С.П. Королев. Отец. Книга 2. 1938-1956 годы

Глава тринадцатая КАЗАНСКИЕ «УНИВЕРСИТЕТЫ» (1942-1945)

Итак, 19 ноября 1942 г. отец оказался в Казани. Туда в начале войны эвакуировались два авиационных завода: 16-й авиамоторный из Воронежа и 22-й самолетостроительный из Москвы. Огромное четырехэтажное здание заводоуправления имело в плане П-образную форму и было разделено на две части. Третий и четвертый этажи той части заводоуправления, которая относилась к моторному заводу, занимали спецтюрьма и опытно-конструкторское бюро (ОКБ) 4-го Спецотдела НКВД. Расстояние от ОКБ до входа на завод по улице, вне территорий обоих заводов, составляло около двухсот метров. Примерно столько же было от проходной 16-го завода до цехов. Если заключенному требовалось пройти в цех, он давал знак солдату, или, как здесь говорили, «свечке», коротавшему время в комнате охраны на выходе из ОКБ. Тот быстро вскакивал, и только после этого разрешалось двигаться в путь. Иногда охранники отсутствовали - все были заняты, - тогда приходилось ждать. Конвоир обычно шел позади заключенного и сопровождал его через проходную завода до входа в цех, где стоял вахтер. Узник шел в цех, а «свечка» оставался его ждать. Когда работа в цеху заканчивалась, заключенный выходил, охранник вставал, и они отправлялись в обратный путь. Все это происходило молча, без единого слова, так как разговаривать с заключенными охранникам запрещалось. «Свечками» служили, главным образом, пожилые солдаты, негодные к строевой службе. Они ходили в старых, длинных, до пят шинелях, подпоясанных ремнями. Персональных «свечек» заключенные не имели, их сопровождал любой свободный конвоир.

На третьем этаже заводоуправления располагались жилые помещения заключенных, напоминавшие комнаты заводского общежития: железные кровати с металлическими сетками, прикроватные тумбочки. Отца поместили в большую комнату, где жили двадцать три человека, в том числе В.П. Глушко и Д.Д. Севрук, в дальнейшем известный деятель ракетно-космической техники, профессор, заведующий кафедрой МАИ. Кровати отца и Севрука оказались рядом, а так как отдельной тумбочки для вновь прибывшего не нашлось, то Севрук разделил свою на двоих. Возвращаясь после освобождения в Москву, он попросил разрешения взять тумбочку на память, а потом, побывав в домашнем музее отца, подарил ее мне.

Вольнонаемным вход в жилые комнаты заключенных запрещался. Кроме того, они давали подписку, что ни в какие неслужебные разговоры вступать с заключенными не будут. Совместно разрешалось обсуждать только производственные вопросы.

Здание заводоуправления, в левом крыле которого в 1940-е годы размещались

спецтюрьма и ОКБ НКВД. Казань. Фотография В.А. Богомоловой. 2000 г.

Здесь же, на третьем этаже, находилась столовая, подобная тем, которые бывают на небольших предприятиях: обеденный зал отгорожен от кухни стеной с окном, через которое выдавалась еда. Посуда тоже была обычной: тарелки, ложки, вилки и даже ножи. Собственную посуду, кроме кружки и стакана, иметь запрещалось, да она здесь была и ни к чему.

Собственно ОКБ занимало четвертый этаж. Административным начальником его был подполковник госбезопасности В.А. Бекетов. Здесь работали несколько самостоятельных коллективов, каждый со своей тематикой и своим главным конструктором. Отца назначили ведущим инженером в бюро В.П. Глушко. Коллектив его был небольшим и размещался в трех комнатах. Конструкторы, расчетчики и чертежники работали вместе. Почти у всех имелись чертежные доски, оборудованные новыми по тому времени чертежными приборами - кульманами. А.И. Эдельман, вольнонаемный инженер в ОКБ В.П. Глушко, вспоминал, что при подписывании чертежей фамилии заключенных не указывались - их заменяли номера. Например, у Глушко был номер 800. На чертеже в трафарете стояло: проектировал - Эдельман, главный конструктор - 800. В своих «Записках инженера-ракетчика» Эдельман отмечал: «Хотя характеры Валентина Петровича и Сергея Павловича были весьма различными, общее у них - громадная целеустремленность, сильная непреклонная воля.

Отличительными чертами Сергея Павловича в то время были его «веселая» энергия, его умение организовать людей для решения поставленных задач, стремление к самостоятельности, его отзывчивость и внимание к людям, работавшим тогда под его руководством или рядом с ним. Властные черты характера, проявившиеся впоследствии, в Казани не наблюдались. Свои задачи он претворял в жизнь как-то по-особенному живо, с задором, с огоньком.

Этих людей - Валентина Петровича и Сергея Павловича, связывала между собой давняя совместная работа на одном и том же поприще, которому каждый посвятил свою жизнь, всего себя с юношеских лет. И, конечно, схожесть пережитого, общность положения.

Отношения между ними в это время были дружеские (но только внешне!), они были на «ты», звали друг друга по именам «Сергей», «Валентин», без отчества. К сожалению, о дружбе никак нельзя сказать в дальнейшем периоде, после триумфальных полетов космонавтов.

КБ В.П. Глушко работало над созданием РД-1 - четырехкамерного реактивного двигателя на жидком топливе тягой 1200 кг. Однако на первом этапе наиболее реальной оказалась установка однокамерного варианта РД-1 тягой 300 кг в качестве вспомогательного двигателя на самолет В.М. Петлякова «Пе-2». Такой самолет с вспомогательным ЖРД представлял интерес для боевого применения, а опыт разработки однокамерного двигателя должен был послужить базой при создании в будущем автономного двигателя для реактивного самолета. На втором этапе и предполагалось построить реактивный самолет-перехватчик РП с четырехкамерным РД-1. Проект этого самолета выполнили в КБ в очень короткий срок. Пояснительная записка к нему, написанная отцом, датирована 16 декабря 1942 г. В ней, в частности, сказано: «Предлагаемый самолет-перехватчик с реактивным двигателем РД-1 является представителем нового класса сверхскоростных высотных истребителей. РП обладает исключительно высокими летными и тактическими качествами и мощным вооружением, что при сравнительно большой для реактивных машин продолжительности полета позволит ему решать многие недоступные для винтомоторных самолетов тактические задачи. РП может догнать и уничтожить любой современный скоростной самолет, летящий на сколь угодно большой высоте и попавший в зону его действия. Малая трудоемкость и доступность в изготовлении самолета РП и двигателя РД-1 позволяют в короткие сроки наладить выпуск машин для использования в идущей войне».

26 декабря 1942 г. отец направил в НКАП докладную записку и план работ по авиационной реактивной установке РУ-1 для самолета «Пе-2». Эти предложения поддержали директора обоих казанских заводов - № 16 и № 22. 8 января 1943 г. для реализации плана была создана группа реактивных установок № 5 во главе с отцом как главным конструктором АРУ, состоявшая из четырех бригад и включавшая 16 человек: 5 специалистов 4-го Спецотдела НКВД и одиннадцать вольнонаемных. Им отвели небольшую комнату на третьем этаже. Группа работала очень интенсивно - первый чертеж отец подписал в качестве руководителя группы уже 10 января 1943 г., а с 1 февраля по 15 марта 1943 г. было выпущено около 900 рабочих чертежей, и все они практически сразу шли в производство. Высокий ритм работы свидетельствовал об уверенности в правильности выбранного направления, о стремлении как можно скорее дать фронту новую эффективную технику.

О работе отца в тот период В.П. Глушко в книге «Развитие ракетостроения и космонавтики в СССР» писал: «По моему ходатайству СП. Королев был направлен на работу в наше ОКБ. Он горячо взялся за руководство разработкой установки двигателей на боевых самолетах и проявил в этой работе блеск своего таланта. Еще в РНИИ нас связала преданность любимому делу и взаимная заинтересованность в сотрудничестве, так как под его руководством разрабатывались летательные аппараты, а под моим - двигатели для них».

23 января 1943 г. СП. Королев и В.П. Глушко представили на имя Л.П. Берия докладную записку о ходе работ. В тот же день аналогичные докладные записки подписали директора заводов № 22 и № 16. Работа пошла еще быстрее - испытания самолета «Пе-2» с реактивной установкой начались уже 7 августа 1943 г. Полет с включением РД-1 на высоте 2760 м впервые состоялся 1 октября. Предварительные итоги работы группы № 5 по этому направлению отец изложил в докладной записке начальнику 4-го Спецотдела НКВД В.А. Кравченко 15 октября 1943 г. В записке отмечено, что к тому времени проведено десять запусков РД на самолете «Пе-2» на земле и восемь успешных полетов с включением РД в воздухе, ЧТО дает основание для выводов о реальности «в самые короткие сроки поставить реактивную технику на службу Красной армии» и о том, «что вспомогательные реактивные установки могут успешно применяться не только на самолетах «Пе-2», а их следует осуществлять также и на самолетах других типов с соответствующим учетом тактико-технических особенностей последних».

Новизна и значение применения реактивной установки на самолете подчеркнуты в ТОМ же году в заключении технического отчета «Опытная реактивная установка РУ-1 на серийном самолете «Пе-2»: «Необходимо отметить, ЧТО РУ-1 является совершенно новым техническим агрегатом, впервые осуществленным на самолете с целью испытания и отработки реактивного двигателя в летных условиях».

