Сакральное

Жорж Батай, Мишель Лейрис Примечания к «Сакральному»

Несколько месяцев назад умерла та, что сама назвала себя Лаурой. Умерла в тридцать пять от болезни, которая ни в чем ее не умаляя, преследовала с самого детства.

Восстав с раннего возраста против буржуазного и католического воспитания, она, после длительного пребывания в России, всецело посвятила себя коммунистической фронде, удовлетворив тем самым потребность придать своей жизни какой‑то смысл. Когда различные обстоятельства заставили ее отказаться от политической деятельности, которая перестала иметь для нее хоть какой‑то смысл, ей потребовалось оправиться, по ее собственному выражению, «от этого сильнейшего потрясения, каковым оборачивается утрата веры». Постоянно переживая моменты отчаяния — счастья или каприза — она сумела обрести «как нельзя более целостное состояние сознания», высшее устремление, на которое способен только тот, для кого полнота существования занимает исключительное место в ценностной шкале.

Несмотря на все превратности, страсть, сопровождавшая Лауру в поиске собственной истины, так и не иссякла. Афоризм Уильяма Блейка: «Ведите ваш плуг и лемех по костям мертвецов» стал последней фразой Лаурой, написавшей ее за несколько дней до кончины, указав на книгу, которую ей хотелось перечесть. Несмотря на то, что она, теряя себя в себе, мнила себя «в глубине миров», собственную агонию Лаура называла «убранной цветами корридой».

Собранные здесь тексты представляют собой лишь малую часть послания, выраженного во всех рукописях, оставленных Лаурой после сожжения того, что она считала нужным уничтожить (она все же не успела переработать, как сама того желала, свои заметки, которыми так никогда и не была удовлетворена). Ближайшие друзья знали о существовании некоторых сочинений, подозревали и о наличии других, но никому из них она не сочла нужным их передать. И хотя такая осторожность может быть объяснена интимным характером текстов и той беспощадной суровостью, с какой Лаура относилась и к себе и к другим, в ней следует также усматривать показатель того чрезвычайно важного смысла — собственно сакрального — который она придавала «сообщению». Незавершенные наброски на тему «сакрального» — наброски, о которых она открыто говорила — и легли в основу этого предварительного сборника, за которым последует полная публикация. К этому тексту, затрагивающему то, что, похоже, ю все времена, в какой бы форме она это ни формулировала, составляло одну из ее жизненных забот, мы присовокупили несколько стихотворений и других сочинений, которые, как нам показалось, тем или иным образом связаны с ключевой проблемой сакрального, такой, какой она вставала перед Лаурой.

Надо ли добавлять, что просто невозможно свести к какой бы то ни было определенности одну из самых бурных, самых противоречивых жизней, какую только мог когда‑либо прожить человек? Алкая нежности, алкая срывов, разрываясь между крайней дерзновенностью и ужасающей тоской, оставаясь для людей столь же загадочной, как какое‑нибудь сказочное существо, она рвала себя о тернии, которыми сама себя окружала, превращаясь в зияющую рану, никогда никому ни в чем не уступив.

Стр.91

САКРАЛЬНОЕ

Представление о «сакральном», выраженное в этом тексте, свидетельствует об определенном жизненном опыте: оно не противоречит понятию, которое социологи выводят из изучения менее развитых обществ — но оно явным образом от него отличается. Речь идет о том, что же это слово — по праву либо без оного — затрагивает в человеческом сознании. Без всякого на то права — значит вне всякой связи с совместным человеческим опытом, на котором основано существование сакрального.

По своей сути это представление ведет к определению, которого никогда еще никто не давал (ни Лаура, ни кто‑либо другой), хотя его можно вывести из самого текста.

Это определение связывает сакральное с такими моментами, когда изолированность жизни в индивидуальной сфере вдруг прерывается, с моментами сообщения людей не только между собой, но и со всей вселенной, где они обычно ощущают себя чужаками: сообщение надлежит понимать здесь в смысле слияния, потери человеком самого себя, чья целостность находит свершение в смерти, а образное выражение — в эротическом слиянии. Такая концепция отличается от концепции французской школы социологии, в которой рассматривается только сообщение людей между собой; она затрагивает то, что постигается мистическим опытом и оживает в ритуалах и мифах.

Публикуемый текст был написан летом 1938 года, когда Лаура доживала последние месяцы. Но значение сакрального для всей ее жизни, начиная с детства, отчетливо выражено в следующем пассаже из «Истории одной девочки»:

«Только на чердаке, куда никто добирался и где по–прежнему стояла затхлая атмосфера и светились витражи.

