Салют из тринадцати орудий

Глава девятая

«Диана» не прошла и двух градусов долготы, а традиционный распорядок морской жизни утвердился так прочно, будто бы никогда и не прерывался. Правда, и прошла она их медленно, редко когда набирая больше пяти узлов хода и ни разу не покрыв больше сотни миль от полудня до полудня. Дело не в том, что «Диана» не старалась, и не в том, что она могла прибыть на рандеву слишком рано, вовсе нет. Сейчас, идя в крутой бакштаг под мягким ветерком, она подняла восхитительный набор парусины — лисели сверху донизу, бом-брамсели и даже трюмсели, а также разные паруса на штагах, которые обычно редко ставили. Но мягкий ветерок дул столь слабо, что корабль едва слушался руля.

Джек Обри, сделав все возможное, привычно гулял перед обедом взад-вперед по наветренной стороне квартердека. Насчет этого (хотя бы насчет этого) он не волновался. Проведя большую часть жизни в море, Джек убедился, что браниться на погоду — только аппетит портить. Это всегда обидно, а сегодня — тем более: они со Стивеном в кои-то веки собирались пообедать вдвоем исключительно хорошей рыбой, купленной утром с проа.

— Зачем ты хотел меня видеть? — поинтересовался Стивен, с обычной осторожностью поднимаясь по трапу, пусть даже корабль под его ногами едва покачивался.

— Отсюда из-за тента не видно, — объяснил Джек. — Но давай-ка пройдем по наветренной стороне шкафута, и я тебе покажу то, что ты раньше наверняка еще не видел.

Они прошли вперед, матросы на миделе понимающе кивали и улыбались. Доктор будет потрясен, удивлен, ошеломлен.

— Вот, — указал Джек наверх, — за марса-реем, прямо напротив лонга-салинга. Ты это когда-нибудь раньше видел?

— Штука, похожая на подвешенную за один угол скатерть? — уточнил Стивен, при случае способный жестоко разочаровать окружающих.

— Ну, это крюйс-брам-стаксель, — объяснил Джек, ожидавший немного больше восторга. — Можешь внукам своим рассказывать, что его видел.

Они вернулись на квартердек и продолжили прогулку. Джеку пришлось подстраивать свои длинные шаги, чтобы идти в ритм.

— Как я понимаю, мы должны встретиться с Томом Пуллингсом у Ложных Натуна, а потом высадить Фокса на Яве, откуда он доберется домой с попутным «индийцем». Но разве не странно, что мы даем такой круг, будто едем из Дублина в Корк через Атлон?

— Да. Его превосходительство вчера был так добр, что обратил на это мое внимание. Может, тебе он показывал ту же карту. Тебе я отвечу, как и ему. С учетом господствующих в это время года ветров быстрее вернуться в Батавию через Ложные Натуна, чем через пролив Банка. К тому же, — тут Джек понизил голос, — что больше соответствует моим целям, а не его, там наше место встречи.

— Что ж, я убежден. Как я подозреваю, на Ложных Натуна есть подходящая гавань? И, кстати, почему они ложные? Их обитатели так склонны к предательству?

— О нет. Там вовсе нет гавани. Это всего лишь морское выражение, гипербола, как бы ты, наверное, выразился. Это всего лишь кучка необитаемых скал, наподобие архипелага Селваженш. Предполагается, что мы будем неделю крейсировать на их широте, то есть чуточку южнее. Долготу их еще никто не определил хоть с какой-то точностью, но, как ты знаешь, насчет широты мы можем быть вполне уверены. Так что мы будем крейсировать с подзорными трубами на каждом марсе, а ночью — дрейфовать с огнями на мачтах. Что же до ложных...

Склянки перебили его посреди шага и предложения. Джек и Стивен помчались вниз, уже чувствуя слюну во рту.

— ...Так что касается ложных, — объяснил Джек после длительной и насыщенной паузы, — то прицепилось это слово, когда голландцы только начинали захватывать эти края. Штурман какого-то корабля, следовавшего к настоящим Натуна, здорово ошибся в счислении, вышел к ним однажды туманным утром и завопил: «Я вышел точно куда хотел! Буду как сыр в масле кататься благодаря своему мастерству!» Как голландский сыр, оцени! Но, тем не менее, дымка рассеялась и оказалось, что это всего лишь Богом проклятые голые скалы, кажущиеся больше в пасмурную погоду. Так что он нанес их на карту как Ложные Натуна. В Южно-Китайском море полно таких мест — неточные координаты, места перепутаны друг с другом. Обширные пространства вне маршрутов «индийцев» вообще на карты не нанесены. Сплошные слухи об островах, рифах и мелях, услышанные с проа или джонок. А они могут указать лишь очень приблизительные координаты.

— Уверен, что ты прав. Но сухопутному человеку это кажется странным. Воды оживленные. Вот прямо сейчас можно увидеть, — Стивен выглянул в кормовое окно, прищурив глаза от сияния дня, — шесть, нет семь судов. Две джонки, большое проа, четыре мелких штуковины с противовесами быстро гребут. То ли рыбаки, то ли не привлекающие внимания пираты — не уверен.

— Думаю, зависит от случая. В Южно-Китайском море, по всем свидетельствам, правило такое: захватывай все, что можешь одолеть, а с остальными торгуй или избегай их.

— Боюсь, до совсем недавних времен то же самое касалось и нас. Читал я странные истории о Мэлсэклине, сыне Эрика, добрейшем человеке на суше. Но, как я уже говорил, эти воды оживленные. Китайцы, которые по ним плавают, принадлежат к высоко цивилизованному, образованному обществу, да и малайцы, как мы прекрасно знаем, вполне грамотны. Почему же мы плывем в тумане неопределенности?

— Потому что у джонок осадка всего несколько футов, они плоскодонные, а у проа и того меньше. А у семидесятичетырехпушечного линейного корабля осадка двадцать два — двадцать три фута. Даже мы с легкой нагрузкой уходим в воду по корме почти на четырнадцать футов, а со всеми припасами — гораздо глубже. Мне нет покоя, когда у нас под килем нет как минимум четырех саженей даже в спокойную погоду. Мель, которую на джонке вряд ли заметят, и уж тем более не нанесут на карту, с легкостью пропорет нам дно. Именно этими словами я воспользуюсь, когда буду объяснять плавание в не нанесенных на карту водах после обеда.

Последнее Джек произнес, обменявшись со Стивеном выразительным взглядом, к которым столь часто приходилось прибегать в резонирующем пространстве разделенной кормовой каюты.

Стивен кивнул, сдвинул на середину тарелки совершенно чистый скелет, положил себе еще одного яванского морского окуня, посмотрел на неприглядную кучку костей на тарелке Джека и заметил:

— Как я выяснил, нужно быть католиком, чтобы уметь есть рыбу. Расскажи, как можно организовать встречу двух кораблей в море на расстоянии в полмира.

— Очень точной она быть не может, на таком-то расстоянии, но стоит отметить, встречи часто удаются. Обычно определяются три-четыре района крейсирования, если возможно — рядом с островом, на котором после окончания оговоренного времени можно оставить послание. А потом, если позволят обстоятельства, мы направимся к последнему месту встречи, где тот или другой может стоять на якоре до назначенного времени. У нас это Сиднейская бухта.

— Так что если мы в этот раз не встретимся, у нас будет еще шанс?

— Не буду обманывать тебя, Стивен. У нас действительно есть еще шанс. На самом деле даже три. Неделя до и после двух следующих полнолуний, а потом, конечно, Новый Южный Уэльс.

— Как хорошо! Жажду снова увидеть «Сюрприз» и всех наших друзей. Очень хочу рассказать Мартину о дражайшей обезьяне, о долгопяте, этом редчайшем из приматов, о невероятных жуках, о совершенно неизвестном роде орхидей. Что не так, дружище? Предстоит порка?

— Нет. Всего лишь надо разобраться с неприятным мелким делом.

Вошли Киллик и Ахмед. Один нес пудинг с вареньем, другой — соусницу с заварным кремом.

— Киллик, сбегай-ка, пожалуйста, на другую сторону. Передай мои наилучшие пожелания и узнай, найдется ли у его превосходительства через полчаса несколько свободных минут.

Фокса на «Диане» никогда не любили, но до Батавии он мало кого смог оскорбить. Его секретаря же Эдвардса на определенный тихий лад уважали и офицеры, и матросы. Но из-за того, как посланник повел себя в Прабанге — игнорировал команду корабля, доставившего его на место, их радость от подписания соглашения — и как он относился к караулу морской пехоты («устраиваем представление и берем на караул каждый раз, когда этот педик нос из дверей кажет, а даже полбутылки выпить за здоровье короля не дождались, когда он сам и его дружки ужрались в стельку») и возившим его туда-сюда на шлюпке матросам, отсутствие любви переросло в сильное осуждение.