Отец трудился, главным образом, в КБ, а когда началось изготовление агрегатов и узлов реактивной установки, стал посещать цеха и участок сборки. В конце 1943 г. В.П. Глушко, Д.Д. Севрука и отца прикрепили к так называемой командирской столовой, где обедали начальники цехов и отделов. Хотя питание и здесь оставалось скудным, зато выдавали ежедневно по 800 граммов хлеба. Севрук вспоминал, что для него это было слишком много и хлеб накапливался. Он отдавал его вольнонаемным, те продавали хлеб на базаре и на вырученные деньги покупали зеленый кофе. Этот кофе в зернах Севрук носил на кухню, где его жарили. А вечерами узким кругом - чаще всего он, В.П. Глушко, Б. С. Стечкин, Н.Л. Уманский и мой отец - собирались в небольшой комнате, которую в 1943 г. выделили Севруку. Днем в ней работало шесть человек, а по вечерам она превращалась в маленький кофейный ресторанчик, который отец назвал «Рио-де-Жанейро», или просто «Рио». Так и говорили друг другу: «Пойдем в «Рио»». Вначале тюремное начальство протестовало, но потом удалось договориться, и в этой комнате можно было спокойно пить кофе до отбоя, ТО есть до 23 часов. Работали по 12 часов, так что свободного времени оставалось мало. По воспоминаниям Севрука, для СНЯ1ИЯ усталости отец, он и Глушко иногда занимались борьбой. Задача состояла в том, чтобы затолкать «противника» под кровать. Отец физически превосходил своих товарищей, но и ему приходилось бывать под кроватью, когда Севрук и Глушко объединялись. После таких поединков каждый занимался своим делом - обычно читал. Книги брали в библиотеке или доставали через вольнонаемных. Тем хоть и не разрешалось приносить книги, брать хлеб и покупать кофе, но они это делали, видя самоотверженный Труд заключенных специалистов и не веря выдумкам о «врагах народа». Это подтверждает записка отца эвакуированной из Москвы студентке МАИ, а тогда чертежнице ОКБ Н.А. Розенфельд от 13 марта 1944 г., в которой он пишет: «Сегодня утром я еще раз перелистал Алые паруса - какая же это чудесная вещь».

1 сентября 1943 г. я пошла в школу - сразу во второй класс. Годом раньше бабушка Соня ходила со мной к директору школы, но та отсоветовала отдавать меня в первый класс, так как я уже умела читать, писать и считать,

Записка С.П. Королева чертежнице Наталии Розенфельд.

Казань, 13 марта 1944 г.

а в первом классе тогда учились писать палочки. Обучение велось раздельно, женская школа находилась в центре Йошкар-Олы, довольно далеко от наших бараков, да и идти приходилось через болото. Поэтому вначале я занималась с бабушкой дома. Теперь же, осенью 1943 г., Софья Федоровна собирала по утрам целый выводок девочек, мы тщательно привязывали веревками нашу обувь, гуськом вслед за бабушкой пересекали по тропке болото и шли на занятия.

Так продолжалось два месяца. После ноябрьских праздников дедушка, бабушка, Лиза и я вернулись в Москву. Сразу возник вопрос: где жить? В нашей квартире на Конюшковской осталась одна маленькая комната и обитали уже трое подселенных соседей. Квартиру маминых родителей во Всехсвятском с начала войны заняли под госпиталь, вещи сдали на склад, где они пропали. Вначале мы поселились в гостинице «Балчуг», но через несколько дней вопрос решился по-другому. Бабушка Мария Николаевна предложила нам переехать на Октябрьскую, и мы с радостью согласились. Для Лизы поставили раскладушку на кухне, а мы втроем заняли ту самую комнату, где когда-то находилось домашнее КБ отца, потом жили мои родители, а первый год своей жизни и я. Предстояло определиться с моей учебой. В Москве тогда работало немного школ, и все они оказались переполнены, с помощью давней приятельницы семьи Е.И. Гарбузовой удалось поступить в школу, где она преподавала, но находившуюся в часе ходьбы от дома. С начала следующего учебного года меня перевели в другую школу - рядом с домом. В ТО время я по-прежнему не знала, что отец арестован, осужден и находится в спецтюрьме. Шла война, и у многих девочек из моего класса отцы были на фронте, так что лишних вопросов не возникало. Отец писал мне в Йошкар-Олу, а потом в Москву. Я с нетерпением ждала его писем и немедленно

Титульный лист книги Валентина Катаева «Белеет парус одинокий»

с надписью М.Н. Винцентини внучке Наташе от имени отца. Йошкар-Ола, 10 апреля 1943 г.

отвечала на них. Все годы его отсутствия мама, бабушки и дедушки постоянно рассказывали мне о нем, показывали его фотографии, дарили как бы ОТ него подарки, в основном книги. Так, в день моего рождения 10 апреля 1943 г. в Йошкар-Оле дедушка Максимилиан Николаевич надписал мне книгу В. Катаева «Белеет парус одинокий»: «Наташеньке - шалунишке от папки Сережи».

Мне говорили, ЧТО скоро ОКОНЧИ1СЯ война и папа прилетит на своем самолете. Я верила и ждала его. Но как же долго пришлось еще ждать...

Тем временем отец продолжал работать в Казани. Он не ограничился разработкой реактивной установки для самолета «Пе-2», а увидел возможность усовершенствования всех типов отечественных самолетов путем применения на них реактивных установок на базе двигателя РД-1. Его соображения изложены в «проекте тематического плана работ по реактивным установкам с двигателем РД-1 на 1944 г.», подписанном им 27 февраля 1944 г. Вместе с тем, понимая, ЧТО разработка вспомогательных реактивных установок для самолетов является лишь временной мерой, продиктованной потребностями войны, он считал не менее важной задачей его группы проектирование высотного реактивного истребителя.

Летные испытания самолета «Пе-2» с реактивным двигателем в 1944-1945 гг. продолжались. Их проводили летчики А. Г. Васильченко и А. С. Пальчиков при участии в полетах в качестве инженера-испытателя вначале Д.Д. Севрука, а впоследствии и моего отца. Начальник экспедиции завода № 22 Н.А. Солдаткин вспоминал, что увидел как-то на заводском аэродроме двух мужчин, чем-то занятых у самолета, и молодого парня в форме, курившего неподалеку от них. На вопрос - кто такие? - парень нехотя ответил, что это «зеки», которых он охраняет. В этот момент мужчины сели в самолет, запустили двигатели и поднялись в воздух. «Улетят ведь», - сказал Солдаткин. - «Не улетят, - флегматично ответил парень, - у них горючего мало».

Однажды, во время очередных полетов, на аэродроме оказался летчик-испытатель М.Л. Галлай, и встреча с моим отцом произвела на него большое впечатление. Он описал ее в повести «Испытано в небе» (1963). На вопрос о том, кто создал реактивную установку для самолета, А.Г. Васильченко указал ему «на плотного, среднего роста человека, одетого в несколько странный, особенно для летнего времени, костюм: куртку и брюки из какого-то черного подкладочного материала». Галлай вспоминает, что сразу же его узнал: «Нас познакомили еще за несколько лет до начала войны, но после этого встречаться нам - отнюдь не по нашей воле! - не довелось... Я подошел к конструктору, мы поздоровались, отошли немного в сторону и сели на какие-то валявшиеся у аэродромной ограды бревна. В течение всего последующего неторопливого разговора вокруг нас, как привязанный, встревоженно кружился неизвестный мне молодой человек. Он то присаживался рядом с нами, то снова нервно вскакивал, то опять садился, изо всех сил стараясь не упустить ни одного слова из нашего разговора... Наверное, со стороны вся эта картина выглядела довольно комично, но в тот момент я, в отличие от своего обычного состояния, способность к восприятию смешного потерял полностью.

Я видел перед собой другое - еще одну (сколько их?) форму проявления несгибаемого человеческого мужества. Сквозь сугубо прозаические слова - о тягах, расходах, количествах повторных включений - передо мной в полный рост вставал внутренний облик человека, творчески нацеленного на всю жизнь в одном определенном направлении. В этом направлении он и шел. Шел вопреки любым препятствиям и с демонстративным пренебрежением (по крайней мере внешним) ко всем невзгодам, которые преподнесла ему недобрая судьба.

Передо мной сидел настоящий Главный Конструктор, точно такой, каким он стал известен через полтора с лишним десятка лет, - энергичный и дальновидный, умный и нетерпеливый, резкий и восприимчивый, вспыльчивый и отходчивый. Большой человек с большим, сложным, противоречивым, нестандартным характером, которого не смогли деформировать никакие внешние обстоятельства, ломавшие многих других людей, как тростинки».

В дальнейшем наземные и летные испытания реактивных установок проводились на самолетах С.А. Лавочкина, А.С Яковлева, П.О. Сухого. Успехи, достигнутые в разработке ЖРД для самолетов, побудили НКВД по согласованию с Наркомавиапромом 25 апреля 1944 г. подготовить, а 16 июля 1944 г. подписать важное для судьбы заключенных специалистов письмо.

«СОВ. СЕКРЕТНО

ПРЕДСЕДАТЕЛЮ

ГОСУДАРСТВЕННОГО КОМИТЕТА ОБОРОНЫ

товарищу СТАЛИНУ И.В.

В 1942-43 гг. по проектам заключенных специалистов 4 Спецотдела НКВД СССР на заводе № 16 НКАП выполнены следующие работы, имеющие важное оборонное значение:

1.По проекту ГЛУШКО В.П. построены опытные реактивно-жидкостные двигатели РД-1, предназначенные для установки на самолеты в качестве ускорителей. Опытные образцы двигателей РД-1 прошли заводские летные и совместные стендовые испытания с удовлетворительными результатами.

В настоящее время на заводе № 16 изготовляется опытная серия реактивных двигателей РД-1 для отработки всех вопросов, связанных с применением и дальнейшим развитием этих двигателей.

2. По проекту ДОБРОТВОРСКОГО A.M. на базе спаривания двух серийных моторов М-105 построены мощные авиационные моторы МБ-100 со взлетной мощностью 2200 л/с и МБ-102 со взлетной мощностью 2450 л/с.

В настоящее время моторы МБ-100 проходят летные испытания на самолете «Ер-2» и моторы МБ-102 подготовляются к установке на самолете «102».

Помимо этих работ, специалистами 4 Спецотдела НКВД СССР была оказана большая техническая помощь заводу № 16 в период строительства и монтажа этого завода, в частности, по проекту и под руководством специалистов 4 Спецотдела НКВД СССР на заводе № 16 была построена опытная механическая база авиамотостроения.

Группа квалифицированных специалистов 4 Спецотдела НКВД СССР, работающая на этом заводе на руководящих технических должностях, во многом способствовала заводу в успешном выпуске продукции.

По отзывам Наркомавиапрома тов. ШАХУРИНА, работы, выполненные заключенными специалистами 4 Спецотдела НКВД СССР, по технической новизне и умелому решению ряда сложных технических и конструктивных проблем, являются весьма ценными.

Учитывая важность проведенных работ, НКВД СССР считает целесообразным освободить, со снятием судимости, особо отличившихся заключенных специалистов, с последующим направлением их на работу в Авиапромышленность.

