Салют из тринадцати орудий

Глава шестая

И правда: через пару дней погружения в восточные обычаи, климат, пищу, языки, лица, выражения и формы вежливости Фокс стал другим человеком, гораздо более приятным.

Пока в Анжере «Диана» наполняла водой все бочки, кроме полудюжины в самом нижнем ряду, а еще принимала дрова, припасы, скот, арак и табак, вместе с речной водой, чтобы наконец вымыть соль из загрубевшей и скрежещущей одежды, Фокс отвез Джека и Стивена в Бейтензорг, загородную губернаторскую резиденцию, и представил губернатору Стэмфорду Раффлзу.

Фокс гордился Раффлзом, и понятно почему — губернатор оказался одновременно заслуженным и приятным человеком. Их мнение о Фоксе поменялось при виде того, как его здесь ценят. Раффлз сразу же пригласил их погостить, посетовал, что они неизбежно обречены на многолюдный обед, но пообещал ужин в домашней обстановке. Быть может, между двумя приемами пищи доктор Мэтьюрин захочет немного взглянуть на сад и на коллекции.

— Если я не ошибаюсь, сэр, то вы тот самый джентльмен, которому мы обязаны обнаружению Testudo aubreii. И, благие небеса, кажется, до меня дошло, что капитан вполне может быть крестным отцом этой великолепной рептилии. Какое счастье собрать двух таких известных людей под одной крышей одновременно. Оливия, дорогая...

Но прежде чем миссис Раффлз успела узнать о своем счастье, прибыли неотложные официальные послания, требовавшие внимания губернатора еще до обеда, поэтому гостей отвели в их комнаты.

Обед и впрямь оказался грандиозным. Гостей рассадили строго по старшинству — немногие присутствовавшие яванцы и малайцы относились к рангам еще внимательнее европейцев. Султан Суракарты сидел по правую руку от губернатора, затем — два генерал-майора, потом Джек — старший морской офицер из присутствующих. Стивен сидел гораздо дальше: между капитаном недавно прибывшего ост-индийца и гражданским служащим. Фокс разместился с другого конца, справа от миссис Раффлз. Соседи Стивена жадно обменивались новостями еще при входе. Теперь, когда они расселись, гражданский служащий справа от Стивена поделился:

— Я только что посоветовал моему кузену, чтобы он не беспокоился о новостях из Лондона. Такие вещи всегда преувеличиваются на расстоянии, не правда ли?

— Конечно, истину узнать тяжело, что вдали, что вблизи, — согласился Стивен. — Но о чем не стоит беспокоиться джентльмену? Кто-то сообщил, что Лондон снова сгорел или началась чума? Он, конечно же, должен был заметить все это перед отбытием, он сам бы принес эти новости.

— Что ж, сэр, — пояснил моряк, — люди говорят о крупных потерях на фондовой бирже. Государственные бумаги рухнули и разбились вдребезги, а банки разоряются направо и налево, особенно провинциальные. И все это после того, как я покинул лондонский Блэкуолл.

— Вам это может показаться странным, доктор, — объяснил служащий, — что мы можем узнавать новости до прихода «индийца». Дело в том, что Компания иногда отправляет курьеров по суше. Они очень быстро пересекают арабскую пустыню и Персию. Последним новостям и трех месяцев нет. Но, как всегда, последние новости сильно искажены сплетнями. Сплетне надо, чтобы слушатели содрогались. Как только биржа немного падает, сплетники клянутся — рынок пробил дно. Но в разорении банков они находят еще большее наслаждение. Мне довелось услышать о падении всех крупных банкирских домов: «Куттс», «Драммондс», «Хоарс» — все и вся. Поверь мне, Хэмфри, это все пустое. Это я говорю как финансовый советник губернатора.

Когда они пили кофе в длинной, прохладной, тенистой гостиной, подошел Джек и вполголоса сообщил:

— Господи, Стивен, как же я надеюсь, что ты не последовал моему совету насчет денег. Я только что услышал две чертовски неприятных новости. Первая — насчет Сити и падения банков. Кажется, многие прекратили выплаты, а многие провинциальные банки разорились. В частности, упоминали Смитов. Вторая — французы уже достигли Пуло Прабанга. Они оказались первыми, невзирая на все наши усилия.

Прежде чем Стивен успел ответить, его сосед слева за обедом подошел попрощаться, но при виде Джека вспомнил об их знакомстве. Он был на борту одного из тех индийцев, в чьем обществе капитан Обри, командуя «Сюрпризом» еще в те давние годы, вступил в бой с французскими линейным кораблем и корветом и вынудил их отступить. Когда он закончил переигрывать битву, комната почти опустела, а губернатор позвал доктора Мэтьюрина:

— Редко кто смотрит на мои коллекции иначе как на выставку диковинок.

— Бэнкс бы пришел в восторг, вне всякого сомнения, — заверил Стивен, остановившись перед поразительной группой орхидей, росших на деревьях, трещинах в стенах, в корзинах или даже на земле. — Он гораздо в большей степени ботаник, нежели я. Он мне показывал несколько ваших зарисовок ванили...

— Вот то самое растение. Друг прислал мне из Мексики корень, надеюсь акклиматизировать его здесь. Вон та невзрачная зеленая штучка на подвесной полке.

Раффлз отломил кусок семянки и дал Стивену. Тот кивнул, понюхал и продолжил:

— ... в полном восхищении, но и с некоторым сожалением. Он так мало увидел, когда был здесь на «Эндеворе».

— Боюсь, он расстроился. Но даже если бы у него имелась возможность осмотреть остров, ему бы пришлось забраться очень далеко, чтобы получить истинное представление о местной флоре. В те дни здесь не имелось ничего, достойного называться ботаническим садом. Голландцы смотрели на остров коммерческим, а не философским взглядом.

— Разумеется, на ум приходит очень мало голландских натуралистов. За исключением, конечно, ван Бюрена — в том, что касается фауны.

— Конечно, а он — сам по себе целое созвездие. Как жаль, что он больше здесь не живет — мы были хорошими друзьями. Но вы без сомнений встретитесь с ним в Пуло Прабанге, куда, как я понимаю, вы планируете сопровождать Эдварда Фокса.

— Буду ждать с нетерпением. Но не ошибусь ли я, предположив, что он покинул Яву из-за британского завоевания острова?

— К счастью, ошибетесь. Мы замечательные друзья. Бонапарта он не любит, как и мы, да, как и многие голландские чиновники, работающие сейчас с нами. Его отбытие было запланировано задолго до нашего здесь появления, в основном из-за миссис ван Бюрен — малайской дамы из тех краев. Но еще и ради орангутана и некоторых мелких гиббонов, которых там можно повстречать, а здесь — нет, не говоря уж о курообразных или нектарницах. Я, увы, в Пуло Прабанге ни разу не был, но, как я понимаю, он обладает всеми достоинствами Борнео без неудобств, причиняемых головорезами.

Когда они покончили с вольером для райских птиц (занятие не из быстрых), а Стивен выразил безоговорочную поддержку проекту Раффлза по созданию зоологического общества и зоосада в Лондоне, последний предложил:

— Едва ли подобное необходимо для человека с вашей репутацией, но если вы озаботились рекомендательным письмом к ван Бюрену, то нет ничего проще.

— Очень любезно. Но, поразмыслив, я склонен самостоятельно ему представиться. Если станет известно, что меня представил губернатор Явы, то мое прикрытие совершенно неофициального натуралиста, путешествующего со своим другом Обри, может пострадать. С другой стороны... я предполагаю, что вы знаете, на каких условиях я прикреплен к миссии Фокса?

— Да, сэр.

— Тогда, с другой стороны, я буду премного благодарен, если вы меня порекомендуете достойному местному предпринимателю, работающему с векселями и ведущему дела с коллегами в Пуло Прабанге.

— Не будете возражать против китайца? — уточнил Раффлз после краткого раздумья. — Они в здешних краях в основном и занимаются банковским делом — учитывают векселя и все такое.

— Ни за что в жизни. Я как раз и имел в виду китайца или парса. Слышал только хорошее об их кристальной честности.

— Лучшие из них утрут нос Компании. В Батавии у нас есть Шао Ян. Его интересы простираются до Молуккских островов и Пинанга, и у него есть некоторые обязательства передо мной. Выясню, есть ли у него партнер в Пуло Прабанге.

— При необходимости мне придется тратить значительные суммы, и удобнее будет получать их на месте, а не везти с собой. Но главная причина — я хочу с самого начала заявить о себе в Пуло Прабанге как о состоятельном человеке, не как об авантюристе при деньгах. Если я отправлюсь к Шао Яну с вашей рекомендацией, он примет меня с уважением. Это уважение передастся и его партнеру. Разумный банкир или торговец обычно способен предоставить ценную информацию. Но, очевидно, он не будет ей делиться с чужаком, пока за него не поручатся. Хотя я могу продемонстрировать крупные суммы в золоте и аккредитивах, они окажутся не столь эффективными, как ваше слово.

