С каждым днем сильнее

Дорогая Сабрина, моя серебряная девочка, моя любимая доченька. Такая светлая, как звездочка. С рубиновыми губками и янтарно-медовыми глазками… Ты пришла и перевернула все в моей голове. Ты приветствовала меня своими жемчужными зубками и, видя твою улыбку, я поняла, что жизнь имела иной смысл. Ты привнесла в мою жизнь новые краски, новые запахи, новые рисунки. Я заново открыла мир через твои озорные ручки, играя с тобой в ладушки, через твои чувства и твои слова, изучая и открывая все это. Ты дала мне новый взгляд на вещи, который не был мне знаком до дня твоего рождения.

Я благодарю жизнь за все, что прожила. Не испытай я боль, одиночество, грусть, темные моменты, я никогда не узнала бы тебя.

Теперь я понимаю день и ночь. Понимаю миг предрассветной зари во всем его великолепии, возвещающий о величественном восходе солнца, когда его сверкающие лучи слепящего света вытесняют полумрак, возрождая день. Это сверкающее солнце находится во мне; и с тобой, моя драгоценная дочка, я поднимаюсь день за днем, как гладиатор, побеждающий своих злейших врагов.

Вновь возрождается радость… вновь возрождается надежда… возрождается мое внутреннее я… возрождается все вокруг меня. Ты дала мне способность возродиться из самой темной части себя самой, чтобы сверкать как солнце, даря свет и радость всем вокруг меня. Возрождаться каждую секунду, возрождаться каждое мгновение.

Возрождение… Какая радость узнать тебя в своей жизни и быть рядом с тобой. Если ты рядом, и я держу тебя за руку, то любая помеха, любая проблема, любая боль будут драгоценными сокровищами, с помощью которых открывается клад жизни, который ты вложила в меня саму.

Знаешь, Сабрина, что я больше всего всем сердцем хочу для тебя? Я хочу, чтобы ты всегда и неизменно была самой собой. Чтобы ты обрела уважение к своей личности, к своей душе, чтобы никогда не теряла себя, свою сущность, а я знаю, что по самой природе этой жизни когда-нибудь это случится. Моя прекрасная девочка, всегда важно вот что: о тебе скажут то, что скажут, или подумают то, что подумают, но ты всегда вернешься к своей сущности и останешься сама собой в своем самом широком проявлении.

Никто не будет любить тебя больше тебя самой. Никто не будет уважать тебя больше тебя самой. Никто не даст тебе больше счастья, чем ты сама себе дашь. И знаешь, что? Если ты будешь невнимательной и не проявишь бдительность, то никто не сделает тебя более несчастной, чем ты сама.

Не давай в руки никому свои мечты и желание стать счастливой. Это зависит только от тебя. Возможно, в каких-то моментах, в каких-то местах, в каких-то ситуациях и в каких-то людях ты найдешь ту нечеткую картину, которая, предположительно, означает человеческое счастье. Но в конце пути человек всегда понимает, что неудовлетворенность, грусть, меланхолия исходят от него самого, и чтобы встретить настоящее счастье не нужно ни самого огромного дома, ни самых вычурных богатств, ни второй половинки твоих грез. Нужно просто жить абсолютно счастливым, постигнув глубинную суть себя самого до самых корней, и решиться разложить свои достоинства и недостатки, невзгоды и успех, огорчения и достигнутые на самом взлете высóты перед собой. Прикоснуться к ним, противостоять им, оценить их, суметь простить и, самое главное, суметь найти равновесие, стоя ровно посередине.

Сабриночка, познай каждую частичку своей сути, своих мыслей, своих чувств, каждый уголок своей души, и это сделает тебя более сильной и уверенной в себе.

Будь счастлива, доченька. Будь цельной. Будь возвышенной, но расписывай каждый шаг, который сделаешь. Будь сильной, но нежной, как чистая слеза. Будь ответственной, но привлекательной. Будь открытой, но осторожной, смотри в оба. Будь смелой, но застенчивой как роза. А самое главное, золотая моя девочка, будь свободной. Будь абсолютно свободной!

Я люблю тебя во всех Вселенных и во всех измерениях, в каких мы существуем, любовь моя.

Возрождение

Недавно я разговаривала с Соней Эрнандес, президентом клуба моих фанов «Mundo De Cristal»[62], и она напомнила мне кое-что, что напрочь вылетело из моей памяти: «Помнишь самые первые интервью в начале твоей карьеры? Ты еще говорила тогда, что больше всего на свете боишься того, что не сможешь быть матерью. А теперь, посмотри на себя — у тебя уже вторая беременность».

Очень долго я боялась, что этот мой юношеский страх станет реальностью. Но, поскольку это все же мой разум, я не переставала думать о силе мысленного притяжения и знала, что если и дальше буду переживать из-за того, что не могу забеременеть, то лишь еще больше отдалюсь от этой своей цели. Когда ты сосредотачиваешься на негативе, то неизбежно притягиваешь его к себе. Разумом я понимала, что должна думать о хорошем, но на практике осуществить это было чертовски трудно.