Прилагая при этом список на 35 заключенных специалистов, прошу Ваших указаний.

НАРОДНЫЙ КОМИССАР ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА ССР

Л. БЕРИЯ»

В приложенном списке значилась и фамилия отца: «Королев Сергей Павлович, 1906 г. рождения, бывш. ст. инженер НИИ-3. Осужден Особым Совещанием при НКВД СССР 10.VII-40 г. по ст. ст. 17-58-11 на 8 лет. - Технический руководитель по установке РД на самолете. Установка прошла заводские испытания. Обладает техническими знаниями и организаторскими способностями».

За месяц до этого, по воспоминаниям Д.Д. Севрука, заключенные инженеры получили возможность ходить по заводской территории без сопровождения. Самостоятельно ездить в город им по-прежнему не разрешалось (правда, СП. Королеву, имевшему производственные связи на многих предприятиях Казани, такое право, по воспоминаниям В.А. Бекетова, иногда предоставлялось), но даже в таком небольшом ослаблении режима угадывался знак того, что их скоро могут освободить.

Результатом обращения Л.П. Берия к И.В. Сталину явилось решение Президиума Верховного Совета СССР от 27 июля 1944 г. о досрочном освобождении

Выписка из протокола заседания Президиума Верховного Совета СССР

о досрочном освобождении С.П. Королева. Москва, 27 июля 1944 г.

Справка об освобождении из заключения, выданная С.П. Королеву. Казань, 10 августа 1944 г.

Дом № 5 по улице Лядова, на пятом этаже которого с августа 1944 по август 1945 г. жил С.П. Королев.

Казань. Фотография В.А. Богомоловой. 2000 г.

перечисленных в письме специалистов со снятием с них судимости. Под номером «18» значилась фамилия отца.

Д.Д. Севрук вспоминал, что всех освобождаемых, кроме В.П. Глушко, который находился в командировке в Москве и узнал эту новость там, 9 августа 1944 г. привезли на автобусе в НКВД Татарской АССР. Республиканский нарком произнес речь, в которой не было извинений. Смысл ее состоял в том, что обида забудется, а опыт останется. После этого их вернули в спецтюрьму, пообещав вскоре предоставить жилье. Вначале речь шла об общежитии, но бывшие заключенные, насидевшиеся в многолюдье по тюрьмам и лагерям, потребовали для каждого отдельную комнату, а для тех, к кому приедет семья, - отдельную квартиру. В конце концов им выделили подъезд шестиэтажного дома № 5 по улице Лядова, в километре от места работы. Отец получил комнату в квартире № 100 на пятом этаже. Его соседом по квартире оказался инженер Н.С Шнякин.

В это же время произошли организационно-структурные изменения в КБ завода № 16. На базе двигательного КБ-2 и группы реактивных установок № 5 в системе НКАП было создано ОКБ специальных двигателей - ОКБ СД (в секретных документах его называли ОКБ ракетных двигателей - ОКБ РД). Главным конструктором назначили В.П. Глушко. Отец с августа 1944 по август 1945 г., до своего отъезда в Германию, являлся его заместителем. 10 августа 1944 г. он получил справку о том, что содержался под стражей с 28/ VT 1938 г. по 10/VTII 1944 г. и теперь освобожден, но что видом на жительство эта справка служить не может. Зато в ней отмечен факт выдачи ему нового

С.П. Королев. Первая фотография после освобождения.

Казань, август 1944 г.

паспорта взамен конфискованного при аресте. Шесть долгих лет он был изгоем общества, ради которого жил и трудился, - без документов, без прав, без своего жилья, без семьи. И вдруг - освобождение, возвращение к нормальной человеческой жизни. Первое желание - поделиться, рассказать о своей новой жизни самым близким людям - жене и матери.

«21/VIII 44г. Казань Милые, дорогие мои мама и Лялька. Собирался я на этих днях написать Вам письма о своем новом житии-бытии, но вижу, что общность темы настолько велика, что все равно не избежать повторений, и поэтому пишу Вам и всем друзьям это общее письмо.

Итак, после всех мытарств длительных и путешествий мы водворились наконец в городе Казани. Мне до сих пор кажется порою, что я где-то еще на половине пути, и в такие минуты невольно напрягаешь все силы, чтобы убедиться, что окружающее не сон.

Все пережитое, как глубокая борозда от плуга, прорезало душу и сознание, и хотя сейчас я относительно спокоен, память былого неотступно и настойчиво следует всюду за мной. Сейчас вспоминаю против своей воли даже многое, многое, что казалось прочно позабытым.

В такие минуты грущу понемногу в одиночестве, что бывает чаще всего. А должен сказать, что я буквально наслаждаюсь сейчас одиночеством своим. Прихожу, что-нибудь немудреное приготовлю себе на ужин, а затем ложусь на койку и незаметно от дум и мыслей перехожу ко сну. Хорошо! Ну да хватит рассуждений и лирики. Вас, наверное, дорогие мои, интересует так многое, что я наверняка не отвечу Вам в этом одном письме, даже если бы написал целых сто листов.

Представляю себе, как Вы все это переживали и пережили. Сколько невыносимых страданий перенесено. Сколько горьких дум и слез ушло за это время. Страшно оглянуться назад, да и не хочется вспоминать обо всем этом. И писать я о своих скитаниях не буду -пусть они все на этом окончатся и сгинут навсегда. Будем жить и стараться жить хорошо и еще лучше, и так несомненно и будет. Жду с нетерпением и волнением встречи с Вами, мои дорогие, и как только буду иметь эту возможность, то хоть на несколько дней прилечу к Вам. Реально это возможно будет, очевидно, в конце этого месяца или в самом начале будущего.

По-видимому, какое-то время - я думаю, надо считать от 3-х мес. (т.е. до января) и до 8 мес. (т.е. до мая максимум) - мне придется работать здесь, хотя по роду моих заданий на ближайшие месяцы мне очень часто, и видно подолгу, придется бывать у Вас. Это, конечно, будет очень неплохо.

Вообще же оставаться здесь я не собираюсь и думаю, что мне здесь просто и делать нечего. А сейчас я должен закончить начатую работу и все.

В ближайший свой приезд к Вам хочу всюду походить, все посмотреть, оглядеться хорошенько и договориться с кем надо о дальнейшем. Таковы мои планы по работе.

Живу я сейчас в Соцгороде, который находится от города Казани примерно в 8-10 км и связан с ним трамваем. Сообщение очень неважное, т.к. трамвай буквально ежечасно портится, и тогда двухчасовое путешествие пешком обеспечено. Но на работу мне ходьбы 15 минут, а в городе я был всего 2-3 раза, так что это все не беда. А главное, ведь это пустяки по сравнению с тем, что было пережито, пройдено и испытано. Вот эти соображения меня всегда очень сильно подбадривают, когда думаешь о таких или им подобных пустяках, как казанский трамвай.

Живу я с еще одним товарищем своим в очень хорошенькой двухкомнатной квартирке на V этаже (выбор мой, т.к. Вы же знаете, что я люблю жить высоко). У каждого из нас по комнате. У меня хорошая комната 22 м² с дверью на будущий балкон и 2 окнами, так что вся торцевая наружная стена остеклена. Много света и солнца, т.к. мое окно смотрит на юг и восток немного. Утром, с самого восхода и до полудня, даже больше, все залито ослепительным жарким солнцем. Я не ощущал раньше всей прелести того, что нас окружает, а сейчас я знаю цену и лучу солнца, и глотку свежего воздуха, и корке сухого хлеба.

Комната моя «шикарно» обставлена, а именно: кровать со всем необходимым, стол кухонный, покрытый простыней, 2 табурета, тумбочка и письменный стол, привезенный мною с работы. На окне моя посуда: 3 банки стеклянных и 2 бутылки, кружка и 1 чайная ложка. Вот и все мое имущество и хозяйство. Чувствую Ваши насмешливые улыбки, да и мне самому смешно. Но я не горюю. Не это ведь главное в жизни, и вообще все это пустяки. А кроме того, нас здесь просто замечательно встретили, и очень много людей сейчас хлопочет о нашем дальнейшем благополучии. Так, на нашем производстве для нас уже сделаны многие хозяйственные предметы, как например: ал. посуда, которую я терпеть не могу, т.к. все это время пользовался только ею; затем всякие плитки, тазы, бидоны и пр. Шьют нам занавески на окна и белье (у меня нет ни одной пары, и я пока обхожусь просто «так»!). Чувствую, что Вы в ужасе, но ей-богу, это же все пустяки, и я даже не замечаю всего этого. Так не волнуйтесь и давайте посмеемся вместе.

Кроме того, наши новые многочисленные друзья снабжают нас (или обещают снабдить) многим нужным барахлишком. Мне сегодня вечером обещали принести сковородку, чтобы я мог жарить картошку. На рынке я был в воскресенье, но ничего не купил, т.к. жаль зря тратить деньги на пустяки. Все в конце концов устроится само собой. А для полного устройства мало и сто тысяч иметь. Да и зачем оно мне здесь сейчас? Кстати, о моем устройстве: во-первых, я сейчас имею собственные финансы и прошу мне больше ничего не переводить: все переведенное я получил, очень благодарю, но в дальнейшем я буду вполне обеспечен и в самое ближайшее время смогу помочь Вам и делать это систематически.

Я очень бы хотел, чтобы Вы имели возможность приобрести нужные запасы на зиму. Напишите свои соображения об этом. Хорошо бы запастись маслом и медом. Масло у нас рублей 170-190 фунт и мед 250 р. к-грамм. Второй вопрос - это одежда и обувь. На днях переезжает в Москву семья моих больших и давних друзей, и с ними я передаю Ляльке отрез материи для платья, может быть (это нам подарок от начальства), и ботинки хорошие, американские. Если надо будет, то могу еще одни ботинки Вам прислать - армейские, но аккуратные вполне и хорошие. Костюмы нам и пальто будут шить в ближайшее время. Так что мне ничего не потребуется.

Как я уже говорил, на днях к Вам зайдет Евгения Ивановна (Розенфельд. - Н.К.) Имейте в виду, что она лично и вся ее исключительно милая семья принимали меня как родного сына и в самые тяжелые минуты, и сейчас. Она Вам расскажет обо мне и моей жизни и передаст материю и ботинки, и возможно (если удастся) кое-что Наташке. Примите ее как самого близкого друга. Я очень бы хотел, чтобы в будущем не порывалось это хорошее знакомство.