Его свита и их слуги, конечно, были непопулярными с самого начала. Но это всего лишь пассажиры. А от пассажиров, сухопутных крыс, многого и не ждут. Нынешняя неприязнь к Фоксу имела другой характер: личная, не классовая. Проявлялась она столь явно, что это должен был бы заметить и человек гораздо менее чувствительный, чем посланник.

— Говорить можно что угодно, — сменил тему Джек, — но я ел пудинг с вареньем за Северным полярным кругом, чертовски близко к Южному, а теперь — у экватора. И думаю, с ним ничего не сравнится.

— Ну, может быть, кроме «пятнистой собаки».

— Эх, тут ты прав, Стивен. — Они выпили кофе и Джек извинился,

— надеюсь вернуться через пять минут.

Он не вернулся. Стивен сидел рядом с кофейником (как же хорошо кофе сохраняет тепло в этом климате!) и размышлял. Он знал, что прошлой ночью кто-то из миссии пробрался на темный квартердек и подошел к стоявшему вахту Уоррену, когда корабль поворачивал на левый галс. Неизвестного перехватил Рид, но тот оттолкнул мальчишку и заявил Уоррену, что нужно поднять больше парусов, что капитан наверняка хотел бы этого ради короля, что такая жалкая скорость крадет драгоценное время. Но Мэтьюрин надеялся, что Джек не возьмется за это дело, прежде чем Фокс хотя бы немного избавится от нынешнего состояния сверхвосторженности. Глупая надежда, наверное. С подобными ситуациями нужно разбираться сразу и навсегда, чтобы избежать рецидивов (а с флотской точки зрения оскорбление очень серьезное), а признаков угасания бесконечного энтузиазма Фокса вовсе не наблюдалось.

Прислушиваясь к неразборчивым, но однозначно озлобленным голосам за тонкой переборкой, он размышлял о разных вещах. Разум Стивена впал в расслабленное послеобеденное состояние, колеблясь между сном и явью. В какой-то момент ему вспомнился ресторан «У Четырех судов» в Дублине, невероятно отчетливый и детальный образ этого места. Он сидел в дальнем конце зала и увидел, как мужчина открыл дверь, взглянул на длинное, полное народу помещение (было время судебной сессии) и после секундного раздумья зашел внутрь с наигранной небрежностью, держа руки в карманах и не сняв шляпу, а потом занял одно из немногих свободных мест неподалеку от Стивена. Ничего примечательного в нем не было, разве что он чувствовал себя не в своей тарелке, ощущал, что он здесь подозрителен, сожалел об этом и вел себя еще более подозрительно, развалившись на стуле с вытянутыми ногами.

Вскоре стало ясно, что это еще и недружелюбный тип. Когда ему принесли меню, он начал расспрашивать о каждом блюде: «А баранина хорошо выдержанная? Пастернак внутри не жесткий? Молодая говядина от бычка или телки?» В конце концов он заказал толченый картофель с капустой и маслом, кусок говяжьей вырезки и полпинты шерри. К этому времени он отчетливо осознавал, что раздражает окружающих, и ел нарочито неделикатно, положив локти на стол, источая враждебность и вызов.

— Если мое внутреннее «я» предлагает мне аналогию, — озвучил мысли Стивен, возвращаясь разумом к настоящему, — то я не могу поздравить его с удачей. Упущен важный фактор триумфа и интенсивной радости. Единственный важный аспект — подозрение, что он непопулярен, и его огромные усилия для того, чтобы его проклинали.

Стивен никогда не любил Фокса и полностью не доверял ему, но до подписания договора они вполне ладили. Во время переговоров, когда Стивен дал посланнику возможность раз за разом наносить Дюплесси удары с фланга и (о чем Фокс прекрасно знал) добился поддержки большинства в совете, без чего казнь Абдула не принесла бы дипломатических плодов, они неплохо работали вместе. Фокс трогательно благодарил за помощь в решении проблемы с Ледвардом и Рэем. Но он впал во что-то вроде затяжного опьянения или экзальтации еще на церемонии подписания соглашения, конечной цели их плавания, и с тех пор относился к Стивену откровенно некрасиво.

Дело не только в пренебрежении гостем на том злополучном обеде. Имелось множество мелких знаков и настойчивое утверждение его персонального, без чьей-то помощи, успеха. Пусть даже в несдержанной болтовне во время той беспросветной трапезы Фокс не выдал настоящей роли Стивена, но предположение о том, что он хотел присвоить все заслуги себе, в данных обстоятельствах не выглядело неблагородным. Что о нем подумает Раффлз? Какие выводы он сделает, глядя на нынешнего Фокса? Что скажет Блейн?

Очень странное состояние. Вот человек реальных талантов, презиравший «старых пердунов», извинявшийся за них, но теперь он же бражничает в их компании и слушает их вовсе не деликатную лесть. Общеизвестно, что скоро освободится должность губернатора Бенкулена. Они все заверяли, что Фокс должен стать очевидной кандидатурой. Его это радовало, но по-настоящему он жаждал рыцарства. Он был уверен, или почти уверен, что договор принесет ему титул. Ничто не могло умерить его желание вернуться в Англию как можно быстрее. Он даже рассматривал возможность чрезвычайно трудного сухопутного путешествия.

— Есть тут какой-то изъян, серьезное нарушение, — озвучил мысль Стивен. — Всегда ли оно присутствовало? Мог ли я его заметить? Каков прогноз? — Он покачал головой и громко посетовал: — Как бы мне хотелось проконсультироваться с доктором Уиллисом.

— Кто такой этот доктор Уиллис? — спросил Джек, открывая дверь.

— Великий специалист в умственных расстройствах. Он наблюдал короля во время первой его болезни. В годы моей юности он был добр ко мне, и будь он жив, я бы докучал ему вопросами. Могу ли я вместо этого расспросить тебя, или это будет не вовремя, невежливо и неуместно?

На лице Джека читалось, что встреча оказалась неприятной, но Стивен не думал, что Фокс, даже купаясь в лучах славы и пребывая в восторженном состоянии ума, имеет столько авторитета, чтобы доставить Джеку Обри серьезное беспокойство. Так что ответ его не удивил.

— Ох, короткая неприятная беседа, как я и думал. Но, по крайней мере, я считаю, что проблема решена. Повторений не будет. – Чуть позже, отстраненно и разочаровано он пояснил — почему, я не скажу, но все к этому шло еще с отбытия из Пуло Прабанга. Но я все же надеялся, что еще несколько дней обойтись без стычек. Очень неприятно, когда на борту такая вражда. Буду очень рад выкинуть их прочь. «Мускат утешения» — возможно, «роза восторга» — наверное, но «цветок вежливости»... сорняк. Помимо всего прочего, не могу я с легкостью играть, когда рядом такая злоба. Мы не музицировали с момента отплытия. Но даже с таким ветром мы где-то к завтрашнему полудню достигнем нашей зоны крейсирования. Потом всего лишь неделя плавания туда-сюда, если Тома там еще нет или он не оставил послание, а затем — пара дней ходу до Батавии. Может, там нас будут ждать новости из дома. Господи, как же я жажду узнать, как там идут дела.

— И я тоже, — воскликнул Стивен. — Хотя все еще нет возможности получить весточку о Диане и нашей дочери. Иногда, думая об этой маленькой душе, я становлюсь довольно сентиментальным.

— Несколько месяцев плача, криков и пеленок тебя излечат. Нужно быть женщиной, чтобы выносить ребенка.

— Я так всегда и считал.

— Великолепно, доктор Паяц. Но все равно остаются чертовски неприятные слухи о банкротстве банков. Хотел бы услышать опровержение.

Еще позже, лежа на поверхности теплого Южно-Китайского моря рядом с яликом Стивена (с распущенными, будто ковер из желтых водорослей, волосами), он поделился:

— Приглашу их на обед послезавтра, чтобы ответить на тот примечательный пир. Не желаю выглядеть жалко и знаю, что полагается ему по должности.

— Тем не менее, Джек, прошу следить за собой. Фокс — человек необычайно мстительный, и он юрист. Если он вернется домой, затаив хоть сколь-нибудь значительную обиду, тебе это может повредить, невзирая на твое положение. Какое-то время к нему будут прислушиваться власть имущие.