— Вы мне льстите, но не могу представить, в чем вы ошибаетесь. Попрошу его нанести мне визит завтра утром. Чем я еще могу помочь?

— Могут ли ваши люди дать мне список членов французской миссии?

— Боюсь, что нет, кроме Дюплесси и печально известной парочки, но их имена вы и так уже знаете. Фрегат прибыл лишь несколько дней назад, и его уже убрали из гавани Прабанга — матросы слишком безобразничали на берегу. Но Дюплесси не получит аудиенцию у султана до новолуния — тот вместе с кузеном из Каванга отправился на охоту, надеясь добыть двурогого носорога.

— Тем лучше. А можно ли очень кратко охарактеризовать султана и его основных советников?

— Разумеется. Что до султана, то, конечно, Фокс о нем знает все: его яванские предки, жены, тещи, наложницы, приспешники. Но мой аппарат может дать какие-то новые сведения о его совете. Как же мои любимые гиббоны кричат и ревут! Вы колокол слышали?

— Кажется, да.

— Тогда нам, наверное, следует вернуться в дом. Моя жена хочет начать ужин с блюда, которое вас может изумить — суп из ласточкиных гнезд. Она настаивает, что его надо есть горячим. Но прежде чем мы уйдем, попробуйте рассмотреть большого гиббона слева от казуарины, пусть свет уже слабый. Это сиаманг. Эй, Фредерик!

Гиббон ответил мелодичным гуканьем, и губернатор поспешил в дом.

— Капитан Обри, пожалуйста, расскажите о вашем плавании, — попросил он с застывшей на полпути ложкой.

— Что ж, сэр, оно оказалось столь бедным на события, как только возможно, пока мы не оказались в виду одного из островов архипелага Тристан, и тогда оно чуть было не стало гораздо более волнительным, чем нам хотелось бы. С запада шло сильное волнение, и когда мы дрейфовали у острова Инаксессибл, ветер стих до абсолютного штиля. Качало нас так, что конопатку выдавливало, и хотя мы установили страховочные бакштаги и обтянули ванты... но я боюсь, сэр, что использую слишком много морских терминов.

— Вовсе нет, вовсе нет. Думаю, капитан, что в море я вышел задолго до вас.

— Правда, сэр? Простите, даже не предполагал.

— Да, — рассмеялся Раффлз. — Я родился на борту судна моего отца, вест-индийца, у берегов Ямайки.

Остаток вечера прошел в воспоминаниях о путешествиях, плаваниях в Индию и дальше, иногда — чрезвычайно быстрых, иногда — чрезвычайно медленных. Джек рассказал о том, как его друг Дюваль доставил в Бомбей новость о битве при Ниле — через пустыню и Евфрат.

Шао Ян оказался высоким худощавым мужчиной в простой серой одежде, с виду скорее монах-аскет, чем торговец, но ситуацию он понял моментально. Говорили они по-английски, поскольку в юности китаец часто вел дела с представителями Компании в Кантоне, а также жил в Макао в ходе двух последних оккупаций города англичанами, и в Пинанге. После нескольких общих фраз дружеского характера Раффлз оставил их наедине, и по завершении положенного обмена любезностями Стивен объяснил:

— Когда я отправлюсь в Пуло Прабанг, мне, возможно, понадобится купить благорасположение некоторых влиятельных людей. Для этих целей у меня достаточно золота. Мне кажется, лучший способ произвести это — поместить его на депозит у вас и, естественно, за положенные комиссионные, взять с собой в Пуло Прабанг аккредитив к вашему партнеру, а потом получить деньги у него.

— Разумеется, — ответил Шао Ян. — Когда вы упомянули про достаточное количество средств, сколько вы приблизительно имели в виду?

— Сумма состоит из разных валют, весит она где-то три английских центнера.

— В таком случае прошу позволения заметить, что даже если оба моих партнера, а у меня их там два, выскребут остров начисто, то не предоставят вам и десятой части искомой суммы. Остров очень беден. Но, по-моему, и десятая часть, тактично предложенная, позволит вам приобрести все необходимое благорасположение.

— В данном случае возможно некоторое соперничество.

— Да, — признал Шао Ян. Он некоторое время смотрел под ноги, а потом продолжил: — Очень хорошо может сработать следующее: я дам вам аккредитив на сумму, которую, по моей оценке, мой партнер может предоставить, а также долговые расписки на различные суммы. Мои векселя принимаются от Пинанга до Макао.

— Благодарю вас, это прекрасно подойдет. И могу ли я попросить вас дать понять вашему партнеру, что мне хотелось бы сохранить все крупные операции в полной секретности? Обычный обмен денег может быть как публичным, так и нет. Но меня очень бы расстроило, если кто-то посчитает возможным выдоить из меня несколько тысяч.

Шао Ян кивнул, улыбнулся и предложил:

— У меня есть два партнера. Оба из Шаньдуна и оба осторожные. Но у Ли Ляня дом меньше, и он не столь подозрителен. Наверное, мне стоит выписать ваш аккредитив на него.

Выпив с Шао Яном чаю и угостившись маленькими пирожными со множества подносов, Стивен начал искать Джека Обри, но, к своему разочарованию, обнаружил, что тот уже отправился в Анжер, дабы привести «Диану» в Батавию и не терять ни мгновения.

«Бедняга, — размышлял Стивен. — Это отвлечет его от пустых слухов». Со своей стороны, он был удовлетворен словами финансового эксперта и, проведя первую часть дня с яванским павлином Раффлза, оказавшегося гораздо изящнее индийской птицы, дружественного бинтуронга, в саду, где к нему присоединилась миссис Раффлз в фартуке и кожаных перчатках, и огромного гербария — прекрасное время.

Ужин оказался куда менее приятным. Перед этим Фокс представил ему трех высокопоставленных чиновников, которым предстояло присоединиться к миссии. Практически карикатура на свой ранг: высокие, румяные, толстые, высокомерные, громогласные и с неиссякаемым запасом банальностей. Общение с ними оказалось невероятной скукой, что после Фокс признал:

— Прошу прощения, что вынудил вас это вытерпеть, но они — необходимый реквизит на данном этапе представления. Нам необходимо выступить как минимум наравне с французами. У них, кажется, есть три джентльмена помимо слуг и двух предателей, которые не аккредитованы при их миссии. А эти люди, которых мне одолжил губернатор, привыкли к миссиям такого рода. Они часами могут без мучений стоять в обшитых золотом мундирах, могут делать вид, что внимают речам, не исчезают по нужде, а на банкетах способны съесть всё, начиная от человеческой плоти. Но признаю, что находиться в их обществе — тяжкое испытание.

— Vous l’avez voulu, Georges Dandin [26].

— Да. Но я смогу все это вынести и в пути, и на переговорах. Я вытерплю и гораздо большее ради успешного завершения начатого дела. Кроме того, — с легкой усмешкой добавил он, — губернатор сказал, что, если я вернусь с договором, он упомянет об этом в докладе, а это потянет на титул рыцаря, а то и баронета.

Какое-то время Стивен не мог понять, говорит ли Фокс серьезно, но, когда после задумчивой паузы тот добавил: «Это так понравится моей матушке», сомнения разрешились.

«Диана» прибыла в Батавию после полудня с попутным ветром во время прилива, и Джек отослал официальное сообщение, надеясь отплыть уже в одиннадцать на следующее утро. Сеймуру выпало доставить сообщение вместе с запиской лично Стивену, умоляющей его побудить все заинтересованные лица проявить расторопность, показав личный пример, и намекнуть губернатору посетить корабль.

— И я должен сказать, сэр, он очень сожалеет, что вас не было на борту, когда мы проходили мимо острова Сянгань, потому что мы оказались в окружении тех ласточек, из чьих гнезд готовят суп.

— Это было бы замечательно, — сказал Раффлз, выслушав предложение, — нет ничего в своем роде более прекрасного, чем военный корабль.

— И, увы, ничего более строго управляемого временем и склянками. Я так рад, что вы пришли. Ваше присутствие заставит и других оживиться, так сказать.

Пришлось и впрямь пошевелиться, хотелось этого кому-то или нет — Раффлз оказался точным, как хорошо отрегулированный хронометр. Процессия шлюпок, возглавляемых губернаторским катером, отправилась к «Диане» в пятнадцать минут десятого. Смотрелась она прекрасно, гораздо лучше, чем можно ожидать от корабля, с такой безумной скоростью принимающего припасы, воду и дрова. Но капитан и первый лейтенант точно знали, какой эффект оказывают строго выровненные реи и аккуратно свернутые паруса, а также сколько неприглядных мелочей можно спрятать под туго, без единой морщинки натянутыми коечными чехлами. В любом случае, дым тринадцатиорудийного салюта может скрыть немалое количество недостатков, а от тех, что все же видны сквозь облака дыма, отвлечет внимание церемония приветствия.