Там я и пряталась, взгромоздившись на старый дорожный сундук с молескиновой обивкой или же присев на маленькой растрепанной плетеной скамейке. Там я без конца рассказывала себе истории, чаще всего ту, что происходила до моего рождения, во времена, когда я обитала на небесах. Или же с увлечением разглядывала белую фигурку благостного Иисуса, белокурого Иосифа, голубые, розовые, золоченые образы, усеянные звездами, завернутые в шелк, перевязанные шелковыми ленточками. Или же мыла куклу и принималась обследовать собственное тело, что мне было строго–настрого запрещено. Эта тяга ребенка к своему телу, хотя ему прекрасно известно, что Бог все видит и даже на этом чердаке не спускает с него глаз. Тяга, любопытство и… страх. Жизнь быстро все расставила по своим местам, подвесив тебя между двумя полюсами: с одной стороны, все священное, благоговейное, все выставляемое напоказ (оцепенение моей матери после причащения), с другой — грязь, стыд, все, чему нет даже названия. Но оба вместе куда более таинственные, притягательные, напряженные, чем тусклая повседневная жизнь. И мне предстояло метаться между низким и возвышенным, долгие–долгие годы, из которых навсегда улетучивается истинная жизнь… Священнодействия и мерзкие гримасы сливались, путались, друг друга вытесняли, удваивали силу… друг друга уничтожая».

Эти два полюса, представленные таким образом Лаурой, вовсе не являются один сакральным, а другой противоположным ему, и тот и другой — сакральные; это два противоположных полюса внутри мира сакрального, поскольку «сакральное» означает одновременно и достойное ужаса или отвращения, и достойное обожания.

Та же двусмысленность проявляется в иной форме и в этих строках, которые несомненно были написаны для будущей «Истории одной девочки», но в текст не вошли:

«Лаура вновь обрела Бога. То был не человек, она сделала из него героя, святого. В его объятьях ей и захотелось, чтобы он причинил ей боль. Она придумала, что ее бьют, нещадно избивают, ранят, что она жертва, над ней издеваются, глумятся, презирают, а затем снова обожают и почитают как святую».

Стихотворение под названием «8» возвращается к теме оппозиции и строится на основе фразы–лейтмотива «Священнодействия, мерзкие гримасы…»

В этих противоречивых текстах проявляется не только предельная тяга к сакральному в двух его формах — омерзительной и обожаемой — но и порождаемая сакральным непомерная тоска. В своем существовании Лаура постоянно металась между этими двумя полюсами — мерзким и возвышенным — и в то же самое время тем, что она называла «истинной жизнью», простым счастьем, к которому не переставала стремиться. То, чего она достигла после долгих колебаний и в особенности, когда жизнь ее стала подходить к концу, такого понимания сакрального, которое, придя в противоречие с ее детским пониманием сакрального, обрело для нее упоительную ценность, вовсе не значит, что она узнала хотя бы день покоя.

На страничке рукописи с заглавием «Сакральное» написаны эти слова:

«Различные темы Конрада. Вина. Угрызения. Искупление». Слово «Конрад» зачеркнуто.

Стр.92

«В чем для меня выражается само понятие сакрального?»

Цитата из текста Мишеля Лейриса «Сакральное в повседневной жизни» (Н. Р.Ф., июль 1938), вышедшего в сборнике «Манифест Коллежа Социологии», который открывался текстом Ж. Батая «Ученик чародея».

Стр.92

Постоянная угроза смерти — пьянящий абсолют…

Уже одном из писем 1934 г. Лаура писала:

«Идея смерти, когда следуешь ей до конца… до полного разложения, всегда приносила мне освобождение, а в тот день как никогда. Я во всех деталях рассматривала различные формы «несчастного случая», и все они казались мне желанными и восхитительными. Мне становилось покойно и даже весело».

И в (не отправленном) письме (август 1936):

88

«Ну что ж, а если это — смерть?

«Достанет ли мне мужества любить смерть?»[23]

Боюсь, что во мне что‑то сломается: разобьет паралич, окажусь слабой.

Не заменяют ли наваждения страх перед Богом? Допустимо ли до такого дойти?

Я хочу говорить о «любви к смерти», потому что только это значит любить жизнь без ограничений, любить ее настолько, вплоть до смерти. Испытывать не больше ужаса перед смертью, чем перед жизнью. При этом условии я чувствую, как снова становлюсь… благородной.

Стр.92

… выбрасывает наружу мою глубинную суть…

В первой, черновой версии этого текста Лаура написала: «выбрасывает наружу сокровенную сущность человека».

Стр.92

Когда вы называете «сакральным» то, что заставляет вас защитить друга от наветов…

Намек на разговор Лауры с Мишелем Лейрисом, которому и предназначался этот сборник заметок о сакральном, хотя они и не дошли до него при жизни Лауры.