Годы моего замужества проходили, а мне все никак не удавалось забеременеть. Лечение, доктора, попытки, тоска — все это было, пока не появилась Сабрина. Внутренне я была подавлена. Мне было тоскливо и чего-то не хватало. Мне не хватало материнства, и я не могла думать, что мне будет отказано в этой привилегии.

Однажды декабрьской ночью, я разговаривала со своей сестрой Феде и грустно спросила ее:

— Почему Бог не благословляет меня ребенком? Ну почему я должна жить вот так?

— Сестренка, — ответила мне Феде, — ты должна приблизиться к Господу и возложить свою душу к его ногам.

— И как мне это сделать? — почти выкрикнула я.

Мы еще поговорили какое-то время, а потом вместе помолились по телефону. Я еще больше нуждалась в присутствии Бога; у меня на душе было столько всего, я у стольких людей просила прощения, я заключила мир со всем и со всеми… Но, мне было необходимо обратиться к самому главному над всеми вещами существу — Богу.

После этой горячей и прекрасной молитвы, вылетавшей из самой глубины моей души, мы с Феде распрощались и повесили трубки, а я продолжала свою беседу с Богом. Вдруг зазвонил телефон, и я взяла трубку. Это снова была Феде:

— Сестренка, Бог только что открыл мне нечто прекрасное… Я увидела тебя на пятом месяце беременности, — ликуя, сообщила она. Я не понимала, что она мне говорила, но голос сестры заразил меня ее восторженностью.

— Дай Бог, сестричка… Хоть бы Господь тебя услышал…

— Что значит дай бог и хоть бы? — заявила она, привлекая мое внимание. — Тут такое дело… Господь ясно показал мне, что по Его Указу ребенок придет. Жаворонок[63], Господь не лжет, он правдив… У тебя будет ребенок.

Переполненная радостью, сестра повесила трубку.

В конце года, на праздники, она прислала мне с Тити подарок — зеленую детскую сумочку с моими любимыми жирафами. В сумочке было много детских вещей. Увидев этот подарок, я подбодрилась, но убрала его, поскольку уже представляла себе много вещей, и каждый раз разочарование приходило ко мне вместе с огромной болью. Я спрятала его на верхнюю полку своего шкафа и забыла о нем. Мы продолжали пробовать все возможное, но ничего не срабатывало. Я чувствовала, как постепенно улетучиваются мои надежды забеременеть.

Несчастный случай

Этой зимой мы решили поехать в отпуск в Аспен, штат Колорадо. Я всегда хотела быть отважной и заниматься экстремальным видом спорта. Когда мы катались на горных лыжах, меня всегда тянуло сходить на трассу «черный бриллиант», самую рискованную и опасную. Мне вообще нравилось рисковать и заниматься чем-то опасным, это всегда было во мне. Меня привлекали такие виды спорта как горные лыжи, альпинизм, дайвинг в пещерах и гротах и все такое.

Этим утром я встала с постели с желанием остаться дома, но чуть позже нам позвонили друзья и пригласили вместе покататься на лыжах. «Давай, проветрись, — бодро сказал Томми, стараясь воодушевить меня на прогулку. — Одевайся, покатаемся немного с друзьями, а потом пойдем обедать».

Поколебавшись между «да» и «нет», я все-таки уселась в машину, похожая на луковицу в тройном слое термобелья, поверх которого был надет лыжный костюм, в перчатках, ботинках, со шлемом в руке и лыжами под сиденьем.

Поскольку сегодняшним утром я была слегка очумелая, Томми заставил меня выпить подряд два «ред буллса»… Ну держись! Поднявшись на вершину трассы, я встала на лыжи и понеслась вниз, как Спиди Гонсалес[64] или Тасманский Дьявол[65]. У меня больше времени уходило на подъем, чем на спуск. Я так стремительно скатывалась вниз, что даже снежинки не успевали меня увидеть. После двадцати спусков, которые я без отдыха совершила один за другим, окрыленная «ред буллсом», я не понимала, что мои ноги уже устали, а адреналин все требовал еще, еще и еще. Томми с друзьями уже хотели идти обедать, и я сказала им, чтобы они спускались, а я скачусь еще один раз, но я не сознавала, что была вымотана до предела… На этом последнем спуске, когда я захотела повернуть лыжи, ноги меня не послушались, и я с грохотом повалилась на снег. Когда я падала, то услышала какой-то хруст в колене. Увидев мое драматическое падение, остальные спускавшиеся лыжники позвали медиков. Пока мне оказывали помощь, я позвонила Томми и рассказала, что со мной произошло:

— Любимый, я упала… Я спущусь на носилках, ты подожди меня внизу у трассы. Думаю, у меня что-то с коленом.