Церемонию с рассвета отрепетировали три раза, и прошла она превосходно: катер пристал к борту, фалрепные в белых перчатках поспешили вниз с обернутыми сукном фалрепами, чтобы сделать подъем на борт практически дуракоустойчивым, боцман с помощниками засвистели в дудки, сорок морских пехотинцев, красные как омары и вылизанные до последней пуговицы, взяли на караул с дружным синхронным стуком, а губернатор вместе с посланником поднялись на борт, где их поприветствовали капитан Обри и все его офицеры в лучших мундирах.

День выдался жарким и безоблачным. Поскольку кормовая каюта была разделена пополам, Джек приказал установить навес над дальней частью квартердека. Там гости и хозяева и расселись, попивая шербет или мадеру и общаясь или осматривая обширную гавань со множеством европейских судов, китайских джонок, малайских проа, бесчисленных лодок и каноэ, снующих туда-сюда. Тем временем по левому борту поднимались слуги и грузили дополнительный багаж. В пятнадцать минут одиннадцатого Раффлз попросил показать ему корабль. Он обошел его с Джеком и Филдингом, высказывая умные и благодарные замечания. Вернувшись на квартердек, он собрал своих подчиненных, попрощался с миссией, сердечно поблагодарил Джека за гостеприимство и спустился в катер. Снова последовала положенная церемония, снова прогремели орудия.

Джек с полным одобрением проследовал взглядом за катером. Как только тот отошел на должную дистанцию, Ричардсон, вахтенный офицер, услышал приказ: «Снимаемся».

Пока боцман свистел «По местам стоять, со швартовых сниматься!», фрегат вернулся к упорядоченной жизни. Он был пришвартован к бочке, давным-давно установленной для голландских боевых кораблей. Потребовалось совсем немного времени, чтобы отшвартоваться и расправить марсели под умеренным вестом. «Диана» осторожно проложила путь мимо торговых судов (иные из них оказались на диво тупыми), и когда пробило шесть склянок утренней вахты, вышла из гавани.

— Вот такие гости мне по-настоящему нравятся, — поделился Джек, присоединившись к Стивену в каюте. — Человек точно знает, когда приходить и когда уходить. Какая же это редкость. Разопьем бутылку «Латуа» за его здоровье.

Он снял тяжелый мундир с золотыми галунами и швырнул его на спинку кресла. «Диана» накренилась под тягой брамселей, и одеяние слетело на палубу. Киллик, выскочив будто из мышиной норы, ухватил его и унес, бормоча: «Швыряет, будто старые тряпки... лучшее глостерское сукно... снова чистить придется... пашешь тут, пашешь...»

— Ты выглядишь усталым, дружище.

— По правде говоря, — улыбнулся Джек, — так и есть. Принимать воду и дрова на максимальной скорости — утомительное занятие, особенно когда матросы рвутся в увольнительную в кабаки после стольких месяцев в море. Десятерых мы потеряли — не было времени прочесывать все бордели и задние дворы складов. Но это позволит нам сдвинуть вперед койки, чтобы найти место для новых слуг — нелепого множества слуг. И потом, надеюсь, что мы можем рассчитывать на менее тревожное плавание. Мы следуем строго по маршруту ост-индийцев в Кантон, пока чуть к югу от экватора нам не придется свернуть на восток. Хотя местные воды опасные, у меня есть очень точные карты Маффита и его указания. А Маффит, знаешь ли, ходил этим маршрутом больше чем кто-нибудь еще на службе Компании. В моих глазах он лучший гидрограф, чем Хорсберг или даже Далримпл [27].

Джек Обри, однако, не учел в расчетах своих гостей. Три неизбежных бутафории, предназначенных придать миссии больший вес или хотя бы объем, звались Джонстоном, Крэббом и Лодером. Судья и два члена совета, они заняли текущие должности, пережив и пересидев всех претендентов. Когда «Диана» пробралась через скопление Тысячи островов и пересекла недоброй славы отмель Туланг, имея в запасе три сажени, Джонстон повстречал Стивена на галф-деке — один пришел, другой уходил. Стивену ни разу не попадался приятный судья. Те немногие, которых он встречал или видел в судах, оказались самовлюбленными болтунами, не соответствующими своим огромным полномочиям. Джонстон оказался особенно неудачным экземпляром. После нескольких бессодержательных фраз он произнес:

— Я тоже в восторге от музыки, никто так не любит мелодию, как я. Но я всегда утверждаю, что довольство — лучшее богатство, вы со мной согласны? И я отношусь к числу тех занятных людей, от которых нет никакого проку без хорошего сна ночью. Я уверен, что капитан не знает, насколько проницаемы стены каюты, я имею в виду для звука, но надеюсь, вы будете так добры, чтобы намекнуть ему, очень тонко и дипломатично намекнуть.

— По поводу того, что довольство — лучшее богатство, судья, позвольте отметить, что это противоречит мнениям всех достойных людей с древнейших времен. Подумайте о пирах в «Паралипоменоне», у Гомера и у Виргилия. Их готовили и на них пировали вовсе не дураки. Что же до остального, очевидно, вы не знаете — я гость капитана Обри. Иначе вы ни за что не предположили бы, что я могу намекать, как ему себя вести.

Джонстон побагровел от ярости и заверил, разворачиваясь:

— Тогда я сделаю это сам.

За обедом он этого не сделал, хотя очевидно собирался с духом, а друзья внимательно на него смотрели. Новости достигли Джека вечером, когда фрегат пробирался через пролив между островами Банка и Суматра, местами не доходивший и до десяти миль в ширину.

Ветер неудобный — то с одного берега, то с другого. Хотя зрелище лесов с каждой стороны, разделенных полосой небесно-синего моря, оказалось приятным для пассажиров (Стивен был почти уверен, что видел в подзорную трубу с грот-марса суматранского носорога), но постоянное лавирование, непрерывные крики лотового с русленя, иногда сообщавшего о глубине меньше пяти саженей, и вероятность наткнуться на не обозначенную на карте мель сделали этот фрагмент плавания непростым и хлопотливым для моряков. Джеку пришлось сбегать в каюту, дабы свериться с предупреждениями в записках Маффита, и в это время он услышал, как Киллик в дальней каюте живописует Бондену «этих старых пердунов» и то, как они занудствуют насчет музыки.

Помимо окрика «Отставить!», он не обратил на это внимания, слишком озабоченный скалами, но информация засела в глубинах его сознания и всплыла оттуда после боевой тревоги, когда каюты уже снова собрали, а из орлопа подняли футляр со скрипкой.

— Киллик, сходи и узнай — удобно ли его превосходительству, если я ему нанесу визит.

Его превосходительству было удобно, и Джек сразу же отправился к нему.

— Дорогой мистер Фокс! Прошу прощения, я не представлял, что мы создаем столько шума.

— А? — изумился Фокс. — Ах, вы про музыку. Прошу вас, не беспокойтесь ни в малейшей степени. У меня действительно нет музыкального слуха, но я прекрасно справляюсь с помощью маленьких шариков воска. Сквозь них я слышу лишь что-то вроде неопределенного жужжания. Его я нахожу скорее приятным, чем нет, и усыпляющим.

— Не могу выразить своего облегчения. Но ваши спутники...

— Я искренне надеюсь, что они не создают шумиху, особенно после того как вы проявили столько терпения, размещая их и их припасы. Они с трудом понимают, как надо себя вести. Ни разу не путешествовали на военном корабле, лишь на судах Компании. Там-то они, конечно, важные персоны. Я пытаюсь держать их в узде, но они не способны что-либо понять. Один из них сегодня утром посылал за Мэтьюрином... Корабль что, остановился?

— Да. На ночь мы встали на якорь. Не рискну я идти проливом ночью, когда на борту Цезарь, ну, или его представитель, и все его сокровища.

Джек Обри редко делал комплименты, но искренняя благодарная реакция Фокса его по-настоящему порадовала, тем более что оказалась неожиданной. На деле он не рискнул бы идти через пролив в любых условиях. И без того неторопливое и беспокойное плавание еще больше осложняли сильные разнонаправленные течения. «Старые пердуны» оставались, тем не менее, полностью равнодушными ко всему этому — будто бы путешествовали в карете по накатанной дороге. Никто из них не рискнул напрямую приняться за Джека, но зато лишили всякой радости жизнь Филдинга.