Ну вот и все как будто о делах на сей раз. В воскресенье звонил Вам по телефону, но никто не ответил. Послал Вам телеграмму с просьбой подтвердить номер телефона - буду звонить в четверг 24-го, в 10 ч. вечера. Очень хочу лично поговорить и просто послушать Вас, мои дорогие. Ведь вот уже три года, как не слыхал Ваших голосов.

Мой адрес такой: Казань 36, Соцгород, улица Лядова, дом 5, кв. 100, мне. Обязательно пишите «Соцгород». В телеграмме я пропустил это слово. Особо ответственную почту все же посылайте на Глав, почтамт до востребования. Письма пишите только закрытого типа, т.к. поч. ящик общий. Один раз в неделю я буду там бывать, а то еще здесь не все

Первое после освобождения письмо С.П. Королева матери и жене в Москву.

Казань, 21 августа 1944 г.

налажено, т.к. поселок и дома новые. Но пишите в основном, конечно, по домашнему моему адресу. Телеграммы тоже можно сюда же посылать. Прошу передать сердечный привет и благодарность за поздравления Софии Федоровне и Мак. Никол., Юрию Александр., Эсфири Михаил, и Аркадию (Софья Федоровна и Максимилиан Николаевич - родители мамы, Юрий Александрович - Ю.А. Победоносцев, Эсфирь Михайловна - Э.М. Рачевская, Аркадий - ее брат. - Н.К.) (их адреса я не знаю и не мог поэтому сам ответить). Крепко тебя, мамочка, Лялька, тебя, Наташку, папу Гри и всех обнимаю. Лизуху целую, всем друзьям привет. Ваш Сергей».

Это письмо - не только первая после обретения свободы весточка от отца, строки которой дышат оптимизмом и не лишены юмора, но и яркая иллюстрация отношения его к бытовой стороне жизни. Деньги, вещи, одежда, посуда - все это мелочи, пустяки, на которые не следует обращать внимание. Самым главным и дорогим являются время и возможность работать. В этом смысл жизни, а не в богатстве, удобствах, комфорте.

В одном письме, даже таком длинном, невозможно сказать все, что накопилось годами. Поэтому уже через два дня, 23 августа, отец пишет письмо маме.

«23. VIII. Конечно, не удалось мне дописать сразу мое послание, милая моя, родная Лялька, и я решил задержать его еще на день и черкнуть тебе отдельно несколько хотя бы строчек.

Очень жду и хочу встречи с тобой. Надо о так многом поговорить. Неужели же остались до этого только дни? Ласточка моя родная, - радуйся и жди своего Сережу! На сей раз это уже наше и только наше.

Я очень жалею, что Борис Моторин (О ком идет речь, не установлено. - Н.К.) не передал тебе мое письмо, мой личный ответ на твои письма. Пусть Юр. Ал. скажет, как ему позвонить (он работает рядом с больницей), и письмо ты у него возьми.

Вообще же, хотя оно и опоздало, но второй раз я не раскачаюсь на такое послание. Впрочем, скоро увидимся, моя хорошая, а больше ведь ничего и не нужно. Крепко тебя обнимаю, всегда твой Сергей».

В тот же день он написал письмо мне. Оно полно надежд на скорую встречу в Москве, встречу, о которой мы мечтали столько лет.

«23.VIII.44. Казань

Здравствуй, моя милая, родная, черноглазая Наташка! Крепко тебя обнимаю и целую и надеюсь, что уже скоро, в ближайшие дни тебя смогу увидеть в Москве.

Вот тогда мы с тобой походим по Москве, и ты мне должна будешь показать все новое и интересное.

Пока что можешь мне писать по адресу: Казань, 36 и/о, Соцгород, ул. Лядова, дом 5, кв. 100 - мне.

Очень хочу тебя повидать, моя родная хорошая девочка. До скорой встречи - Сергей».

Но бросить работу и уехать отец не мог. Кроме того, что это являлось невозможным по условиям военного времени, не в его характере было оставить незавершенным начатое дело. Библиотекарь заводоуправления Л.П. Палеева, к которой он часто заходил за книгами и необходимыми материалами, вспоминала, как поздравила его с освобождением и возможностью уехать в Москву, а он ответил, что война еще не кончена и, следовательно, права на это у него нет. Однажды, придя в библиотеку, отец застал ее расстроенной. На его

Письмо С.П. Королева жене в Москву.

Казань, 23 августа 1944 г.

вопрос она ответила, что плохо выглядит ее маленькая дочка, - ей не хватает сахара. На следующий день отец принес пакет сахара - свой месячный паек, уговорив взять его для ребенка, который в нем нуждался больше, чем взрослые. Л.П. Палеева написала об этом в письме бабушке, поблагодарив ее за такого отзывчивого сына.

Итак, самое важное для отца - дело. Оно даже более важно, чем свобода. И он продолжает работать с еще большей интенсивностью, но теперь уже и с планами на будущее. 30 сентября 1944 г. им написана докладная записка «К вопросу о работах бюро самолетных реактивных установок при ОКБ РД на заводе № 16». В ней подведены основные итоги работы возглавляемой им группы. Упомянуты и работы над реактивными торпедами с пороховыми и

Письмо С.П. Королева дочери в Москву.

Казань, 23 августа 1944 г.

жидкостными двигателями, которые проводились под руководством отца еще в РНИИ-НИИ-3 в 1933-1938 гг. Сделано это не случайно. Перечисляя выполненные работы, отец явно стремился подчеркнуть их значимость. В записке отмечен и значительный практический опыт, приобретенный специалистами его группы. Все это дало основание поставить перед руководством вопрос о создании конструкторского бюро по ракетостроению на базе возглавляемого им коллектива.

Реорганизовать группу в самостоятельное КБ - эта мысль отца только на первый взгляд кажется дерзкой. Он хочет и может работать, знает, что и как нужно делать, важно, чтобы ему предоставили такую возможность и - главное - не мешали. Еще более полно предложения отца выражены в его письме

Черновые наброски облика ракетных конструкций, выполненные С.П. Королевым.

Казань, 1944 г.

заместителю наркома авиационной промышленности П.В. Дементьеву, датированном 14 октября 1944 г. В нем предлагается развернуть работу по ракетам дальнего действия непосредственно в Казани, для чего следует реорганизовать группу инженера СП. Королева с 1 ноября 1944 г. в Спецбюро. Подготовлен и кадровый состав предлагаемого Спецбюро, включающий не только специалистов авиазаводов № 16 и № 22, но и сотрудников, работавших ранее по ракетной технике в РНИИ-НИИ-3, которых необходимо перевести из других организаций. В их числе Б.В. Раушенбах, А.И. Полярный, М.П. Дрязгов. Голова отца полна планов на будущее. Он свободен - значит, эти планы реальны и рано или поздно воплотятся в жизнь. Но пока все очень неопределенно, и он делится своими чувствами с мамой:

«22/X. Милая, родная моя девочка, мой любимый и нежный друг! Тяжело у меня на сердце сегодня и вдруг так ясно вспомнились мне прежние счастливые дни нашей жизни. Обычно так и бывает, когда после большой и напряженной работы, когда ум занят трудом, а сердце молчит, - вдруг наступает затишье, и сразу масса мыслей и воспоминаний нахлынут сплошной волной. Не сказать и не передать на бумаге всего, что чувствуешь, и только горячая личная встреча может дать разрядку.

Помнишь ли ты все так же своего друга или начала ржаветь наша старая дружба и приходит конец всему?

Так редко я узнаю что-нибудь о тебе, видно, нет у тебя охоты писать мне чаще, даже эти маленькие и такие скупые письма. Жизнь красочна своими контрастами, и именно они дают нам познание жизни, ощущение ее значимости и будят в нас самые сокровенные желания и мысли. Но если контрасты эти вытягиваются во все один и тот же фон, что не видно просвета, то невольно начинаешь думать о том, стоит ли вообще жить так. А поделиться, поговорить не с кем, нет такого близкого друга, который бы выслушал, а главное, понял бы тебя, и с которым бы ты отдохнул, как это бывало раньше у нас с тобою.

Сейчас тяжелое время и не время жаловаться, тысячи людей разлучаются и, быть может, навсегда - все это я понимаю и этим я живу вместе со всеми, но ведь не все уложишь в рамки, в установленный порядок и не прикажешь сердцу замолчать.

Так лелеял я надежду на скорую встречу с тобой и с мамой, но так же нам не везет и который уже раз. Вот и сейчас все у нас тут неожиданно закончилось, и я сижу и не знаю, что и как дальше будет. Я надеялся, что когда закончу эту работу, то смогу Вас повидать, но сейчас все опять изменилось. Куда направят, я не знаю, не исключена возможность, что останемся и здесь, только на другой работе, и значит - все с начала. Но сейчас меня с работы не отпустят, я в этом уверен. Может быть, Вы сможете что-либо сделать через Мих. Мих. или Валю ( M.M. Громов и B.C. Гризодубова. – Н.К.); это было бы очень важно, если бы удалось до наступления праздников. Но откровенно говоря, надежды у меня не осталось никакой и не стоит об этом говорить.

Я очень бы хотел знать о тебе и твоей жизни хоть немного больше, но только при одном условии, что и ты этого хочешь и не будешь себя принуждать.

Будьте же здоровы и благополучны, все мои родные и хорошие. Тебе желаю всяческой удачи в жизни и в работе. Крепко жму твою руку. Сергей. От Глеба (Кто это, не установлено. – Н.К.) привет».

Письмо С.П. Королева жене в Москву. Казань, 22 октября 1944 г.

Предложения отца об организации работ по ракетам дальнего действия не были поддержаны ни тогда, ни после его повторного обращения к руководству 30 июня 1945 г. До весны 1946 г., когда это произошло, было еще далеко.