От моего сообщения Томми подавился куском во рту. Пока спасатели-профессионалы спускали меня с горы, он мчался мне навстречу, и добежал как раз в тот самый момент, когда мне накладывали на ногу шину, чтобы положить в машину и отвезти в больницу.

Весь вечер я провела в рентгенологии, пока врачи ставили диагноз: трещина в большой берцовой кости и разрыв связок. Вывод: полный покой для ноги, наложенная шина, пакеты со льдом, костыли и мно-о-ого-много отдыха. Мне дали рекомендации: спокойно сидеть дома, задрав ногу вверх и, самое главное, никаких вечеринок на Новый год. Я должна была расслабиться. С этими инструкциями я и вернулась домой.

Я восприняла все это на позитивной волне и приняла самое лучшее решение в этой ситуации — украсила костыли милыми новогодними игрушечками и колокольчиками. Возможно, мне нужно было отдохнуть, и этот несчастный случай был единственным, в котором я обратила внимание на Бога, ведь он так резко и неожиданно остановил меня. Я не замедлила понять, что это было предопределено свыше, как и все в жизни. Я так успокоилась, что даже перестала думать о беременности, о работе, о поездках… Единственное, что я сделала за два месяца отдыха, сидя дома, так это просмотрела большущую коллекцию мексиканских фильмов с Хорхе Негрете, Долорес дель Рио, Педро Инфанте, Тин Тан, Хоакином Пардаве, Марией Феликс и Маурисио Гарсéсом. Здесь-то я и удостоверилась в правоте поговорки «чем больше хочешь, тем меньше получишь» или еще одной «позволь ему уйти; если это твое, то вернется, но больше никогда не уйдет». Бывают моменты, когда человек упорно цепляется за желанную мечту, из кожи вон лезет, стараясь этого добиться, но чем больше старается, тем больше помех на пути и тем дальше его мечта. Есть одна американская поговорка, одна из моих любимых: «позволь всему идти своим чередом, Господь сам все сделает».

Приятная неожиданность

Меня начало тошнить, и я ничего не ела. Я подумала, что у меня анемия, и пошла к врачу. Тот выписал мне направления на анализы крови. Мы находились дома, когда нам позвонили по поводу результатов. «Я требую, чтобы вы пришли ко мне в кабинет, я должен вам кое-что сообщить», — сказал нам врач. Это не тот звонок, которого ты ждешь, тем более что доктор сказал, что он ждет тебя в консультации. Мы жутко разволновались. Мы с Томми пошли в консультацию. Сидя напротив врача, мы крепко держались за руки, ожидая самого худшего.

— Ну-с, новость, стало быть, такая… — начал врач. В моей голове тут же забурлило бесконечное множество вопросов: «Что со мной? Неужели что-то серьезное? Что он мне сейчас откроет?.» Однако, врач одним махом прервал суматошный бег моих мыслей, спросив: — Вы готовы?

Господи, какое тягостное ожидание. В кабинете повисло неловкое молчание, и мне хотелось, чтобы доктор заговорил… И вот, наконец-то, он выпалил на одном дыхании:

— Вы станете родителями, вы ждете ребенка.

— Что-о-о-о?!! — хором прокричали мы с Томми. Мы смотрели друг другу в глаза, видя как они наливаются слезами. Эта новость проникла глубоко в наши души, и счастью было тесно в наших сердцах, оно переполняло нас. Мы чувствовали себя так, словно нас только что оповестили о чуде.

По совету доктора я должна была достаточно много отдыхать. Это было как раз то, что мне давалось с трудом, потому что я не знаю покоя. И тем не менее, я восприняла свою беременность очень-очень серьезно. Я больше не могла думать ни о чем, кроме ребенка. Я умирала от страха, что могу не выносить его девять месяцев. Тогда я ложилась в кровать, закидывала ноги на стену или на большие подушки и брала в руки книгу, чтобы отвлечься.

По мере того, как проходили месяцы, внутри меня стало что-то происходить. Так как мое тело начинало изменяться, внутренне менялась и я сама; я не узнавала себя… Я чувствовала, что материнство обещало стать самым возбуждающим приключением в моей жизни. «Какова мудрость господня! — подумала я. — Если бы не произошло все то, что случилось, я никогда не наслаждалась бы этим моментом, как делаю это сейчас». Я должна была резко затормозить, остановив свой безумный бег, должна была погрузиться в самоанализ, должна была почистить дом или же мой внутренний храм, мой разум, мою душу и мое тело; я должна была вытряхнуть пыль, выбросить все негодное из коробочек, в которых хранился мой жизненный опыт и чувства. Кто-то особенный уже входил в мою жизнь, и он не должен был встретить хаос, который я в себе носила.

