Салах ад-Дин и мамлюки в Египте

Глава VII. Крестьянство при поздних Мамлюках

Сведения о положении крестьянского населения Египта при черкесских Мамлюках столь же немногочисленны, как и для предшествующей эпохи.

Известно, что в обстановке хозяйственного упадка и обезлюдения целых областей получила некоторое развитие индивидуальная крестьянская аренда. По сообщению Макризи, уже в начале XV в., после смерти Захира Баркука, «приближенные эмиров… захватывали земли, являющиеся икта эмиров, привлекали на них арендаторов из феллахов и увеличивали размер их арендной платы…»[487].

Ибн Ийас, говоря о крестьянах, которые должны были подвергнуться наказанию за недоимки в самом конце правления черкесской династии, употребляет термин музариа, который, возможно, как и в раннее средневековье, обозначал издольщика[488].

О наличии крестьянской аренды свидетельствует и «Канун-наме-и Миср», законодательный памятник начала турецкого правления[489].

Преобладающим, по-видимому, все же оставалось общинное землевладение, хотя сведения о нем крайне скудны. При взимании чрезвычайных поборов сельская община выступала как фискальная единица; постоянно орошаемые земли находились в индивидуальном владении крестьян, которые могли распоряжаться ими под контролем общинных властей[490]. В «Канун-наме-и Миср» говорится о сельских старостах (шейх ал-балад), отвечавших перед властями за исправность оросительных сооружений[491].

Основная масса крестьян по-прежнему находилась в крепостной зависимости, принявшей в этот период особенно жестокие формы. Макризи пишет, что в его время «земледелец, живущий в деревне, называется прикрепленным к земле (фаллах карари), и он является рабом владельца икта, которому принадлежит эта область. И он не может надеяться, что будет когда-нибудь продан или освобожден; напротив, он навсегда осужден оставаться рабом, так же как и его дети»[492].

Усиление эксплуатации крестьянства было вызвано ростом потребностей феодалов в связи с дальнейшем развитием товарно-денежных отношений.

Крепостная зависимость нашла свое юридическое оформление в упомянутом «Канун-наме-и Миср», закреплявшем сложившееся при черкесских Мамлюках фактическое положение вещей. Одна из его статей гласит, что если крестьянин покинул свой участок, то он подлежал принудительному возвращению и наказанию. Староста селения, где находились феллахи, бежавшие из родных мест, отвечал за их возвращение на старые места; крестьяне, покидавшие деревню во время сбора налогов, в случае их поимки подлежали смертной казни. Известно, что еще султан Муаййад Шейх в 1417 г. приговорил к смерти группу феллахов одной из египетских провинций, пойманных после ухода из своих деревень; однако благодаря заступничеству одного из приближенных султан смилостивился и обратил всех беглецов в рабство[493].

Основным общегосударственным налогом по-прежнему оставался харадж, поступавший в эту эпоху в основном к владельцам икта. Так, Ибн Ийас сообщает, что во время султана Кансуха Гури кашиф Шаркийи вычел из собранного с населения хараджа определенную сумму в виде чрезвычайного налога, а это, по словам историка, «причинило большой ущерб владельцам икта», откуда можно заключить, что, как правило, харадж в то время целиком поступал к последним[494].

Примерное представление об общем размере хараджа в конце XIV в. может дать сводка о доходности египетских провинций, приведенная Ибн Джианом в начале его кадастра и датированная концом шаввала 777 г. х. (март 1376 г.). Сводка эта, по всей вероятности, подобна приведенному выше реестру кадия ал-Фадля, ибо в ней учитываются преимущественно земли икта; в отличие от аййубидокого реестра у Ибн Джиана подчеркивается, что все цифры даны в «военных динарах» (составлявших, как и прежде, ⅔ обычного динара).

Таким образом, доходы с земель икта, основную часть которых составлял харадж, в конце XIV в. равнялись примерно 9,4 млн. «военных динаров» или 6,26 млн. обычных динаров[495].

Довольно высокая цифра общих поступлений объяснялась в эту эпоху в отличие от аййубидской отнюдь не улучшением благосостояния непосредственных производителей, а усилением их эксплуатации. При сравнении этих двух документов следует учитывать и определенное уменьшение за три протекших столетия реальной ценности динара, т. е. его покупательной силы[496], а также неполноту дошедшего до нас аййубидского реестра.

По словам Калкашанди, харадж в конце XIV в. обычно составлял 2–3 ардебба зерна или овощей с феддана; в Нижнем Египте он по-прежнему взимался в деньгах, в Верхнем — натурой, причем ардебб зерна приравнивался к 1–3 дирхемам.

