С холодильником по Ирландии: «Гиннеса» много не бывает

Глава 2 Принц и кокос

Конечно, вопрос, заданный мною Найджелу, был немного жесток, но смех, который он вызвал, меня оправдал. (По крайней мере, в моей книге.) Найджел даже посмеялся со всеми, ведь прошло достаточно времени с того кошмара 1984 года. И, несмотря на то, что я пошутил на эту тему, на самом деле я считал, что Найджел воплощал собой первоклассный подход к жизни. Мне понравилась идея сделать все возможное, чтобы свести к минимуму вероятность произнести в старости «если бы только».

Скрытый смысл моего вопроса (если принять, что он там был) состоял в том, чтобы показать, что «если бы только» неизбежны, это неотъемлемая часть жизни. Если бы только тот самолет не упал, если бы только тот вулкан не взорвался, если бы только я не наступил в собачьи какашки. А идея в том, чтобы быть хозяевами своей жизни в той степени, в которой нам это доступно, и принимать все превратности судьбы с иронической улыбкой. Мы не должны упускать свой шанс. Только дурак пройдет мимо тех великолепных возможностей, которые предлагает ему жизнь. И именно так я оказался в супермаркете электроники в поисках холодильника тоже мои, на рынке есть поразительные модели!

Даррен был чрезвычайно внимателен. Я знал, что его зовут Даррен, потому что на его бейдже было написано «Даррен», а ниже — «Я здесь, чтобы вам помочь». Ему, должно быть, было около двадцати, а то и меньше, и он нервно потел. Галстук на нем был завязан неаккуратно и надет с явным нежеланием. Форма компании — голубой свитер и брюки в тон — едва ли говорила о корпоративном успехе, если принять за образец Даррена. Для него «стиль» был просто словом в словаре между «сопение» и «ступор». Весь его вид говорил о том, что он работает здесь не потому, что среди всех остальных он гений, когда дело касается продажи электротоваров, а потому что за это его ждет невероятно мизерное почасовое жалование.

Мы рассматривали холодильники. Белая масса занимала весь угол супермаркета. Кто сказал, что выбор — это хорошо? Столь широкий выбор никак не мог сделать жизнь проще, он только мог, можете быть уверены, превратить жизнь Даррена в жуткий кошмар.

— Что именно вы ищете? — тихо спросил он.

В том-то и проблема. Что требуется от холодильника? И нельзя просто ответить:

— Ну, я ищу такой, чтобы охлаждал продукты.

Какие еще соображения? Это ведь не то, что покупать машину? Я не могу выразить пожелание об автоматической коробке передач или гидроусилителе руля или обсудить цвет. Все холодильники в этом магазине были белыми. Девственно белыми. Поэтому, отказавшись от непринужденного ответа, вроде «Знаете, Даррен, я ищу светло-голубой», я попробовал так:

— Какая у вас самая легкая модель?

Даррен побледнел. Пройденный им краткий тренинг никак не мог подготовить его к такому вопросу.

— Самая легкая?

— Да, легкая.

— Но… Вы собираетесь его часто двигать?

— Да, можно и так сказать.

В тот день я ничего не купил. Даррен тут ни при чем. На самом деле его демонстративное невежество в области «всех этих холодильников» вызвало во мне большую симпатию к этому парню. Мне не хотелось бы слушать технические термины — требовались именно те фразы, которыми мы обменялись с Дарреном.

Тони: — О, а этот на пятьдесят фунтов дороже, он, наверное, лучше.

Даррен: — Да, наверное.

Даррен считал, что клиент всегда прав. Соответственно для него это означало, что сам он практически всегда неправ. Но я ничего не купил, потому что не хотел, чтобы меня заманили ширпотребом, который бедные продавцы обязаны втюхать. Убедив вас совершить покупку рассказами о том, какой это практичный и надежный товар, они приступают к уговорам подписать гарантию, утверждая, какой это непрактичный и ненадежный товар. Продавцам непросто преуспеть, и мне не хотелось, чтобы Даррен даже начинал. Я слишком ему симпатизировал.