— О нет, я не подставлюсь. Видел немало пост-капитанов, хороших моряков, которым отказывали в назначениях после того, как они повелись на провокации.

Ветер совершенно стих, как обычно за час до заката, и корабль неподвижно замер. Но солнце висело уже недалеко от горизонта, ветер вернется с его заходом. Джек крикнул Стивену накренить шлюпку и втянулся в крохотный ялик, перевалив свои семнадцать стоунов через планширь так, что ялик едва не ушел под воду.

— Кажется, ты когда-то рассказывал, что в детстве учил греческий, — вспомнил Стивен, мягко гребя к фрегату.

— Точнее, меня учили, — рассмеялся Джек. — Ну, или пытались учить, вколачивая эту мудрость. Но не скажу, будто я что-то выучил. В любом случае, не дальше зеты.

— Ну, я тоже не знаток греческого, но дошел до ипсилона. И тогда узнал слово «гибрис». Некоторые авторы используют его для описания высокомерной гордости собственной силой или достижениями, открытого, неосмотрительного ликования и торжества.

— Ничто не может принести большей неудачи.

— Ничто не может быть менее благочестиво, а это, наверное, близко. Ирод был, наверное, повинен в гибрисе, прежде чем его съели черви.

— Моя старая нянька... Табань же! Другим веслом, живее!

Старая нянька Джека знала отличное средство для червей, точнее против червей, но про него забылось во время прискорбного столкновения в кораблем, вытаскивания Мэтьюрина со дна шлюпки и вылавливания весел. Джека, когда он все-таки поднялся на борт, встретил на шкафуте Киллик, а Ричардсон, Эллиот, один из юных джентльменов и два рулевых поспешили прикрыть, после чего капитана обернули большим полотенцем. Вся команда знала, какие ветры дуют, и, хотя их самих ситуация совершенно не беспокоила, но они не желали, чтобы Фокс и «старые пердуны» видели капитана в чем мать родила.

Вечером, после боевой тревоги, когда впервые после визита султана орудия «Дианы» заговорили в полную силу, сделав три залпа за вполне достойные четыре минуты двадцать три секунды, и переборки уже установили на место, Джек позвал своего стюарда.

— Киллик, я приглашаю его превосходительство со свитой на обед. Не завтра, потому что хочу широко развернуться, а через день. Пять джентльменов, мистер Филдинг, доктор и я. Тебе стоит опустить шерри и кларет глубоко за борт спозаранку, и пусть серебро по-настоящему сияет. Хочу еще перекинуться словечком с моим коком и Джемми-Птичником.

По совершенно ясной любому моряку логике, черепахи попадали в разряд домашней птицы, по крайней мере в вопросах ухода за ними. Джемми-Птичник в жизни не видел столь оживленного и симпатичного существа, чем большая из двух черепах в его хозяйстве. Вторая, кажется, «угрюмая и какая-то робкая». Что же до маленьких яванских гусей, так у него есть четыре первоклассных птицы, прямо-таки рвущихся на вертел. Четырех птиц для восьми господ вполне хватит, даже с запасом на хорошие манеры. Капитанский кок, одноногий негр с Ямайки, сверкая улыбкой, заверил, что если какое-то блюдо он и может послать к столу самого короля Георга, так это гуся. А уж что с черепахами делать, он точно знает — его от материнской груди отучали черепашьим филе.

— Весьма неплохо, — признал Джек. — Мне жаль было бы держать это дело в подвешенном состоянии. — Написав приглашение и отослав его, он предложил: — Раз музицировать мы не можем, почему бы не сыграть партию в пикет? Годы прошли с тех пор, как мы последний раз садились за карты.

— Буду очень рад.

Стивен был рад лишь в определенном смысле. Он всегда, без вариантов, с поразительной регулярностью обдирал Джека Обри как липку, как и большинство других соперников в этой игре. Хотя деньги сейчас не имели значения, все равно приятно видеть, как его квинта выигрывает у Джека на одно очко, как его старшая терция торжествует над младшей и как с гордостью объявленная Джеком септима побивается почти невиданным октетом. Но с другой стороны, он был недоволен, его беспокоило, что удача утекает на пустяки. Хотя игра, конечно, требовала умения, успех такого рода целиком зависел от удачи. Если человеку на его долю отпущено лишь ограниченное количество удачи, стыдно спускать ее на щепоти.

— Что такое щепоть? — попросил объяснить Джек, когда Стивен озвучил это наблюдение.

— Врачебный термин. Честный и прямой ответ всяким там полуютам и килевым обшивкам. Он обозначает, сколько ты можешь взять между большим, указательным и средним пальцем сушеных трав и тому подобного. Коры иезуитов, например.

— Всегда слышал, что иезуиты громче лают, чем кусают [35], — ответил Джек, его синие глаза искрились весельем на добродушном покрасневшем лице. — Войдите.

Оказалось, что это Эдвардс, крайне несчастный.

— Добрый вечер, джентльмены, — поздоровался он, а потом обратился к Джеку, — наилучшие пожелания от его превосходительства, сэр, не найдется ли возможность уменьшить шум на полубаке? Он считает, что это мешает его работе.

— Он правда так думает? — уточнил Джек, навострив уши. — Жаль слышать.

Шла вторая «собачья» вахта, матросов вызвали наверх петь и плясать. Не то чтобы их надо было на такое воодушевлять или что они бы не развлекались без сигнала дудки, но она делала происходящее законным. Такое не прервешь по обыденной причине.

— Должно быть, это трумшайт Симмонса, — заметил капитан, услышав характерную ноту. Ее едва ли можно было пропустить — невероятно громкий, глубокий металлический звук, отмечающий конец такта. За ним последовали смущенные возгласы восторга и еще две ноты. — Вы когда-нибудь видели трумшайт, мистер Эдвардс? — поинтересовался Джек, дабы смягчить сложное положение молодого человека

— Никогда, сэр.

— Очень простой инструмент, что-то вроде призмы из трех тонких досок длиной где-то в сажень, со струной, натянутой на странной формы кобылку. Играют на нем смычком, хотя по звуку и не подумаешь. Если хотите посмотреть, идите на нос с мичманом. Помощник плотника несколько дней назад его сколотил.

Джек позвонил в колокольчик и сообщил Сеймуру:

— Наилучшие пожелания мистеру Филдингу, и убавьте веселье на полубаке вдвое. Готов поклясться, что это — ответ на мою записку, — проворчал Джек, возвращаясь к провальной игре.

На самом деле, ответ пришел лишь во время следующей утренней вахты, когда Джек спустился с марса длинным управляемым скольжением по грот-брам-бакштагу. «Диана» уже несколько часов находилась в зоне крейсирования, на каждом марсе сидел наблюдатель. При такой ясной погоде они могли охватить взглядом семь сотен квадратных миль моря, но пока что вообще ничего не видели — ни проа, ни даже дрейфующего ствола пальмы. Только бледно-кобальтовый купол неба, незаметно темнеющий по мере спуска к резко очерченному горизонту, и лазурь великого диска океана — две чистых идеальных формы, а между ними корабль — преходящий, настоящий и неуместный.

— Сэр, вас в каюте ждет записка, если угодно, — доложил Флеминг.

— Благодарю, мистер Флеминг. Принесите ее, пожалуйста, вместе с секстантом.

В ожидании он посмотрел на доску для записей показаний лага: между четырьмя и пятью узлами при сравнительно усилившемся ветре, в почти полный бакштаг.

— Очень незначительное продвижение, мистер Уоррен.

— Почти никакого, сэр — отозвался штурман. — Я обращал особое внимание на это каждый раз, когда опускали лаг.

Принесли записку и секстант. Джек опустил бумагу в карман, подошел к скруглению фальшборта и привел солнце к горизонту. Корректировки на время до полудня он помнил отчетливо. Применив их к показаниям секстанта, он кивнул. «Диана», безусловно, находилась на заданной широте.

Стивена он обнаружил в каюте — тот работал над нотами в ярком свете кормового окна.

— Мы на заданной широте, — сообщил Джек и развернул записку. — Да чтоб мне сгнить заживо! — удивленно выругался он и передал сложенный лист доктору.

Мистер Фокс передает наилучшие пожелания капитану Обри, чье приглашение отобедать в среду он получил, но груз дел вынуждает его и свиту отказаться.

— Что ж, — ответил Стивен. — Не думал я, что человек столь образованный может быть таким грубым. Скажи мне, дружище, ты с ним был очень резок?

