С холодильником по Ирландии: «Гиннеса» много не бывает

Глава 17 Спасенный

Я спросил Ноэля, таксиста, почему он ответил на призыв радиостанции.

— Потому что ты отчаянный парень, и у тебя есть чувство юмора.

Полагаю, это две обязательные предпосылки того, чем я занимался.

Ноэль подписал холодильник размашистым почерком и оставил меня стоять с вытянутым пальцем прямо напротив дорожной развязки на краю шумной автострады. Снова зазвонил мобильный телефон. Я услышал выговор кокни:

— Эй, это Тони?

— Да, это Энди? — Я подумал, что это Энди из Банбега звонит узнать, как у меня дела.

— Нет, это Тони. Из службы спасения лебедей.

— Откуда?

— Если скажешь мне, где ты, я подъеду и подберу тебя.

Что, черт возьми, происходит? Похоже, англичанин по имени Тони принял меня за лебедя и собирался спасать.

— Я слышал тебя сегодня утром по радио, — объяснил Тони, — и подумал, что смогу подвезти, так что говори, где ты сейчас.

Я сказал, на что он ответил:

— Оставайся там, и я буду через десять минут. Высматривай маленький белый фургон с надписью «Служба спасения лебедей».

Трудно было представить себе более необычные обстоятельства: автостопщик, который стоит на обочине и надеется, что никто не остановится; чтобы наверняка никто не остановился, мне пришлось спрятать холодильник, иначе его слава могла заставить кого-нибудь затормозить, независимо от того, голосую я или нет. Я прислонил к холодильнику рюкзак и набросил сверху куртку. Я начал новую страницу в истории автостопа. Я принимал заказы.

Через двадцать минут я начал думать, что стал жертвой самого странного в мире телефонного мошенничества, но фургон «Службы спасения лебедей» все же появился, и я был спасен. Похоже, им было не важно, что я не лебедь. В тот день была облава, и ловили даже сбившихся с пути туристов.

— Далеко едешь? — спросил я Тони.

— Я никуда не еду, я просто довезу тебя до горта.

— Что значит, ты никуда не едешь?

— Я никуда не еду. Я нарочно предложил тебя отвезти — ну, знаешь, чтобы протянуть руку помощи. Я довезу тебя до Горта, это где-то в часе езды отсюда.

Поведение англичан, с которыми мне доводилось сталкиваться, осложняло доказательство теории о том, что причина текущего успеха моего путешествия — сумасбродность ирландцев. Один англичанин провел все утро на телефоне, пытаясь вызвать вертолет, чтобы доставить меня на остров, когда всего в нескольких метрах от его гостиницы отплывала лодка, а второй совершает двухчасовую поездку в оба конца, просто чтобы протянуть руку помощи. Пожалуй, эксцентричным было поведение не ирландцев, а моих соотечественников. Однако и Энди, и Тони питали искреннюю любовь к ирландскому образу жизни.

— Я провел большую часть жизни в Хэмптон-Корте, — объяснил Тони, — но мне нравится здесь. Здесь ты живешь по-настоящему. А в Англии ты существуешь.

Думаю, будет справедливо отметить, что Тони на самом деле, не так уж ко мне спешил. Тот факт, что он мог позволить себе это филантропическое путешествие, позволял предположить, что в районе Голуэя мало лебедей, которых надо спасать. Не странно ли сидеть у телефона в ожидании звонка о том, что какой-то лебедь в опасности? Было бы у него больше работы, если бы он не ограничивался одними лебедями? Мне стало жутко интересно, что бы он ответил, если бы получил звонок с сообщением о раненой утке.

— О, простите, вы ошиблись номером — мы служба спасения лебедей. А вам нужно спасти утку, так что, если подождете, я дам вам правильный номер.