Кроме того, до того, как что-то покупать, я хотел обсудить этот вопрос с Кевином. Я хотел купить маленький холодильник, который бы не превышал размерами двух квадратных футов, потому что такой холодильник можно положить на заднее сиденье седана, что значительно увеличило бы мои шансы поймать машину. Что ж, тот автостопщик, образ которого стоял у меня перед глазами все эти годы, имел мужество предпринять свою авантюру с крупным холодильником, у которого сверху была морозильная камера, но есть вероятность, что он просто катил его по дороге и не собирался совершать путешествие такого размаха, как мое.

Переговоры прошли проще, чем я ожидал. Как выяснилось, Кевин даже не мог себе представить, что я окажусь и начну все планировать, так что он с легкостью согласился мне помочь. На самом деле, как и ожидалось, в отношении исхода спора он был уверен в своей правоте.

— Размер не имеет значения, — хмыкнул он.

Лично я так никогда не считал. Насколько я могу судить, люди, которые говорят, что размер не имеет значения, недостаточно широко мыслят, чтобы признать свою неправоту. Кевин назвал одно условие. Бросив взгляд на карту, он настоял на том, чтобы мое путешествие включало поездку на остров Тори на крайнем северо-западе Ирландии, на остров Кейп-Клир на крайнем юго-западе и в Уэксфорд на самом юге. В остальном я мог выбирать любой маршрут, который показался бы мне подходящим, учитывая, что я должен был передвигаться автостопом. С холодильником. Мне даже разрешили проехать на автобусе первые несколько миль от Дублина и приняли мои доводы по поводу того, что Северная Ирландия должна быть исключена, так как там у меня налицо все шансы быть принятым за террориста с бомбой в холодильнике. Непросто определить цену пари, ради которого стоит рисковать своей жизнью, но, по-моему, 100 фунтов — маловато.

Было бы глупо отправляться в подобное путешествие без тщательно продуманного плана, однако, учитывая всю странность этого мероприятия, даже небольшая подготовка лишила бы предстоящее событие духа приключений. Поэтому я подумал, что лучшее, что я могу сделать за неделю до начала поездки, — перекрыть доступ в свой разум реальности, которая меня ждала. Несмотря на то, что я много говорил об этом путешествии и услышал немало добрых слов от друзей и коллег, которые испытывали мучительное восхищение тем, что им казалось романтической причудой, когда дело доходило до изучения основ логистики, я быстро находил другие, более интересные занятия. Я вел себя как любой приличный школьник: собирался сесть за сочинение лишь вечером накануне сдачи, чтобы в итоге оно получилось сырым и неаккуратным, но достаточно грамотным, чтобы не завалиться. По крайней мере, я на это надеялся.

Я решил, что хотел бы совершить свое путешествие в мае, когда, по моим прикидкам, в Ирландии будет сухо и тепло, а туристов еще мало. Мы с агентом подобрали подходящую дату для вылета. Меня просили о шестиминутном выступлении на гала-концерте для принца в Оперном театре в Манчестере. План был таков: выступить перед его королевским высочеством принцем Уэльским и двумя тысячами зрителей на одном из самых звездных и зрелищных событий года, а на следующее утро свалить в Ирландию и стоять на обочине в обнимку с холодильником. Если все пройдет по плану, будет неплохо. На ум пришли философские беседы, торжественность, сыр и бред, только немного в другом порядке.

За два дня до поездки, вместо того чтобы сосредоточиться на подготовке к выступлению на королевском гала-концерте, которое могло бы значительно улучшить мою карьеру, я стал переживать по поводу того, что меня ожидало после. Мое воображение работало сверхурочно, рисуя картинки мрачных мокрых обочин и бессердечных водителей. Я был близок к чему-то вроде паники.