— Вовсе нет. Один лишь раз высказался несколько резко, когда он меня спросил: понимаю ли я, что обращаюсь к непосредственному представителю его величества. Я ответил, что он может представлять короля на суше, но я представляю его на море. Волей Господа я единственный капитан на борту.

Последовала пауза.

— Киллик, — позвал Джек, — Киллик, иди сюда.

— Ну что еще? — отозвался Киллик с неподдельным негодованием. С его рабочей блузы и рукавиц при каждом движении сыпался толченый уголь. Требуемое «сэр» он добавил лишь после долгой паузы.

— Киллик серебро полирует, — заметил Стивен.

— И лишь половина готова, а за помощниками всегда нужен присмотр. У них же копыта вместо рук, оцарапают почем зря.

Киллик страстно любил серебряную посуду, и для этого обеда достал редко используемый лучший сервиз, здорово потускневший, невзирая на чехлы из зеленой байки.

— Позови мистера Филдинга, — приказал Джек. Потом, уже обращаясь к первому лейтенанту, сказал: — Мистер Филдинг, прошу садитесь. У меня к вам и кают-компании чертовски неуклюжее предложение. Ситуация такова: я пригласил посланника и его коллег завтра на обед. Сваляв дурака, я принял как должное, что они согласятся, и вот бедный Киллик по уши в толченом угле, а кок трудится как проклятый над двумя или даже тремя блюдами с Бог знает сколькими переменами. Но утром я обнаружил, что считал цыплят, не отложив яиц... что убил цыплят... Короче, тяготы дел не дают мистеру Фоксу и его людям отобедать со мной завтра. Так что, с вашего позволения, я бы хотел пригласить кают-компанию и устроить пир для друзей. Чертовски неуклюжее приглашение, но все же...

Приглашение могло быть неуклюжим, но обед оказался необычайно удачным. Стол в кают-компании сиял от громадной позолоченной супницы внизу до позолоты бизань-мачты в середине, а потом еще до одной супницы в начале стола. И все это великолепие — посреди сизигийного прилива серебра, выстроенного ровно и так плотно, что между ним едва можно было хлеб положить. Лучи солнца напрямую не достигали стола, но в рассеянном свете эффект оказался потрясающим. Матросы, бегавшие по разным предлогам на корму, чувствовали, что такой стол рекомендует их корабль наилучшим образом.

Роскошь создала любопытный эффект — нейтрализовала принужденность и серьезность, которые обычно (и видимо неизбежно) сопровождают обычные визиты капитана в кают-компанию. С самого начала стало ясно — это не тот вид сорт обеда «Да, сэр. Нет, сэр.», сквозь которые Джек Обри прошел, начиная с первого своего назначения. Приходилось прилагать усилия, и иногда успешно, чтобы эти официальные торжества становились чуть менее неприветливыми. Сейчас же не понадобилось даже бутылки вина, дабы за столом установился приятный гул общения (хотя льющийся поток ему, конечно, помогал). Никто не сказал ничего особенно выдающегося, но офицеры за столом были довольны компанией, пищей и своей славой.

Еще одна особенность — вестовые. У каждого за стулом стоял или морской пехотинец, или юнга. Хотя они и были чистыми, с иголочки одетыми и внимательными, но не особо вышколенными. Даже относительно чопорные морские пехотинцы принимали определенное участие в пиршестве, гораздо больше, чем обычно в таких ситуациях. Это радовало их еще больше, нежели гостей. Так что улыбки, кивки, ухмылки прислуживавших (никто и не делал вид, что не слушает застольные разговоры) и радостные лица вносили вклад в общее веселье. Пожалуй, даже слишком большой.

Офицер морской пехоты Уэлби соперничал с капитаном Обри в неумении рассказывать шутки и байки. Но имелась у него в запасе одна история, которая едва ли могла не сработать. Она была правдивой, пристойной, рассказывал он ее великое множество раз и в ней не таилось ловушек. Теперь, пребывая в прекрасной форме после второй порции гуся и шестого бокала вина, он приступил к рассказу.

Он поймал взгляд Джека во время секундной паузы в беседе, улыбнулся и произнес:

— Любопытный случай произошел со мной, сэр, когда я занимался в восьмом году вербовкой. Пришел к нам юноша, довольно-таки хорошо сложенный, но в лохмотьях. Я сидел за столом вместе с писарем, а за мной — сержант. Спрашиваю: «Кажется, ты нам подходишь. Ты откуда?». Отвечает: «Аттуда». Переспрашиваю, а сержант еще громче добавляет: «Капитан тебя спрашивает, ты откуда, из какого прихода». Он снова: «Аттуда». «Нет, — еще громче переспрашиваю я, — ты где родился?». «Аттуда, — он уже кричит, и вид испуганный, а сержант уже собирался его поучить, как себя вести, но писарь прошептал: «Думаю, сэр, он из Аттуды, это деревня в Йоркшире».

В этот момент вестовой Макмиллана (юнга, более привычный к мичманской берлоге, чем к кают-компании), разразился полупридушенным взрывом смеха, отвратительного подросткового кудахтания, подхваченного двумя другими юнгами. Они не могли взглянуть друг на друга без того, чтобы не начать снова, и их пришлось вывести вон. Остаток истории Уэлби они пропустили — выдуманное дополнение, только пришедшее ему в голову, о том, что рекрута звали Чиво.

— Давайте выпьем, мистер Уэлби, — предложил Джек, когда хохот наконец-то стих. — Да, мистер Харпер, что такое?

— Вахта мистера Ричардсона, его наилучшие пожелания, и на норд-норд-осте земля, примерно в пяти лигах.

Новость разлетелась по всему кораблю. После обеда миссия поднялась на палубу поглядеть на горизонт на левом крамболе, где уже видимые с марса Ложные Натуна могли предстать перед теми, кто не захотел забираться на верх. Стивен на сходном трапе встретил Лодера, наименее неприятного из «старых пердунов».

— Кажется, вы очень весело провели время в кают-компании, — заметил Лодер.

— Крайне приятно, — согласился Стивен. — Хорошая компания, много веселья и лучший обед из тех, что я ел в море — какая черепаха, а какие яванские гуси!

— Эх, — вздохнул Лодер, имея в виду, что он сожалеет о черепахе и гусях, считает отказ Фокса от имени коллег злоупотреблением властью, и сам он непричастен к этой варварской невежливости.

Значительная ноша для одного «эх», но слово выдержало ее без труда. Стивен на самом деле уже заметил угасание восторга в рядах свиты, что-то вроде возвращения к повседневной трезвости, хотя восторг Фокса все еще пребывал на том же высоком и без сомнений очень изматывающем уровне.

— Могу ли я проконсультироваться у вас, доктор, когда у вас будет свободная минута? — тихо поинтересовался Лодер. — Не хотел бы обращаться к молодому человеку с корабля.

— Разумеется. Приходите в лазарет завтра в полдень, — согласился Стивен, и сам отправился к Макмиллану.

Они вместе осмотрели больных (начали проявляться обычные портовые болезни). Потом, когда они за неимением надежного толкового помощника сами накатали пилюли, приготовили микстуры и растерли ртуть со свиным салом для ртутной мази, Стивен спросил у Макмиллана:

— Не найдется ли среди ваших книг работы Уиллиса «Об умственных расстройствах» или какого-нибудь другого авторитетного издания?

— Нет, сэр, с сожалением вынужден сообщить, что нет. По этой линии у меня есть только выдержки из Каллена, принести?

— Будьте так добры.

Стивен через квартердек вернулся с книгой в свою каюту. На палубе он увидел Фокса, внимательно вглядывающегося с подветренного борта в Натуна, Ложные Натуна.

Все разновидности и степени безумия, передающиеся по наследству или проявляющиеся в людях с ранней юности, находятся вне пределов власти врача. То же касается, по большей части, и всех маниакальных состояний, длящихся больше года, вне зависимости от их источника. Прочтя это, Стивен кивнул и перевернул страницу. Еще одно примечательно обстоятельство — неумеренная радость так же эффективно приводит к расстройству разума, как тревога и горе.

Во время печально известного Года Южных морей [36], когда немало огромных состояний было внезапно получено и столь же внезапно потеряно, заметили, что больше людей теряло рассудок от стремительного потока неожиданного богатства, чем от полного разорения.

— Это ближе к делу, — заметил Стивен, — но мне бы пример внезапного приступа folie de grandeur [37]. Он пробежался взглядом по рекомендуемым мерам: диета, умеренная, но не до голодания, конечно же, кровопускание, медицинские банки, солевые слабительные, рвотные, уксус с камфарой, смирительная рубашка, вытяжные пластыри на голову, железистые воды, холодное купание — и закрыл книгу. Вместе с ней, отягощенный черепашьим супом, гусем и закусками, он закрыл и глаза.