Тони высадил меня на дороге в конце унылой и глухой главной улицы Горта. Большая часть проезжающего транспорта, видимо, была местной, и я начал чувствовать себя лебедем, которого, в общем-то, и не спасли, а просто подобрали и перевезли на другой, менее полезный для здоровья пруд. Горт не был таким уж ужасным, но точно не впечатлял. Горт. Название очень подходило. Я приготовился к неизбежности долгого ожидания.

Вскоре ко мне подошел улыбающийся беззубый пьяница.

— Ой, да ты же Человек-с-Холодильником! — гаркнул он.

Снова английский акцент. Он глотнул сидра из банки и показал мне другую банку в сумке.

— Тяпнешь?

— Нет, спасибо, я стараюсь не пить до обеда.

— Я тоже, но у меня сломана челюсть.

Я вспомнил слова Джерри Райана: «Надо будет как-нибудь самому использовать такой предлог».

— Меня зовут Иэн, а тебя? — продолжил он знакомство.

— Тони.

— И куда направляешься?.

— Эннистимон.

Он многозначительно ткнул пальцем мне за спину и сказал:

— Дай мне пять минут.

Еще одна бронь? Если так, и если этот парень — водитель, который побежал за своей машиной, мне придется придумать, как бы отказаться повежливее. Это будет непросто, но придется.

Через пять минут на узкой улочке появилась разбитая колымага. Внутри я увидел четверых, одним из которых был мой беззубый приятель, сидящий на заднем сиденье и сияющий от счастья. Он опустил окно и прокричал:

— Запрыгивай! Мы довезем тебя до Эннистимона.

Приглашение требовалось тщательно обдумать, а у меня не было времени, поэтому я обдумал его быстро и решил рискнуть. В конце концов меня успокоило то, что у водителя не было в руке банки с сидром, зато зубов было значительно больше, чем у Иэна. Знаю-знаю, мимолетный обзор полного комплекта зубов, безусловно, не является надежным и проверенным способом подтверждением водительских навыков, но я посчитал, что в экстренных случаях это вполне разумный метод.

Я втиснулся на заднее сиденье к Иэну и маленькому ребенку, а холодильник бесцеремонно бросили в багажник. Мы сидели в старой «тойоте карине», которая являлась колесной версией лица Иэна — страшная, беззубая, но все еще бодренькая. По сравнению с ней машина Антуанетты казалась новинкой.

Я оказался в компании путешественников. Иэн был ветераном дорог с двадцатилетним стажем, тогда как Нил, Вики и их маленький сын были относительными новичками в этом сообществе. Однако им нравилось, и они предпочитали дом на колесах особняку в Шеффилде. Мы разговаривали об их образе жизни, который казался весьма приятным, хотя и основывался на мнении, что все остальные должны его спонсировать.

— Чем вы зарабатываете на жизнь? — спросил я.

И получил два одновременных ответа — «Справляемся» от Иэна и «Не спрашивай» от Нила. Мне больше понравился ответ Иэна, поскольку он вызывал менее зловещие ассоциации. «Не спрашивай» же оставлял вероятность того, что они зарабатывали деньги на продаже туристов в рабство. Я сменил тему.

— И где сейчас ваша база? — спросил я, выразившись неудачно, будто они служили в ВВС.

— Прямо в центре Баррена, — ответил Иэн.

Название показалось знакомым. Я что-то такое читал.

Сто квадратных миль узорчатого серого известняка, сформированных воздействием холода, дождя и ветра. Геодезист Кромвеля в 1640-х годах описал это место как «дикий край, в котором нет ни достаточного количества воды, чтобы утопить человека, ни деревьев, чтобы его повесить, ни почвы, чтобы его похоронить». Заключение, которое довольно хорошо раскрывало главную цель походов Кромвеля в Ирландию.

— А Баррен сейчас где-то рядом? — невежественно поинтересовался я.

— Прямо к востоку от нас, — сказала Вики. — Ты же приехал из Голуэя и направляешься в Эннистимон?

— Да.

— Ну, тогда ты бы проехал сквозь него, если бы продолжал путь вдоль побережья, а не ехал через Горт.