На Флеминга пожаловались за то, что он не дал Лодеру поговорить со стоявшим у штурвала рулевым старшиной; ему ставили на вид, что ежедневный спуск багажа в трюм доставляет крайние неудобства, а последний раз футляр для карандашей и ценный веер Крэбба не вернули на должное место, он не меньше получаса их искал. А еще каждый вечер в проливе, когда корабль вставал на якорь, Джек давал матросам возможность петь и плясать на полубаке, чтобы расслабиться после напряженного дня — еще один повод для жалоб. Но чаще всего речь шла об их слугах, вынужденных ждать своей очереди на камбузе. К ним обращались с грубыми шутками, иногда даже с неприличными жестами и выражениями.

В любом случае, Джек оказался далеко вне их досягаемости. Он со штурманом большую часть дня проводили на фор-марсе с пелькомпасом, подзорной трубой и мичманом в роли зажима для бумаг. Они заметили, нанесли на карту и обошли ряд опасных мест. Когда фрегат пересекал отмель, делавшую выход из пролива столь трудным, если не попасть в фарватер (они уже выходили в Южно-Китайское море), то обнаружили еще одну характерную для этих вод опасность. От наветренного острова, который Хорсберг назвал Кунгит, а Маффит — Фунгит, отчалили два крупных малайских проа. Они несли балансиры, и с ветром в галфвинд приближались очень быстро. Уже можно было разглядеть, что их длинные тонкие корпуса наполнены людьми в удивительно большом количестве, даже с учетом их намерений.

Их цель была совершенно очевидной: пиратство в здешних краях — это образ жизни. Хотя корабли размером с «Диану» редко становились их жертвой, но такое иногда случалось, и даже успешно.

— Мистер Ричардсон, — позвал Джек.

— Сэр? — последовал ответ.

— Приготовьтесь по моей команде выкатить орудия как можно быстрее. Матросам укрыться.

Проа разделились, одно зашло с левой раковины, другое — с правой. Приближались они осторожно, обезветривая паруса. Напряжение росло. Орудийные расчеты скорчились у пушек, по-кошачьи замерев. Но нет, ничего не случилось. Проа поколебались, решили, что это настоящий военный корабль, а не замаскированный купец, привелись к ветру и убрались прочь. Над орудийной палубой раздался всеобщий вздох, и все отложили гандшпуги.

По какой-то причине это приглушило на несколько дней жалобы «старых пердунов». Очень кстати — на экваторе «Диане» пришлось свернуть с курса «индийцев» и идти неизученными мелкими водами, пересекаемыми только проа да джонками с их ничтожной осадкой. Фрегат же с текущими запасами имел осадку в пятнадцать футов девять дюймов по корме. Быть может, они смутно представляли себе всю серьезность. В такой атмосфере брюзгливые слова могли нарваться на резкий ответ.

Но даже так Джек был рад избавиться от них в конце плавания, завершившегося просто прекрасно. После ночи движения под зарифленными марселями при едва заметном ветре вдоль параллели, с постоянно опускаемым лотом, рассвет открыл им идеальный выход к суше — большой, безошибочно узнаваемый вулканический остров прямо под ветром, и достаточно ветра, чтобы завести корабль в гавань.

Джек, тем не менее, ограничился зарифленными марселями. Он хотел заранее предупредить малайцев о своем прибытии, хотел дать кораблю и миссии достаточно времени на подготовку, а еще хотел позавтракать с комфортом.

Это он проделал вместе со Стивеном, Филдингом и юным Харпером. После они вернулись на переполненный квартердек — Фокс, его спутники и все офицеры уставились на значительно приблизившийся Пуло Прабанг. Взирали они в тишине — кроме дыхания ветра в снастях слышался только размеренный голос лотового: «Глубже двенадцати, глубже двенадцати, двенадцать с половиной». Зрелище, без сомнения, захватывающее.

Остров занимал почти все поле зрения, в основном темно-зеленый от лесов. Усеченный конус центрального вулкана взмывал ввысь чистой линией над уровнем деревьев. Виднелись внутри острова и другие вершины — пониже, не столь различимые, возможно, более древние. Но различить их можно было лишь при внимательном осмотре. А вот кратеры, к которым они приближались — кратер на фоне неба и кратер на уровне моря — невозможно было сознательно с чем-то спутать или не заметить.

Второй кратер оказался практически идеальным кругом около мили в диаметре. Его склон возвышался на десять, а то и двадцать футов над поверхностью воды. Тут и там виднелись пальмы, но в остальном кольцо оставалось непрерывным за исключением одного места, прогала, в который направлялся корабль. Конечно, со стороны суши стену скрыло долгое, медленное накопление земли и ила дельтой реки, на которой и построили город.

На одном из рогов этой огромной стены стоял форт — старинный, наверное, португальский, и очевидно заброшенный. Джек навел на него подзорную трубу, разглядел поросшие травой пустые амбразуры и перевел взгляд на дальнюю сторону, где над домами возвышалось что-то вроде замка, господствуя над подходами к берегу. Берег этот был усеян судами различного вида и чем-то напомнил Шелмерстон. Хотя песок был черным, вместо мачт у судов — бамбуковые треноги, а паруса из циновок, но, видимо, объединял их определенный дух пиратства.

— Десять саженей!

Море становилось все мельче и мельче. По мягким прибойным волнам с внешней стороны стены было ясно, что начался прилив. Джек оценил остальную часть гавани — некоторое оживление среди рыбацких лодок, один большой проа кренгуют — и город — мечеть, еще мечеть, несколько домов на сваях вдоль реки, массивная бесформенная штука — должно быть, дворец султана.

— Глубже девяти. Девять с половиной. Глубже девяти!

Дома среди больших садов или огороженных территорий вокруг города. Зеленые поля позади, некоторые ярко-зеленые — без сомнения, рисовые чеки. Вся равнинная земля возделана, позади возвышаются леса.

Он сфокусировал подзорную трубу на входе в гавань — сто ярдов ширины, кивнул, бросил взгляд на готовые к спуску шлюпки, на правый становой якорь, готовый к отдаче, на мистера Уайта у орудий и, повернувшись к штурману, приказал:

— Середина пролива, мистер Уоррен, и приводимся к ветру на восьми саженях или зайдя внутрь на кабельтов, смотря что случится раньше.

Произошло это почти одновременно. «Диана» привелась к ветру, отдала якорь, подняла флаг и начала салютовать. Обычно в незнакомом порту на незнакомом острове Джек бы отправил кого-нибудь на берег — убедиться, что салют вернут выстрел за выстрел. Королевский флот придавал очень большое значение должным приветствиям. Но Фокс заверил, что султан и его люди обладают огромным запасом хороших манер и ни за что не дадут себя упрекнуть в недостатке формальной вежливости. Все равно должный ответ, с выдержанными интервалами и должным числом выстрелов, принес облегчение. Равно как и то, что отвечавшие орудия оказались едва ли крупнее вертлюжных пушек. В случае разногласий не слишком-то приятно окажется стоять на якоре в пределах досягаемости батареи восемнадцатифунтовок.

Вместе с последним выстрелом от берега отчалило каноэ — высоконосое, с головой тигра на носу, балансиром и надстройкой посредине. В движение его приводили двадцать гребцов, и оно, очевидно, несло важную персону.

— Мистер Филдинг, — скомандовал Джек, — фалрепных на борт. Но думаю, дудок и морской пехоты не нужно.

Он взглянул на Фокса — тот кивнул.

Каноэ подошло аккуратно. Важная персона — поджарый малаец в пестром оранжево-коричневом тюрбане и с крисом, засунутым за пояс саронга, по-моряцки поднялся на борт и мрачно поклонился присутствующим на квартердеке, быстро приложив руку ко лбу и сердцу. Одновременно с этим команда каноэ подняла на шестах с крючьями несколько корзин с фруктами и передала их матросам на сходнях. Фокс вышел вперед, поприветствовал его на малайском, поблагодарил за подарки и представил Джеку:

— Это Ван Да, его послал визирь. Нам с ним нужно выпить кофе в каюте.

Питье кофе затянулось. Время от времени Киллик или Али передавали наверх приказы — спустить на воду баркас, предупредить джентльменов свиты приготовиться к отправке на берег, трюмному старшине поднять багаж на палубу. Тем временем Ахмед, Юсуф и те матросы с «Дианы», кто понимали хоть слово по-малайски, общались с экипажем каноэ через орудийные порты на миделе.

Один раз Киллик рванулся наверх, оглядел все вокруг подозрительным злобным взглядом, схватил корзины и снова исчез внизу. Надежда испарилась, оживленный разговор вдоль поручней стих. Но в шесть склянок мистеру Уэлби передали приказ. Большой катер спустили с левого борта, он наполнился багажом, слугами, пятью морскими пехотинцами и капралом. Еще через пятнадцать минут Ван Да, мистер Фокс и капитан вышли на палубу. Ван Да спустился в каноэ, немного отошедшее от борта, пока спускали катер для посланника и свиты. Когда все три шлюпки направились к берегу, положенные тринадцать выстрелов загремели снова. После того как тройное эхо последнего рассеялось, Джек повернулся к Стивену:

— Ну что ж, мы наконец его доставили. Временами мне казалось, что нам это никогда не удастся.