В конце ноября 1944 г. отцу все-таки удалось ненадолго прилететь в Москву. Самолет приземлился на подмосковном аэродроме, и около часа дня отец приехал на Октябрьскую. Я была дома одна и, конечно, сразу узнала его. Прошло много лет, но я хорошо помню, как он крепко прижимал меня к себе, словно желая еще и еще раз убедиться, что это не сон. Я позвонила на работу маме и бабушке. Мария Николаевна вспоминала, что она расплакалась от радости и побежала к парторгу с просьбой отпустить ее домой. Та думала, что сын пришел с фронта, - на работе никто не знал, что он был арестован, - и вместе с ней пошла к директору. К большому удивлению обеих женщин, директор не проявил немедленной готовности пойти навстречу и дал разрешение уйти раньше положенного времени лишь после длительных уговоров. Невозможно описать радость матери при встрече с сыном после стольких лет разлуки.

Мама вернулась домой около четырех часов дня. Когда я звонила в больницу, она находилась в операционной и ей передали, что приехал муж. По ее словам, у нее, наверное, впервые в жизни задрожали руки, но бросить больного, не закончив операцию, она не могла. А ночью, когда мамины родители, Лиза и я спали, Мария Николаевна, Григорий Михайлович и мама слушали рассказ отца о пережитом. Он рассказывал о допросах и судах, о тюрьмах и лагере на Колыме, о «Туполевской шараге», Омске и Казани. Рассказывал до шести утра и закончил тем, что не хотел бы больше никогда говорить об этом и будет стараться забыть эти годы как страшный сон. Мама и бабушка через много лет вспоминали, что были потрясены услышанным и пообещали ему не напоминать о том тяжелом времени. Потом мои родители поехали на Конюшковскую, а отец через несколько дней снова уехал в Казань. Эта встреча пролетела как одно мгновенье и оставила глубокий след в душе мамы и отца. Она стала словно глотком свежего воздуха, так необходимым им обоим. Под ее впечатлением отец прислал маме письмо.

«2.12.44 г. Казань, 5 ч. утра

Милая моя Лялька, тобою обещанного письма № 2 все еще нет, и я решил воспользоваться предоставившейся возможностью написать тебе сейчас, хотя ты, вероятно, очень бы посмеялась, если бы посмотрела, как и в каких условиях у меня все это происходит. Действительно, наша московская встреча пролетела как-то особенно быстро и много недоговоренного и, может быть, недопонятого осталось у каждого из нас. Я чувствовал, что ты как-то по-новому присматриваешься ко мне и даже, пожалуй, держишься на некотором расстоянии. Особенно это было заметно в первые дни и в наш «первый день», когда ты вдруг стала такой боязливой, и этот штрих глубоко запал у меня в памяти.

Я же за эти годы стал незаметно для себя одиночкой и большим любителем одиночества. Все, что вижу, чувствую, - все со мной остается на некоторое время, иногда очень надолго, передумывается внутри много раз и перечувствуется, а внешне - как будто прошло бесследно.

Но московские наши встречи с тобою я вспоминаю с большой теплотой и нежностью. Как будто бы мотив только что слышанной чудесной музыки все еще звучит в ушах; как будто неясные облики картины, написанной тонкими красками, как пастелью, стоят перед моими глазами. Я отчетливо чувствую и знаю, что нет у меня и не найти мне друга и подругу ближе, дороже и нежнее, чем ты. Но когда мы были вместе, слова как-то не шли с губ, а в душе было величайшее смятение чувств.

Ты проявила в эти минуты хорошее, нужное для меня дружеское невнимание ко мне, и у меня была возможность успокоиться, подумать и оглядеться. Большое тебе за это спасибо. Я хочу и дальше, чтобы никто из нас не «давил морально» на другого, - так лучше, когда сам все поймешь, почувствуешь и знаешь, что рядом друг и верный друг, хотя он и молчит, и держится в стороне. Но как я это оценил - если бы ты только знала! Ты права, мы оба стали лучше и мы оба стали более вдумчиво и бережно относиться к людям и к себе. Я прилагаю все усилия к тому, чтобы попасть наконец на более долгий период в Москву, чтобы подольше и поближе быть с тобой - так у меня сейчас и в голове и в сердце сложилось, и без разлада на сей раз. Но совместная жизнь, как например, было у нас в этот мой приезд, - она очень пугает меня. Я привык много быть один. И вот теперь, поздно ночью приходя с работы, я запираю дверь и начинаю «жить один». Это, несомненно, сейчас самые лучшие часы в моей жизни. Они наполнены большим для меня содержанием, пролетают незаметно, и здесь многое, если не все, - и мое, и твое, и работа моя - приобретают форму и осознаются. Может быть, это изменится, как говорят в таких случаях в обиходе, - пройдет, а может быть, и не нужно ему проходить, и нам с тобой это не помешает. Не знаю, поняла ли ты из этих неясных на бумаге и скомканных рассуждений все, что мне так хотелось бы тебе передать. Но только это не значит (и не пойми так), что я не хочу быть с тобой или хочу быть с кем-то другим, - одним словом, это глупости. Другие люди около меня есть - они друзья и кое для кого, м.б., я представляю «интерес» в жизни в хорошем смысле этого весьма разнообразно толкуемого слова - понятно? Но ты и я -

вот наша и моя жизнь в этом, либо пусть я останусь один совсем.

Повторяю - так хорошо, именно тепло думать о тебе, а все другое - это не то, оно хуже, бледнее и проще, и обязательно грубее.

Я чувствую - ты иногда нервничаешь, и потом - ведь Господь Бог создал тебя хотя очень умной, сильной - но ведь женщиной! Не улыбайся, мне так это понятно, что тебе иногда не хватает внимания и ласки от меня, а я молчу, а кто-то тебя спрашивает в это время, как говорится, не вовремя, обо мне, моих письмах - и тебе обидно и непонятно.

Но тут, пожалуй, сейчас ничего и не сделаешь, т. к., видно, у меня не получится это общеизвестное в жизни людей «внимание» к тебе, как к жене и другу, не умею я так как все. Так будь спокойна, хорошая моя, - все лучшее, что только я имею, все направлено к тебе и для тебя, хотя иногда не сразу дойдет и тяжело бывает из-за этого.

Написал тебе необычно много, а вот чувствую, что хотя и хотел сказать что-то очень хорошее, так оно и осталось недоговоренным и на сей раз. Дорого бы дал я сейчас, чтобы ты была здесь. Вообще - нехорошо и для меня очень трудно, что эти первые месяцы ты не со мной. Может быть, это даже наша некоторая ошибка. Правда, мы все ждем, что я приеду, - это верно, но это затягивается, и это плохо, очень плохо для нас обоих. Вчера ночью мы с Валентином (Валентин Петрович Глушко. - Н.К.) говорили о тебе - он хорошо очень о тебе сказал, это правда все, но жалко, что так много километров нас разделяют. По моим теперешним понятиям, было бы достаточно расстояния в 2-3 улицы всего лишь. Как хорошо было бы! Чувствую твое недоумение - но это у меня, как я говорил уже тебе, соответствует моим теперешним взглядам. А как будет лучше - ведь жизнь сама найдет свои настоящие пути.

Котика нашего вспоминаю так часто, как только, вероятно, это можно такому странному и занятому субъекту вроде меня. Ее большая карточка стоит на столе моем. Ее песенка (написанная ею для меня) лежит у меня под руками - я выучил ее наизусть постепенно. К сожалению, уже 7 часов и самолет сейчас уходит. Мне очень хочется многое еще тебе сказать и хотелось бы написать Наташке и немного о себе рассказать, но времени уже нет. Напишу о себе и своей жизни отдельно и обещаю на этих же днях.

Работа моя идет успешно, хотя очень трудно мне: мало времени и приходится идти в совершенно новой для меня области, хотя я и давно работаю в этом деле. Но задачи громадные и высоты, на которые надо взобраться, так велики, что наши Большие предшественники и учителя - они могли только мечтать о том, над чем практически уже мы начали сейчас работу. Плохо, если не дадут мне возможность все это осуществить. Тогда все, абсолютно все придется ломать. Не знаю, хватит ли сил для этого.

Мечтаю попасть к Юрию (Юрий Александрович Победоносцев. В декабре 1944 г. он возглавил филиал № 2 НИИ-3, куда была переведена вся тематика института по твердотопливным реактивным снарядам. Там С.П. Королев надеялся осуществить свои проекты ракет дальнего действия, предварительно проработанных им в Казани. - Прим. ред.) в его будущее хозяйство, а дальше, несомненно, мы бы вместе много смогли сделать. Как это все получится и как сам Юрий это все оценивает и понимает?

Письмо С.П. Королева жене в Москву.

Казань, 2 декабря 1944г.

Попытаюсь успеть с набросками к 15/ХII. Но если не успею, то не приеду раньше, чем все сделаю. Так что Новый год наш с тобой - под вопросом: не грусти, но так надо на сей раз.

Крепко тебя обнимаю и целую. Будь спокойна и сильна, любимая моя. Пиши мне чаще, как можно чаще, как это только для тебя возможно будет. Я буду писать по возможности и когда смогу сам. Понятно? Целую Наташку крепко, крепко. Сердечный привет всем. Постараюсь на днях написать - кому только смогу и времени хватит если. Но это нескладное послание - только для тебя. Всегда твой Сергей».

Приближался Новый 1945 год. И опять отцу пришлось встречать его вдалеке от семьи. Но тот новогодний праздник отличался от шести предыдущих тем, что отец отмечал его не в тюрьме или в «шараге», а на свободе. Это было забытое и потому необыкновенное ощущение. Однако мысли его были устремлены домой. 26 декабря 1944 г. он написал мне предновогоднее письмо.

«Наташке.

26.12.44. Мой дорогой черноглазый плутишка! Поздравляю тебя с Новым Годом и желаю тебе здоровья и успехов в школе.

Я очень был рад узнать, что ты уже поправилась и теперь собираешься побывать на елке в Колонном зале Дома Союзов и вместе со всеми встречать Новый Год. После праздников ты мне обязательно напиши подробно - весело и хорошо ли тебе было на елке. Мне придется встречать Новый Год здесь, в Казани, и приеду я к Вам только в январе м-це. А мне очень хотелось бы вместе с тобой выпить рюмочку винца (так, чтобы мама и бабушка Соня не видели!). Придется, видно, это сделать нам в другой раз. Я теперь тоже занимаюсь английским языком, и мне мой учитель обещал поставить пятерку. А почему ты получила четыре? Вот я приеду, и мы с тобой будем разговаривать по-английски.