Старая добрая лебединая служба спасения. Меня избавили от посещения одного из мировых геологических чудес, которое, как рассказывали, напоминает поверхность Луны. Вместо этого я посмотрел Горт. Что ж, будет о чем рассказать внукам.

Пэдди, гринкипер местного поля для игры в гольф, был моим последним спасителем. Когда он остановился, выяснилось: он решил, что я купил холодильник в городе и везу его домой. Готовность помочь со стороны тех, кто не знал, кто я такой, ибо не слушал радио, обнадеживала. Она доказывала, что со своей задачей я мог бы справиться и без помощи средств массовой информации, хотя не факт, что это было бы так весело. Из машины я позвонил Тони и Норе и договорился встретиться с Тони в пабе под названием «Дэйлиз» на главной улице Эннистимона.

В Эннистимоне я почувствовал себя в самом центре неиспорченной ирландской глубинки. Это было милое местечко с разноцветными фасадами магазинов и изобилием маленьких баров, причем для своих, а не на потребу туристов. Я окинул взглядом главную улицу и насчитал более двадцати пабов. Позже я узнал, что когда-то их было сорок два, и все в основном обслуживали посетителей скотного рынка, который увеличивал население городка во много раз.

Я нашел крошечный «Дэйлиз» рядом еще с двумя — «Дэворенз» и «Пи Бэглиз». Я заметил, что «Пи Бэглиз» закрыт, и предположил, что он пал жертвой жестокой конкуренции. Я зашел в «Дэйлиз», и ко мне повернулись головы удивленных посетителей. Лишь в одном взгляде не было удивления. Во взгляде Тони.

— А, смотрите-ка! Придурок пожаловал! — объявил он.

Мне налили пива, а холодильник подняли на почетное место на соседнем барном стуле, и всем новоприбывшим он показался бы еще одним завсегдатаем. Тони сказал, что должен забрать дочь из школы и что, когда вернется, устроит мне экскурсию по местным достопримечательностям.

Я заметил, что человек с седыми волосами и такой же бородой с интересом изучает холодильник, медленно потягивая пиво. Через несколько минут мы встретились взглядами, и он кивнул мне, указав на холодильник, восседающий на барном стуле.

— Здорово видеть такое в необычном окружении.

Мне понравилась взвешенная осторожность его замечания, резко контрастирующая с обычно шумной реакцией, которую вызывал холодильник. Я встал и присоединился к нему.

Его звали Уилли Дэйли, и он был владельцем паба. Через несколько минут разговора я узнал, что, возможно, он заслужил небольшой отдых, потому что владел фермой, организовывал верховые прогулки на пони, у него были паб, ресторан и семеро детей.

Будто этого мало, чтобы себя занять, в сентябре он становился главным сватом на фестивале сватовства в Лисдунварне. Он рассказал мне, что этот праздник зародился в начала века, когда многие фермеры из соседних графств стали стекаться в город на «целительные воды» минеральных источников. Они вечно болтали о своих сыновьях и дочерях, оставшихся на фермах, и так родилась традиция сводить молодых людей вместе. Раньше в сельской Ирландии познакомиться с кем-то, живущим далее нескольких миль, было непросто, а кровосмесительные браки стали приносить потомство, единственное достоинство которого состояло в умении махать руками пролетавшим самолетам. Поэтому любые способы, которые облегчили бы знакомство с кем-нибудь, у кого другая фамилия и иная форма носа, только приветствовались. В наши дни в этом фестивале стали принимать участие и представители других стран. Множество мужчин и женщин приезжают из Америки или с Филиппин в поисках подходящего партнера или спутника жизни. По словам Уилли, многие американки среднего возраста, которые, возможно, не раз побывали замужем и финансово состоятельны, приезжают с надеждой влюбиться в ирландца в грязной одежде и с плохими зубами, ведь тот умеет наигрывать разные мелодии на свистульке и много пьет.