«Диана» всю ночь то отходила, то с юга подходила к Ложным Натуна, и довольно рано утром капитан Обри приблизился, высокий и мрачный, к койке Стивена.

— Ты проснулся? — мягко поинтересовался он.

— Нет.

— Мы собираемся на берег на новом пинасе. Я подумал, ты захочешь отправиться с нами. Там может быть целая колония неописанных глупышей.

— Вполне возможно... как ты добр... буду через минуту.

Так и вышло. Неумытый, небритый, заправляя на ходу ночную рубашку в бриджи, он на цыпочках прошел по тускло освещенной палубе, которую как раз вытирали насухо после тщательного мытья. Ему помогли спуститься в шлюпку.

— О, так у нее есть мачты! — воскликнул он, усевшись на кормовое сидение. — А я раньше не замечал.

С лиц команды шлюпки исчезло всяческое выражение, они уставились в пустоту.

— Мы их убираем, когда шлюпка поднята, знаешь ли, — объяснил Джек. — Гораздо проще хранить одно в другом. Обернувшись к старшине шлюпки, он спросил: — Как она управляется, Бонден?

— Хорошая, остойчивая, руля слушается очень быстро. Пока что могу сказать — на редкость хорошая работа для деревенской лодки.

Прелестная штука — из узкослойного тика, обшивка вгладь, будто кожа дельфина, но внимание Стивена приковал остров впереди. Черная выщербленная масса скал, каких поискать, разумеется необитаемая, но вовсе не столь пустынная, как он думал. То тут, то там под странными углами росли кокосовые пальмы, а между голых булыжников виднелась любопытная серая растительность. В полдень остров выглядел бы омерзительно, как террикон, но теперь, в идеально чистом воздухе наступающего рассвета, он обладал своей особой красотой — умеренный прибой белел на черном фоне, и все купалось в неописуемо мягком и нежном свете. Более того, такая исключительная масса скал, почти без почвы, пропеченная тропическим солнцем и заливаемая тропическими дождями, наверняка должна была отличаться исключительной флорой и фауной.

— Приготовьте лот, — скомандовал Джек.

Делая промеры по мере того, как они шли вдоль берега к маленькой бухточке, они опустили дрек и подошли к обнаженному отливом берегу. Одна сторона бухты белела намывным коралловым песком, другая — тускло чернела материнской породой. Двое матросов выскочили за борт и установили сходни, Джек и Стивен сошли на берег, а вслед за ним — Сеймур, Рид, Бонден и молодой марсовый Фазакерли. С собой они несли компас, инструменты, бутылку и горшок краски. Пока они шли по сырому песку к линии прилива, за спинами у них восходило солнце. Они обернулись посмотреть: чистое море, ясное небо. Сначала появилась оранжевая дуга в легкой дымке, потом половина диска, на которую все еще можно смотреть прищурившись, а затем — ослепляющая сфера, полностью поднимающаяся над горизонтом и создающая длинные темные тени.

Джек взял пеленги, поглядел некоторое время вглубь острова и потом, кивнув в сторону утеса, заметил:

— Боюсь, краски на нем нет, но это, наверное, самая заметная из всех скал. Не так ли, доктор?

— Конечно, она выделяется среди товарищей. Но почему на ней вообще должна быть краска?

— Есть договоренность, что первый прибывший оставит послание в двадцати двух ярдах к северу от заметной скалы, отмеченной белым.

— Двадцать два ярда, ради всего святого?

— Длина питча в крикете.

Они оставили послание в бутылке, оставили отметину на скале и под парусом вернулись на корабль вместе с коллекцией растений и насекомых. Последняя оказалась бы гораздо больше, если бы капитан в конце концов не закричал: «Пошли, мы упустим отлив. Нельзя терять ни мгновения».

Коллекцию подняли на борт. Кое-что в коробках для таблеток сопровождало Стивена к завтраку.

— Стоило встать до рассвета хотя бы ради вызванного этим отличного аппетита. Но когда к аппетиту добавляются необычные кольчатые черви и некоторые растения... Покончу с кеджери — покажу тебе морского таракана, которого я нашел под упавшей веткой. Они почти наверняка близкие родственники наших мокриц, но с некоторыми крайне необычными адаптациями к местному климату. С каким бы удовольствием их увидел бы Мартин!

— Я надеюсь, что вскоре увидит. Мы на заданной широте, и если будем ходить туда-сюда, то встретим их в любое время. Сегодня направимся на ост, может, ляжем в дрейф на ночь, а завтра на вест, и так всю неделю.

— Вы выходили в море на новом пинасе, как я слышал, — сказал Лодер. Он явился в лазарет в назначенное время, но не хотел описывать свои симптомы. — Как он управляется?

— Как мне кажется, очень хорошо. Вы моряк, сэр?

— Всегда обожал море. В Англии у нас была яхта, а здесь держу небольшой йол, типа вашего, но с обшивкой внахлест. В прошлом году с парой матросов обошел на нем Яву. Он с неполной палубой.

— Прошу, снимайте одежду и ложитесь на кушетку, точнее на накрытый рундук. — Некоторое время спустя, моя руки, Стивен сообщил: — Боюсь, вы были правы в своем предположении, мистер Лодер, но болезнь на ранней стадии. Эта мазь и эти пилюли могут остановить ее за короткое время. Тем не менее, втирать первое и пить второе нужно регулярно — прабангская инфекция особенно заразная. Приходите завтра в это же время, посмотрю, как у вас обстоят дела. Конечно, вам необходимо придерживаться строгой диеты: никакого вина или крепкого спиртного, минимум мяса.

— Разумеется. Искренне благодарю вас, доктор. Я вам очень обязан. — Лодер оделся, положил лекарства в карман и продолжил, — очень обязан, и за лекарства, и за вашу заботу, и за то, что вы не читаете нравоучения. Седина в бороду — бес в ребро, я это прекрасно знаю. Но напоминания об этом неприятны. — Он помолчал и довольно неуклюже продолжил: — Кстати, не могли бы вы сообщить, когда мы вернемся в Батавию? Мне бы хотелось посмотреть, как там растет мой привезенный из Англии латук, и конечно, Фокс безумно спешит.

— Как я понимаю, мы будем ходить туда-сюда некоторое время в надежде встретить другой корабль, а потом отправимся на Яву. Или, возможно, в Новый Южный Уэльс, но я могу ошибаться. Если бы мистер Фокс спросил у капитана Обри, как у источника всех приказов, распоряжений и должной информации, рискну предположить, ему бы сообщили более точные сведения.

Но Фокс не спросил у Обри. Они снимали друг перед другом шляпы и иногда обменивались пожеланиями доброго утра, когда прогуливались по квартердеку (капитан на священной наветренной стороне, посланник и свита — на другой), но дальше этого не заходило. Все общение велось косвенно, почти исподтишка — во время разговоров Лодера с Мэтьюрином и Эдвардса в кают-компании. Дружба последнего с офицерами не пострадала.

Корабль шел на восток под устойчивым ветром в галфвинд, все еще под ясным чистым небом и в жизнерадостной, счастливой атмосфере надежды. Сегодня она не оправдалась, но разочарования не наступило. Корабль вскоре после заката лег на правый галс и медленно отправился на запад под зарифленными марселями, сияя фонарями.

На запад до ночи вторника, потом обратно. Дозорные тщательно осматривали весь горизонт с марсов. Они могли видеть на пятнадцать миль в каждом направлении, прежде чем изгиб земного шара скроет от них поверхность океана. Но даже если корабль идет за горизонтом дальше чем в пятнадцати милях, он все равно выдаст себя внимательному глазу далекой белой вспышкой брамселей.

В полдень офицеры на палубе вновь замерили высоту солнца. Курс совершенно точный. Глубоко внизу Стивен закончил осмотр пациента и готовил лекарства, пока тот болтал (нервозность сделала Лодера разговорчивым).

— Отвечаю на первый ваш вопрос, — высказался Стивен, — да, ваш источник совершенно прав. Капитан Обри — член парламента от Милпорта, семейного округа. Он богат, у него владения в Хэмпшире и Сомерсете, и он на крайне хорошем счету у Кабинета министров. А на второй вопрос, точнее в ожидании второго вопроса — нет, я не буду посредником.