Крепко тебя целую. Твой Сергей.

P.S. Пришли мне какую-нибудь хорошую песенку. Я уже выучил наизусть ту песенку, что ты для меня переписывала. С.П.».

Получив письмо отца, я 13 января 1945 г. написала ему ответ и приложила свои рисунки.

«13/1 1945 г.

Мой дорогой и любимый папочка. Поздравляю тебя с днем твоего рождения, желаю здоровья, счастья и скорейшего возвращения домой.

Новый Год я встречала со всеми вместе и легла спать только в пять часов утра. Я была на елке в Доме Союзов, но, к сожалению, утренник был для малышей и мне не очень понравилось. Мы устраивали елку для детей. Я позвала девочек из моего класса. Всем очень понравилось. У нас елка большая, пушистая, красивая. Во второй четверти я была круглой отличницей и получила билет в ЦДКА на елку, и мне очень понравилось. Папочка! Приезжай скорее, мы тебя очень ждем. Я уже неплохо катаюсь на лыжах, но все же иногда падаю. Во время каникул я была с мамой в Большом театре на «Спящей красавице». Этот балет мне очень понравился. Была я и в цирке на елке, видела черную пантеру и леопардов. Смотрела картину «Жила-была девочка» и два раза плакала во время нее.

У тебя, дорогой папочка, родился внук на четырех лапках - белый, пушистый, с маленьким хвостиком. Он уже начинает ходить и у него открылись глазки. А кто это - угадай! До свидания, дорогой папочка. Целую тебя крепко, крепко, мой дорогой, любимый. Твоя дочь Наталья (Кис Морданыч Рыженький)».

19 января отец пишет письмо маме.

«19.1.45.

Моя дорогая и хорошая девочка, получил твое последнее письмо и должен сказать, что оно крайне поразило и огорчило меня своим грустным и даже безнадежным тоном. После довольно невеселого в связи со всем этим раздумья я, поскольку ты сама говоришь «пока еще твой самый близкий друг», решил на правах твоего друга также откровенно поделиться с тобой своими мыслями.

Я так же, как и ты, моя родная Лялька, остро ощущаю одиночество и пустоту своей одинокой жизни. Внешне моя жизнь идет так: 15-18 часов на работе (причем ни одной минуты свободной), а остальное - хождение в мой Соцгород и затем - после несложных хозяйственных забот - сон до следующего такого же дня. Дома у меня очень неплохая обстановка, но я один, совершенно ведь один! Ты имеешь Наташку и Старичков, а я никого здесь не имею. Больше того, из моих знакомых и друзей, и особенно женщин (подчеркиваю это!) нет ни одной, к которой я был бы в какой-то мере (самой ничтожной) привязан или с которой я был бы как-то связан, кроме работы или чисто внешних дружеских отношений.

Письмо С.П. Королева дочери в Москву.

Казань, 26 декабря 1944 г.

Смешно, конечно, об этом говорить тебе сейчас, так как ты очень верно передала в своих письмах, что, несомненно, мы оба стали лучше, спокойнее, и нас обоих тянет к Большой семье - нашей семье. За все эти годы я не видел человека, с которым я мог бы только сравнить тебя на твоем месте в моей жизни. Чего же ты еще хочешь большего, мой дорогой, усталый и потому несправедливый друг?

А что касается этих невыносимых для нас обоих месяцев, то отчасти в этом мы оба сами виноваты, затем - они не зря идут, эти месяцы, и, несомненно, скоро им наступит конец, и будут хорошие результаты. Я не жалею сил и времени для того, чтобы сократить мое пребывание здесь, но мое задание оказалось труднее, чем я думал, а кроме того, я не могу и не имею права бросить коллектив, в котором я столько работал и в котором еще осталось так много неудовлетворенных надежд и стремлений людей к жизни. Я хотел бы, чтобы это сознание - сознание долга и чести (именно чести) - было тебе таким же близким, как и мне. Ты отлично знаешь, что труд является для меня основной частицей жизни. Раньше он заменял мне все. Теперь, оставаясь основным, он сочетается с личным - это ты и Наташка. Как видишь, я изменился, но неужели же ты этого сама не понимаешь.

Работа моя нелегка, и мне приходится выдерживать зачастую много ударов. Я считаю, что ты стоишь к моей работе и к интересам моим в работе недостаточно близко. Но это поправимо, если мы будем вместе, при условии, что ты будешь понимать разницу между работой моей и просто чиновника-инженера или инженера-практика, эксплуатационника и т.д. Я это говорю не из гордости и зазнайства, а для пользы дела. А название этому делу - жизнь! Жизнь моя, и я хотел бы, чтобы отчасти и твоя. Твою работу и твой труд я очень уважаю. Я не хочу и никогда (в последнее время особенно) не думал, что ради меня ты должна бросить свою работу и жить моей работой. Нет. Но ты должна понимать порою незримые пути и связи, по которым течет моя настоящая внутренняя жизнь.

Я тебя глубоко, серьезно люблю и очень хочу быть с тобой, мой друг. Но я хочу, чтобы мелочи не заслоняли главного и основного.

Я не хочу больше, чтобы у тебя были сомнения, боязнь и даже устремление «привыкнуть к одиночеству и крушению своих мечтаний и иллюзий!» Если бы ты знала, как сильно твое это письмо выбило меня из колеи моей жизни, и так весьма обильно усыпанной всякими препятствиями. Я не хочу больше слышать упреки в том, что я игнорирую твои вопросы и не разделяю твоих огорчений и трудностей. Я хочу, чтобы ты была спокойной и сильной. Вместе мы - сила, но не будем подводить друг друга. Будь же спокойна, хорошая моя. Остались дни до нашей встречи. Гони прочь сомнения, грусть и не уступай трудностям. Гони прочь людишек, болтающих о нас с тобою глупости, вроде той, что ты мне однажды написала (НИИ-1). Крепко и горячо тебя обнимаю, мой друг. Пиши мне чаще и больше о себе.

Напиши, как с твоим отпуском. Как твои материальные дела. Надеюсь на днях снова кое-что тебе выслать. Получила ли ты деньги к Новому Году, мои письма, пальто для Маканчика? (Максимилиан Николаевич Винцентини. - Н.К.) Всем мой привет. Сергей.

Мне можешь звонить по телефону: Промрайон, 14-63, но предварительно уведоми меня телеграммой по моему домашнему адресу о числе и часе вызова. Лучше всего 7 ч. утра или 6.30 ч. утра в любой день.

Сейчас заканчиваю. Пишу это послание на рассвете, но надо идти - меня вызывают. Целую тебя. Твой Сергей.

P.S. Карточки (обе) довольно страшные, но «пока» нет иных. Пришли мне свою - хорошую и большую».

На одной из фотографий отец написал: «Без сожаления об ушедшем 1944 годе. С.П.». Позднее мы получили еще две фотографии, на которых он снят у самолета «Пе-2РД». На одной из них - надпись: «Сергей - Ксане. 7-III/1945 г.».

В начале 1945 г. отец вчерне закончил статью «Опыт применения жидкостного ракетного двигателя для полета человека (РП-1)». В ней представлены краткое техническое описание опытного ракетоплана «РП-318-1», включая конструкцию летательного аппарата и двигательной установки, а также результаты испытаний ракетного двигателя. Несмотря на большую загруженность текущей работой, его по-прежнему не оставляла мысль о полете человека в заатмосферные дали.

26 апреля 1945 г. заместитель наркома авиационной промышленности П.В. Дементьев подписал приказ о назначении В.П. Глушко заведующим кафедрой «Реактивные двигатели» Казанского авиационного института, а преподавателями по совместительству - инженеров С.П. Королева и Д.Д. Севрука.

Письмо Наташи Королевой отцу в Казань. Москва, 13 января 1945 г.

Письмо С.П. Королева жене в Москву.

Казань, 19 января 1945 г.

Вернуться в Москву пока не удавалось, и известие о победе над Германией застало отца там же, в Казани. Я же очень хорошо помню День Победы - 9 мая 1945 г., когда, наверное, все, кто мог передвигаться, вышли на улицы Москвы и направились к Красной площади. В огромной массе людей оказались и я с мамой и двумя дедушками. Незнакомые люди со слезами на глазах обнимали и целовали друг друга, подбрасывали в воздух военных. Мама специально взяла меня с собой - хотела, чтобы я навсегда запомнила этот день всенародного ликования.

Тем временем отец продолжал летные испытания реактивной установки на самолете «Пе-2». 12 мая 1945 г. во время очередного полета, в котором он участвовал как ведущий инженер, при включении на высоте 7000 метров реактивного двигателя произошел взрыв, разрушивший двигатель и повредивший хвостовое оперение самолета. Летчик А. Г. Васильченко приказал отцу прыгать с парашютом, но тот отказался - хотел установить причину аварии. Пилоту удалось благополучно посадить самолет, однако у отца было обожжено лицо, опалены веки и брови и, самое главное, пострадали глаза, была даже опасность потери зрения. Его сосед по казанской квартире Н.С Шнякин вспоминал, как, выбравшись из самолета, отец сказал ему, что почти ничего не видит. Они вместе поехали в глазную клинику, где врачи установили ожог слизистой оболочки глаз, сделали соответствующую обработку и на пять дней наложили повязку. При повторном осмотре оказалось, что, к счастью, зрение

С.П. Королев. Казань, декабрь 1944 г.

не потеряно. Через некоторое время отец возобновил участие в полетах. Приказом заместителя наркома авиационной промышленности А. С. Яковлева от 29 июня 1945 г. «за проявленную дисциплину и находчивость в сложных условиях при летных испытаниях экспериментальных установок на самолетах Ла-7, Як-3, Пе-2 и Су-6» объявлялась благодарность группе летчиков и инженеру-испытателю С П. Королеву с премированием каждого двухмесячным окладом.

Об этом периоде вспоминал в январе 1957 г. В.П. Глушко в докладе на торжественном заседании Ученого совета НИИ-88, посвященном 50-летию моего отца: «В 1942-1943 годах Сергеем Павловичем была успешно разработана реактивная установка для самолета «Пе-2»... Сергей Павлович не только являлся конструктором самолетной части реактивной установки и всего комплекса наземного заправочного и стартового оборудования, но принимал прямое участие в качестве инженера-экспериментатора в летной отработке установки.

