Сабля, птица и девица

27 Глава Никогда такого не было и вот опять

— Я тут подумал, — сказал Ласка по пути обратно, — Если девицу мы покупаем, то на что я выкуплю саблю. Мне показалось, или у тебя есть какая-то идея насчет заработать в Истанбуле?

— Да идея очевидная с самого начала. Просто мы торопились, а денег хватало. На обратную дорогу по Европе мы с тобой по конским ярмаркам легко насобираем.

— Как?

— Выйдем с утра на конский рынок с табличкой «Поможем купить коня». Ты бы помог честному человеку купить коня, с твоим-то умением говорить по-лошадиному?

— Помог бы.

— Можем для начала хоть здесь на конском рынке встать.

— В Крыму на конском рынке? Татары на смех поднимут. Они лошадей лучше меня знают.

— А греки?

— Много ли тут греков коней покупают. Тут город, знаешь, не Вена и не Рим. Пешком насквозь пройдешь и не заметишь. Тут и ярмарки конской нет, а хочешь купить коня — сходи к знакомому татарину, да плов покушай с ним, да чаю попей. С посторонним советчиком ходить — даже и не знаю. Побить не побьют, но обиду затаят.

— Беда. Тогда давай ограбим кого-нибудь. Все равно же бежать будем как воры.

— Воровать грех. Сам же говорил, что у нас с тобой на кражу удачи не будет.

— Я один пойду. Проверить хочу, у нас с тобой вдвоем удачи на воровство нет, или у меня у одного теперь тоже. Если что, ты не со мной. Деньги у тебя есть, с Ибрагимом рассчитаешься, Оксану заберешь, обратную дорогу знаешь.

— Вот у тебя прямо руки чешутся. Не подождать?

— До пока мы к Чорторыльскому вернемся? Не подождать.

— Мы же на конских рынках заработаем.

— Меня не деньги волнуют, а моя воровская удача. Поэтому Оксана отдельно, мое дело отдельно. Ты найди коня и скачи в Чембало договариваться насчет корабля. Чтобы тебя этой ночью даже рядом не было. А я кого-нибудь просто на пробу ограблю. Богатого. Не последнее заберу, по миру с протянутой рукой не пойдет.

— В Чембало? Ты же сказал Ибрагиму, в Инкерман.

— Поэтому скачи в Чембало. Не доверяю я ему.

— Слушай, Вольф, кого ты тут хочешь ограбить? Ты ведь татар грабить не умеешь. Не знаешь, как у них дома устроены, где они серебро прячут.

— Я мечеть ограблю. Там ночью точно никого нет.

— Побойся Аллаха!

— Вот уж кого-кого, а Аллаха не побоюсь.

— Не лезь в мечеть. И к хану не лезь. И к его родне не лезь. Расшевелишь муравейник, у нас с Ибрагимом сделка сорвется.

— И к кому мне лезть? К грекам, к евреям?

— К Бельскому.

— Кто это?

— Боярин беглый. Бежал сначала в Литву, потом в Крым. Я за ним вчера всю дорогу от церкви шел. Он не татарин, у него в доме должны быть порядки русские. И его не жалко. Только не выноси весь дом. Для проверки удачи тебе хватит в дальней кладовой что-нибудь взять, чего неделю не хватятся.

— Хорошо. Возьму то, чего не хватятся.

Коня, чтобы сгонять в Чембало, Ласка не купил, а одолжил под залог. И коня, и седло, и уздечку. Уезжая из Салачика, забрал свой и немца заплечные мешки. Вольф сказал, что спрячется в окрестностях, ночью наведается к Бельскому, а поутру подготовит ночлег в Кырк-Ор. Найдет так купца из евреев, у которого на подворье можно поставить трех лошадей. Если после пропажи Оксаны ее начнут искать, то про Кырк-Ор сообразят не сразу. И троим христианам туда можно пройти, не привлекая внимания. В Успенскую церковь, что на дороге в Кырк-Ор, христиане постоянно ходят.

Упомянутых трех лошадей с седлами и уздечками Ласке предстояло одолжить под залог в Чембало, чтобы никто из бахчисарайцев не сказал, что русский с немцем у него покупали или нанимали коней. Хорошо, что не отдали все золото Ибрагиму. Денег хватало едва-едва.

Переночевал на постоялом дворе, а потом пошел в порт.

Чембало не то, чтобы большой порт, но нашелся греческий корабль, который уходил послезавтра до полудня. Правда, не в Истанбул, а в Констанцу, но какая разница. Быстрее в Констанце пересесть, чем тут ждать попутчика именно до Истанбула.