Произнес он это довольно громко, чтобы его услышали сквозь гул обедающих матросов. Удивительно, как всего две сотни человек могут наполнить шумом весь корабль. Но как только каждый стол получил положенную в четверг соленую свинину, звуки затихли. Когда Стивен поднялся на палубу, дабы попросить установить еще один виндзейль в лазарете, стало достаточно тихо, чтобы разобрать шум воды вдоль борта, привычный треск снастей, скрип блоков и непрерывный бас ветра, дующего сквозь тысячу тросов, шнуров и концов разной степени натяжения.

Джек и Филдинг рассматривали новый пинас — степс его фок-мачты перенесили на четыре дюйма к носу, но после нескольких минут оживленного обсуждения Джек обернулся и позвал:

— А вот и доктор. Как насчет того, чтобы подняться на марс и снова осмотреть Ложные Натуна?

— Мало что доставило бы мне большее удовольствие, — солгал Стивен. Он так и не преодолел боязнь высоты, недоверие к небезопасным шатающимся веревочным лестницам, столь неподходящим для своей цели, более пригодным для обезьяны, чем для разумного существа. Но по мере подъема ему пришло в голову, что различие неудачное. Муонг — обезьяна, но, пусть временами тугодумная и упрямая, все же разумное существо.

— Вот, — Джек дал Стивену подзорную трубу. — Видно белую полосу, когда этот юнец опрокинул горшок с краской. Но боюсь, ответного флага нет. Они еще здесь не проходили.

То же самое он повторял и в пятницу. Такой же день, такой же курс, то же ожидание на борту. Надежда не исчезла, лишь отложена на будущее. И снова Стивен перед началом своего чудовищно неуклюжего спуска отметил полное отсутствие кораблей, судов, лодок. Океан странно пустынный, покинутый даже морскими птицами: «Наверное, неразумно надеяться увидеть филиппинского пеликана. Но подразумевается, что это все-таки архипелаг».

В эти дни Стивен, обычно занимавший после обеда пост у кормовых поручней, глядя то вперед, то на кильватерный след, заметил признаки не то чтобы недовольства среди свиты посланника, но скорее возрастающее убывание былого энтузиазма и почтительности, даже раболепия. Фокс, кажется, этого не замечал и его восторг не уменьшился. Голос оставался громким и уверенным, громким и высоким, глаза необычно сверкали, ступал он мягко. В субботу он встретился Стивена на галфдеке и воскликнул:

— Мэтьюрин, как поживаете? Мы уже давно только лишь обмениваемся приветствиями. Не откажете ли мне в партии в бэкгэммон?

Играл Фокс абсолютно невнимательно. Проиграв вторую партию — явный бэкгэммон, с одной своей шашкой на борту и одной у Стивена в доме, он заявил:

— Как вы можете представить, я крайне жажду того, чтобы о нашем триумфе стало известно в Англии как можно скорее, потому что... — На «нашем» он сделал акцент, но под холодным, понимающим взглядом Стивена не смог выдать ни одного довода из мира политики и стратегии, которые приводил Лодеру, и, откашлявшись и высморкавшись, продолжил: — Так что, естественно, я очень хотел бы знать, что на уме у капитана Обри. Планирует ли он следовать тому плану, о котором мы говорили ранее, или же этот более-менее воображаемый корабль, о котором я слышал, вдруг стал столь важным.

— Я уверен, что он вам сообщит, если его спросите.

— Может быть. Но не хочу рисковать унижением. Недавно он заговорил со мной очень резко, напирая на власть капитана боевого корабля, его подотчетность исключительно своим командирам и полную автономность в море, этакий абсолютный монарх. Говорил с деспотической доминирующей властностью, которая невероятно меня потрясла. И это не первый пример недоброй воли, вовсе нет. Такую недобрую волю я нахожу неприемлемой, напрасной и неприемлемой.

— Я в ее существование не верю. Имело место краткое, сильное раздражение по поводу инцидента, произошедшего накануне. С точки зрения морского офицера случилось гнусное оскорбление, но что же до злой воли — нет. Вовсе нет.

— Тогда почему он не приказал расцветить корабль, с флагами повсюду и матросами, кричащими приветствия на реях, когда я поднимался на борт с договором? Я пропускаю многие мелочи, но такое преднамеренное оскорбление может быть результатом только явной злой воли.

— Нет, нет, дорогой сэр, — улыбнулся Стивен. — Позвольте устранить недопонимание. Команда выстраивается, только если на корабль поднимается член королевской семьи. Изредка — если встречаются или расстаются два корабля-консорта. Но чаще всего — в честь офицера, одержавшего славную победу. При мне так чествовали капитана Брока с «Шеннона». Но победу нужно одержать в бою, дорогой сэр, не за столом переговоров. Победа должна быть военной, а не дипломатической.

Фокса это на секунду ошеломило, но потом на лицо его вернулось выражение полной, компетентной самоуверенности.

— Вы должны поддерживать своего друга, разумеется. И ваши мотивы вполне ясны. Тут больше не о чем говорить. — Он встал и откланялся.

Сильное раздражение не покидало Стивена все время, пока он карабкался на грот-марс. Оно пересилило его страх и привычную осторожность, так что Джек удивился:

— Ну что ты за тип, Стивен. Когда хочешь, можешь взбираться наверх... — он собирался сказать «как человек», но прежде чем слова вырвались из горла, успел заменить их на «моряк первого класса».

В лиге к северу, за морем, столь же лишенным злого умысла, как и корабли, птицы, ракообразные, рептилии или даже плавник, моря, сотворенного на второй день, виднелись окаймленные белым Ложные Натуна. Щедрый мазок краски так же отчетливо различался в подзорную трубу, как и отсутствие какого-либо флага.

— Чем-то похоже на болтание возле мыса Сисье на тулонской блокаде, — заметил Джек, складывая подзорную трубу. — День за днем виднеется один и тот же Богом проклятый мыс, все время одинаковый. Мы привыкли... но ты же сам прекрасно помнишь. Ты там был. Слушаю, мистер Филдинг?

— Прошу прощения, сэр — обратился первый лейтенант, — но я почти забыл спросить у вас, устанавливаем ли завтра церковь. Хор хотел бы знать, какие псалмы готовить.

— Что же до этого, — капитан Обри бросил раздосадованный взгляд на Ложные Натуна, — думаю, перед салютом лучше подойдет Дисциплинарный устав. Вы же не забыли, что завтра день коронации?

— О нет, сэр. Я как раз с мистером Уайтом на этот счет переговорил. Желаете ли вы, сэр, чтобы установили кафедру?

— Я устав неплохо помню наизусть, но даже так лучше иметь его на кафедре. Две предосторожности лучше одной.

Именно перед этим складным объектом с двумя крыльями, похожим на доску для записей показаний лага, но с приклеенным и залакированным крупным текстом Дисциплинарного устава, капитан Обри занял место вскоре после шести склянок утренней вахты в воскресенье. Он уже провел смотр корабля, так что хорошо умытые моряки, чисто выбритые и в свежей одежде, выстроились перед ним, скорее внимательно слушающими группами, нежели ровными линиями. Но миссия, офицеры и юные джентльмены все же придавали собранию несколько более формальный вид, а морская пехота как обычно демонстрировала красномундирное геометрическое совершенство.

Дисциплинарному уставу недоставало чудовищной силы отдельных частей Ветхого завета, но капитан Обри обладал низким голосом с огромными запасами мощи. Когда он пробегал по каталогу флотских преступлений, в нем слышался славный изобличающий звон, радующий матросов не менее Книги пророка Иеремии или Послания к коринфянам.

Стивену (на этой церемонии он, в отличие от англиканского богослужения, присутствовал) показалось, что Джек сделал легкий акцент на статье XXIII: «Ежели кто на флоте затеет ссору или драку с кем-либо на флоте, или будет вести постыдные и дразнящие речи или показывать такие же жесты, дабы затеять ссору или недовольство, то он, будучи в этом уличен, будет приговорен к такому наказанию, какого заслуживает его проступок и будет судим военным трибуналом», а также на статье XXVI «Должно заботиться о надлежащем управлении каждым кораблем Его Величества, так чтобы по своенравию, небрежности или другой вине ни один корабль не сел бы на мель, или на скалу или банку, не раскололся и не повредился бы, а тот, кого признают виновным в подобном деянии, будет приговорен к смерти...»

Он не сделал акцента на печально известной XXIX статье, устанавливающей смертную казнь любому, повинному в скотоложестве или содомии, но многие матросы, особенно возившие туда-сюда Фокса по пеклу стоянки, не услышав ни «здрасьте», ни доброго слова, сами это сделали кашлем, взглядами и даже, далеко на баке, тихим хихиканьем.