Стивен, которому прекрасно было видно, что Фокс уже выбирается или готовится выбраться на берег Пуло Прабанга, нахмурился.

— А кофе совсем не осталось? Я целую вечность чуял его запах, но хоть бы глоток нам отправили.

— Кажется, — поделился Джек, ведя Стивена в кормовую каюту, — нас ждали. Визирь выделил для миссии довольно большой дом с собственной огороженной территорией на восточном берегу реки. Французы получили дом на другом. Султан вернется с новолунием, а потом нам дадут совместную аудиенцию.

— А когда новолуние?

Джек посмотрел на Стивена — даже после многочисленных подтверждений обратного трудно поверить, что человек может пребывать в неведении относительно столь фундаментальных вещей. Но дело обстояло именно так. Он пояснил, не без доброты в голосе:

— Через пять дней, дружище.

Как Шао Ян и рассказал, дом Ли Ляна оказался относительно небольшим и не вызывал подозрений. Выходил он на пыльный переулок, идущий от улицы на восточном берегу реки. Со своими обветшалыми складами он составлял окраину города, не так уж далеко от резиденции Фокса. Лавка в передней части дома была полна товаров — синий и белый фарфор, огромные кувшины для риса, кипы синего хлопка, бочки, полоски сушеных кальмаров и темные непонятные создания, свешивающиеся с балок. Но даже так выглядела она потрепанно и бедно.

Малайская женщина покупала по пеннивейту [28] бетеля, извести и куркумы, а в дальнем конце лавки, праздно перебирая женьшень и акульи плавники, стояли Эдвардс и Макмиллан вместе с Юсуфом, младшим слугой Фокса. Когда женщина ушла, они начали настаивать на том, чтобы уступить доктору Мэтьюрину свою очередь. Они вовсе не спешили. Хотя Стивен и понял, что двигало ими что-то помимо хороших манер, он не согласился. Пока они меняли с помощью Юсуфа деньги и бормотали свои просьбы, он стоял в дверном проеме, наблюдая за редким движением на улице. Юсуф оказался не столь сдержанным, он пронзительно и отчетливо перевел: «Две эти монеты за краткое время, пять за всю ночь».

Когда они ушли, Стивен также разменял гинею, а потом сообщил, что хотел бы увидеть Ли Ляна. Позвав другого юнца, чтобы присматривать за лавкой, молодой человек провел его мимо двух прилавков сквозь кладовую во двор между складами, в огороженный сад с каменным фонарем и одинокой ивой. В дальнем конце виднелся небольшой садовый домик с дверью круглой, будто полная луна. В ней стоял Ли Лян, непрерывно кланяясь.

Он вышел навстречу, встретить Стивена на полпути, провел его в маленький дом и усадил в широкое, невероятно красивое кресло из сучжоусского лакированного дерева, очевидно специально поставленное для гостя. Хозяин приказал подать чай, портвейн и печенье, которые принес потрепанный одноглазый евнух. После кварты или даже пинты чая — печень доктора Мэтьюрина, к сожалению, не позволяет пить портвейн, хотя он крайне признателен за внимание — Лин Лян извинился за то, что не смог пока еще собрать все средства, упомянутые в аккредитиве уважаемого Шао Яна, даже с помощью его коллеги с другого берега реки, почтенного Ву Ханя.

Но Ву Хань собирается востребовать важный долг, так что в течение недели сумма наберется. Тем временем Ли Лян так организовал доступные средства, что в распоряжении доктора Мэтьюрина имеется одна восьмая суммы в пагодах и три четверти в риксдалерах и лянах — серебро в этих краях больше в ходу, нежели золото. Это, добавил он, гоняя туда-сюда косточки счет с невероятной скоростью, представляет определенную долю цехинов, дукатов, гиней, луидоров и иоганнесов, размещенных у Шао Яна.

Числа Стивен пропустил мимо ушей, но вид он сохранял внимательный. По завершении подсчетов он признал:

— Очень хорошо. Возможно, мне довольно скоро предстоит совершить несколько значительных переводов. Они должны остаться конфиденциальными. Ву Хань понимает важность этого? Как я понял, вы с ним партнеры в данном предприятии.

Ли Лян кивнул. Ву Хань неизбежно стал его партнером в равных долях — сделка слишком крупная для них по отдельности. Но Ву Хань — душа осмотрительности, он молчалив, как легендарный Мо.

— А не обслуживает ли он французскую миссию?

— Едва ли. Они присылали немного денег для обмена на яванские гульдены для повседневных покупок. Но единственная связь — между клерком Ву Ханя из Пондичерри и одним из людей миссии, тоже родом из французской Индии.

— Тогда будьте любезны, дайте знать Ву Ханю и его клерку из Пондичерри, что меня заинтересовали бы любые сведения о французах, которые можно должны образом заполучить — списки имен и так далее — и я готов платить за них. Но вы не хуже меня понимаете, что в таких вещах главное — секретность.

Ли Лян был полностью в этом убежден. Многие его дела также носили совершенно конфиденциальный характер. Возможно, в будущем доктору Мэтьюрину захочется приходить сюда через дверь, прямо названную «Осторожность», позади хижины, в котором он и его жалкая семья влачат свое существование. Он провел Стивена через еще один двор, окруженный верандами. С балок некоторых из них свисали совершенно потрясающие орхидеи, а стройные молодые женщины с перевязанными ступнями быстро исчезали из виду. Еще один двор, огражденный высокой стеной с закругленным выступом и смотровым окном над низенькой железной дверью. С другой стороны оказался дорога, точнее даже тропинка, блуждающая по берегу заброшенного канала.

Стивен блуждал вместе с ней. У него имелся запас времени перед назначенной встречей с ван Бюреном, и он внимательнее обычного разглядывал орхидеи на деревьях вдоль воды и в промежутках между ними, все это исключительное разнообразие цветов и растительности. Он собрал образцы тех, которых не помнил по саду Раффлза или гербариям, а также поймал несколько жуков для сэра Джозефа. Некоторых из них он не смог даже отнести к определенному семейству, настолько они далеко отстояли от известных ему. К дверям дома ван Бюрена он подошел слегка нагруженным, но в этом доме ноша подобного рода принималась как должное. Госпожа ван Бюрен забрала у него цветы, а ее муж принес банки для насекомых.

— Займемся внутренностями немедленно? — поинтересовался он. — Я специально для вас отложил селезенку.

— Вы очень добры, — ответил Стивен. — Буду рад этому превыше всего.

Они медленно шли через огороженный участок (ван Бюрен страдал косолапостью) к препараторской, где предстояло вскрыть жирного тапира. Ворота сада оказались открытыми. Когда они проходили мимо, ван Бюрен заметил:

— Если будете ими пользоваться, когда окажете мне честь, навестив меня, это сэкономит время, особенно ночью, когда дом заперт и сторож считает всех посетителей ворами. А время нужно беречь — в этом климате образцы долго не сохраняются. Тапиры в особенности - разлагаются, будто макрель, пусть подобное сложно представить.

Его слова оказались истинной правдой, так что работали они быстро и молча, едва дыша. Иногда перемещали зеркала, отражающие солнечный свет в полость, но общались в основном кивками и улыбками, хотя один раз, указывая на анатомически цельный передний отдел стопы тапира, ван Бюрен пробормотал «Кювье». Когда они тщательно изучили селезенку со всех точек зрения, взяв образцы и срезы, необходимые для готовящейся ван Бюреном книги, то сели снаружи подышать свежим воздухом.

— Вы когда-нибудь анатомировали орангутана? — поинтересовался Стивен.

— Только однажды. Его селезенка на полке с человеческими экземплярами — прискорбно скромная коллекция. Очень сложно раздобыть в этой стране труп действительно в хорошем состоянии. Только разве иногда попадется случайный прелюбодей.

— Но разве адюльтер, незаконный половой акт, пусть даже им тяжко злоупотребляют, может серьезно повлиять на селезенку человека?

— Повлияет в Пуло Прабанге, уважаемый коллега. Невоздержанного человека перчат, то есть надевают ему на голову маленький мешок, а точнее сумку с перцем, связывают ему руки и отдают пострадавшей семье и их друзьям. Они образуют круг и бьют по мешку палками, чтобы перец внутри летал. Это его убивает, а я получаю труп, но продолжительные и повторяющиеся конвульсии, предшествующие смерти, совершенно неожиданно нарушают работу селезенки. Ее соки так изменяются, что для сравнения она бесполезна, и вовсе не поддерживает мою теорию.