При Захире Баркуке в большинстве египетских селений с земель баки, т. е. орошаемых разливами Нила и наиболее легких для обработки, взималось по 40 дирхемов с феддана, с земель барубия (также орошаемых разливами, но худшего качества) — по 30 дирхемов. Затем размер хараджа увеличился с земель баки стали брать по 100 дирхемов, с барубия — 80, а с земель барш (которые, по словам Калкашанди, не нуждались перед посевом ни в какой обработке) — около 200 дирхемов. При Насире Фарадже и Мансуре абд ал-Азизе, т. е. в первом десятилетии XV в., с баки стали брать по 400 дирхемов с феддана, а когда земля была особенно плодородной — по 600 дирхемов; с земель барубия — несколько менее[497]. Увеличению феодальной ренты способствовало и значительное ухудшение качества египетской монеты[498].

По подсчетам Е. Штрауса, сумма хараджа, собранного в Египте в 1520 г., т. е. три года спустя после турецкого завоевания, составила всего 1800 тыс. динаров[499]. Столь незначительный объем поступлений объяснялся в первую голову разорением египетского крестьянства при последних черкесских султанах, а также ростом мулькового и вакуфного землевладения и земель ризк, не подлежавших регулярному обложению, и выходом владений икта из-под государственного контроля.

Не уплатившие вовремя харадж подвергались наказанию, которого не могли избежать ни дети, ни старики. Ибн Ийас называет небывалым событием имевший место в 1513 г. случай, когда пригнанные в Каир из Верхнего Египта феллахи, не уплатившие в срок хараджа, были отпущены без наказания[500].

С немусульманского населения Египта по-прежнему взималась джизия (джавали); сумма этого налога в 1413/1414 г. равнялась 11.400 динарам, т. е. намного меньше, чем в предшествующее время[501].

Крестьянство по-прежнему обязано было нести повинности по возведению и ремонту ирригационных сооружений. Относительно крупных работ такого рода интересные подробности имеются у Захири: «Ежегодно весной несколько эмиров— предводителей тысяч направляются во все края для изымания положенных с каждой провинции лопат и землечерпалок. А что касается лопат, то распределением их занималось правительство, назначавшее определенное место для рытья и протока воды, и сносили эту землю землечерпалками для устройства султанских плотин, и с каждой области взимались определенные суммы и направлялись люди для этого»[502]. Крестьяне, обрабатывавшие земли, орошаемые разливами Нила, должны были нести указанные повинности в двойном размере[503].

Однако ирригационные работы в XV в. были незначительны. Источники упоминают лишь о нескольких плотинах и каналах, сооруженных при Баркуке и Чакмаке, о реставрации плотины при Барсбее, о большом канале, построенном при Каитбее, и о канале в Файйуме, строившемся при Кансухе Гури[504].

Сведения об ирригационных работах местного значения, которые должны были осуществляться по инициативе владельцев икта, в источниках XV в. совершенно отсутствуют; лишь Калкашанди отмечает, что в его время плотины, как султанские, так и принадлежавшие отдельным мукта, находились в небрежении[505].

Характерной чертой последних десятилетий мамлюкского режима были бесчинства государственных чиновников. «И причинял он людям зло, — говорится у Ибн Тагри-Бирди об Абдаллахе Туркмаши, занимавшем во время Захира Чакмака пост кашифа Шаркийи, — особенно жителям Билбейса и феллахам Шаркийи, и был он для них злее Иблиса, и они многократно жаловались на него Мелику Захиру, но не были выслушаны их слова»[506].

Среди многих дополнительных поборов, взимавшихся с крестьян, фигурирует и так называемая химайа. А. Поляк определяет химайа и для позднемамлюкского периода как налог за покровительство мелким феодалам со стороны эмиров и преимущественно султана (через посредство нескольких особых диванов, в том числе и дивана химайа)[507]. Однако практика взимания химайа при черкесских Мамлюках свидетельствует не о реальной защите и покровительстве, что было вряд ли возможным в обстановке хозяйственной разрухи и постоянных военных столкновений, а о самовластии крупных эмиров. Практика взимания химайа вела к ослаблению мелких держателей икта, а в конечном счете — к дальнейшему обеднению феллахов.

Ибн Тагри-Бирди считает химайа одной из главных причин разрухи в стране[508].

Особенно обременительны были чрезвычайные военные налоги. Так, у Ибн Ийаса говорится следующее: «…Он (Кансух Гури. — Л.С.) собрал арабских шейхов и кашифов и приказал им снарядить 500 всадников, а по мнению других — 5.000. И они прошли через всю страну, налагая на каждую маленькую деревню обязанность снарядить двух всадников на 100 динаров, а на большую деревню — четырех всадников на 200 динаров. Когда крестьяне провинций услышали об этом, они покидали свои деревни и посевы и бежали, и многие из поселений были покинуты при этом бегстве»[509].