Первые три месяца мы держали эту новость в секрете. Об этом не знала даже моя мама. Мы боялись, вдруг что-нибудь случится, и потом нужно будет давать объяснения по поводу такого горя, как потеря ребенка. Нет, я совсем не хотела экспериментов. Но вот наступил день, когда я сказала об этом маме. Она не могла поверить и, ликуя, носилась по дому, вскинув руки вверх и радостно ими потрясая. Она безостановочно повторяла: «Дочка… До-о-чень-ка…» Самым трудным для нас обеих было хранить «секрет» от моих сестер. Мама всегда была для меня самым лучшим и надежным доверенным лицом, и я знаю, что она хранила секреты, как могила.

Используя расстояние, мы успешно хранили секрет моей беременности до пяти месяцев. Ей, бедной, приходилось скрывать свои чувства перед остальными родственниками в первую очередь потому, что все говорили ей, что ее доченька Талита была очень «загадочной и скрытной молчуньей». Это так, новость проскальзывала в ее глазах всякий раз, как наши взгляды встречались; она была похожа на большую тайну, которую хранят две маленькие девочки. Втихомолку переглядываясь, они поддерживают друг друга, чтобы не побежать со всех ног и не растрезвонить о секрете всему свету.

Когда я была уже на шестом месяце, то позвонила Тити и пригласила ее на выходные. В первый день я ничего ей не сказала, а она ничего не заметила. На второй день мы пошли прогуляться, а после обеда вернулись домой. Она проводила меня до ванной. На мне были спортивные брюки для занятий йогой и блузочка. Я задрала блузку, открывая живот, и сказала:

— Вот, сестричка, посмотри какое пузо, думаю, я переела.

— Да, ты вправду как толстушка.

Тогда я с лукавой улыбочкой посмотрела ей в глаза, и она спросила:

— Тали, ты беременна? — и заплакала. Слезы из глаз Тити текли рекой, и она не могла остановиться.

Мы долго стояли, обнявшись, а потом она принялась прыгать вместе со мной. Мы были похожи на двух сумасшедших! Мне пришлось сказать ей, чтобы она не трясла меня, как грушу, поскольку я была в деликатном положении. Тити тут же рассказала о новости моим племянницам, а я — сестрам. Когда я разговаривала с Феде, она спросила меня:

— Как дела, сестренка? Что-то случилось?

Я ответила ей, стараясь контролировать свой голос:

— Все в порядке. Я звоню тебе, чтобы кое-что сказать…

Прежде чем я успела хоть слово вымолвить, Феде с полной уверенностью заявила:

— Ты ведь беременна, правда? Сколько месяцев? — спросила она взволнованно.

— Откуда ты знаешь? — поинтересовалась я. — Я никому не говорила… ну, шестой месяц.

— Ну конечно, еще бы! — радостно воскликнула Феде. — Помнишь, в декабре мы разговаривали с Богом? После молитвы Господь дал мне возможность увидеть тебя на шестом месяце беременности… Я спрашивала его, когда это произойдет, поскольку уже много времени прошло с момента видения… Ну конечно! В том видении ты была на шестом месяце, значит сейчас у тебя пять месяцев. Так значит Господь сказал мне тогда, что ты расскажешь мне о своей беременности, будучи на шестом месяце.

Сестра была так счастлива, что трещала без умолку. Конечно… Господь уже поведал нам об этом.

О новости узнала не только вся родня; в журнале «Hola!»[66] вышло мое эксклюзивное интервью, поскольку мне показалось неплохой идеей рассказать об этом своим фанам. После похищения сестер и залечивания ран, я долгое время избегала прессы. Мне нужно было время на то, чтобы прийти в себя после всего случившегося, но эту новость я должна была сообщить всем.

Я заботилась о себе на протяжении всей беременности. Я занималась йогой для беременных, давая себе очень маленькую нагрузку; гуляла; читала все книги, рассказывающие о том, как подготовиться к материнству; ела исключительно полезные, диетические продукты; никакого алкоголя; медитировала и занималась дыхательными упражнениями.

На сроке восьми месяцев я начала чувствовать себя как-то странно, очень усталой. В течение последних месяцев мама была со мной. Когда я рассказала ей о своем самочувствии, она успокоила меня, сказав: «Ай, доченька, это нормально. Ребенок тянет из своей матери все, что может — кальций, витамины, словом, все… Ребенок ест тебя, доченька. Он должен вырасти большим и сильным, так что абсолютно нормально, что ты так себя чувствуешь. Спи и отдыхай, сколько можешь, потому что потом у тебя не будет на это времени».