— А селезенка человекообразных обезьян сильно отличается от наших? — после паузы спросил Стивен.

— Примечательно мало. Почечное вдавление на тыльной грани... но я вам покажу обе, не называя их, и вы сами определите.

— Хотелось бы мне понаблюдать за орангутаном.

— Увы, их здесь очень мало. Меня это очень разочаровало. Они едят ценные дурианы, и за это их истребляют.

— Как это ни абсурдно, но дуриан я тоже не видел.

— Что ж, мое дерево летучих мышей — как раз дуриан. Давайте покажу его.

Они прошли в дальний конец сада, где за бамбуковым заборчиком росло высокое дерево.

— Вот мои летучие мыши, — заметил ван Бюрен, указывая на скопление темных, почти черных существ длиной около фута, висящих вниз головами и обернувших вокруг себя крылья.

— Когда солнце достигнет дальних деревьев, они начнут пищать и верещать, а потом улетят в сад султана и обдерут его фруктовые деревья, если о них не позаботится охрана.

— А разве ваши дурианы они не едят?

— Господи, конечно нет. Сейчас найду один, если получится.

Ван Бюрен переступил через низкую изгородь, взял длинный, раздвоенный на конце шест и, подняв взгляд вверх, начал тыкать им среди листвы. Летучие мыши задергались и зло заворчали. Парочка описала круг и уселась повыше. Размах их крыльев достигал пяти футов.

— Некоторые люди их едят, — заметил ван Бюрен, а потом крикнул: — Берегись!

Дуриан упал с громким стуком — размером и формой как кокос, но плотно покрытый крепкими шипами.

— Кожура слишком толстая для питающихся фруктами летучих мышей, — рассказал ван Бюрен, открывая фрукт, — не говоря уж о шипах. Гадкие шипы. Было у меня несколько пациентов с опасными рваными ранами — им на головы упал дуриан. А вот орангутаны вскрывают их, не обращая внимания на шипы, плотную кожицу и все такое. Рад сказать, что этот вполне поспел. Пожалуйста, попробуйте кусочек.

Стивен понял, что запах разложения исходил не от вскрытого тапира, а от фрукта. Не без усилий он заставил себя преодолеть отвращение. Секундой спустя он воскликнул:

— Ох, как же невероятно вкусно. И какое невероятное противоречие между запахом и вкусом. Я предполагал, что они неразрывно связаны. Рукоплещу избирательности орангутанов.

— Очаровательные животные, насколько я слышал и исходя из того немногого, что видел. Мягкие, осмотрительные. Нет в них дурных качеств бабуинов, мандрилов или африканских человекообразных, не говоря уж о нахальном баловстве низших обезьян. Но, как я уже говорил, здесь их почти нет. Чтобы посмотреть на «мисса», так их вроде бы правильно называют малайцы, нужно отправиться в Кумай.

— Жажду этого. Я так понимаю, вы там были?

— Никогда, увы. С такой ногой я не могу карабкаться, а после доступной на лошади дороги вас ждут бесчисленные ступени, вырезанные в голых скалах на внешней стороне кратера. Дорогу называют «Тысяча ступеней», но я думаю, что их там гораздо больше.

— У меня имеются затруднения почти такого же масштаба. Я привязан к этому месту до того момента, как переговоры приведут к решению, надеюсь — в нашу пользу. Сегодня я узнал о некоей связи, которая может оказаться полезной.

В самом начале их знакомства, даже дружбы, Стивен обнаружил, что ван Бюрен находится в полной оппозиции к французскому предложению. С одной стороны, он ненавидел Бонапарта и то, что тот сделал с Голландией, с другой — считал, что он уничтожит любимый Пуло Прабанг. У них нашлось много общих друзей, особенно среди известных французских анатомов, оба знали и ценили труды друг друга. Единственный раз в своей карьере агента разведки Стивен отказался от притворства. Теперь он рассказывал ван Бюрену о беседе с Ли Ляном и своих надеждах. После этого, сидя на стоящей в тени скамейке у препараторской, ван Бюрен снова вернулся к своему базирующемуся на обширных знаниях рассказе о советниках султана, их добродетелях, недостатках, вкусах, доступности.

— Бесконечно признателен вам, дорогой коллега, — сказал Стивен на прощание. — Луна взошла, и я найду дорогу обратно в город. Там я прогуляюсь по публичным домам и местам, где есть танцовщицы.

— Могу ли я надеяться увидеть вас позже? Я обычно снова приступаю к работе во время ночной прохлады, часа в два. Если мы не закончим с некоторыми тонкими отростками до завтрашнего восхода, то едва ли их можно будет различить. Но прежде чем вы уйдете, дайте я поделюсь пришедшей мне мыслью. Единокровный брат нашего Латифа служит в доме, выделенном для французской миссии. Возможно, ему удастся собрать какие-то клочки сведений о вашем человеке из Пондичерри.

В эти дни Стивен редко видел Фокса или Джека Обри. Он оставался на берегу, ночевал обычно в любимом притоне маленькой яванской колонии, где имелись утонченные танцовщицы и знаменитый яванский оркестр-гамелан. Его ритмы, интервалы и каденции, пусть и совершенно чуждые, радовали слух, когда он лежал там ночами со своей надушенной партнершей, девушкой столь привычной к запросам клиентов (некоторые и впрямь крайне странные), что его пассивность ни удивляла, ни разочаровывала.

В главном зале, где выступали танцовщицы, он иногда встречал своих соплавателей, удивленных, смущенных, шокированных его присутствием. Казначей мистер Блай, добродушный человек старше Стивена, отвел его в сторону:

— Думаю, мой долг — предупредить вас, доктор, что это место лишь чуть лучше бардака. Здесь часто случается проституция.

Еще здесь часто случалась карточная игра, очень эмоциональная и с огромными ставками, иногда затягивающаяся до рассвета. Приходили сюда в основном люди с деньгами, но Стивен редко видел французов и ни разу Ледварда или Рэя — эти отправились присоединиться к султану на охоте (Ледвард был шапочно знаком с раджой Каванга). Однажды он все же сыграл с четырьмя испанскими корабельными мастерами на французской службе, принесшими месячное жалование с корабля, стоящего на якоре в устье отдаленной речушки, дабы оградить команду от возможных проблем. Деньги у плотников Стивен забрал (в картах ему всегда везло), а заодно и получил немало информации. Но узнав, что они французы поневоле, дал возможность отыграться. Также он дал им возможность считать себя испанцем на английской службе. Это, как они признались, вполне естественно, раз Испания и Англия теперь союзники. Их же загребли еще в 1807 году, когда ситуация выглядела совершенно по-другому, и с тех пор не было возможности убраться.

В остальное время он гулял по сельской местности в той манере, какую и стоит ожидать от естествоиспытателя и гостя капитана. Иногда с Ричардсоном, иногда с Макмилланом, изредка с Джеком, но гораздо чаще в одиночестве — его спутники возражали против лесных пиявок, десятками пирующих на них в более диких частях острова, и мучительных стай мух и москитов на орошаемых полях.

Но эти прогулки все же оказывались крайне плодотворными, невзирая на подобные недостатки и несмотря на ужасающе агрессивную разновидность пчел, строящих на открытой местности свешивающиеся с крепкой ветки соты и атакующих при появлении в их поле зрения, преследуя нарушителя где-то с четверть мили или до первых густых зарослей. А там иногда жили еще более свирепые красные муравьи или даже раздражительная самка питона, свернувшаяся вокруг кладки яиц.

Довольно быстро он наткнулся на широкую просеку, по которой буйволы дровосеков волокли лес. Эта свободная просека в густом лесу предоставляла великолепную возможность наблюдать древесных птиц, особенно птицу-носорога, иногда — азиатского оленька, а уж гиббоны вообще не переводились. Именно там Джек нашел Стивена вечером того дня, когда состоялся необычайно интересный разговор с клерком Ву Ханя из Пондичерри.

— Вот ты где, Стивен, — воскликнул Джек. — Мне сказали, что ты можешь быть тут. Но если бы я знал, что ты так далеко заберешься в сторону склона, я бы взял лошадь. Господи, ну не жара ли? Не могу представить, откуда ты берешь силы после своих ночных занятий.

Как и остальная команда, Джек слышал о необычайно распутной жизни доктора — пьянство, курение и карты до рассвета. Но лишь он один знал, что Стивену можно причащаться без исповеди.

— Если быть точным, — ответил Стивен, вспоминая о работе над тапиром, от которого остался один скелет, — я был очень занят прошлой ночью. Но ты бы тоже мог подняться далеко по склону не задыхаясь, если бы не ел так много. Бедным и сломленным физически ты был в гораздо лучшей форме. Сколько ты сейчас весишь?

— Не стоит беспокоиться.