Стр.94

Бывают «пред–сакральные» состояния, которым для исполненности не хватает самой малости.

В следующем тексте окончательно выражено значение, которое имели для Лауры эти два опыта:

«Эта девочка, которая падала в обморок из‑за отмены вечерней молитвы — каким авторитетом она обладала в моих глазах! Как я ей завидовала: обмороки, болезненная усталость, то были знаки высшей набожности.

Принимающие первое причастие девочки, которых я видела, стоя за одним из витражей.

Зеркало и

Лужайка… седьмое небо

Влажная земля была ли я когда‑нибудь еще дальше?

Раздавленные сочащиеся цветы

Цветник…

Мои привычки.

Превращение в пепел

Всё в сточную канаву»

Незадолго до того, как были написаны эти заметки о сакральном, Лаура пробовала заняться медитацией, следуя следующей схеме из книги Д. С. Лонсбери («Будайская медитация»), хотя сам дух этой книги вызывал у нее отвращение: «лежа на спине на открытом воздухе, смотреть на небо, на облака, в пространство — Пространство безгранично — Все является пространством — Пространство в нас самих — Думать о пространстве между звездами, между клетками своего тела — везде — заполнить свой разум идеей пространства. Сделать так, чтобы исчезли: облака — земля — небо, чтобы отождествить себя с пространством. Не осознавать ничего, кроме пространства». По всей видимости, это единственное упражнение подобного рода, которое Лаура выполняла.

Стр.96

Одно воспоминание, которое, какмне кажется, содержит в себе итог моего понимания Сакрального.

Можно соотнести это воспоминание со следующим отрывком из «Истории девочки»:

«Все ожидали шествия. Я видела флаги и знамена дебильных юнцов и кривоногих старцев (с тросточкой в руке); увидела хоругви и мишуру пропахших потом священников (зеленые вонючие подмышки), видела засаленные наплечники и четки девушек, трепещущих чад Марии: «Отец мой, меня посещали дурные мысли». Все орали и выдыхали гниль зубов: мы наде–е-е–жда Франции. Три старухи, тряся жирными патлами, обнажали меж усов вставные челюсти с остатками прогорклой облатки.

И вот ты под флагами, какая нездоровая святость! Хочешь — разочаровано улыбайся, хочешь — залейся веселым смехом… Но нет, я остаюсь тут, изрыгая кровь своих предков, которые похожи на тебя».

Смерть отца, затем дядей, убитых на войне, оказались для Лауры мучительными и решающими событиями.

Черновой набросок этого же текста начинается словами: «Я чувствую, что не вправе закончить, не приведя одного из воспоминаний моего детства, которое, как мне кажется, заключает в себе итог моего понимания сакрального».

Стр.96

«Сообщением», ощущаемым как нагота…

Эта фраза задает смысл присоединенным к заметкам о сакральном текстам.

Стр.107

Пожар в церкви.

В Мадриде прошел слух, что детям намеренно дали отравленные конфеты, после чего 3 мая 1936 года в рабочем квартале Кватро Каминос вспыхнул мятеж, в ходе которого толпа подожгла церковь.

Стр.109

Городские окраины…

Это стихотворение было написано после путешествия в Каталонию и Барселону в октябре 1936 года.

Стр.111

«плуг и лемех вести по костям мертвецов».

Это одна из «Притчей ада» Уильяма Блейка, которую Лаура впервые прочитала в Испании в переводе Гролло («Бракосочетание неба и ада»).

Стр.112

Коррида.

Фрагмент неотправленного письма, написанного в сентябре 1937 года. Очевидно, это было в Барселоне в 1936, когда Лаура впервые увидела корриду, зрелище, которое она страстно полюбила.

Стр.113

ЛАУРА

Этот текст был написан во время пребывания в Мадриде в мае 1936 года. Последующие фрагменты, очевидно, написаны позже.

Стр.117

Продолжить уже в иной форме ретроспективного дневника.

Следующий фрагмент, очевидно, единственное, что осталось от уничтоженного дневника (не совпадающего с автобиографией «История девочки», на которую он намекает:

