Самые странные в мире. Как люди Запада обрели психологическое своеобразие и чрезвычайно преуспели

Приложение В. Психологическое воздействие межличностной и географической мобильности

В психологической лаборатории вас встречает экспериментатор. Он провожает вас в небольшую комнату и объясняет: вы были выбраны в качестве рецензента и будете участвовать в тестировании нового опросника. Ваша задача — просмотреть анкеты, заполненные двумя другими участниками, которые находятся в соседних комнатах. На основании этих анкет одного из них вам нужно выбрать в качестве партнера для выполнения во второй половине эксперимента совместного задания. В анкете участники реагируют на ряд зарисовок. В каждой зарисовке персонажи сталкиваются с дилеммой: либо помочь и другу, и незнакомцу в равной мере, либо потратить все свое время на помощь одному только другу. Участникам задается вопрос о том, кто из персонажей нравится им больше — эгалитарист, потративший время и на друга, и на незнакомца, или верный товарищ, помогавший только другу. Один из ваших потенциальных партнеров всегда выбирал эгалитариста. Другому всегда нравился верный товарищ. Итак, вопрос: с кем вместе захотите поработать вы?

Меняла ли ваша семья место жительства, когда вы были ребенком?

Среди студентов из обществ Запада те, кто никогда не менял место жительства, в 90 % случаев предпочитали человека, который выбирал верного друга, а не эгалитариста. Если они переезжали один раз в жизни, эта доля снижалась до 75 %. Среди участников, переезжавших в период взросления два или три раза, человека, который всегда выбирал верного друга, выбирали еще реже — в 62 % случаев. Те, кто переезжал в детстве, говорили также, что им больше «нравится» как эгалитарист, так и человек, который всегда выбирал эгалитариста (Lun, Oishi, and Tenney, 2012; Oishi, Kesebir, Miao, Talhelm, Endo, Uchida, Shibanai, and Norasakkunkit, 2013; Oishi, Schug, Yuki, and Axt, 2015; Oishi and Talhelm, 2012).

Подобные эксперименты позволяют предположить, что опыт переезда на новое место усиливает симпатии людей к эгалитаризму и улучшает их отношение к незнакомцам. Что-то в этом опыте, по-видимому, сглаживает различия между людьми внутри вашей группы и внешними по отношению к ней и заставляет участников не полагаться слишком сильно на свои давние социальные связи.

Вероятно, отчасти эти психологические эффекты возникают в ходе индивидуального развития — оттого что после переезда детям необходимо формировать новые отношения. Однако психологи могут воспроизвести некоторые из них и факультативно (на лету): в одном эксперименте (Oishi and Talhelm, 2012) случайно отобранным участникам предлагалось представить себя в месте, где они хотели бы побывать с визитом или поселиться навсегда. Затем, после этого мысленного опыта, участников просили записать, что они чувствуют. Заставляя людей представлять себе различные ситуации, экспериментаторы формировали установки, которые незаметно меняли их предпочтения. Прайминг географической стабильностью приводил к тому, что предпочтение, которое участники отдавали верному другу, а не эгалитаристу, немного возрастало, а прайминг географической мобильноcтью (кратковременный визит) — изменял положение на обратное, давая эгалитаристам небольшую фору перед верными друзьями. Такие подсознательные напоминания (праймы) также повышали мотивацию людей расширять свои социальные сети — устанавливать и развивать новые отношения. В целом это исследование показывает, что географическая мобильность заставляет людей стремиться к созданию новых отношений и отдавать предпочтение эгалитаристам. Результаты прайминга не очень надежны, поскольку зачастую невоспроизводимы, однако я их описываю, чтобы предположить, что смена места жительства не только влияет на индивидуальное развитие, но может иметь и факультативное воздействие.

Очевидно, что физический переезд создает потребность в построении новых отношений. Другими словами, он создает возможность для того, что психологи называют межличностной мобильностью, охватывающей все факторы, которые сдерживают или способствуют формированию новых отношений либо разрыву старых. Например, принадлежность к патрилинейному клану не только снижает географическую мобильность людей, привязывая их к землям предков, находящимся в общинной собственности, но и препятствует их межличностной мобильности в силу обязательств и обязанностей, которые они принимают по отношению к членам клана (Oishi, Schug, Yuki, and Axt, 2015; Yuki, Sato, Takemura, and Oishi, 2013).