То, что в пабе показалось шуткой, постепенно становилось реальностью. В один прекрасный момент я начал звонить с просьбами о том, чтобы друг моего друга купил для меня в Дублине холодильник, изучать разные типы тележек, чтобы выбрать ту, которая лучше всего подойдет для ежедневных перемещений, и досконально изучать карту Ирландии, пытаясь решить, ехать по или против часовой стрелки. Мне было страшно. Я боялся, что меня ждет большой позор. Я уже переживал когда-то сильное смущение — а кого минула чаша сия? — но мне казалось, что я рискую очень крупно опозориться, так, что это могло оставить шрам на душе и привести к бессоннице.

Когда мне было лет десять, я часто ходил с отцом смотреть на игры футбольного клуба «Брайтон энд Хоув Альбион», и на каждом домашнем матче мы стояли на восточной трибуне. Обычно я стоял на ящике, и все происходящее приводило меня в трепет. Меня завораживал не только футбол (в конце концов это был «Брайтон энд Хоув Альбион»), но и вся атмосфера, выкрикивание речевок, ритуальная демонстрация цветов команды и грохот трещоток. Особенно трещотки. Не думаю, что сейчас их можно увидеть или услышать, похоже, они вышли из моды, но тогда среди фанатов было модно всю дорогу вертеть деревянную трещотку.

Как-то на Рождество мне подарили игрушечный автомат. Когда я нажимал на курок, он издавал точно такой же звук, что и трещотка. Я решил, что возьму его в следующий раз на домашний матч и буду трещать, как все остальные «трещоточники». Даже не знаю почему, но мне жутко этого хотелось, и когда мы с папой отправились в пешую двадцатиминутную прогулку на стадион, я держал в руках игрушечный автомат. Не успели мы дойти до турникетов, как ребята намного старше меня увидели автомат и подняли руки вверх с криками: «Не стреляй! Не стреляй!» И тут же все взгляды обратились на меня. Все смеялись. Я чувствовал себя униженным, испуганным и нелепым одновременно. Это быстро закончилось, но люди в очереди за нами отпустили еще пару шуток по поводу автомата. Я был в смятении, до истерики боясь, что когда мы пройдем на стадион, вся толпа обернется на меня и закричит «Не стреляй! Не стреляй!»

Я посмотрел на отца, он улыбался кому-то из шутников. Ему-то что — это была не его идея взять автомат. И что это за идея такая?! О чем я только думал?

Я попросил отца забрать у меня автомат и спрятать под пальто. Он сказал, чтобы я не глупил, но когда я попросил его снова, и он увидел навернувшиеся на мои глаза слезы, то сделал то, что любой отец должен сделать в такой ситуации — он смотрел футбольный матч с игрушечным автоматом в руках.

И сейчас я начинал чувствовать себя так, будто меня ждал столь же великий позор. Едва я начну катить свой холодильник к обочине, чтобы поймать машину, кто-нибудь отпустит колкость, и на этом все закончится — вся авантюра рассыплется в пух и прах в начале пути. И рядом не будет отца, чтобы пережить за меня смущение. Думаю, это взросление — приходится самому держать игрушечный автомат. Или быть, как все, и играть с ним дома, а холодильники держать на кухне.

В ночь накануне поездки я почти не спал. Бывает, что ночь настолько раздувает все проблемы и беспокойства, что к 3:30 утра они кажутся совершенно непреодолимыми. Я начал всерьез бояться за свою жизнь. Что, если я застряну на какой-нибудь глухой сельской дороге и меня просто никто не подберет, когда наступит ночь? А вдруг похолодает (в Ирландии как раз выпал снег), и я не смогу найти подходящее укрытие и попросту замерзну насмерть?