Джек сложил кафедру и все тем же официальным голосом скомандовал:

— Равнение по правому борту. Приступайте, мистер Уайт.

Фокс со свитой сидели с неуверенным видом, но когда во всем своем великолепии загремел королевский салют, а верноподданные облака дыма начало сносить под ветер, лицо посланника прояснилось и после завершающего выстрела он встал, раскланялся направо и налево и обратился к Филдингу:

— Благодарю за очень достойную любезность, сэр.

— О нет, сэр, — объяснил Филдинг. — Должен попросить у вас прощения, но благодарностей не нужно. Все это никоим образом не персональное. Все корабли королевского флота дают салют из двадцати одного выстрела в день коронации.

Кто-то рассмеялся. Фокс в бешенстве заспешил к сходному трапу.

Смеялись на спардеке или на шкафуте. На квартердеке этот мелкий болезненный инцидент никто вообще не заметил. Пока «Диана» возвращалась к обыденному состоянию, Джек несколько раз прошелся взад-вперед, обмахиваясь парадной шляпой с золотыми галунами. Стивену он сказал:

— Где-то в этих водах Том сделал то же самое. Как же я надеюсь, что они нас услышали! Это их заставит мчаться сюда, как огонь по фитилю. —

Они дошли до бизани. Джек, бросив взгляд вперед, заметил юнгу. Тот сидел на фока-гардель-битсах, грациозно раскланиваясь. — Мистер Филдинг. Этот юнга, Лоури, дурачится на носу. Пусть он поднимется на марс как можно быстрее и до ужина поучится там хорошим манерам.

Все понюхавшие пороха моряки разделяли точку зрения капитана по поводу орудийной стрельбы: ничто не приведет другой военный корабль из-за горизонта так быстро, как грохот далекой канонады, пусть из-за расстояния он больше похож на щебетание ласточек в печной трубе. На марсах вглядывались в горизонт еще усерднее, если это вообще возможно — столь усердно, что незадолго до того, как к Джеку собрались на обед гости, ему доставили сообщение: с грот-марса Джевонс (заслуживающий доверия человек) почти точно заметил пусть и не парус, но что-то очень похожее — далеко с подветренной стороны, два румба по правому крамболу, то ныряет за горизонт, то снова появляется. С фок- или бизань-мачты этого не подтверждали, но так они обе значительно ниже.

— Кажется, самое время взглянуть, — ответил Джек. — Стивен, будь так добр, займи Блая и Дика Ричардсона на минутку, если они придут раньше меня.

Он бросил мундир на стул, схватил подзорную трубу и направился к двери. Открыв ее, Джек оказался лицом к лицу с гостями.

— Извините меня, джентльмены, я вас покину на две-три минуты. Хочу подняться наверх и попробовать разглядеть этот парус.

— Можно мне с вами, сэр? — поинтересовался Ричардсон.

— Разумеется.

На палубе Джек окликнул дозорного, чтобы тот спустился и освободил дорогу. Пока Ричардсон сбрасывал мундир и жилет, капитан уже взлетал по вантам все выше и выше на марс, где как раз показался дозорный.

— Господи, сэр, как я надеюсь, что я прав.

— Я тоже надеюсь на это, Джевонс.

Джек уцепился за наветренные стень-ванты, пока Ричардсон карабкался по подветренным. Очень скоро они оказались на топе мачты, на посту дозорного, стоя на салинге и дыша чуть быстрее обычного. Обхватив одной рукой брам-стеньгу, Джек пробежал взглядом по западной дуге горизонта.

— Где именно, Джевонс? — крикнул он.

— Между одним и двумя румбами по крамболу, ваша честь, — последовал тревожный ответ. — Мелькнуло и исчезло, вот и все.

Джек снова осмотрелся, тщательно и аккуратно: море, море и ничего больше.

— Что ты видишь, Дик? — спросил капитан, передавая ему подзорную трубу.

— Ничего, сэр. Ничего. Боюсь, что вообще ничего, — наконец-то скрепя сердце ответил Ричардсон.

«Диана», как и некоторые другие корабли, несла бом-брам-стеньги. Они позволяли поднимать настоящие бом-брамсели, а при случае — еще и трюмсели. Бом-брам-стеньги возвышались над брам-стеньгами, удерживаемые высоко-высоко брам-салингами, парой вант и, конечно, бакштагами. Но даже грот-бом-брам-стеньга «Дианы» в самом толстом месте не дотягивала до шести дюймов в диаметре, да и грот-брам-стеньга ненамного толще. Ванты и бакштаги соответственно непрочные, а капитан Обри весил как минимум семнадцать стоунов.

— Ох, сэр — воскликнул Ричардсон, видя, как капитан хватается могучей рукой за брам-ванты. — Я поднимусь наверх, и глазом не моргнете. Пожалуйста, дайте мне подзорную трубу.

— Чушь.

— Сэр, со всем уважением, но во мне только девять стоунов.

— Тьфу, — только и ответил Джек, успев уже подняться с салинга. — Замри. Ты мачту раскачаешь, если будешь тут скакать, как чертов бабуин.

Ричардсон только и выдавил «Ох, сэр», а потом искренне сжал руки в молитве при виде того, как мощная фигура Джека карабкается по этой тонкой паутине. Эффект рычага, создаваемый этой почтенной тушей, взгромоздившейся на самом конце тонкой мачты при бортовой качке пятнадцать градусов и килевой — около пяти, навевал едва выносимые мысли. Лейтенант схватился за брам-эзельгофт, чтобы вовремя заметить его деформацию, и тут Джек, прочно обосновавшись наверху и держась одной рукой за бом-брам-ванты, крикнул:

— Господом клянусь, я их вижу. Вижу! Но это всего лишь проа. Три штуки, идут курсом на зюйд.

Они спустились на палубу по вантам, сила тяжести дала им если и не крылья, то близкий их эквивалент.

— Мне очень жаль, что я заставил вас ждать, мистер Блай, — извинился Джек перед казначеем, — и очень жаль, что нет хороших новостей. Это всего лишь проа.

— Всего лишь проа. Испортил свои выходные нанковые бриджи, чтоб на них поглазеть, а долбаные яйца-пашот в красном вине тем временем стали долбаной картечью в конской моче, — жаловался Киллик своему помощнику. Его грубый, ворчливый голос отчетливо раздавался в кормовой каюте.

— Насколько я разглядел, — продолжал Джек, — они шли в крутой бейдевинд, так что, может, наши курсы пересекутся.

Они и пересеклись, причем неожиданно быстро. Когда подали пудинг, корпуса проа можно было разглядеть даже с палубы, а когда обедающие поднялись выпить кофе под навесом на свежем воздухе, три проа оказались в пределах досягаемости орудий. Необычно крупные суда, крайне остойчивые благодаря балансирам, быстро шли по ветру. К тому же переполненные командами.

— В их занятиях сомневаться не приходится. — заметил мистер Блай. — Им только «Веселого Роджера» не хватает.

— Может быть, их присутствие и объясняет пустоту этих вод, — ответил Стивен. — Может, они зачистили весь океан.

— Как щука в заводи, — добавил Ричардсон.

В подзорную трубу Джек разглядел главаря — низенького жилистого мужчину в зеленом тюрбане. Он залез высоко на снасти и разглядывал «Диану», прикрыв глаза от солнца рукой. Главарь покачал головой, и минуту спустя проа привелись круто к ветру и унеслись прочь на тринадцати или даже четырнадцати узлах, несмотря на умеренный ветер.

Общий сбор, Дисциплинарный устав, пудинг с изюмом, проа отметили это воскресенье, но еще одно событие сделало день примечательным. Когда огромный красно-золотой шар солнца опустился в море, на востоке взошла луна — огромный желто-золотой шар, необычайно полный. Не такое уж и редкое явление, скорее весьма обычное. Но в этот раз ясное небо, уровень влажности и, без сомнения, сочетание ряда других, не столь очевидных факторов, довели полнолуние до невероятного совершенства. Все матросы, даже юнги и болтливые, толстокожие «старые пердуны», наблюдали восход луны в тишине.

Вся команда, включая капитана «Дианы» и большую часть матросов, сочли это предзнаменованием. Но чего — до следующего дня не решили. Днем они шли на запад, пройдя в четверти мили от Ложных Натуна. Флага не было, никакого флага, но на подозрительной скале, на верхушке белой полосы, сидела большая черная птица — баклан. Он раскрыл черные крылья и помахивал ими.