Морской народ на Черном море жил с той же южной неспешностью, что сухопутный. Как будет угодно Аллаху, так и выйдем из порта. Горизонты планирования у опрошенных простирались на дальше пары дней. Легко найти тех, кто уходит сегодня-завтра. Послезавтра уже сложно. А просить, чтобы те, кто уходит позднее, чем послезавтра, назвали точный день, да еще и время, это уже за гранью реальности. Еще же и погоду надо учитывать, ветер и все такое.

Это означало, что сегодня надо вернуться в Бахчисарай и договориться с Ибрагимом, завтра забрать Оксану и выехать в Чембало, там переночевать на постоялом дворе, с утра помолиться о хорошей погоде и попутном ветре и сесть на корабль.

Насчет одолжить лошадей сложностей не возникло. Чего-чего, а лошадей в Крыму полно. Гнать трех лошадей, сидя на четвертой, для опытного человека несложно. Умеючи, можно и табуны в одиночку гонять.

Солнце уже давно прошло полдень, когда Ласка провел свой маленький табун в ворота крепости. Сразу же к нему подбежал темноволосый мальчишка и провел к купцу, у которого Вольф снял конюшню с ночевкой на сеновале. Поставили коней. Вышли поговорить.

— Когда нас в Чембало ждут? — спросил Вольф.

— Завтра до темноты надо уже быть там и с утра на борту. Сейчас идем Ибрагима ловить в буза-хане, и завтра как самая жара спадет, забираем Оксану и уезжаем.

— Хорошо.

— К боярину заходил?

— Пойдем, покажу.

Из сложенного в конюшне сена немец достал холщовый сверток. Подозрительно оглянулся по сторонам и развернул потертую мешковину.

— Это же шуба, — удивился Ласка.

Не просто шуба, а дорогая боярская шуба самого что ни есть московского вида. С высоким воротом, с длинными, до земли рукавами. На лисьем меху, крытая персидской парчой.

— Почем такую продашь? — довольно спросил Вольф.

— В Крыму не продам, — сразу же ответил Ласка, не прицениваясь, и повторил то, что в Истанбуле Вольф говорил про саблю, — Как ты думаешь, сколько московских боярских шуб на весь Крым может быть?

— Эээ… Ну десяток?

— Одна! И сейчас весь Бахчисарай заговорит, что у Бельского украли шубу. Ты не мог у него просто денег взять?

— Да он кошель под подушку кладет. В изголовье — саблю, а в ногах у него большой пес дрыхнет. Дворня ночного сторожа выставляет, и он, не поверишь, не спит. В одном месте поперек коридора у стен два медных кувшина стоят, а между ними суровая нитка натянута. Полный дом таких ловушек. Как будто ждут кого ночью и боятся его до жути. Ты говорил, что порядки в доме русские. Но дом-то — татарский. Внутри не поймешь, как ходить, чтобы ни на кого не наткнуться. Думал, с пустыми руками вернусь. Вспомнил, что ты говорил. Как раз наткнулся на кладовку с теплыми вещами, взял что подороже. До осени не хватятся.

— То есть, удача с тобой? — спросил Ласка.

— Со мной.

— Больше воровать для проверки не будешь?

— Не буду.

— И слава Богу.

— Я тоже так думаю. Послезавтра мы выйдем в море, а шубу в Истанбуле продадим. Или в Риме. Чем дальше от Руси, тем дороже пушнина. Или вообще, как вернемся, я ее по-нашему перешью, и сам буду носить.

— Тогда увязывай ее обратно, чтобы по пути не узнали.

— Как раз собирался.

Вольф в его-то годы удивлял легкостью на подъем. За ночь украл шубу и где-то ее спрятал. Не лез же в шубе через крепостную стену. Не то ночью, не то с утра добыл где-то старую холстину и веревку, увязал шубу в продолговатый тюк, не забыв оставить петлю, чтобы закинуть тюк на спину, и втащил тюк в крепость мимо стражников. И сейчас — раз-два и готово. Была дорогущая шуба, стал невнятный тюк в холстине.

На следующий день после полудня удивленный торопливостью немцев Ибрагим повел Оксану к подъему в Кырк-Ор.

— За сколько отдаешь-то меня, не продешевил? — спросила Оксана Ибрагима.

— И не говори. Сторговались на двадцати девяти хасене.

— Да ну? Прямо до смешного мало, обидно даже. Ты же за меня семьдесят два отдал.

— Потому что это будет не продажа, а как бы побег. Если что, тебя схватили и украли, а я вовсе не при чем. Скажу, что отвел тебя в церковь, а дальше вроде как ты со мной в гарем вернулась и к себе пошла. И что я тебя вечером видел. Но и ты, если попадешься, меня не сдавай.