Участившиеся в XV в. эпидемии чумы, прекращение государственного надзора за безопасностью дорог усугубляли упадок земледелия[510]. Следствием всего этого было обострение классовой борьбы. Одной из форм ее было, как упоминалось выше, бегство крестьян из селений.

Из сообщений Ибн Тагри-Бирди относящихся к 1451 г., известно, что крестьяне покидали свои разоренные деревни и устремлялись в города: «И увеличилось в Каире число бедняков, толпы которых скапливались на дорогах, и многие из них умерли из-за сильного голода»[511]; «и была близка к разорению египетская земля…, опустели многие селения»[512].

Султан Кансух Гури потребовал, чтобы владельцы икта содействовали скорейшему возвращению крестьян, бежавших из их владений, на их старые места, но остановить бегство крестьян феодалы были не в силах[513]. Как говорилось, за возвращение беглых крестьян были ответственны сельские старосты[514].

Другой, более активной формой борьбы были прямые столкновения крестьян, привозивших в столицу зерно на продажу, с мамлюками. Мамлюки вынуждали крестьян продавать хлеб по дешевой цене, чтобы затем самим торговать им; схватки, возникавшие по этой причине, были особенно часты в Булаке — главной гавани Каира[515].

Наконец, известны и открытые крестьянские восстания. Одно из них произошло в 1462 г. в селении Тутайх, вблизи Каира. Оно имело соответствующую мировоззрению той эпохи религиозную окраску: Ибн Тагри-Бирди называет повстанцев еретиками (занадика) и указывает, что некоторые из них выдавали себя за пророков и «множество черни примкнуло к ним и обратилось в их веру»[516].

Кашиф схватил 14 человек из восставших, а затем в это селение были посланы султаном Захиром Сайф ад-дином Хушкадамом главный маликитский судья и казначей для расследования происшествия[517]. Дальнейшая судьба движения неизвестна.

Под 1485 г. у Ибн Ийаса говорится о волнениях среди бедноты как западных, так и восточных округов Египта, вызванных неурожаем, большой дороговизной и бесчинствами мамлюков, отбиравших у населения коней и мулов[518].

Возможно, что эти движения были отзвуком большой крестьянской войны под руководством Мушаша, имевшей место во второй половице XV в. в Ираке и нашедшей некоторое отражение и в наших источниках. Первые известия о ней датируются у нас 859 г. х. (1454/1455). Повествуя о событиях этого года, Ибн Ийас пишет: «Пришло известие, что объявился человек, и зовут его Мушаша, сын феллаха… и обессилен был от деяний его наместник Дамаска»[519]. Из Сирии это движение перебросилось в Ирак; под 860 г. х. (1455/1456) у Ибн Ийаса говорится: «…A в этом году ни один человек не совершил хаджжа через Ирак, опасаясь Мушаша»[520].

Восстание это имело характерную для крестьянских движений средневекового Арабского Востока шиитскую идеологию с ее представлениями о пришествии Махди и установлении всеобщего равенства[521].

Оно было настолько сильным, что для его подавления султану Иналу пришлось искать поддержки у правителей Ак-Койюнлу и Кара-Койюнлу. В 1457 г. потерпевшие поражение от соединенных сил трех государей восставшие укрылись в округе Басры, на островах Персидского залива, где, по словам Ибн Тагри-Бирди, возможно преувеличенным, у них было более 300 кораблей[522]. Однако движение, по-видимому, продолжалось и в последующие годы: упоминания о нем встречаются у Ибн Тагри-Бирди под 1467 г., a y Ибн Ийаса даже под 1513 г.[523].

Обнищавшие, задавленные поборами подданные мамлюкского государства ожидали облегчения своей участи от врагов своих угнетателей. При Каитбее мамлюки вели на границе с Малой Азией борьбу с туркменским князьком из династии Дулгадиридов Шах Суваром, вассалом Порты. Шах Сувар нанес мамлюкам несколько поражений и овладел частью Сирии, но впоследствии был ими разбит. Ибн Ийас описывает один из эпизодов этой длительной борьбы следующим образом: «И убито было множество эмиров, и разбиты были эмиры три раза, разграблено было их добро и унижено достоинство султана перед царями Востока и другими, так что феллахи стремились к туркам… и власть почти что вышла из рук черкесов»[524].

В конце 1516 г., накануне вторжения турецкой армии в Египет, крестьяне отказывались уплачивать мамлюкам налоги, говоря: «Мы не в состоянии вносить харадж, пока вы (черкесы. — Л.С.) не объясните нам: у вас ли в руках страна или у Убн Османа (т. е. у турок. — Л.С.)? Ибо не можем мы уплачивать харадж дважды»[525].