Самый лучший комсомолец. Том седьмой

Глава 23

Наблюдательный пункт разместили в двадцати километрах от взрыва. Конструкция простая — бетонный куб с окнами из свинцового стекла. И эти люди мне про «чистые» заряды будут рассказывать — себе-то вон че отгрохали, а народу предлагали дышать живительным цезием. Общее место, к сожалению — в любом государстве верхушка во имя своих масштабных планов кладет на народ то самое. Ученые же сказали, чего париться?

Ученой братии в бункере раза в три больше, чем людей в форме. Ниже полковника никого нет. Научные дядьки, как им и положено, сидят у экранов и пультов с лампочками, оживленно рассказывают что-то друг другу, потрясая выползающими из сейсмографов бумажками — линии пока ровные, даже не представляю, что они там разглядеть пытаются. Военные ведут себя спокойнее — выстроились вдоль стен, всем видом демонстрируя невозмутимость.

Мы — я, Виталина, дед Паша и товарищ Гречко с тремя пожилыми генералами — сидим на раскладных стульях у показывающего покрытую снегом тайгу окна. Скорее бы это все растаяло — зиму я люблю, но у нас все настолько готово к посевной, что не терпится начать!

Время до приезда сюда мы с Вилочкой провели с толком: я закончил DD и через поселившегося в Хрущевске англичанина отправил ее мистеру Уилсону — в нашей стране игру печатать пока не на чем, но оборудование из США уже выписано. Обожаю строить новые заводы! Вместе с игрой отправились сценарии, раскадровки и музыка для трех рекламных роликов — снимут в Англии, с английскими детьми. Снимать будет Риддли Скотт, проверим его актуальные навыки — он же не сразу стал классным.

Пока я занимался игрой, Виталина писала книгу. Наблюдать за тем, как работает нормальный писатель мне было интересно — я-то сразу выстроенный «поток» выдаю, а девушке приходится лепить на стены схемы взаимодействия персонажей, обмазываться кучей черновиков и переводить горы бумаги. Я помощь не навязываю — влезаю только когда просит, но все чистовые кусочки с удовольствием читаю — от оригинала отличается, но, как ни странно, в лучшую сторону — язык приятнее. Может потому, что я в прошлой жизни перевод читал, а девушка сочиняет сразу на английском? Как бы там ни было, процесс идет, и этому рады мы оба — Виталине писательство понравилось, и я уже вынашиваю планы по приглашению в гости какой-нибудь пожилой гейши, которая надиктует нам мемуары. Так итог и назовем — «Мемуары гейши»!

— Минута, Андрей Антонович, — доложил министру пожилой лысый ученый в толстых очках.

— Спасибо, Венедикт Варфоломеевич, — поблагодарил Гречко и предложил мне вот такенную конфету. — Хочешь нажать?

— Очень-очень хочу, — признался я.

— Порой мне кажется, что мой шибко умный внучек мечтает превратить планету в радиоактивный пепел, — заметил дед Паша.

— Поэтому жопу рву, дома с заводами строю, — кивнул я. — Чтобы было что в пепел превращать. А песни с книжками — это для инопланетян, прилетят такие и в пепле пластиночку найдут. Послушают и вздохнут так тоскливо: эх, какой талант был!

Бункер дружно грохнул и испуганно затих — у нас тут, вообще-то, крайне серьезное мероприятие!

— Тридцать секунд, — доложил Венедикт Варфоломеевич.

— Пошли, — поднялся на ноги Гречко.

— Пошли вместе, любовь моя, — протянул я руку Виталине.

— Эх, молодость! — умилился Андрей Антонович.

— Балуешь ты его, Андрей Антонович, — заметил дед Паша.

Пока мы шли к пульту, Гречко успел ответить:

— Да ладно тебе, таких не разбалуешь — готовый коммунист.

В отличие от пульта военного назначения, здесь кнопка была. Увы, не красная — черненькая. Министр воткнул ключ в одну скважину, Венедикт Варфоломеевич — в другую:

— Поворот, — скомандовал Гречко, и ключи синхронно повернулись.

Меня начало немножко дергать — нифига себе петарда, девяносто килотонн подорвать доверили! Мы с Виталиной — пальчики немножко дрожат, тоже волнуется — коснулись кнопки, и Венедикт Варфоломеевич начал отсчет:

— Три, два, один. Пуск!