Я всегда знала, что у меня будет девочка. С тех пор, как мы с Томми впервые заговорили о детях, нам обоим хотелось, чтобы первой была девочка. Просто невероятно, как может измениться человек. Раньше я все время думала о карьере, дисках, а теперь все мои мысли были целиком и полностью сосредоточены на ребенке. Я непрестанно представляла себе разные вещи — какое у нее будет лицо, на кого она будет похожа, какой у нее будет характер… Я старалась представить, какой она будет. Будет ли она ласковой? А, может, серьезной? Или веселой? Как же мне было интересно. Ну и конечно же, выбор имени, которое станет частью личности ребенка. Сначала я хотела Джина Сабрина или просто Сабрина. Нам очень нравилось это имя, потому что у него было итальянское звучание, и оно обладало определенной силой. Когда нам подтвердили пол ребенка, мы сходили с ума. Кто-то подарил нам книгу имен, которую вместе со мной просматривали мои подружки, уже ставшие мамами. Среди всех имен на букву «С» я нашла имя Сакае. Нам понравилось как оно звучало вместе с Сабриной и, кроме того, в Японии оно означало удачу и успех. Сабрина означало принцесса, так что в нашем доме была бы Принцесса Удачи. «Как замечательно, — говорили мы, выбирая имя, — что в нашу жизнь придет Королева Удачи».

Рождение

Схватки начались 5 октября ближе к вечеру. Пузырь еще не лопнул, и воды не отошли. Поначалу я подумала, что это обычные боли последних дней и случайные тренировочные схватки. Судя по нашим с врачом подсчетам, до родов у меня оставалось еще несколько дней. Однако схватки были довольно болезненными и становились все чаще. К двенадцати часам они стали более продолжительными, а боль нарастала. Все это предупредило меня о том, что пришло время рожать. Я терпела, сколько могла, но в четыре часа, едва занялся рассвет, простонала: «А-а-а, Томми, едем в город!»

Мы живем на окраине Нью-Йорка, и обычно тратим около 45 минут на то, чтобы добраться до того района Манхэттена, где находится больница. Поскольку схватки были непостоянными и прерывистыми, и боль, несмотря на ее силу, была еще терпимой, мы решили, что, пожалуй, будет лучше заехать на нашу городскую квартиру и там подождать, когда совсем рассветет. И тем не менее, с утра пораньше мы уже были у врача, чтобы он меня осмотрел.

— Талия, — с улыбкой сказал он, — шейка открылась только на два сантиметра.

— Что? только на два? — переспросила я, немного смущенная, поскольку рассчитывала, что он уже оставит меня в больнице, чтобы принять роды. Заметив выражение его лица, когда он говорил: «У вас в запасе еще не одна пара часов», я подумала про себя: «И чего он улыбается, этот доктор? Конечно, он-то не чувствует то, что я, ему легко вернуть меня домой»… Доктор посоветовал мне вернуться домой, а в больницу приехать вечером, около шести. Короче говоря, мы поехали обратно в квартиру.

Поскольку я понимала, что нет способа целый день выдерживать эти боли, я позвонила одной акушерке, специализирующейся в области холистики[67], но имевшей медицинские познания, которая помогала женщинам во время родов. Во время последнего месяца беременности она мне очень помогала, делая подготовительный массаж для родов. В обществе ее и Томми мои нервы успокаивались, а мучительное беспокойство и желание убежать проходило. В пять вечера я больше не могла терпеть и не находила себе места. Я перепробовала все положения, чтобы уменьшить силу схваток. Я вставала, садилась, ложилась на бок, присаживалась на корточки, принимала теплые ванночки и душ, делала массаж, лежа на спине, но ничего, ничего не могло избавить меня от этой боли. Я не могла дышать, все меня раздражало, даже халат, который был на мне. Меня бросало то в жар, то в холод, я то плакала, то смеялась, то обливалась потом, то снимала тапки, то надевала…

На помощь! Эй, кто-нибудь, помогите мне! Я была в отчаянии. В моей голове проносились образы тех женщин из далекого прошлого, которые рожали в своих домах или, выйдя на улицу, производили детей на свет, присев на корточки и вцепившись в ветку дерева. Господи, какая храбрость! Какая отвага! В те минуты я могла думать только о том, как они это делали… За что мне уцепиться? Дайте мне ветку! Нет, они были настоящими героинями…

Женщины, прошедшие через это, отлично меня поймут. В таких делах любая из нас теряет образование, воспитание и хорошие манеры. Схватки приносят с собой тревогу и отчаяние, мы лишаемся опоры, и вперед начинает выходить женщина, у которой каким-то образом в запасе имеются только те слова, что показывают ее теперешнее состояние. Например, в какой-то момент мне нужно было позвать Роситу, чудесную женщину, которая работала в моем доме всю жизнь, и я громко рявкнула: «Ро-о-са!» Роса примчалась и спросила: «Что случилось, сеньора?» Тогда еще громче, чем в первый раз, я завопила: «Скажи этому сукину негодяю, пусть немедленно подает машину, и скажи Томми, чтобы пришел сию же секунду, о-ох… или пусть остается… или нет, м-м-м… да пусть катится на хрен… а я еду в больницу!» Бедная Росита вынуждена была выслушивать мою брань… Я уже попросила у нее прощения за это, но сейчас прошу снова, уже публично: прости меня, Росита.