Исследования показывают, что в социальном и психологическом отношении более высокая географическая и межличностная мобильность ведет к тому, что люди не только делают меньше различий между членами своей группы и внешними по отношению к ней индивидами, но и формируют более обширные социальные сети, предпочитают новый опыт, новизну и, возможно, даже мыслят более творчески (Hango, 2006; Li et al., 2016; Mann, 1972; Oishi, 2010; Oishi et al., 2015; Oishi and Talhelm, 2012; Park and Peterson, 2010).

Кроме того, исследования, посвященные сравнению обществ с низкой межличностной мобильностью — вроде Японии — с обществами более мобильными — вроде США, — показывают, как она влияет на сети социальных связей. И американцы, и японцы предпочитают тех, чье происхождение, цели, личностные качества, ценности и интересы схожи с их собственными. Однако, даже если говорить о самых близких друзьях, лишь американцы, похоже, действительно образуют тесные связи с людьми, которые в заметной мере похожи на них по этим параметрам (а не просто молча их предпочитают). Причина этой закономерности в том, что, в отличие от большинства японцев, американцы почти ничем не ограничены в поиске и формировании новых отношений. Напротив, отсутствие межличностной мобильности в обществах наподобие японского мешает людям свободно формировать добровольные объединения с теми, кто разделяет их интересы, цели и другие черты.

Это проведенное на японцах и американцах исследование заставляет предположить, что любые факторы, повышающие географическую или межличностную мобильность людей, могут тем или иным образом менять их психологию. Средневековая Церковь, разрушив родственные и племенные институты Европы, должна была увеличить как географическую, так и межличностную мобильность. В отсутствие норм, которые обычно регулируют деятельность основанных на родстве организаций, отдельные люди и нуклеарные семьи могли свободнее развивать новые, не основанные на родстве отношения и самостоятельно мигрировать, поскольку семейные обязательства, ответственность и имущество меньше их ограничивали. Результатом была еще бóльшая межличностная мобильность. Аналогичным образом с утратой основанных на родстве систем социальной защиты и возникновением необходимости искать брачных партнеров вне своей социальной сети люди должны были иметь больше стимулов для переезда и меньше — для того, чтобы оставаться на одном месте, что должно было приводить к большей географической мобильности. Действительно, в современном мире люди, которые меньше ценят семейные узы, более склонны к переездам. Даже взрослые дети иммигрантов, чьи родители приехали из стран с более крепкими семейными связями, менее склонны к географическим перемещениям, чем дети иммигрантов, приехавших из стран с более слабыми семейными связями. В Европе Средних веков и раннего Нового времени ослабление родственных связей, вероятно, способствовало значительному притоку мигрантов из сельской местности в города — росту урбанизации (Alesina et al., 2015; Alesina and Giuliano, 2013, 2015; Dincecco and Onorato, 2018; Kleinschmidt, 2000; Winter, 2013).

В целом основанные на родстве институты управляют нашей психологией несколькими различными способами, и я подозреваю, что вклад географической или межличностной мобильности в глобальное разнообразие, отмеченное в последней главе, был относительно скромным. Однако эффекты мобильности в плане отношений важны, потому что они быстро нарастают как факультативно, так и в процессе индивидуального развития. Это отличает их от сложившихся в ходе культурной эволюции ценностей, убеждений, мировоззрений, мотиваций и стратегий воспитания, на формирование которых могут уйти десятилетия или века.

Быстро проявляющиеся психологические эффекты мобильности особенно актуальны в свете того, как крестьяне, стекавшиеся в наделенные хартиями и вольные города, монастыри и университеты средневековой Европы, реагировали на ситуацию, прежде чем культурная эволюция успевала создать специальные социальные нормы, обеспечивающие обезличенный обмен, или полный психологический набор, соответствующий индивидуалистическому комплексу. Исходя из описанных выше исследований, переселенцы в наделенные хартиями и вольные города должны были быть психологически более склонными к (1) более эгалитарному отношению к незнакомцам в сравнении с друзьями и членами семьи и (2) созданию более широких социальных сетей с единомышленниками.