— Активация! — не удержался я, и мы утопили тугой пластик в металл пульта.

Ну и где?

— Десять секунд задержки, — с ухмылкой пояснил Гречко. — Сейчас ка-а-ак…

Земля под ногами загудела, в небо над тайгой взмыли птицы, и я немного расстроился: там же сейчас зайчики, лисички, белочки и остальные ёжики перемрут. Что же ты за скотина такая, человек? Такой большой, прекрасный мир, но обезьяна упорно херачит других обезьян всеми возможными способами, чтобы отжимать ресурсы и демонстрировать коллективную удаль племени. Но наше племя все-таки намного лучше.

Следующие события оказались гораздо страшнее: до нас добрался глухой, словно издаваемый самой матушкой-Землей, гул, а в воздух над тайгой ударило три толстых, черных земляных «фонтана». Столпившиеся у окон ученые жадно фиксировали происходящее записывающей аппаратурой, личными органами чувств и карандашиками в блокнотах. Нет, нисколько не осуждаю — благодаря этим и многим другим умным товарищам стратегический противник не может грабить и убивать мой любимый народ. Если из этого эксперимента они вынесут хоть что-то, что поможет укрепить ядерный щит, значит смерть флоры и фауны того стоила. А цезий… Цезий однажды выветрится. Немного жаль товарищей, которые, игнорируя запрещающие знаки, будут ходить в эти края по грибы, на рыбалку и охоту, но это тот случай, когда сам себе злобный Буратино.

«Фонтаны» и не думали останавливаться, набухая гигантским, очень каноничным «грибом» из мелкодисперсной землицы. Гриб ширился и пугающе быстро рос, погрузив лес и наш бункер в сумрак. Виталина до боли сжимала мою руку, широко открытыми глазами глядя на последствия подрыва девяноста килотонн ядерного дерьма, зарытого на стометровую глубину. В ее глазах я видел пылающие города и оставляющих после себя лишь тени людей. Не хочу больше жать на «кнопку».

До самого конца марта я чувствовал себя немного оглушенным. Даже представить не мог, что увиденное и услышанное так меня проймет. Что ж, если мой предел прочности лежит по ту сторону атомного взрыва, значит я не такой уж и слабак. Делами заниматься это не мешало — достойным оправданием не работать может считаться только физическая болезнь, а вот эти вот депрессии, меланхолии и рефлексии лучше оставить на потом. Протусивший в Хрущевске целую неделю Вовка ничего не заметил, и это хорошо — не хотелось бы друга расстраивать.

Виталина «испытание кнопкой» выдержала гораздо лучше, вернув душевный покой к вечеру того же дня. Проявив понимание, вопросам типа «ты чего такой грустный?» меня не задалбывала, и я был ей за это благодарен — толком объяснить, в чем дело, я бы все равно не смог.

Весна за окном набирала обороты: крыши домов перестали радовать душу капелями, под ногами зачавкала «каша», потемнели прямо на глазах уменьшающиеся сугробы, на Амуре почти не встречалось льдин, народ обильно потел, но продолжал чисто ради понта носить меха, а деточки были вынуждены переключиться на обыкновенные горки, попрощавшись со снежными до следующей зимы. Не страшно — детских площадок на любой вкус у нас тут не меньше, чем «каши».

Поначалу старавшиеся держаться своих «переселенцы» постепенно ассимилируются и рассасываются по районам города и совхозам в соответствии с трудовыми назначениями и получением жилья. Велено распределять товарищей так, чтобы никто в одиночку не остался — особенно это касается семей с детьми, ребятам ведь на новом месте и так непросто, так пусть рядом будут знакомые лица. Конфликтов среди детей удалось избежать: в этом помог небольшой «чес» по школам на тему: «помните, как вам первое время было непривычно и сложно? А им еще хуже, потому что их переселили неожиданно и под конец учебного года. Хотите — дружите, хотите — нет, но с теми, кто примется задирать „новичков“, я дружить не буду и запрещу ходить на концерты». С «новичками» тоже разъяснительную работу проводил — они ведь в иерархию будут пытаться встроиться, в том числе — кулаками. Так делать нельзя, потому что отберу путевки в пионерлагерь и тоже запрещу приходить на концерты. Со взрослыми сложнее — их на такой простой «понт» не возьмешь, поэтому четверо любителей заложить за воротник с деструктивными последствиями получили «административку» и были принудительно записаны на программу «двенадцати шагов», которую в нашем городе ведет молодой специалист-психиатр — у меня времени нету.