«Я бросалась в кровать, как бросаются в море. Чувственность словно отделялась от моего существа, я выдумала ад, край, в котором все было не так, как в реальности. Никто не мог ко мне приблизиться, меня искать, найти. На следующий день этот мужчина говорил мне: «Ну что ты себе места не находишь, дорогая, ты продукт разложившегося общества… лакомый кусочек, в этом твоя роль, так и знай. Играй эту роль до конца и ты послужишь будущему. Ускорив распад общества… Ты сохраняешь дорогую тебе схему, служишь своим идеям, кроме того, с твоей‑то порочностью — не так много женщин любят, чтобы избивали до потери чувств — ты могла бы заработать много денег, ты знаешь это?» Однажды ночью я сбежала. Дошла до края, достигла в своем роде совершенства. В два ночи бродила по Берлину, у Центрального рынка, в еврейском квартале, затем, на рассвете, уселась на скамейке в зоологическом саду. Ко мне подошли два человека и спросили, который час. Я долго их разглядывала, прежде чем ответить, что у меня нет часов. Они подошли ближе как‑то странно глядя на меня, затем один из них сделал знак своему компаньону, посмотрев в сторону. Я тоже повернула голову: в ста метрах от нас стоял полицейский; наверное, они собирались вырвать у меня сумочку или что‑то в этом роде. До чего мне это было безразлично, и как бы мне хотелось с ними просто поболтать. Ведь в конечном итоге, что получается: ты в полном смятении, ходишь по улицам в водовороте толпы, которая несет тебя как щепку по волнам, думаешь о самоубийстве, но у тебя в руках сумочка и ты замечаешь, что чулок порвался. Пара минут… и они ушли, почти сразу же подошел полицейский и стал меня расспрашивать. Что я тут делаю? Дышу воздухом. Вам что, негде жить? Да нет. Где вы живете? Я назвала адрес, в весьма «богатом буржуазном» квартале. Он онемел. Потом снова заговорил: «Что я здесь делаю? Дышу воздухом. Мои документы? Разве, чтобы подышать воздухом, нужен паспорт? Потом я снова заснула».

В 1928 г. Лаура провела несколько месяцев в Берлине.

Стр.128

Пора признать, что религия преступления нас отравляет точно так же, как и религия добродетели.

Та же мысль встречается и в других заметках. В такой, например, форме:

«Религия Зла, нуждающегося в Добре. Зло (преступление), которое рядится в одежды добра, наряжается в различные добродетели самой добродетели».

Эта же идея повторяется в одном неотправленном письме, написанном в 1937 году, в сопровождении нескольких фраз, которые подчеркивают всю остроту этой проблемы для Лауры.

«Что может быть комичнее или гнуснее: преступление, которое рядится в добродетели невинности, или невинность, которая рядится в добродетели преступления?

Почему, когда я иду в своей мысли до самого конца, у меня постоянно возникает ощущение, что я предаю то, что люблю больше всего на свете, предаю саму себя, причем этого предательства никак нельзя «избежать». Если вы чувствуете всю пережитую и будущую тревогу, которую несет в себе это почему, вы постараетесь ответить, но нет никакого ответа. Самое опасное противоречие мы носим в себе».

Стр.130

Все, что зависит лишь от нерушимой цельности.

Этот и последующие тексты написаны чуть раньше или чуть позже 13 марта 1938 года, того дня, когда болезнь Лауры перешла в решающую стадию.

Она писала друзьям из санатория, где провела два месяца:

«…Знайте же: я ненавижу жалость и — даже сейчас — я не испытываю никакой потребности в жалости и даже сейчас я не завидую никому на свете.

Я завидую, быть может, только одному, некоему состоянию, это здоровье. — Это так — И еще! Мой недуг так глубоко связан с моей жизнью, что его нельзя отделить от всего того, что я пережила. В чем дело? Возможно это опять одна из неудач, которые превращаются в удачу: позже вы поймете, что я хочу этим сказать…»

Стр.132

«…он мой товарищ по игре…»

Цитата из Рамакришны: этот текст фигурирует в книге Ромена Роллана «Жизнь Рамакришны»; «он» обозначает Бога.

Стр.134

ПОСЛЕДНЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

Это стихотворение было написано Лаурой незадолго до ее смерти.

В книге о Терезе Авильской, которая была у Лауры, на странице 199 был загнут уголок, явно в силу того–интереса, который вызвал у нее этот отрывок из «Сочинений» кармелита Иеронима Грасиана: «При жизни Матери Терезы у нее, равно как и у меня, и в мыслях не было, что эти книги могут быть напечатаны и доступны всем, кто желает их прочесть. Нам хотелось бы, чтобы эти книги остались в наших монастырях в рукописном виде, с тем, чтобы их читали только мудрые и сведущие в деле молитвы люди. Я доброжелательно отношусь к пифагорову правилу, которое предписывает скрывать все, что есть сокровенного и сакрального…»

Лаура часто выражала озабоченность подобного рода — с которой явно была связана ее тревога — и в обычных разговорах. Перед смертью она определенно выразила желание, чтобы ее свидетельство было передано другим людям, утверждая, что нельзя замыкаться в себе, что смысл имеет только то, что существует для других. Но ей всегда внушала ужас ничтожность, присущая всему литературному — ее высшей заботой было не допустить, чтобы то, что ей казалось жгучим и мучительным, попало в руки неспособных на душевные муки людей.