— Как бы побег? Попроще не мог придумать? Продал бы меня, да и все.

— Тебя продавать сама знаешь кто не разрешает. Сто раз бы сбежала уже. Предлагал я тебе со змеем договориться.

— Ага. Потом в Чембало с корабельщиками договориться. Потом в порту с незнамо кем. Знаешь, как на Руси говорят? Всем давать — не выдержит кровать.

— Да ты ж ведьма. Ведьмы мужчинам голову кружат и не дают.

— Пальцами щелкну, и все мужики вокруг меня забегают. Колдовство без зелий не работает. И травы нужны, и посуда, и все на свете. И книги. И чтобы не мешали.

— Ты же и так что-то то варишь, то мешаешь.

— Ерунда. Баловство одно. Мне бы еще годик-два поучиться, я бы вам показала. Я бы весь Бахчисарай на уши поставила и на метле улетела. Кто бы научил.

— Как я рад, что ты не поучилась годик-два! Как я благодарен Всемогущему и Милосердному!

Ибрагим подумал, сказать или не сказать Оксане, что немцы знают, что она ведьма. И решил не говорить. Если они сами скажут сразу, и Оксана передумает с ними срочно уезжать, то состояние дел возвращается на исходную позицию. Плохую, но не критическую. Если они сразу не скажут, а Оксана узнает, что они знают, когда-нибудь в пути, то… и шайтан с ней. Немцы ее ведьмой купили и на Ибрагима в обиде не будут.

В незаметном уголке покупатели передали продавцу узелок с деньгами. Ибрагим даже развязывать и пересчитывать не стал.

— Если что, я вас не видел, вы меня, — сказал он, — Она сама от меня сбежала, сама к вам прибилась.

— Лады, — кивнул Ласка.

Оксана сбросила татарский халат, под ним оказалось греческое платье. И сменила плотно обвязанный вокруг голову татарский платок на более свободный русский. Не простоволосой же ходить, тем более, в церковь. С собой она несла небольшой заплечный мешок, и в нем обязательно должны были лежать какие-нибудь штаны. С той встречи на рынке Ласка Оксану не видел, но Ибрагим любезно передал, что держаться в седле она умеет.

Ласка рассчитал время так, чтобы благословиться в путь, не спеша подняться в Кырк-Ор, дойти там до еврея с лошадьми, оседлать лошадей, подогнать стремена под Оксану. И еще посидеть на дорожку по русскому обычаю до тех пор, пока муэдзин не позовет правоверных на молитву, чтобы выехать сразу перед тем, как стражники закроют ворота на время намаза.

От предвечернего намаза до заката три часа. На свежих конях, если не гнать, но поторапливаться под уклон, как раз можно спуститься в Чембало. Ибрагим обещал, что ночью ведьму еще не начнут искать. Начнут хорошо если утром, и то не с рассветом. С путешественниками, которые в Бахчисарае ничем не прославились, могут и не связать. Подумают, куда Оксана могла подеваться. Ведь не обязательно в Чембало. Может быть, в Инкерман. Может быть, в Акмесждит, где живет калга-султан. А может и просто на север, чтобы степью уйти на Русь, но это совсем отчаянной надо быть.

У входа в церковь на каменной площадке встретили знакомцев Бельского.

— Попался, московский лазутчик, — сказал Василий и ткнул пальцем в Ласку.

— Сам ты московский лазутчик! — возмутился Ласка.

— По-русски заговорил, да еще с московским аканьем? — добавил второй знакомец.

— Я у султана на службе, на той неделе из Истанбула приехал.

— Помню-помню. На той неделе за нами от церкви до самых ворот шел.

— И что?

— И все. Попался ты. Султану он служит, соври попроще.

— Кто кому попался, — Ласка положил руку на саблю, — Вы тут кто такие, чтобы на православный люд лаять? Не говори, что хану служите, не поверю.

Вольф неосознанно тоже потянулся к оружию, и спалился.

— Опа! — сказал Василий, — Немец, смотрю, тоже за тебя, не просто попутчик?

Оксана, которая шла между мужчинами, посмотрела на одного, на другого, и тоже попала под подозрения.

— И девица с ними, — сказал второй, — Не пройти ли нас всем к Семену Федоровичу?

— Вы в Крыму никто и звать вас никак, — сказал Ласка, — Сейчас кликну стражу…

— Кого кликнешь?

Ближайшие люди, которых можно назвать «стражей» это часовые на воротах Кырк-Ор и охранники в тамошней тюрьме. Специальных же людей для охраны порядка в патриархальном татарском обществе не полагалось. Как, впрочем, и в русской деревне, даже в большой. Случись кому натворить нехорошего, его хватали неравнодушные прохожие и тащили на правеж к местным уважаемым людям. Вполне работоспособная система охраны порядка там, где народу немного и большинство местные.