Программа, кстати, масштабируется и открывает филиалы по городам Родины. Специалистов прямо не хватает, поэтому спустили методички парторгам и комсомольским вожакам. Со временем движение обретет законченную форму. Статистика собирается неплохая — больше трети «выпускников» программы исправно держатся, отказавшись от вредной привычки в пользу кружков. Первое время после Революции алкоголизм считали «пережитком» — от стресса и безысходности, мол, пролетарии бухают, но бухать от скуки или просто потому что очень нравится не менее приятно. Здесь тоже системная проблема есть — Партия, конечно, строит школы и ДК, но во многих рабочих районах и городках кроме этого нихрена нет. С кооперативами стало получше — открываются коммерческие качалки (государство помогает с оборудованием и налоговыми льготами) и секции, в местах общего пользования добавилось развлечений, а программа по трудоустройству пенсионеров-силовиков позволила расширить вместимость кружков. Алкоголизма становится меньше — этот факт очень радует и меня, и Партию.

Начало апреля ознаменовалось изданием за рубежом графического романа «В значит вендетта». У нас в продажу поступит в июне, в немножко цензурированном виде и с обширным предисловием на тему «почему главный герой нифига не революционер». Зарубежную критику мне присылают, в ней — полный восторг как от сюжетной составляющей, так и от графической. Если меня не «отменят» агрессивные сионисты — передачу пока в эфир не пускаю, жду, пока товарищ Меньшов благополучно вернется со статуэткой домой, а то мало ли — на следующее «Хьюго» поедут Таня и Надя, на правах художниц.

Как только снега спадут окончательно, на базе наших совхозов начнут снимать сразу три фильма: собственно «Любовь и голуби», «Ночь председателя» и «Рогатый бастион». На Алтае, с участием старообрядцев, снимут «Крутое поле». В городе тоже не без контента — фильм «Новоселье». После «Любовь и голуби» зафорсим Владимира Валентиновича сняться в главной роли в фильме «Человек на своем месте» — сценарий авторства Валентина Константиновича Черных мы застолбили.

В этом году диплом ВГИКа получит Никита Сергеевич Михалков, после чего отправится служить в армию. Верно — прямо сюда, в нашу воинскую часть, которая не так уж и далеко от студии. Хороший режиссер, пусть у нас тут творчески растет ко всеобщей пользе.

Апрель почти целиком посвятил подготовке к посевной — проверял все подряд, контролировал поставки, «выбивал» запчасти для норовящей сломаться в самый неподходящий момент техники, проверял зернохранилища и семена, играл совхозникам песни, перемежая их рассказами о важности продовольственного суверенитета — им оно побоку, но работать так и так будут хорошо: изгоняться за тунеядство из «Ткачевоассоциированных» поселений дураков нема!

Ближе к маю, когда от снегов остались только редкие, спрятавшиеся под деревьями очаги, во время поездки в совхоз «Очаг цивилизации», увидел подозрительно большое количество суетящихся на чьем-то участке детей среднего школьного возраста.

— Тимуровцы такими толпами не ходят, — поделился я размышлениями с везущими меня дядями Семеном и Димой. — И вообще утро, в школе должны быть. Чей дом?

Виталина дома сидит, книжкой занимается — она же не я, чтобы в неделю по роману выдавать. Дядя Дима остановил УАЗик, а дядя Семен достал из портфеля папочку. Пролистав, вынес неутешительный вердикт:

— Директриса школы, Мария Антоновна Фонина. Сорок четыре года, разведена, детей нет.

— Проверим, — решил я, открыл дверь и сошел кирзовыми сапогами в грязюку.

Ну нету мощностей везде дороги сделать — большие, потребные для логистики-то протянули, но улицы еще добрую пятилетку асфальтом покрывать придется.