На следующее утро я первым делом отправился в крупнейший в Лондоне магазин спортивных товаров, чтобы купить палатку и спальный мешок. Уже на входе я отказался от идеи о палатке, потому что даже самые маленькие были слишком большими, и я понял, что умру от отчаяния, пытаясь ее установить, прежде чем наступит переохлаждение. Я купил самый что ни на есть лучший спальный мешок. Он был маленьким и легким и стоил сто фунтов, но, выходя из магазина, я почувствовал, что смерть отступила.

Я собирался не в самом веселом расположении духа. Я нечасто веселюсь, когда пакую вещи. Есть только одно занятие, к которому я испытываю еще большую ненависть, — это распаковывание вещей. Я торопился, потому что сборы в дорогу — то, что всегда делаешь в последнюю минуту. Все, кто собирается за два дня до поездки, должны обратиться к психиатру. Нормальные люди запихивают свои вещи в сумку, когда уже надо выходить из дома. Это естественно.

Паковаться и вправду было ужасно, потому что я откопал для этого путешествия старый рюкзак и забыл, насколько это неприятное изделие. Его единственное преимущество — в том, что руки остаются свободными. Не бог весть какое достоинство, ведь то же самое можно сказать о заразных болезнях. Похоже, я был обладателем худшей модели, представленной на рынке, — он был своего рода противоположностью черной дыры. Огромный снаружи, но в него абсолютно ничего не помещалось. Две рубашки, джемпер, пара брюк, туфли и трусы с носками в разумном количестве переполнили рюкзак, и пришлось применить унизительный метод утрамбовывания вещей, чтобы это дьявольское изобретение застегнулось. Хотя бы наполовину. Ну, или чтобы он хотя бы не был открыт нараспашку. После этого я вспомнил, что не положил дождевик. И мне снова пришлось тянуть за многочисленные завязки и шнурки, которые, казалось, обвивали рюкзак со всех сторон, чтобы снова открыть это дьявольское изобретение, все вынуть и пройти через ненавистный процесс еще раз. Я помолился, чтобы наши отношения с холодильником оказались более безмятежными. В любом случае я это сделал — я упаковал все, что надо. И готов был собой гордиться, но вдруг в сердце что-то оборвалось. Из угла комнаты на меня смотрел спальный мешок.

Без него ехать я не собирался — он мог спасти мне жизнь. Я рухнул на пол рядом с рюкзаком и попытался решить, чем можно пожертвовать ради свободного пространства. Трусами? Месяц без трусов, колеся по Ирландии с холодильником? Нет, либо трусы, либо никакой Ирландии. Я посмотрел на рюкзак, но устоял перед искушением встать и как следует ему наподдать. И меня осенило, что все эти веревки, кисточки, шнурки и завязки, которые свисали с боков, предназначались не только для того, чтобы обладатель этого рюкзака почувствовал себя опытным путешественником, но и в конце концов имели функциональное значение. До дизайнера дошло, что в рюкзак ничего не поместится, и тогда он позаботился о многочисленных завязках, чтобы привязывать добро снаружи. Спустя полтора часа многочисленных ругательств спальный мешок был успешно привязан к рюкзаку. Я с трудом набросил на плечи ремни, водрузил рюкзак на спину и гордо встал напротив зеркала. То, что я увидел, мне понравилось. Я и вправду был похож на закаленного и опытного путешественника. Если бы не домашние тапочки.

Я собрался. В ожидании такси я вспомнил, что сегодня день королевского гала-концерта. Интересно, остальные артисты так же готовились к выступлению?

Я намеревался лететь прямым рейсом в Дублин на следующий же день, поэтому на мне было надето то, в чем я собирался ходить весь месяц. Мои костюмы для выступления и вечернего приема были в дорожном гардеробе, который мой агент после шоу заберет с собой в Лондон. «Карлтон телевижн» предоставила мне такси до аэропорта, откуда я вылетал в Манчестер. Стоило ли садиться на самолет ради столь недолгого путешествия, не знаю, но их делом было предложить, а моим — согласиться; так или иначе, это показалось более гламурным, чем тряска на поезде. Я не был одет для гламура — ветровка, заношенные брюки, походные ботинки и рюкзак. Приехало такси, только это было не такси, а лимузин. Телекомпания, должно быть, перепутала меня с Филом Коллинзом. Представляю, как он взбесился, когда к его дверям подъехал семилетний «дацун черри».