Особо я хотел бы отметить личное мужество Сергея Павловича, в котором я имел возможность неоднократно убеждаться во время летной отработки двигателей РД-1 и РД-1ХЗ. Не всегда гладко шли доводочные испытания этих двигателей на самолетах, особенно при запусках двигателей на больших скоростях и высотах полета. Несколько раз двигатель при запуске взрывался, и хвостовое оперение самолета было настолько повреждено, что приходилось только удивляться искусству летчика, сумевшего посадить самолет на аэродром. Поведение Сергея Павловича, принимавшего участие в полетах, после каждой такой аварии вызывало чувство глубокого уважения к нему, так как мы видели со стороны Сергея Павловича лишь желание подбодрить нас, двигателистов».

Работа казанских специалистов-реактивщиков получила высокую оценку. 16 сентября 1945 г. центральные газеты опубликовали Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении большой группы работников НИИ-1 НКАП «За образцовое выполнение заданий правительства в области конструирования и создания образцов новой техники». В ее состав были включены В.П. Глушко и Д.Д. Севрук - награждены орденами Трудового Красного Знамени, а также С/П. Королев, награжденный орденом Знак Почета.

20 июня 1945 г. испытания самолета «Пе-2» с реактивной установкой, начавшиеся 7 августа 1943 г., завершились. Всего совершено 110 полетов. После окончания испытаний в адрес наркома авиационной промышленности А.И. Шахурина был направлен подробный отчет, в котором подводились итоги работ. Там же предлагался план внедрения ракетной техники в авиацию и содержалась просьба разрешить участие самолета «Пе-2» с реактивным ускорителем в авиационном празднике на Тушинском аэродроме в Москве 18 августа 1945 г. Предлагалось покрасить самолет в серебристый цвет с красной

С.П. Королев. Казань, декабрь 1944 г.

Надпись на обороте

стрелой вдоль фюзеляжа, подготовку, взлет и посадку самолета провести на аэродроме в Раменском, реактивный двигатель включить за 5 км до трибун. Полет должен был проходить на высоте 100 м на расстоянии 200 м от зрителей. После прохождения на полной скорости по прямой самолету с работающим двигателем предстояло резко набрать высоту. Намечен был и состав экипажа: подполковник А. С Пальчиков - летчик-испытатель, Л.Д. Баклунов - ведущий конструктор завода № 22 и С П. Королев - инженер-испытатель ОКБ РД завода № 16. По-видимому, это предложение признали интересным, и 15 августа отец приехал в Москву. Ему выдали командировочное удостоверение сроком на 26 дней - по 10 сентября 1945 г. Демонстрационный полет почему-то не состоялся, но мы очень радовались приезду отца. Я жила тогда на даче в Барвихе, а мои родители в Москве, на Конюшковской улице. В свободное время отец приезжал на дачу и увозил меня в Москву. Мы гуляли с ним по городу, ходили в зоопарк, в кино. Я очень гордилась тем, что рядом со мной мой папа, такой большой, умный и сильный. Он интересовался тем, что я читаю. Увидев книгу «Из пушки на Луну» Жюля Верна, вдруг сказал: «А ты знаешь, ведь лет через 20-25 человек будет на Луне». Я, конечно, не поверила, ответив, что все это фантастика и что при нашей жизни такого не будет. Отец очень серьезно посмотрел на меня и еще тверже повторил: «Запомни этот день, этот час и то, что я сказал. Это обязательно будет при нашей жизни». И не ошибся: человек ступил на поверхность Луны в июле 1969 г., через 24 года после нашего с ним разговора. Вот только сам он, к сожалению, этого не увидел. В те дни я получила от него в подарок книги В. Каверина «Два капитана» с

надписью: «Наташке от папы. 19 августа 1945 г.» и «Цусиму» А. Новикова-Прибоя с его автографом.

Конечно, годы заключения отразились на здоровье отца. Маму беспокоили его плохой сон, временами боли в животе. Поэтому 25 августа в рентгеновском кабинете Боткинской больницы ему сделали просвечивание желудочно-кишечного тракта. Оно установило хроническое воспаление

С.П. Королев.

Казань, 7 марта 1945 г.

Надпись на обороте

слизистой желудка и двенадцатиперстной кишки. 28 августа отец получил направление в поликлинику НКАП для дообследования и назначения лечения. К счастью, ничего серьезного обнаружено не было и постепенно самочувствие его улучшилось.

А между тем судьба готовила ему новый сюрприз. Весной 1945 г. в Германию выехала группа советских ракетчиков для изучения трофейной немецкой техники. Вскоре в соответствии с постановлением Государственного комитета обороны от 8 июля 1945 г. эту группу решили усилить новыми специалистами, в число которых вошел и отец. 7 сентября 1945 г. он в форме подполковника (это звание ему присвоили перед отъездом) вылетел в Берлин.

Так закончился казанский период жизни моего отца. В Казани он вернулся к любимой работе, у него родились новые идеи и проекты, он снова испытал радость творчества. Там в июле 1944 г. он узнал о своем досрочном освобождении. Освобождении, но не реабилитации. Несправедливое пятно продолжало чернить его биографию и омрачать душу еще долгие годы. Даже медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» он получил только 22 декабря 1959 г., через два года после реабилитации.

Уже будучи Главным конструктором и членом-корреспондентом Академии наук СССР, отец обратился 30 мая 1955 г. в Главную военную прокуратуру с просьбой о пересмотре его дела.

Командировочное

удостоверение

С.П. Королева в Москву.

Казань, 11 августа 1945 г.

Титульный лист книги В. Каверина «Два капитана» с надписью С.П. Королева дочери.

Москва, 19 августа 1945 г.

«В Главную военную прокуратуру СССР г. Москва, ул. Кирова, № 41

Королева Сергея Павловича,

проживающего: г. Калининград Моск. области,

ул. К. Либкнехта, дом № 4, кв. 12. Рожд. 1906 г.

Заявление

27-го июня 1938 года я был арестован органами НКВД по обвинению в участии в антисоветской организации. Я обвинялся во вредительстве в области новой техники, в которой я в то время работал. Основанием для этого послужили, как мне было сказано на следствии, показания б. работников НИИ: И.Т. Клейменова, Г.Э. Лангемака и В.П. Глушко. Осенью того же года я был осужден Военной Коллегией Верховного Суда к тюремному заключению сроком на 10 лет.

В 1939А40 гг. этот приговор был отменен, и заочным решением Особое Совещание при НКВД СССР 10 июля 1940 г. по ст. ст. 17-58-7, 11 УК осудило меня к 8 годам лишения свободы.

После этого я работал, будучи заключенным, конструктором в КБ авиазавода, на производстве и главным конструктором объекта по новой технике в системе 4-го Спецотдела НКВД.

10-го августа 1944 года по решению Президиума Верховного Совета СССР я был досрочно освобожден со снятием судимости (Протокол № 18 от 27 июля 1944 г. пункт № 18).

В то время я был назначен заместителем Главного конструктора ОКБ завода № 16 МАП.

В сентябре 1945 года я был командирован в Советскую зону Германии для изучения новой техники. В августе 1946 года я был назначен Главным конструктором НИИ-88 Министерства вооружения (ныне МОП). Здесь я работаю и по настоящее время.

Прошу Главную военную прокуратуру пересмотреть мое дело и полностью меня реабилитировать, так как я ни в какой антисоветской организации никогда не состоял и ничего о существовании такой организации не знал и не подозревал. Никаких действий антисоветского характера за И.Т. Клейменовым, Г.Э. Лангемаком и В.И. Глушко я не замечал и не знал. Если существуют какие-то показания этих или иных лиц, то все это есть результат вымысла с их стороны или какого-то огромного недоразумения. Во время следствия по моему делу я ничего не мог доказать и объяснить, так как следствие в то время велось в совершенно недопустимой форме и обстановке. Вернее было бы сказать, что никакого следствия по существу дела и предъявленных обвинений в то время не производилось.

Меня обвиняли во вредительстве в области новой техники, где я работал в то время. Более неправдоподобное и нелепое обвинение трудно себе представить, так как работа в области новой техники всегда была для меня целью всей моей жизни и любимым делом.

Еще в 1929 году я познакомился с К.Э. Циолковским, и с тех пор я посвятил свою жизнь этой новой области науки и техники, имеющей огромное значение для нашей родины.

Мне пришлось участвовать в самых первых в СССР работах в этой области, а затем в 1938 году, после моего ареста, все было сорвано на несколько лет, и лишь с 1943 года я снова мог немного работать по специальности.

Нельзя не отметить с удовлетворением, что за последние 10-12 лет ходом всего развития отечественной, а также мировой техники и промышленности были полностью подтверждены все положительные основы, которые были заложены более 20 лет назад в СССР в этой области.

В июле 1953 года партийная организация нашего предприятия приняла меня членом Коммунистической партии Советского Союза. С октября 1953 года я состою членом-корреспондентом Академии Наук СССР в области механики, по отделению технических наук.

Еще раз прошу Главную военную прокуратуру пересмотреть мое дело и снять с меня пятно осуждения.

30 мая 1955 г. С. Королев».

Заявление С.П. Королева в Главную военную прокуратуру с просьбой о пересмотре его дела.

Калининград Московской области, 30 мая 1955 г.

30 июля 1956 г. Генеральная прокуратура Союза ССР внесла в Военную коллегию Верховного суда СССР протест с просьбой отменить постановление Особого совещания при НКВД СССР от 10 июля 1940 года в отношении СП. Королева и прекратить его дело.

«СЕКРЕТНО

В ВОЕННУЮ КОЛЛЕГИЮ ВЕРХОВНОГО СУДА СССР

ПРОТЕСТ

(в порядке надзора)

по делу КОРОЛЕВА С.П.

10 июля 1940 г. Особым Совещанием при НКВД СССР был осужден за участие в антисоветской троцкистской организации к 8 годам ИТЛ, -

КОРОЛЕВ Сергей Павлович, 1906 года рождения, уроженец г. Житомира, русский, беспартийный, до ареста работал инженером НИИ № 3 НКОП.