— Как минимум лишний стоун с половиной, а то и два, Господи храни. Такие как ты, тучные и полнокровные типы, всегда балансируют на грани апоплексии, особенно в этом климате. Может, ты хотя бы от ужинов откажешься? Ужины убили больше народу, чем Авиценна вылечил.

— Причина, по которой я весь в поту карабкался по этому чертову холму, — не поддался Джек, — это то, что вечером Фокс нас обоих вызывает на совещание. Султан возвращается завтра вечером, всего лишь через неделю после назначенного срока, а на следующий день он даст нам аудиенцию.

По пути вниз он сообщил Стивену, как поживает корабль и как принятые на борт в Анжере припасы, особенно огромное количество манильского троса, теперь пущены в дело, а также дал детальный, наверное, даже слишком детальный отчет о штивке, чтобы получить небольшой дифферент на корму.

— На полпояса или около того. Ничего яркого, выдающегося или показушного. Меня это очень порадовало. Но, — Джек покачал головой и погрустнел, — есть кое-что еще, и это меня вовсе так не радует. Посоветовавшись с Фоксом, я собрал всех матросов на корме и объяснил им, что мы прибыли на остров, дабы заключить договор между королем и султаном. Сказал, что французы здесь с той же целью, что французские матросы толпами сходили на берег и тяжко оскорбили местных, напиваясь, устраивая драки, пытаясь целовать честных молодых женщин и щупая их за открытую грудь. За это их и французский корабль загнали на Малярийный ручей. Так что, сказал я, «диановцам» увольнение даваться будет лишь под обещание хорошего поведения, маленьким группам и с минимальным авансом. Это для блага их страны, объяснил им я, только для блага страны. Думал завершить с «Боже храни короля» или «Троекратное ура королю», но как-то, когда я закончил, это оказалось не слишком уместным. Клянусь, ну и угрюмый и мрачный видок у них! Одни лишь кислые взгляды и недовольные гримасы. Даже от Киллика и Бондена слышно лишь «да, сэр» или «нет, сэр». Ни улыбки. Но опять-таки, я не оратор. «Сюрпризовцы», может, проглотили бы это и без красноречия, они-то меня знают, но не эти олухи. Они хотят на берег, кувыркаться с девками, и к черту благо страны.

— В конце концов, это очень могучий инстинкт, наверное, самый сильный... Я знаю твои возражения насчет женщин на борту. Но в нашем конкретном случае, если юных Рида и Харпера, а может, и Флеминга отправить на берег, не думаю, что случится какой-то исключительный урон морали.

— Ты за ними присмотришь?

— Нет. Но насчет Фокса не сомневаюсь. Он душу продаст ради этого соглашения. Или за сиротским приютом согласится присматривать.

— Спрошу его.

— Добрый вечер, джентльмены, — поприветствовал их Фокс. — Как любезно с вашей стороны прийти. Могу я предложить вам индийского эля? Его спустили в корзине в колодец, и он почти холодный.

Он разлил пиво и продолжил:

— Как вам известно, султан даст нам аудиенцию послезавтра. Имеется вероятность, что меня могут призвать выступить перед его советом сразу после формальных процедур. Я буду благодарен за любые наблюдения, которые могут упрочить нашу позицию. Ситуацию вы знаете. Французы предлагают субсидию, орудия, боеприпасы и квалифицированных кораблестроителей. Мы предлагаем субсидию, надеюсь, больше французской, последующую протекцию и кое-какие торговые льготы, признаюсь — не слишком существенные. К тому же всегда подразумевается угроза того, что мы сможем сделать после войны. Проблема в том, что даже один захваченный «индиец» невероятно нам навредит и окажется в краткосрочной перспективе выгоднее любой субсидии, которую я имею полномочия предложить. В этих краях исход войны не представляется столь очевидным, как мне бы хотелось.

— Что ж, сэр, — ответил Джек, — что касается кораблей, а это единственная сфера, в которой у меня достаточно знаний, то вы можете обратить внимание на то, что хотя малайцы строят первоклассные проа и шлюпки, я даже заказал новый пинас, но они не имеют ни малейшего понятия о настоящем военном корабле, способном выдержать вес орудийной палубы и нагрузку от стрельбы. Хотя французские корабелы вполне могут знать свое дело, они, должно быть, привыкли к дубу и вязу. У них нет ни малейшего представления о работе с ост-индийской древесиной. Потом можете отметить, что, пусть проа можно сделать за неделю или около того, корабль с прямым парусным вооружением — совсем другое дело. В первую очередь нужна оснащенная верфь, док, стапель. Затем, возьмем для примера семидесятичетырехпушечник, только один корпус требует выдержанной древесины, обращаю внимание — выдержанной, где-то двух тысяч деревьев, каждое весом тонны две. Сорока семи корабельным мастерам работы на год. Даже фрегат вроде нашего требует двадцать семь квалифицированных работников и год трудов. И потом, когда корабль наконец-то построен, нужно научить людей управляться с незнакомым парусным вооружением и орудиями так, чтобы они были опаснее для врага чем для себя. А это нелегко. Все вместе выглядит в моих глазах как план, состряпанный в кабинете кучкой сухопутных крыс, если кто-то рассчитывает получить от него быструю отдачу.

— Это очень ценные сведения, — поблагодарил Фокс, записывая. — Искренне благодарен. Но в Париже вполне могли иметь в виду потенциальную угрозу, которая заставит нас ослабить свои силы где-нибудь еще. Потенциальная угроза обычно дает эффект далеко за... хотя не мне учить вас стратегии или тактике. Доктор, не внесете ли свою лепту?

— Пока что я могу сообщить мало определенного и не предлагаю тревожить вас догадками. Но отмечу, что некоторые корабельные мастера — насильно завербованные испанцы, склонные сбежать на Филиппины, как только представится возможность. Говорят, что по крайней мере некоторые из предлагаемых французами пушек отлиты с дефектами. А как минимум часть пороха жестоко пострадала от сырости в ходе плавания и от того, что главный канонир пренебрег необходимостью переворачивать бочки в нужной последовательности. Вот и все, что я могу доложить. Но если мне дозволят сделать предложение, то чтобы устранить несомненное преимущество Ледварда от встречи с султаном — он уже охотился с ним и, возможно, склонил на свою сторону, может быть полезным пригласить его высочество посетить корабль на следующий же день и продемонстрировать орудийный огонь. Громовые раскаты полных бортовых залпов и очевидное разрушение плавучих целей одновременно и отвлечет его, и даст некоторое представление о наших возможностях.

— Да, действительно. Я обязательно предложу это визирю. Прекрасная идея во всех отношениях. — Он налил еще эля, уже выдохшегося и тепловатого, и продолжил: — Теперь, если кому-нибудь из вас ничего еще не вспомнится, позвольте сказать несколько слов о нашей одежде для аудиенции. Великолепие в таком случае решает все, и я уже посадил половину китайских портных в Прабанге шить костюмы для нашей свиты. Офицерам вполне уместно будет явиться в парадной форме, моя свита и я снабжены всем необходимым, а морская пехота, разумеется, и так в лучшем виде. Но мне вот что интересно, капитан, могут ли гребцы вашей шлюпки, тщательно одетые, сопровождать вас, конечно же, вместе с офицерами и мичманами? А потом, уважаемый Мэтьюрин, что насчет вас? Черный сюртук, даже очень хороший черный сюртук, едва ли будет уместным.

— Если требуется великолепие, и, если найдутся ткань и мастера, я пойду в одежде доктора медицины, в пурпурной мантии и колпаке.

В пурпурной, или по крайней мере в оранжево-красной мантии и колпаке он и шагал через восточные ворота дворца сбоку от Джека. Шли они довольно быстро — им угрожал дождь, свирепый тропический ливень, а у посланника имелась лишь одна шляпа с перьями. Миссия и все ее сопровождавшие так быстро, как только позволяло их достоинство, пересекли открытое пространство перед рвом и внутренней стеной высотой в сорок футов и толщиной в двенадцать, построенной яванскими предками султана.

Они устроили великолепное представление. Возглавлял их посланник верхом на великолепной лошади в отделанной серебром темно-красной сбруе. Вели ее грумы в саронгах и тюрбанах из золотой парчи. Особенно выделялся экипаж катера «Дианы» в новых широкополых соломенных шляпах с лентами, синих куртках с медными пуговицами, белоснежных широких штанах, черных ботинках с аккуратными носами и с вполне пригодными к бою абордажными саблями на боках. Они пересекли еще один двор под трубы и барабаны людей султана, и, как только упали первые теплые тяжелые капли, зашли во дворец.

