал всех Толя.

— Видишь ли, — медленно отвечал Вася, — наверное, на острове их было немного…

Оля задумчиво смотрит, как прыгают искорки с ветки на ветку, как занимается хворост. Оля неразговорчивая. Но, когда она говорит, ребята прислушиваются к её словам. Это она предложила осмотреть ручей, это она заметила жёлуди.

В стороне от костра сидит Вовка.

— Они могли высадиться только ночью. — Глаза его блестят. Он как будто видит перед собой плывущую в камышах лодку, насторожённую ночную темь…

В эти вечера мы переносились в прошлое нашего островка и словно заново открывали его. Всё теперь для нас было иным, чем в первые дни.

Подошёл день отъезда. Мы уезжали рано, на рассвете. Из лёгкого тумана выплывали стволы деревьев. Даже птицы ещё спали.

Мы сложили палатки, связали спальные мешки.

Опустела полянка, где только что стоял наш лагерь!

Знакомой тропой пошли к озеру.

На обратном пути мы надумали заехать в ближайшую деревню и спросить там о партизанах. Может быть, известно, кто жил на острове.

— Ещё бы денёк пожить, — вздыхал Вовка, — мы бы и сами всё узнали.

— Эх, Вовка, — потрепала я его по кудрявой голове. — Ты пойми, что в памяти людей рассказы о героях оставляют более глубокий след, чем могут сохранить все леса и овраги: народ помнит их. В Прохоровке, я думаю, мы многое узнаем.

— Всё равно уезжать жалко…

Мы вышли к озеру, погрузились и медленно отплыли от берега.

— До свиданья, островок! Прощай! — крикнули мы.

И стало вдруг грустно. Маленький, затерянный среди озёр островок стал для нас близким, стал частью нашей большой родной земли.

— А мы его никак не назвали! — взволнованно проговорил Толя.

И Вася негромко ответил:

— Партизанский.

В Прохоровке в правлении колхоза мы застали старичка счетовода. Он выслушал нас, подумал, помолчал.

— Партизаны всюду были, — ответил он. — Где родная земля, там непременно был на её защите солдат или партизан.

— А я, пожалуй, знаю, про какой остров вы говорите, ребята, — вмешался в нашу беседу молодой паренёк, крутивший ручку телефона. Он оказался секретарём комитета комсомола. — Это, наверное, «пятачок», там Василий был. Ну-ка, что вы там нашли, покажите… Банку? Мало. А это что? Провод? Тоже там нашли?

Толя стал торопливо рассказывать, как мы нашли костёр в овраге, как открыли кладовую ручья, как пришли к убеждению, что жили на острове партизаны, что их было немного, что были они там осенью — в овраге рядом с банкой нашли жёлуди.

— Неужто жёлуди сохранились? Столько лет прошло! — удивился комсомолец. Он внимательно посмотрел на нас. — Но вы не ошиблись, ребята! — сказал он. — Это партизанский остров. Там был наш радист Василий Поздняков. Один. У Василия была рация, и он передавал партизанские донесения на Большую землю. Место это тихое, укрытое. Только два человека знали, что там наша рация, — начальник партизанского отряда и один рыбак. Этот рыбак по ночам выезжал на озеро, будто рыбачил, а на самом деле возил Василию донесения и продукты. Но однажды фашисты напали на партизанский отряд, рыбака убили, начальник был тяжело ранен. Связь с Василием прервалась. А время было горячее. Фашисты готовили наступление, по озеру шли транспорты со снарядами, пушками. Понял Василий: нельзя оставить нашу армию без сведений. Он сам стал вести разведку, прячась в камышах. А ночью передавал на фронт, сколько пароходов прошло, что везут.

Восемь дней он жил на острове. Питался травой, желудями. У него распухли ноги… Да что! Он вам сам всё расскажет. Вот приедет — спросите.

— Как — приедет? Где он? — заволновались мы.

— Поехал в город. Завтра, должно быть, вернётся. Я скажу ему, он придёт к вам в лагерь.

Так мы узнали о человеке, чьи следы мы искали на острове, о мужественном радисте с «пятачка»…

Вот показался и лагерь. Всё ясней видны зелёные берёзки на горе. Красный флаг развевается на высокой мачте. Навстречу нам с горы бегут ребята. Ещё бы! Вернулась экспедиция с необитаемого острова!

Кругом суматоха, смех. Вася выгружает вещи с лодки, и десятки рук по цепочке передают их на берег.

— Осторожно! Осторожно! Самый ценный груз! — кричит Толя.

Над толпой плывёт белая коробка из-под макарон. В ней лежит ржавая консервная банка, кусок провода и старый, совсем тёмный жёлудь.

Твоя Н.