Итак, мои соседи наблюдали необычную картину: одетый с иголочки шофер держал дверь перед взъерошенным туристом, который забирался на заднее сиденье блестящего черного лимузина. Могло показаться, что я не до конца понял смысл пешего тура.

В аэропорте Манчестера меня ждал другой дорогой автомобиль. Помню, я подумал, что надо наслаждаться моментом, зенитом моего путешествия, так как его закат был не за горами. Я подъехал к театру и увидел толпы фотографов и охотников за автографами. Они пришли ради меня или существовала вероятность того, что их, возможно, больше интересовали «Спайс герлз», Фил Коллинз и Дженнифер Энистон? Я вышел из лимузина, и зевак окатила волна растерянности. В одно мгновение их возбуждение сменилось оторопью. В программу вечера входило выступление группы «Спортивные туристы»? Я прошел к служебному входу, с рюкзаком на плечах, и в толпе повисла странная тишина. Запахло недовольством. Как я посмел выйти из такой машины и не быть тем, кого они так хотели лицезреть? Если бы нахмуривание бровей сопровождалось какими-нибудь звуками, шум был бы оглушающим.

Шоу прошло неплохо. Не сказать, что превосходно, но неплохо. Не уверен, хорошо ли я выступил, но когда мы все выстроились для финального поклона, один из танцоров группы «Кид креол» показал большой палец. Мне этого было достаточно, я был абсолютно счастлив, что получил одобрение «креола». Именно ради этого мы и работаем. Продюсеры шоу, хоть и выделили мне место для поклона в переднем ряду, однако поставили сбоку, а это означало, что, когда потребовалось повернуться направо и поклониться принцу, я оказался так далеко, что поклонился прямо в стену. Там, передо мной, вместо его королевского величества принца Чарльза, принца Уэльского, стоял жирный работник сцены, который посчитал мой поклон признаком кретинизма и громко прыснул. Я улыбнулся, потому что не знал, что делать.

Вскоре занавес упал, и я оказался в очереди тех, кого должны были представить принцу Чарльзу. Ожидая, я слушал весьма своеобразные и умопомрачительно неестественные разговоры, которые ему приходилось вести. Этот способ общения явно не был дарован ему от рождения, а выработан годами тренировок, после которых он вполне преуспел в умении составлять короткие бессмысленные фразы. Мне стало его жаль, однако это вполне могло быть моей обязанностью, родись я в королевской семье. После относительно непринужденной болтовни с артистами «Цирка дю солей», которые облегчили принцу жизнь, съехавшись со всех уголков земного шара и показав зрелищное и необычное представление, включающее элементы пластики и акробатики, подходила моя очередь. Все шло довольно хорошо — в какой-то момент даже поднялось легкое веселье, когда принц спросил русскую девушку, как она умудрилась принять такую позу. Ну вот, теперь я — тот славный малый, который вышел, поговорил шесть минут с публикой, вызвал несколько смешков и снова скрылся за кулисами. Принц пожал мне руку. По его глазам я видел, что бедняга абсолютно не знает, о чем со мной говорить. Миг полной тишины. Что со мной не так? На мне даже рюкзак не надет. Я заглянул ему в глаза — он смотрел прямо сквозь меня. Он не мог сфокусировать взгляд, пытаясь родить какой-нибудь подходящий вопрос.

— Вы проделали долгий путь, чтобы сюда добраться? — произнес он, наконец.

— Да нет, я из Лондона.

Я не дал ему шанса. Он только и смог сказать:

— О, Лондон — там живет моя мама — у нее небольшая квартира на юго-западе.