Томми настаивал на том, чтобы я терпела как можно дольше, потому что дома мне было бы гораздо удобнее, чем в больнице. Конечно, он во всем был прав, но мое отчаяние понимает только тот, кто сам испытал родовые муки. В критические моменты помимо того, что я сквернословлю, во мне присутствует Мария из предместья, и тогда никто меня не остановит. Подобное поведение является отличной защитой для человека, пребывающего в отчаянии. Не знаю почему, но у меня это всегда очень хорошо срабатывало, и я успокаивалась. Когда я была непоседливой девчонкой, мама отвозила меня в парк Чапультепек или в какой-нибудь другой парк и говорила: «Доченька, носись по всем лужайкам и кричи во всю мочь любые грубые слова, какие тебе захочется». Я носилась, как безумная и непрерывно орала «жо-о-па, жопа, жопа». Через полчаса я возвращалась к машине, время от времени тихо бормоча себе под нос «задница… задница». Эта стратегия срабатывала.

Пока мы добирались до больницы, Томми, не переставая, приговаривал: «Беби, успокойся, мы сейчас приедем. Я люблю тебя… Малышка, мы в одном шаге от больницы, успокойся». «Какое там успокойся, — думала я. — Какое, к черту, спокойствие». Прижавшись лицом к оконному стеклу, я тяжело дышала, обливаясь потом при каждой схватке и неистово желая увидеть въезд в больницу сквозь запотевшее стекло. У меня было ощущение, что все мое тело ужасно горячее, но начинается очередная схватка, и мне нужно думать о том, чтобы расслабиться и уменьшить боль. Потом я почувствовала все сразу: жар, поднимавшийся к голове, судороги в ногах и расходящиеся кости в нижней части спины. Ощущение такое, что, не спрашивая разрешения, тебя втянули в бои без правил и провели прием «дробилка» ударив поясницей о подставленное колено и выламывая ее, не говоря уже о боли в боковой области спины, как будто у тебя проблемы с почками… В этот момент во всем теле жутко неприятые ощущения… а тут еще Томми сидит рядом со мной и твердит свое «Беби, я тебя люблю»… «На чем бы мне его повесить?» — вот единственное, о чем я могла думать.

Когда мы приехали в больницу, анестезиолог предложил мне эпидуральное обезболивание, чтобы успокоить боль. Это была настоящая пытка. Я не знала, что было худшим, то ли боль от тридцатисантиметровой иглы, входящей в позвоночник, то ли схватки в полном объеме. Процесс затянулся и показался мне вечностью. В тот момент мне хотелось топать ногами и растоптать врача. Это был лысый мужчина приблизительно сорока лет, похожий на Питбуля[68]. Когда препарат начал действовать, это было чудо. От переполнявших меня чувств и благодарности, я схватила его и крепко поцеловала в лысину, говоря: «Я тебя ЛЮБЛЮ! Ты даже не представляешь, как я тебя люблю!» Томми и медсестры умирали от смеха, но я говорила серьезно.

Проблема заключалась в том, что время шло, а шейка матки не раскрывалась. Когда пришел мой доктор, то, осмотрев меня, он сказал:

— Шейка едва открыта, всего на два с половиной сантиметра. Если в ближайшие часы, она не откроется, придется делать кесарево сечение.

— Нож в моем теле… не-е-ет… Доктор, ради бога, не кесарите меня, все, что угодно, только не кесарите! — твердила я с мольбой в глазах.

Доктор внимательно посмотрел на меня и сообщил, что есть один способ открыть шейку матки — сделать ручное стимулирование. Он подробно объяснил, что это похоже на выжимание сока из апельсина, и проделывается только три раза, но при этом существует риск инфицирования, и может быть летальный исход. Второй способ — это просто сделать кесарево сечение. Я закричала:

— Да выжимайте же, наконец, этот долбаный апельсин!

После тридцати двух часов обычно протекающих родов, началась борьба за то, чтобы помочь ребенку выйти. Еще час и десять минут потуг ушли на то, чтобы вышла довольно крупная головка моей славной дочурки. Так появился на свет мой головастик, мой смышленый и упрямый карапузик. Моя малышка родилась в три часа утра. За месяц до этого события я принесла доктору в консультацию список своих пожеланий. Я уладила вопрос о том, чтобы во время родов передо мной поставили зеркало, потому что мне хотелось видеть воочию рождение малышки. Еще я хотела, чтобы сразу после рождения ребенка положили мне на грудь, чтобы он чувствовал меня, а я его. Также я попросила, чтобы пуповину перерезала я сама, но доктор с жаром возразил: «Ты с ума сошла. Никогда за всю свою жизнь я не позволил этого ни одной матери». Тогда я пригрозила ему, что, если он мне не разрешит, я сменю врача, и он согласился.