— Крови вашей проливать не хочу, — сказал Ласка, — Дайте по-хорошему пройти.

Стоит схватиться за саблю первым, и сразу будешь виноватым для всех вокруг. Они тоже это понимают. Только они вон какие здоровые. Мало не как братья Петр и Павел.

— А не дадим, то что?

— Пойдем другой дорогой, время есть, — шепнул Вольф по-немецки.

— Не дадут, — ответил Ласка, — Готовься на кулаках.

Знакомцы Бельского надвинулись вплотную. Как назло, никто не спешил ни вверх, ни вниз. Здесь вообще никто никуда не спешит. Люди, шедшие по своим делам, в основном, христиане, останавливались посмотреть и совершенно закупорили проход и вверх, и вниз.

— Морду набью, — сказал Ласка.

Мелькнула мысль, что для татар и вообще для правоверных мордобой — совершенно непристойное деяние, примерно как богохульство или матерное оскорбление. Бить людей по лицу им запретил не то Аллах, не то Пророк. Вот бороться татары умеют, не отнимешь. Как отнесется люд вокруг? Не схватят ли?

Василий, державший правую руку на рукояти сабли, а левую на ножнах, ударил наотмашь, тыльной стороной ладони в лицо. Ласка увернулся. В недалеком детстве его учил драться не только отец, но и братья, поэтому он отлично представлял, чего ожидать от тяжеловесов.

Тут же шагнул вперед и с поворотом вбил левый кулак Василию под ребра. Костяшками нельзя бить в твердое, а в мягкое можно и нужно. Сразу с правой такой же удар и шаг назад. Правда, не успел. Василий выбросил вдогонку левую руку и сгреб в пятерню кафтан на груди.

Второй бросился вперед и попытался схватить Ласку за плечо, но Вольф встретил его отменным ударом в лицо. Как раз костяшками, будто у немцев руки казенные. Столкнувшаяся с кулаком голова второго осталась на месте, а ноги сделали еще шаг, и он рухнул на спину.

Батя учил, что захват за одежду это подарок врагу. Схватил — сразу бросай, а не можешь сразу бросить, то и хватать нечего. Ласка накрыл руку Василия левой, а правой подтолкнул его под локоть, одновременно делая шаг и поворачиваясь влево. Парень полегче воткнулся бы головой в землю, а то бы и рука сломалась.

Василий устоял на ногах, вывернулся из захвата и сразу же выхватил саблю. Народ вокруг с аханьем отскочил назад, насколько мог, и толпа с обеих сторон так уплотнилась, что сбежать стало совершенно невозможно. Не то, чтобы прямо толпа в десятки человек, но много ли надо на горной дорожке, где два всадника с трудом разъедутся.

Ласка и Вольф одновременно схватились за оружие, только Ласка успел, а Вольф нет. Василий, продолжая движение, которым выхватил саблю, вытянулся и полоснул немца по правой руке, потом тут же отбил удар Ласки и перешел в атаку.

Кровь из перерезанной до кости руки брызнула на зрителей. Они бы разбежались, или отошли подальше, но некуда. Сзади напирают прохожие, еще и требуют объяснений, почему пройти нельзя.

И фехтовать тут особо негде. Василий, похоже, мог себе позволить поранить кого-нибудь постороннего, но Ласка не мог. Пару ударов он парировал, а потом не успевший подняться второй поставил ему подножку и схватил упавшего за правую руку, отбирая саблю.

— Немец, держи тут! — крикнула Оксана.

Вольф, уже присевший на ступеньки, зажал левой рукой раненую правую выше разреза. Оксана оторвала ему рукав рубашки и стала накладывать тугую повязку, не переставая что-то бубнить под нос.

Знакомцы вдвоем отобрали у Ласки саблю и связали ему руки спереди.

Через толпу протолкался приличного вида татарин.

— Что за шум? Вы что тут устроили, еще и у церкви? Попробовали бы вы у мечети это сделать!

Василий поклонился и во всеуслышание заявил, что поймали московского лазутчика.

Ласка закричал, что никакой он не лазутчик, а служит султану и прибыл из Истанбула.

Московских лазутчиков здесь не любили, но обвинение выдвинул тоже русский. Султанских же янычар многие татары видели. Среди тех частенько встречались и бывшие христиане вполне европейского вида.

Бахчисарай не Рим, и события здесь не накатываются поминутно как волны. Если где-то началось что-то интересное, весь честной народ спешит туда. Слово одного русского против слова другого русского? Не отвести ли их на правеж к хану, тем более, что и идти недалеко.