Атташе Фокса мог быть неинтересным собеседником, но в роли начальника протокола оказался превосходен. Он с предельной точностью обговорил с секретарем визиря размещение миссии с предельным вниманием к старшинству. Каждый встал на назначенное место вдоль восточной стены большого зала приемов. Фокс и его ближайшие коллеги заняли место в нескольких ярдах слева от пустующего трона. Некоторое время они ждали, не без удовлетворения слушая шум дождя. Потом зазвучали трубы и барабаны, приветствующие французов. Первым плавно забежал Дюплесси, потом его свита — четыре человека в официальных костюмах, а также Ледвард и Рэй в ярко-синих сюртуках с звездами и лентами какого-то ордена, затем французские морские офицеры и сопровождающие, все более-менее мокрые.

В первые мгновения французы занялись выравниванием своей линии, сильно нарушенной последним забегом, а также мокрой одеждой, перьями и бумагами. Но как только они встали должным образом, Дюплесси, по другую сторону трона, бросил взгляд через зал и отвесил Фоксу то, что можно было с натяжкой счесть поклоном. Его вернули с той же строго отмеренной дозой сердечности. В тот же самый момент Рэю бросилась в глаза пурпурная мантия Стивена. Вначале он узнал его лицо, а потом, с очевидным ужасом, Джека Обри.

Он издал резкий утробный всхлип и схватил Ледварда за руку. Последний посмотрел в указанном направлении, застыл, но не выказал никаких эмоций. Появление султана в дальнем конце зала отвлекло всех, но не раньше, чем Стивен заметил на побелевшем, замкнутом лице Фокса выражение холодной ненависти такой силы, какую ему редко приходилось встречать.

Султан приближался в тени слуг с опахалами, с обеих сторон его поддерживали важнейшие вассалы, а позади следовали визирь и члены совета. Он оказался приятно выглядящим мужчиной лет сорока пяти, высоким для малайца. В его тюрбане сверкал знаменитый рубин. Шел он медленно, посматривая то в одну сторону, то в другую с вежливым выражением. Французы зааплодировали, как на театральном представлении, но он не выразил удивления или недовольства. Повернувшись, чтобы занять место на троне, он кивнул обеим сторонам с равной любезностью.

Его свита собралась в пространстве за троном, но визирь (низкий сухощавый человек) вышел вперед и огласил в очень уважительных словах, что прибыли два посланника, первый от императора Франции, второй от короля Англии, и они осмеливаются просить представить послания их господ. Султан ответил: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного, пусть первый прибывший и говорит первым».

Дюплесси с Ледвардом позади занял место перед троном и, поклонившись, начал читать по сырой бумаге. Неудачное представление — чернила расплылись, очки запотели, а жара и мокрая одежда сильно подавляли. Ледвард переводил каждый абзац. Очень живой перевод, но также чрезмерно вольный. Делался он резким тоном, странно не совпадавшим с комплиментами, выражением доброй воли и искреннего желания еще более тесного альянса между властителями-кузенами Пуло Прабангом и Французской империей.

Визирь договорился с каждым посланником по отдельности, что раз султан после аудиенции собирается устраивать пир, а не созывать заседание совета, выступления не должны длиться дольше четверти часа. К изумлению, Дюплесси и Ледвард не проговорили даже столько. Фокс начал речь неудачно, запнувшись на титулах султана «Цветок любезности, Мускат утешения, Роза восторга», и пришлось повторять дважды, и он едва ли проговорил десять минут, несмотря на блестяще исправленные ошибки и восторженное напоминание о прославленных предках султана.

Когда он закончил, раскланялся и вернулся на место, советники втайне изумленно переглянулись. Они привыкли к речам, которые тянулись и тянулись, к самодостаточному многословию. Однако султан осознал свое везение после секундной паузы, улыбнулся и произнес:

— Во имя Аллаха милостивого, милосердного, добро пожаловать, господа. Прошу вернуть нашу благодарность вашим правителям, да хранят их небеса, за их благородные подарки, которые мы будем беречь в сокровищнице и в сердце. И да начнется пир.

Вот теперь-то стала очевидной польза от неподдельной нечувствительности. Фокс все еще находился под таким сильным впечатлением от события, пусть и давно ожидаемого, что его светские навыки едва ли работали. Зато Джонсон, Крэбб и Лодер болтали ровно, громко и с периодическими взрывами смеха, так что верхняя часть английского стола поддерживала должное оживление. Стол протянулся во всю длину пиршественного зала. Чтобы компенсировать их место во время аудиенции, англичан теперь посадили по правую руку от султана (его стол пересекал зал). Стивен оказался довольно далеко, и поскольку он один из немногих мог поддерживать беседу на малайском, его посадили между пожилым, мрачным и неразговорчивым человеком, чей род занятий он так и не узнал, и первым встретившим его Ван Да.

Вполне приемлемый сосед. Как заядлый охотник, он очень много знал о лесах, джунглях и высокогорьях.

— Как-то раз видел я вас над Кетангом, — весело смеялся он. — Вы удирали от пчел как олень — какие прыжки! Опасный там уголок, рядом с красной скалой. Пять минут спустя мне самому пришлось удирать оттуда, и я потерял след бабируссы. Крупной бабируссы.

— Жестокий удар, уверен, но надеюсь, его немного смягчили размышления о том, что свинина у магометан под запретом.

— Как и вино, — улыбнулся Ван Да. — Но бывают дни, когда Аллах еще более милостив и милосерден, чем обычно. На самом деле мы их убиваем, потому что они ночами разрывают поля. А еще в дело идут их бивни.

Вино все же оказалось настоящим. Крепкое, пригодное для питья красное, чье происхождение Стивен определить не мог. Макао, по всей видимости? И хотя его подавали не в стекле, а в серебре, он был вполне уверен, что помимо Ван Да некоторые малайцы его пили. Султан — точно. Его виночерпий Абдул, похожий на газель юноша, даже не делал попыток скрыть разливаемую им темно-красную жидкость.

Также и французы. Пока Ван Да подробно рассказывал о преследовании малайского медведя, Стивен рассматривал лица напротив. Морские офицеры, кажется, неплохо соответствовали английским. Их капитан чем-то был похож на Линуа — способный, эффективный, целеустремленный и жизнерадостный. Дюплесси — из числа тех, кого не стоит посылать в жаркий климат или вообще за границу, а его официальные советники походили на тех, что сопровождали Фокса.

Рэй превратился в развалину с тех пор, когда Стивен его последний раз видел — вялый, едва узнаваемый. Над ним все еще довлел шок от встречи. Вряд ли он высидит до перемены блюд — с каждым глотком его охватывала зеленоватая бледность. Ледвард, с другой стороны, восстановив уверенность в себе, выглядел и звучал как серьезный противник, человек необычных способностей. Стивен наблюдал, как он опустошил кубок и протянул его через правое плечо, чтобы его снова наполнили. Во время этого жеста он бросил взгляд в сторону трона. Выражение его лица очень слабо, но значимо изменилось — это был тайный взгляд. Стивен посмотрел влево и краем глаза заметил ответную улыбку Абдула.

Какое-то время Стивен не мог поверить, что его первое впечатление оказалось верным. Но хотя Ледвард с этого мгновения оставался совершенно сдержанным, Абдул за спиной султана — нет. Впечатление переросло во внутреннее убеждение. Возможные последствия так заполонили его разум, что он потерял нить рассказа Ван Да до его завершения:

— Так что Тиа Удин убил медведя, а медведь убил Тиа Удина, ха-ха!

— Джек — поинтересовался Стивен, когда они шли по краю кратера к тому месту, с которого можно окликнуть корабль, — ты когда-нибудь размышлял о Ганимеде?

— Да. Я провел с ним прошлую ночь и должен был бы провести сегодняшнюю, если бы не завтрашний визит султана. Такой хорошенький, маленький, золотистый, а как подмигивает — просто обожаю. Как закончим с султаном, буду снова им заниматься почти всю ночь.

— Ты действительно собираешься? — уточнил Стивен, всматриваясь в довольное, раскормленное лицо друга, от султанского вина еще живее обычного. — Дружище, мы об одном и том же говорим?

— Надеюсь на это, — улыбнулся Джек. — Юпитер в противостоянии, ты же знаешь. Его великолепия нельзя не заметить.

— И в самом деле, чудесное зрелище. А Ганимед с ним же связан, как я понимаю?

— Конечно же — самый прекрасный из спутников. Ну что ты за тип, Стивен!

— Удачное название. Но я-то имею в виду другого Ганимеда, виночерпия султана. Ты его заметил?

— Что ж, заметил. Я еще подумал: «Будь прокляты мои глаза, это же девушка». Но потом вспомнил, что на таком пиру девушек не будет, и вернулся к превосходному филе оленя — не больше заячьего, но невероятно вкусное. А почему ты его называешь Ганимедом?

— Ганимед был виночерпием Юпитера. Я думаю, что сейчас их связь, отношения, дружба вызвали бы неодобрение. Но имя это я использую в широком смысле, как это обычно и делается. Я не порицаю султана.