Тщетно Стивен объяснял, что присутствие баклана совершенно естественно, что они обычные обитатели южной Азии, что китайцы их веками приручают. С этой минуты каждый был уверен, что шансов на встречу в этом месте нет. И пусть дозорные добросовестно вглядывались в море всю ночь и следующий день, никто особенно не удивился, когда последний проход на восток оказался столь же безрезультатным, как и первый.

Джек ходил по назначенной широте до конца назначенного времени добросовестности ради, а потом, с грустью в сердце, приказал поворачивать на юго-запад, следуя тем курсом, который они со штурманом, работая весь день над всеми доступными картами, всеми записками и наблюдениями Далримпля и Маффита, высчитали как лучший для достижения Явы. С грустью в сердце и со злостью, глубоко раздосадованный. Перед рассветом они с писарем делали привычные замеры температуры, солености и всего такого для Гумбольдта. Джек оставил все колбы, банки и инструменты рядом с открытым журналом в каюте. Но прежде чем записать показания, ему пришлось отлучиться в гальюн на кормовую галерею.

Сидя там, он услышал грохот и приглушенное падение. Выйдя, он обнаружил, что Стивен свалился со стула. Доктор пытался поймать паука под световым люком, и не только разлил морскую воду на записи, но и переломал невероятное количество инструментов: гигрометры, семь разных термометров, кромптоновский прибор для измерения силы тяжести — почти все стеклянное. Он также умудрился разбить висячий барометр и сорвать стойку для сабли. И все это при весьма умеренном волнении моря.

Когда каюту привели в порядок, уже близилась ночь. После боевой тревоги Джек взобрался на грот-марс, осмотреть на восход луны. Но в этот раз небо на востоке оказалось неясным, предвещая ночной дождь. Капитан сидел на сложенных лиселях, чувствуя усталость и разочарование. Подъем наверх потребовал заметных усилий, и он хорошо чувствовал свой вес. В воскресенье, поднимаясь гораздо выше, он его не замечал. «Это старость?» — спросил себя Джек. – Боже упаси, какая неприятная перспектива».

Некоторое время он сидел, прислонившись к парусине, и разглядывал звезды над головой. Между ними качался клотик грот-мачты. Не обращая на это внимания, он слышал и тихие уверенные звуки корабельной жизни, редкие приказы, смену вахты: Ричардсон ее принял, у Уоррена ночная, а у Эллиота — утренняя. Похоже, Джек задремал — его разбудили две склянки. «Так не пойдет», — пробормотал он, потягиваясь и взглянув на небо. Луна уже взошла, слегка потеряв форму: ее прикрывало низкое облако. Ветер пока что не меняется, но он, похоже, принесет ливни и плохую видимость.

В каюте он обнаружил, что Стивен ретировался на нижнюю палубу, так что Джек приказал подать жареного сыра и большой бокал грога, щедро разбавленного лимонным соком. Он написал записку, в которой передавал наилучшие пожелания мистеру Фоксу и имел честь проинформировать последнего, что корабль направляется к Яве: если позволят ветер и погода, возможно достичь Батавии к пятнице; пожалуй, будет разумным для слуг миссии завтра же начать собирать багаж, поскольку «Диана» не планирует длительной стоянки. Отослав записку с вахтенным мичманом, Джек рано лег спать.

Койка двигалась вместе с легкой кормовой и килевой качкой фрегата; немногочисленные подвесные предметы тоже — их ритмичные колебания едва можно было разглядеть в свете маленького потайного фонаря сбоку от койки. Джек чувствовал, как на него спускается сон. Повернувшись на бок, он заметил сияние эполета на парадном мундире. Как же он жаждал видеть его все то время, пока был вычеркнут из флотского списка! Однажды ему приснилось, что он видит этот блеск — пробуждение оказалось неописуемо болезненным. Теперь же это факт — реальный, ощутимый. Глубокое счастье наполнило сердце Джека, и он уснул с улыбкой.

Проснулся он от отдаленного крика «Новости слышали?» — традиционной шутки в четыре утра, возвещающей, что подвахтенным пора сменить вахту на палубе. Потом, уже ближе, голос Уоррена: «Принимайте корабль» вместе с курсом и приказами, официальное их повторение Эллиотом. Слышен был и голос корабля, он сообщил, что ветер сильный. Ничто не может быть более обычным. Непонятно откуда возникла мысль, что у Стивена есть ученые знакомые в Батавии. Можно найти новые инструменты или заказать их у умелых ремесленников. Цепь тщательных наблюдений, тянущаяся через полмира, прервется лишь на день-другой, в худшем случае на три.

Незадолго до двух склянок подняли «бездельников», а ровно в две склянки под бледным лунным светом началось ритуальное мытье палуб, хотя их тщательно отмыло ливнем во время ночной вахты. Скрежет песчаника не разбудил Джека Обри, а вот дребезжащий скрежет киля о камни выбросил его из койки без следа сна. Как только он встал, «Диана» ударилась о скалы с чудовищной силой и швырнула его навзничь. И все же на палубе он оказался раньше, чем посыльный добежал до сходного трапа.

— На брасы, — скомандовал он таким голосом, что было слышно сквозь всепроникающий звук удара корабля о риф. – Обстенить все паруса. Поживее, поживее. Шевелитесь на носу.

«Диана» потеряла ход, и теперь последняя волна закрепила ее без движения высоко на невидимой скале.

Подвахтенные высыпали наверх в полутьме, почти все офицеры уже выскочили на палубу. Джек отправил помощника плотника проверить уровень воды в льяле.

— Мистер Филдинг, спускайте ялик доктора.

— Два фута, сэр, и прибывает умеренно, — лично доложил плотник. — Я сразу же спустился вниз.

— Спасибо, мистер Хэдли, — поблагодарил Джек.

Новость разлетелась по палубе — всего-то два фута, и прибывает умеренно.

Еще несколько спешных замеров, и вот уже Ричардсон кричит из ялика:

— Три сажени под кормой, сэр, две с половиной по миделю, два по носу. Нет дна в кабельтове по носу.

— Все паруса на гитовы, — приказал Джек, — приготовьтесь отдать плехт.

Сумерки уходили. В солнечных лучах на востоке заиграли низкие облака, а потом солнце само показалось над горизонтом. Пробили четыре склянки. Джек прошел на нос посмотреть, как отдают становой якорь — предосторожность на случай очень сильного шквала, больше для успокоения (не все здесь герои). Пока он возвращался назад, наступил день — довольно сильное, но слабеющее волнение, небо обещает хорошую погоду, а в миле к северу — остров, покрытый зеленью отлогий остров невеликих размеров, может быть, мили две в диаметре.

— Что в льяле, мистер Филдинг?

— Два фута семь дюймов, сэр, возможно прибывает. Мистер Эдвардс желает с вами поговорить, если позволите.

Джек размышлял, глядя за борт. Корабль застыл мертво, будто в сухом доке. Не шевелится, почти не бьется о скалы после того страшного удара. И в воде сидит неестественно высоко. Он походя разрешил рулевому старшине и двум рулевым оставить штурвал, а потом вернулся к размышлениям, пока помпы стучали и выбрасывали струи. Вода по борту фрегата подтвердила инстинктивную догадку: корабль налетел на скалу в последний момент сизигийного прилива. Отлив уже стремительно понижал уровень воды. Обернувшись, Джек увидел Киллика, молчаливо протягивающего плащ, а позади — Стивена и Эдвардса.

— Спасибо, Киллик, — пробормотал Джек, надевая его, — Доброе утро, доктор. И вам, мистер Эдвардс, доброго утра.

— Доброе утро, сэр, — ответил Эдвардс. — Его превосходительство передает наилучшие пожелания и спрашивает, может ли он или кто-то из миссии быть полезным?

— Он очень добр. Сейчас — нет, только лишь бы все эти люди не мешали, — Джек кивнул в сторону кучки слуг, столпившихся на миделе. — Но без сомнения, он пожелает услышать о ситуации. Присоединяйтесь к нам, доктор, это всех касается. Мы при высокой воде наткнулись на неизвестный, не нанесенный на карту риф. Теперь мы на мели. Какой урон нанесен кораблю, я пока не могу сказать, но непосредственной опасности нет. Имеется высокая вероятность того, что, облегчив фрегат, мы сумеем снять его с мели в следующий сизигийный прилив. Возможно, после этого удастся привести его в приличное состояние для перехода до Батавии и постановки в док. В любом случае мы собираемся спускать шлюпки. Было бы очень хорошо, если бы мистер Фокс со всей свитой и максимально возможным количеством багажа отправился на берег под должной охраной и оставил нам нашу работу.