— Они же не всерьез ищут человека с плохими зубами?

— Очень даже всерьез. Отличительная черта ирландца, с американской точки зрения, — неважное состояние зубов. В Америке мужчины доживают до шестидесяти, семидесяти, или восьмидесяти, и их зубы слишком хороши для остальных частей тела. Как-то я познакомил женщину с мужчиной, у которого был всего один зуб, и она осталась в восторге.

«По крайней мере, он — его собственный», — сказала она.

Вот где должен проводить каждый сентябрь скиталец Иэн!

— Многие из этих женщин успешны, — продолжал Уилли, — Может быть, они найдут мужчину, который не был с женщиной уже много-много лет. Может, они могут предложить любовь, которой не пользовались двадцать или тридцать лет.

Первая брачная ночь у этих ребят обещает быть интересной.

— Ты не мог бы свести с кем-нибудь мой холодильник? — вежливо спросил я.

Он рассмеялся.

— О, сейчас это выше моих возможностей.

Ну, только подумайте! И он называет себя сватом…

Когда мы с Тони отправились на экскурсию, я узнал, что есть два варианта написания названия «Эннистимон» и что местные власти не смогли принять окончательного решения по этому вопросу. Правила написания зависели от того, приезжали вы в город или выезжали из него. При въезде вас приветствовал знак «Эннистимон», однако на выезде из города значилось перечеркнутое «Эннестимон». Абсолютно неуместный компромисс и жульничество.

В программу экскурсии входили потрясающие утесы Мохер, деревня Дулин, сама Лисдунварна и коптильня Баррен, где работала невестка Тони. Эта энергичная женщина настояла на том, чтобы я посмотрел видео, которое обычно демонстрировали туристам, о копчении лосося. Я терпеливо просидел весь сеанс, несмотря на полное отсутствие интереса (никогда не думал, что буду удостоен возможности наблюдать процесс копчения лосося в порядке признания моего особого социального статуса), а потом меня наградили доброй порцией готового продукта на вынос. Смешно, но у меня не было возможности сохранить его свежим, несмотря на то, что я путешествовал по стране с холодильником.

За исключением женщины, которая работала в баре, вечерняя аудитория «Кулиз» была исключительно мужской, и я оказался самым молодым с некоторым преимуществом. В дальнем конце бара один парень довольно неплохо играл на банджо, а менее умелый пианист пытался ему аккомпанировать. Когда мы с Тони вошли, Местный Выпивоха прокричал:

— Привет, Тони, иди возьми свой ящик!

Сначала я подумал, что это мне предложили пойти и принести холодильник, но другой Тони бросился к своей машине. Я улыбнулся присутствующим, пытаясь показать, что знаю, что такое «ящик» и почему он мог понадобиться в подобных обстоятельствах. Выпивоха, изо всех сил пытаясь сфокусировать на мне налитые кровью глаза, положил руку на мое плечо в знак дружбы, что, по счастливой случайности, вдобавок удержало его от падения. Зачем-то он объяснил:

— Он ушел за своим ящиком.

Да, подумал я, существует большая вероятность того, что к концу вечера этот приятель туда и сыграет.

Тони вернулся с аккордеоном, из ниоткуда материализовались музыканты и инструменты. Местный Выпивоха внезапно вытащил из кармана пару ложек и забренчал на них с величайшим мастерством и ловкостью. Кроме способности заказать выпить, это, должно быть, был единственный его дар. Я всегда думал, что игра на ложках — развлечение исключительно для смеха, но в правильных руках они превращались в настоящий ударный инструмент. Квартет превратился в квинтет, когда зашел Уилли Дэйли со своим бойраном (чем-то похожим на бубен, по которому надо колотить палкой) и присоединился к веселой группе. У него, должно быть, имелось внутри устройство, которое инстинктивно угадывало, когда начинается концерт.