Согласно обвинительному заключению, Королев признан виновным в том, что с 1935 г. являлся участником троцкистской вредительской организации, действовавшей в НИИ № 3 НКОП, и по ее заданию проводил вредительство, направленное на срыв отработки и сдачи на вооружение РККА новых образцов вооружения.

Основанием к осуждению Королева послужили его показания на предварительном следствии о проводимой им антисоветской деятельности и приобщенные к делу показания Клейменова, Лангемака и Глушко, в которых говорится о вражеской работе Королева.

На допросе 4 августа 1938 г. (протокол отпечатан на машинке, дата допроса дописана чернилами) Королев показал о том, что он являлся участником антисоветской организации, в которую в 1935 г. был вовлечен Лангемаком, и что вражескую работу в НИИ № 3 проводили также Глушко и Клейменов (л. д. 17-35).

27 сентября 1938 г. Королев от всех этих показаний отказался как от вымышленных, данных в результате незаконных методов ведения следствия, и виновным себя не признал.

Допрошенные в 1939 г. работники НИИ № 3 в качестве свидетелей: Рохмачев Н.В., Косятов А.С, Шитов Д.А., Ефетов А.П. (Ошибка. Правильно: Ефремов А.П. - Прим. ред.), Букин В.А, Душкин Л.С, Калянова М.П., Дедов А.Н. никаких показаний о контрреволюционной деятельности Королева не дали.

Экспертная комиссия по делу Королева отметила только недостатки, имевшие место в работе Королева. Каких-либо данных, свидетельствующих о вражеской работе Королева, в заключении не содержится (л. д. 250-261).

Проверкой архивно-следственных дел по обвинению Клейменова И.Т. и Лангемака Г.Э. установлено, что они были осуждены необоснованно по материалам сфальсифицированных дел, которые определением Военной Коллегии Верховного суда СССР прекращены по ст. 4 п. 5 УПК РСФСР.

Глушко В.П. от всех показаний об антисоветской деятельности отказался как от ложных и виновным себя не признал. В настоящее время Глушко - член-корреспондент Академии Наук СССР и дело в отношении его направлено в Военную Коллегию Верховного суда СССР на прекращение по ст. 4 п. 5 УПК РСФСР.

Таким образом, в деле нет никаких данных, свидетельствующих о том, что Королев был осужден обоснованно.

На основании изложенного и руководствуясь ст. 16 Закона о судоустройстве СССР –

ПРОШУ:

Постановление Особого Совещания при НКВД СССР от 10 июля 1940 г. в отношении Королева С.П. отменить, а дело о нем прекратить по ст. 4 п. 5 УПК РСФСР.

ПРИЛОЖЕНИЕ: дело в 1 томе от н/вх. 0109867.

ЗАМ. ГЕНЕРАЛЬНОГО ПРОКУРОРА СОЮЗА ССР

ГЕНЕРАЛ-МАЙОР ЮСТИЦИИ

Е. БАРСКОЙ (За Е. Барского документ подписал полковник юстиции Д. Терехов. - Н.К.)

11 августа 1956 г.

Справка: Жалобщик проживает в г. Калининграде Моск. обл., ул. К. Либкнехта, д. 4, кв. 12».

13 августа 1956 г. отцу послали сообщение, что его заявление рассмотрено Главной военной прокуратурой и ее протест по делу направлен в Военную коллегию Верховного суда СССР.

Той бессонной ноябрьской ночью 1944 г., когда отец во время своего первого приезда в Москву рассказывал домашним о злоключениях последних лет, бабушка спросила, каково его отношение к людям, подписавшим 20 июля 1938 г. акт экспертизы или дававшим во время следствия обвинительные показания. Отец ответил, что сводить с ними счеты не собирается, - пусть судьей им будет собственная совесть. Сотрудник отца М.С Флорианский вспоминал, как, зайдя однажды в его кабинет, увидел на столе свежий «Огонек», раскрытый на статье В.И. Ардаматского о Костикове. Сергей Павлович ткнул рукой в журнал и сказал: «На том свете с ним сочтемся!» И все же, увидев во втором издании Большой советской энциклопедии статью о А.Г. Костикове, отец и В.П. Глушко сочли необходимым написать письмо.

«ЗАВЕДУЮЩЕМУ РЕДАКЦИЕЙ ИСТОРИИ ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ

И ТЕХНИКИ БСЭ

т. Немченко

В 23 томе Большой Советской Энциклопедии (второе издание) на стр. 126 помещена статья о Костикове Андрее Григорьевиче, отмеченном высокими наградами «за большую заслугу в создании нового типа вооружения».

Так как мы работали ряд лет совместно с А.Г. Костиковым и нам доподлинно известна его роль в создании нового типа вооружения, то мы считаем своим долгом сообщить об этом.

В 1937-1938 гг., когда наша Родина переживала трудные дни массовых арестов советских кадров, Костиков, работавший в институте рядовым инженером, приложил большие усилия, чтобы добиться ареста и осуждения как врагов народа основного руководящего состава этого института, в том числе основного автора нового типа вооружения, талантливого ученого-конструктора, заместителя директора по научной части Г.Э. Лангемака. Таким образом Костиков оказался руководителем института и «автором» этого нового типа вооружения, за которое и был сразу щедро награжден в начале войны.

Получив задание на другую разработку, Костиков оказался неспособным ее выполнить, в связи с чем еще во время войны был снят с работы и уволен из института.

Репрессированные ранее работники института ныне реабилитированы, часть из них, в том числе Г.Э. Лангемак, посмертно.

Просим учесть изложенное при подготовке «Биографического словаря деятелей естествознания и техники» и следующего издания Б.С.Э.

ЧЛЕН-КОРРЕСПОНДЕНТ АН СССР

ГЕРОЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ТРУДА (КОРОЛЕВ С.П.)

ЧЛЕН-КОРРЕСПОНДЕНТ АН СССР

ГЕРОЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ТРУДА (ГЛУШКО В.П.)

15.1.57».

Конечно, подписывая это письмо, отец не знал многих обстоятельств. Он не мог знать, например, что уже с июня 1937 г., за год до драматической ночи 1938-го, «компетентные» органы негласно вели его к аресту, который с тех пор стал независим ни от него самого, ни от кого бы то ни было из сотрудников института. Не знал он, конечно, и ставших известными позднее обстоятельств разработки в институте в 1938-1941 гг. первой системы наземного реактивного вооружения. Но так или иначе письмо отца и В.П. Глушко, хотя и не было в то время опубликовано, сыграло свою роль. Фамилия Костикова надолго (до 1986 г.) исчезла из печати. А в нашей семье к ней до сих пор сохраняется настороженно-негативное отношение.

Пересмотр дела отца продолжался довольно долго. Только 18 апреля 1957 г. Военная коллегия Верховного суда СССР вынесла решение о его прекращении.

«Секретно

ВЕРХОВНЫЙ СУД СОЮЗА ССР

ОПРЕДЕЛЕНИЕ № 4н - 018811/56

ВОЕННАЯ КОЛЛЕГИЯ ВЕРХОВНОГО СУДА СССР

в составе: Председательствующего полковника юстиции Цырлинского

и членов: подполковников юстиции Боброва и Зверева

Рассмотрела в заседании от 18 апреля 1957 г. протест (в порядке надзора) Генерального Прокурора СССР на постановление Особого совещания при НКВД СССР от 10 июля 1940 года, коим «за участие в антисоветской троцкистской организации» заключен в ИТЛ на 8 лет Королев Сергей Павлович, 1906 года рождения, уроженец г. Житомира, до ареста работал ст. инженером группы № 2 в Научно-исследовательском институте № 3 НКОП (Министерство оборонной промышленности). Заслушав доклад тов. Зверева и заключение пом. Главного военного прокурора подполковника юстиции Измайлова об удовлетворении протеста, Военная коллегия Верховного суда СССР

установила:

По обвинительному заключению Королев обвинялся в том, что с 1935 года являлся участником троцкистской вредительской организации, действовавшей в НИИ № 3 НКОП, по заданию которой проводил вредительство. В протесте ставится вопрос о прекращении дела в отношении Королева за отсутствием состава преступления ввиду того, что проверкой установлена необоснованность репрессии Королева.

На предварительном следствии Королев вначале признал себя виновным в предъявленном обвинении, а впоследствии от своих показаний отказался, как от вымышленных, данных в результате незаконных методов ведения следствия. Не могут являться доказательством по делу показания арестованных по другим делам Лангемака, Клейменова и Глушко о якобы совместной с Королевым преступной деятельности, так как проверкой установлено, что они были осуждены неосновательно, в связи с чем Клейменов и Лангемак реабилитированы, а Глушко, как видно из материалов его архивно-следственного дела, в суде отказался от ранее данных показаний, как от ложных, и дело в отношении его представлено на прекращение по п. 5 ст. 4 УПК РСФСР.

Что касается имеющегося в деле заключения экспертной комиссии, то в нем лишь отмечены недостатки, имевшие место в работе Королева. Каких-либо данных, свидетельствующих о преступной деятельности Королева, в заключении не имеется.

Проверив материалы дела и соглашаясь с доводами заключения, Военная коллегия Верховного суда СССР

определила:

Постановление Особого совещания при НКВД СССР от 10 июля 1940 года в отношении Королева Сергея Павловича отменить и дело о нем прекратить за отсутствием состава преступления.

Председательствующий Цырлинский

Члены Бобров

Зверев».

Справка, выданная С.П. Королеву Военной коллегией Верховного суда СССР,

о прекращении его дела за отсутствием состава преступления.

Москва, 25 апреля 1957 г.

На основании определения Военной коллегии отцу выдали справку о прекращении дела. Так через 19 лет после ареста он был полностью реабилитирован. Справедливость восторжествовала. Но сколько времени упущено, сколько людей, находившихся в самом расцвете сил, потратили лучшие свои годы не на творчество, не на профессиональную производительную деятельность, а на поиски способов выживания в тюрьмах, лагерях и «шарашках». Сколько полезного могло быть сделано за эти годы отцом и множеством таких же, как он, безжалостно вырванных из жизни. Можно понять отца, старавшегося поскорее забыть то время. Забыть, ибо для него наступал новый, благоприятный и необычайно творчески насыщенный период, когда он смог в полной мере раскрыть свои способности, реализовать мечты и вместе с соратниками, опираясь на могучий научный и производственно-технический базис страны, открыть человечеству дорогу в космос.