И снова в его глазах промелькнула паника. Ну, давай же, Чарльз, возьми себя в руки — еще пара вопросов и очередь перейдет к Фрэнку Бруно, с ним будет гораздо проще.

— Трудная была публика?

Уже лучше, на троечку, но все же годится. Это не тот вопрос, который хочется слышать юмористу. В идеальном мире он всегда уморителен, аудитория забывает обо всем на свете, умирая со смеху, и такой вопрос был бы излишним.

— О, я бы не сказал.

Я действительно не сильно старался помочь, но, полагаю, какая-то часть меня просто этого не хотела. Какой смысл? Мой внутренний голос говорил: «Послушай, давай поболтаем по душам, или оставим эту затею». Но мне казалось бессмысленным усложнять дело еще больше.

А принц Чарльз, казалось, немного расслабился, возможно, осознав, что, каким бы неудачным ни оказался следующий разговор, по крайней мере, со мною беседа заканчивается.

— И чем вы собираетесь заняться?

Я переждал секунду, чтобы с невозмутимым видом ответить:

— Попутешествовать по Ирландии автостопом с холодильником, ваше высочество.

Его реакция была по-королевски великолепна. Он просто улыбнулся и притворился, что не расслышал. Или не понял. Или и то, и другое. Кто его осудит? Мой ответ провоцировал последующий вопрос, на который уже просто не было времени. Он начал мне нравиться, когда снова улыбнулся и отошел — в конце концов зачем спрашивать, если тебе все равно? Чудно, но наш недолгий разговор предоставил принцу редкую возможность быть честным. И за это, я уверен, он бесконечно мне благодарен.

Перелет из Манчестера в Дублин занимает минут сорок. Но когда в трех рядах от тебя проходит холостяцкая вечеринка, создается ощущение, что он длится дольше. Я сидел рядом с почтенной дамой средних лет, чьи цыканья и вздохи раздражали больше, чем неприятные звуки, издаваемые отрывавшимися ребятами. Было всего 11:30 утра, но они уже были в стельку пьяными и собой не владели. Дама читала впечатляюще толстую книгу в твердой обложке. Я не смог разглядеть название, но глава, которую она читала, называлась «Доминирование и гегемония».

Я сделал вывод, что она была либо профессором, либо садомазохисткой. Я закрыл глаза, и нежное звучание инструкций по технике безопасности меня усыпило. Однако спал я недолго, потому что на мальчишнике начали петь. Мне хотелось встать, развернуться и сказать:

— Пожалуйста, перестаньте. Я вас прошу.

Но этого не понадобилось, потому что почтенная дама решила сделать то же самое, только менее вежливым тоном. Можно и не говорить, что ее слова имели обратный эффект и привели к повышению громкости и исполнению нескольких песен, посвященных ей лично. Внезапно мне стало легче. Теперь слова песен были веселее, потому что у них появился объект насмешек, а растущее недовольство дамы каким-то образом меня успокаивало.

Не обращая внимания на турбулентность, я начал изучать карту Ирландии. Я мало что знал об этих местах и не имел ни малейшего представления о расстояниях, но мой мозг не был готов напрягаться и высчитывать их сейчас. Я прикинул, какое расстояние я могу попытаться преодолеть в первое утро. Я собирался сесть на автобус, идущий из Дублина в Каван, сойти и начать путешествие автостопом ровно с того места, где, по моим подсчетам, все эти годы назад я видел того самого «Человека-с-Холодильником». Это было, как мне казалось, где-то в районе Кавана. Я посмотрел в иллюминатор. Шел дождь. Ирландия этим славится. Чтобы взбодриться, я начал искать на карте места с дурацкими названиями. Я нашел Ноббер и Мафф. Мафф находился на побережье, и мне сразу захотелось туда съездить и попытаться взять на прокат акваланг.

Самолет приземлился. Одиссея началась.