Когда доктор увидел, как я лежу с ребенком на животе и плачу от огромного счастья вместе со стоящим рядом со мной мужем, он сказал: «Пришло время перерезать пуповину. Талия… ты готова сделать это?» Посмотрев на Томми, я уверенно ответила: «Да». Я взяла ножницы и сказала Томми, чтобы он положил свою руку на мою, и мы вместе перерезали пуповину. Какой же это был чудесный миг, мгновение вечности. Я только просила Бога, чтобы мы с Томми смогли с той же отвагой перерезать пуповину наших чувств и эмоций, когда наступит момент, и наша доченька захочет стать независимой, быть свободной женщиной, при этом всегда имея нашу родительскую поддержку.

Когда я увидела ее личико и эти глазки, ищущие мои глаза, ее маленькую ручонку, я поцеловала ее и расплакалась. Стоило пройти через все эти муки и боль, пережить тридцать два часа борьбы ради возможности видеть ее, быть с ней рядом. «Я люблю тебя, родная, солнышко мое, я люблю тебя» — повторяла я раз за разом. Мы все плакали и не могли сдержаться, но, думаю, что Томми плакал сильнее всех.

Когда мне эпидурально ввели обезболивающее, и оно подействовало, я предложила Томми пойти в бар, где мы познакомились и выпить два мартини, один бокал — за мое здоровье, второй — за себя, а потом позвонить нашим друзьям и начинать праздновать. На самом деле его единственным делом было снять на пленку все, что происходило «за кулисами». Когда он вернулся уже подшофе, то ни Скорсезе, ни Спилберг не сняли бы лучше его. Это была самая лучшая короткометражка, какую я видела; я вручила бы за нее Оскара. С камерой в руках он снял, как мы заходили в родильный зал, как родилась наша малышка, снял наши заплаканные от радости лица. Томми пребывал в эйфории и раздавал интервью всем, кто находился там.

Сейчас это прекрасное доказательство неистового желания, воплощенного Богом в реальность наших жизней, желания, принесшего море улыбок, радости и жизненных сил. Уже обтертую и чистенькую малышку мне положили на руки. Я не могла больше ждать, достала всю одежду и смотрела на божественное совершенство, лежащее на моей кровати. Я снова стала одевать ее, приговаривая: «Моя драгоценная маленькая Принцесса Удачи… наконец-то мы вместе, наконец-то я могу обнять тебя, моя прекрасная малышка. Моя Сабриночка… моя Саки… доченька моя».

Пока я находилась в родильном зале, Энн Глю, моя подруга, обосновалась в моей палате и, не спрашивая разрешения, все в ней отделала в розовый цвет. Она купила розовые простыни, розовое одеяло, розовую пижаму, розовые полотенца, розовое мусорное ведерко, даже шторки в душевой она поменяла на розовые, розовая зубная щетка, розовая мыльница, словом, все розовое. Моя палата была розовой и пахла по-новому. Также и моя малышка пахла чем-то новым, что я никогда не чувствовала раньше.

Сабрина

С рождением дочки я почувствовала, что до этого дня я была не более чем «избалованной девчонкой». Сейчас я, конечно, «избалованная женщина», так что все не так уж сильно изменилось. Я была на седьмом небе от того, что меня баловал муж, поклонники, мама и сестры. Только теперь от ручонки Сабрины ко мне пришло осознание собственной ответственности за формирование другого человека, который однажды расправит свои крылья, чтобы лететь на поиски своей судьбы; я повзрослела.

Когда Сабрина вошла в дом, я превратилась в «полномочного представителя» антибактериального мыла. Томми, должно быть, находил и хорошую сторону в этой моей маниакальной одержимости, которая снова вырвалась наружу, только теперь моя навязчивая компульсивность[69] обернулась против микробов. «Беби, если хочешь, я могу помочь тебе выпустить твою собственную линию дезинфицирующих средств под названием „Талитайзер“, — подшучивал он надо мной, весело смеясь, — или давай купим акции в компании Purell. Как тебе идея? Дело-то может оказаться прибыльным». Моя малышка была такой «хрупкой и слабенькой», что меня приводила в ужас мысль, что с ней могло что-то случиться.

По мере того как Сабрина росла, я открывала, что многое ей досталось от меня, например, она так же как я получала наслаждение от еды. Время от времени, мы втихую сбегали поесть пирожные с кремом и шоколадно-ванильное мороженое, ее самые любимые лакомства. Эти вылазки мы совершали только вдвоем. Отец не желал к нам присоединяться, поскольку будь его воля, он каждый день ел бы только тофу и растительную пищу.