То, что последовало потом, принесло мне огромное удовольствие. Это была национальная ирландская музыка, которую я надеялся увидеть и услышать, спонтанная, душевная и не для туристов. Сидя с кружкой в руке, наслаждаясь джигами и рилами, я видел радость на лицах музыкантов и зрителей, которые притопывали ногами и весело хлопали. Музыка приносила радость. Никакой платы или требований по длительности выступления. Просто играй, пока тебе нравится. Это было самовыражение, а не выступление. Кто-то начинал наигрывать мелодию, а остальные тут же прислушивались и присоединялись, когда чувствовали подходящий миг. До последнего такта мелодию играли с удовольствием всем ансамблем. Благодаря этому каждая песня завершалась самым громким крещендо, на которое только были способны оркестранты.

Банджо выглядело неуместно, но и его встретили с радушием, которое оказывают блудным сыновьям. Огромный живот музыканта свисал над ремнем, который, казалось, чудом выдерживал напряжение. Если ремень порвется, живот точно перевесит, и парень рухнет. Для изношенного ремня — слишком большая ответственность.

Он играл с Тони, признав в нем совершенного аккордеониста, и они улыбались друг другу с обоюдным восхищением. Не слишком талантливый гитарист брал то верные, то неверные аккорды в одинаковом количестве. Однако, пускай порой он и портил общее звучание, он не получал ни замечаний, ни недовольных взглядов, и с ним обращались как с талантливейшим музыкантом.

А где-то через час началось пение без аккомпанемента. То есть — каждый исполнитель закрывал глаза и дарил свой коронный номер многоуважаемой публике, которая высказывала замечания по поводу слов в конце каждой песни. Песни исполняли по очереди, как в английском пабе обмениваются шутками. Кто-то терпеливо ждал, желая показать свои таланты, из других песни приходилось вытягивать силой. Главное, что те, кого приходилось поощрять, пели лучше, но никакого намека на конкуренцию не было, и каждый певец, хороший или плохой, получал свою долю признания. Я ломал голову над тем, какую песню я мог бы спеть, если меня попросят, однако, к счастью, этой чести меня не удостоили. Про себя я подумал, что надо придумать что-нибудь для таких случаев, потому что мне нравился этот подход к пению — закрываешь глаза и горланишь от всей души. Этот стиль, похоже, был специально подобран для нетрезвой публики, но Тони доказал, что напиваться не обязательно, потому что его вклад после всего лишь четырех газировок был в тот вечер одним из самых искренних и душевных.

Тони продолжал петь и в машине, пока развозил нас по домам. В песне была строчка: «Я встретил путника, он был красив и высок», и на мгновение я подумал, что это обо мне, но прислушался повнимательнее — и разочаровался: ни одного упоминания о холодильнике. Выходит, я еще не стал народным героем.

На следующее утро мне пришлось кое о чем упомянуть. Я удивился, что Тони ничего не сказал, а уехать, не подняв этот вопрос, я не мог.

— Ты по-прежнему готов нырять с холодильником?

— Ну, я понял, что мы не сможем поднять эту штуковину со дна, когда она наполнится водой. Нам нужны воздушные подушки, а у меня их нет.

Черт, у меня тоже их не было.

— Ничего, все равно никто не поверил бы, что мы это сделали, — сказал я.

— Прости. Если хочешь, можем посадить холодильник на пони Уилли Дэйли и устроить ему верховую прогулку.

Честное слово, этот неодушевленный предмет получал больше предложений, чем я.

— Думаю, пони испугается. Пусть лучше ловит машины.

Когда Нора высадила меня в неприветливом районе, где были одни коттеджи в аренду, у дороги из Лахинча в Килраш, я не имел ни малейшего понятия, куда я еду. До этого мгновения я всегда знал, по крайней мере, направление, даже если причина посещения того или иного места была не слишком убедительной, например, случайно оброненные слова о приятном пабе. Однако на сей раз у меня не было никаких идей. Я собирался просто подождать и увидеть, что же произойдет.

Никто не мог предвидеть такого.