Дом у учительницы «старого» образца — реновация до сюда еще не добралась, собой представляет относительно новый бревенчатый сруб-«пятистенку». Приусадебный участок большой — в жизни за пределами черноземья есть свои плюсы. Забор крашен синей краской — отлично гармонирует с огораживающим палисадник штакетником и ставнями такого же цвета. К штакетнику я и подошел, к огромной радости двоих белящих ствол черемухи девочек лет четырнадцати, одетых в резиновые сапоги, черные штаны с начесом — еще прохладно — старенькие курточки и белые платочки.

Милахи.

— Ой, Сережка! Привет, а ты к нам в ДК выступать? — спросила правая — Таня, помахав мне кисточкой.

— Привет, Таня, привет, Люда, — поздоровался я в ответ.

Всех детей в округе по именам знаю!

— А вы почему не в школе?

Ответила Люда:

— А у нас физкультура сдвоенная.

Охренеть!

Тут подтянулись остальные ребята, пару минут пришлось жать просовываемые над штакетником руки и напоминать, что выступал у них неделю назад, поэтому теперь придется подождать. Хе, а занавесочка-то на окне шевелится — Мария Антоновна наблюдает, и, скорее всего, увиденное ей не нравится. Совсем совесть и страх потеряли?

— Ребята, а у вас часто физкультура вот так проходит, на хозработах? — спросил я.

— Каждый год — сначала Иосифу Викторовичу помогаем, физруку, потом — завучу, Андрею Федоровичу, — ответила Таня. — И Марии Антоновне тоже — как сейчас.

Понимаю. Хорошие дети у нас в Союзе — пашут на учителей и даже не понимают, в чем подвох. Да, школьники на колхозных полях помогают в битве за урожай побеждать, но это-то совсем другое.

— Спасибо, ребята, — поблагодарил я, сместился к калитке, и, прихватив с собой дядей, зашел во двор и поднялся на крылечко.

Заперто. Тук-тук. Не открывают.

— А Мария Антоновна дома? — спросил я с интересом наблюдающих за нашей бравой тройкой, низведенных до бесплатной рабочей силы, ребят.

— Дома конечно! — ответил мой тезка-Сергей.

— Постучите, пожалуйста, кто-нибудь в окошко, — попросил я.

Ребята радостно затарабанили по стеклу — весело же!

По ту сторону двери раздались шаги — директриса поняла, что отсидеться не выйдет, и решила-таки открыть.

— Здравствуйте, Мария Антоновна, — поздоровался я с худой, очень характерно «учительского» вида брюнеткой в толстых очках. — Можно с вами немножко поговорить внутри?

— Здравствуйте, — отвесила она в ответ, нервно теребя лежащую на плечах шаль. — У меня не прибрано.

— Какие нерасторопные крепостные, — понизив голос, удрученно покачал я головой. — Будем директорский авторитет на глазах учеников ронять или все-таки в доме поговорим? Альтернатива — наш УАЗик.

В УАЗик Марии Антоновне, судя по брошенному на транспорт опасливому взгляду, не хотелось, поэтому она посторонилась, и мы вошли в сени. У стен — старые шкафы и серванты, на потолке висит лампочка в плафоне, под ногами — ведущий ко входу в дом палас.

— Мариа Антоновна, а почему дети, которые сейчас должны в условный волейбол играть, занимаются хозработами в вашем дворе? — решив не ходить дальше, спросил я.

— Это — новая, экспериментальная методика, — всплеснув руками, отмазалась она. — Иосиф Викторович разработал, — перевела стрелки на физрука.

— И этот эксперимент, конечно, одобрен Районо и соответствующим образом оформлен документально? — спросил я.

— Мы только начали, — не сдалась она. — Решили опробовать на практике, чтобы прийти в Районо, имея на руках конкретные результаты.

Я посмотрел на дядю Семена, и он применил моральное давление:

— Маша, ты совсем о*уела?

— Пакуем? — спросил дядя Дима, вынув из кармана пальто наручники.

Директриса тяжело задышала, картинно приложила руку ко лбу:

— Ах!

И аккуратно «упала» на паласик.

— Совсем за идиотов держит, — вздохнул я. — Дядь Дим, вызовите с хозяйкиного телефона участкового и кого-нибудь из Районо, будем оформлять злоупотребление служебным положением.