Я согласна с тем, что питание должно быть сбалансированным, но в душе я мексиканка до мозга костей, и обожаю сладости. Я люблю полакомиться конфетами со сгущенкой, вафлями и, конечно, маленькими кексиками с персиковым или абрикосовым мармеладом снаружи и маленькими сахарными шариками внутри. Когда мама приезжала к нам в гости, она специально привозила их с собой. Дочка ждала, когда же приедет бабушка и привезет булочки с сахарными белыми шариками. Я разрешала ей съедать по кексику в день, и какое же удовольствие она получала. Если кексик падал Сабрина пальчиком искала его и, найдя, тащила в рот… она не упускала ни единой крошки.

Заботиться, воспитывать, учить и формировать человека, это на самом деле большая ответственность. Бабушки правы — материнство это ответственность, которая никогда не заканчивается. Как-то, когда я была еще в положении, ко мне пришла одна женщина и спросила:

— Когда ты выздоровеешь?

— В каком это смысле, когда я выздоровею? — вопрос был мне непонятен. Я была беременна, а не больна. И тогда женщина мне ответила:

— Беременность — это девятимесячная болезнь, а выздоровление на всю жизнь.

В какой-то степени она была права, потому что на самом деле ты всю жизнь посвящаешь своим детям. Дети навсегда останутся для тебя детьми, даже когда сами они станут родителями.

Материнство

Я не перестаю думать обо всех матерях, которые с полной ответственностью заботятся о своих детях, работают, кое-кто и на двух-трех работах, а кроме того, готовят, стирают, гладят. О женщинах, которые помогают своим мужчинам, как революционерки-«Аделиты»[70], или о тех, кто в одиночку противостоит миру, чтобы вырастить и вывести в люди своих детей. Я думаю о женщинах, составляющих часть человеческой истории, которые тем или иным способом тащат на себе семью. «БРАВО!» — говорю я им. Какие они потрясающие. Они достойны уважения, и я восхищаюсь ими.

Только когда женщина сама становится матерью, она во многом понимает свою мать. Я много разговаривала со своей мамой на тему отношений матери с дочерью и спрашивала иногда: «Как ты могла справиться со столькими дочерьми. У меня с одной-то…» Раньше женщины имели столько детей, сколько Бог послал. Они были няньками, кухарками, уборщицами, воспитательницами, учительницами, врачами, медсестрами, сиделками, психологами, подругами, одним словом, они были матерями.

Моя мама родилась в городке Ла-Пас, что в Нижней Калифорнии, на побережье. В то время это был свободный порт, куда приходили все корабли с Востока. Бабушка решила уехать оттуда, чтобы жить вместе с моей мамой в столице. В то время бабушке Еве было только двадцать шесть, но у нее был железный характер, она была очень решительной, и впервые покинула родные места. Довольно долго они с мамой жили очень плохо, ведь в столице у них не было абсолютно ничего и никого. У меня не было ни малейшего сомнения в том, что мама была настоящей Маримар — молоденькой девчушкой с побережья, которая с самого рождения и потом, по приезде в столицу, до замужества испытывала на себе презрение, просыпаясь от кошмаров, но которой впоследствии удалось стать сильной, всем известной женщиной.

Сейчас я понимаю, что должна была пережить моя мама со мной и сестрами при тех ее возможностях, чтобы мы превратились в честных, порядочных женщин. Женщин, которые любят жизнь, наслаждаются простыми вещами, такими как улыбка, сумерки, дождливый вечер. Но в то же самое время эти женщины являются воинствующими победительницами, которые сражаются за свои идеалы. Как это случилось и в какой момент — это для меня загадка. Одно я знаю твердо — я хочу перенять от мамы ее величие и щедро передать его своим детям.

Я усвоила урок — в этой жизни нет виновных, есть только жертвы жертв; жизнь многократно повторяется во всех ее аспектах из поколения в поколение. Сейчас я знаю, что в моей власти отпустить или удержать, но я поняла, что лучше отпустить. Все твое при тебе и останется, а то, что не твое — уйдет.

Точно так же как и я, Сабрина живет в двух разных мирах, зародившихся в разных поколениях. Ее папа вырос, слушая Фрэнка Синатру, а мама — «Ганз н'Роузес». Мы абсолютно разные поколения, объединившись, дополняем друг друга. Думаю, что результат будет фантастический… со мной так и было. Я — продукт величайшей «серебряной эпохи», вкусов, тенденций и убеждений моей семьи, и мне нравится, что я такая, какая есть, и кто я есть.

Моя семья растет, поскольку в то время как я пишу эти строчки, я ожидаю рождения моего второго ребенка. Сабрине будет с кем играть. Она будет старшей сестрой, учительницей, которой путь уже знаком. Сабрина будет ураганом, смешанным из разнообразной мексиканской культуры и яркой итальянской, из вкусов, типичных для моей родной земли, из семейных итало-американских посиделок, из звуков и отзвуков наших стран, нашего прошлого, нашей истории. Она — часть нового поколения, но обогащенная чудесами наших традиций и разными средствами. У меня нет ни малейшего сомнения, что она всегда будет моей Принцессой Удачи.